Ре*а Натали *ма Натали Земон Дэвис и А р л е т т а Ф а р ж

ИСТОРИЯ

Парадоксы эпохи
Возрождения
и Просвещения
А Н15Т0КУ
ОР \ЮМШ
ТНЕ №Е5Т

Кепа15запсе апс1
ЕпН§]Ц;ептеп1
РагасЬхез

Ш1аИе 2етоп Вау1з апс! Аг1епе Раг§е,

ЕсШогз

Т П е В е 1 к п а р Р г е $ 8 оГ
Н а г у а г й 11шуег8Иу Рге88
СатЬггЛ^е, Ма$$асЪи$еП$
Ьопйоп, Еп§1апс1
ИСТОРИЯ
ЖЕНЩИН
НА ЗАПАДЕ

ТОМ ТРЕТИЙ

Парадоксы эпохи
Возрождения
и Просвещения

Редакторы тома Натали Земон Дэвис

и Арлетта Фарж

Санкт-Петербург
АЛЕТЕЙЯ
2008
УДК 94(100)
ББК 63.3(0)
И90

Издание осуществлено при поддержке Фонда Дж.Д. и К. Т. Макартуров

в рамках проекта Харьковского центра гендерных исследований
« Университетская сеть по гендерным исследованиям для стран бывшего СССР»

Перевод с английского И. В. КривушинаиЕ. С. Кривушиной

Научный редактор перевода Н. Л. Пушкарева

Ведущий редактор С. В. Жеребкин
Секретарь В. Ларченко
Художественный редактор Лиза Диркс

Первое издание осуществлено Нагуагс! ШгуегеИу Ргезз в 1994

Впервые~ояублийована как 51опа с1е11е Боппе т ОссЫегйе. УО1. 1, Ь'АпИсЬНа, С Ошз.
Ьа1егга & й р ! 5ра, Кота-Вап, 1990

И с т о р и я ' ж е н щ и Е б / н а З а п а д е : в 5 т. Т. 111 : Парадоксы эпохи Возрождения и

И90 Просвещения/подобщ.ред.Ж.ДюбииМ.Перро;подред.Н.ЗемонДэвисиА. Фарж;
пер. с англ.; науч. ред. перевода Н. Л. Пушкарева. — СПб. : Алетейя, 2008. —
560 с. : ил. — (Гендерные исследования).
15ВМ 978-5-91419-033-7
15В1Ч 978-5-91419-034-4 (т. III)
Том 3 «Истории Женщин» открывает перед читателями детальную панораму жизни
женщин эпохи раннего модерна в Европе в контексте труда, брака и семьи. В центре
этого тома находится «женщина» так как она проявлена в многочисленных репрезентациях
начиная от простых гравюр и популярной литературы и заканчивая шедеврами живописи;
а также как объект дискуссий — иногда комических, иногда саркастических — ведущихся
в самых различных формах: письма, искусство, философия, науки и медицина. Сопро-
тивляясь репрессивным практикам, ограничивающему законодательству и продолжитель-
ным дебатам о женской «природе», женщины проявляли инициативу как путем неявных
маневров так и путем открытого несогласия. В конформизме и сопротивлении, в ре-
презентации и реальности, женщины от XVI до XVIII столетий представлены на этих
страницах в примечательном разнообразии.

15ВЫ 978-5-91419-033-7 Соруй|Й © 1991 Ьу 1Ье РгезМегй апс1 Ре11о\у$ о! Нагуагс1 Со11е§е
15ВЫ 978-5-91419-034-4 (т. Ш) ©И. В. Кривушин, Е. С. Кривушина,
перевод на русский язык, 2008
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2008
© «Алетейя. Историческая книга», 2008

7 85914 190344
Оглавление

Написать историю женщин (Жорж Дюби и Мишель Перро) . . . . 9

Женщины как действующие лица истории (Натали Земон
Дэвис и Арлетта Фарж) 13

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. ТРУДЫ И ДНИ 21^

Горизонты повседневной жизни 22
Глава 1. Женщины, труд и семья (Олуэн Хафтон) 26
Трудовая жизнь 28
Брак 38
Материнство 47
Вдовство 54
Судьба незамужних женщин 57
Глава 2. Тело, внешность и сексуальность (Сара Ф. Мэтъюс
Грико) 59
Тело 60
Внешность: красота и косметика 67
Сексуальность 77
К союзу любви, секса и брака 97
Глава 3. Красивая женщина (Вероника Наум-Грапп) 98
Источники и предубеждения 99
Телесная красота: шанс для женщин? 102
Эстетический вопрос: тактическая маска? 104
Эстетическая информация и эффект красоты 106
Красота: стратегическая цель 109
Завораживающая красота 112
Глава 4. Воспитание девочки (Мартина Сонне) 115
Забота об образовании девочек 116
Места для получения образования 124
Знания и умения 137
Глава 5. Девственницы и матери между небом и землей
(Элиша Шулъте ван Кесселъ) 146
Любовь, мать и девственница 146
 Живые и вызывающие тревогу 150
Совершенствование и «матронство» 159
Совершенствование и профессия 163
Сострадание и честолюбие 169
Дух, разум и Дева-Мать 174
Юг и Север: Эпилог 180
Глава 6. ЖЕНЩИНЫ В ПОЛИТИКЕ (Натали Земон Дэвис) . . . . 181
Армия, суды, администрация 182
Монархии и власть королев 183
Политическая деятельность при королевских дворах:
очевидицы и фаворитки 188
Совещательные ассамблеи 190
Политические писательницы и памфлеты 192
Бунтовщицы, мятежницы, революционерки 194
Подательницы петиций и женские интересы 195
Право голосовать? / 196

ИНТЕРМЕДИЯ 199
Глава 7. Если судить по изображениям (Франсуаза Борен) . . . 200
Пугающее тело 207
Жить вместе 230
Женский прорыв 243

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. О НЕЙ ТАК МНОГО ГОВОРЯТ 263

Что представляют собой женщины? 264
Глава 8. Неоднозначность литературного дискурса
(Жан-Поль Десев) 267
Женщина-предлог 267
Женщина, которую наставляют 271
Женщина, о которой мечтают 274
Три писателя, три свидетельства 280
Литература и язык тела: танец 296
Глава 9. ТЕАТР (Эрик А. Николсон) 300
Проститутка, содержательница публичного дома
и куртизанка 302
Девушка, жена или вдова? 308
Прелюбодейка и рогоносец 312
Женщины как актрисы и драматурги 316
Глава 10. Глазами авторов философских сочинений XVIII в.
(Мишель Крамп-Канабе) 323
 Маскулинные дискурсы 327
Природа женщины 333
Разум женщин 337
«Естественно естественная» роль 340
Пленница 343
Необходимое образование 346
Гражданки? 349
Потревоженное универсальное 354
Глава 11. Медицинский и научный дискурс (Эвелин Беррио-
Сальвадор) 358
Женская природа 359
Женская функция 376
РОЛЬ, уготованная для женщин 382
Миссия женщины 396

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ. ВИДЫ ИНАКОМЫСЛИЯ 403

Формы общения и издательской деятельности . . 404
Глава 12. От беседы к творчеству (Клод Дюлон) 407
«Коалиция против грубости» 409
«Хозяйки» и салоны 411
Пространство и декор 414
Место и манеры 415
Прециозницы: желание знать 417
Осмелиться писать 423
Вынужденный конформизм 427
Интеллектуальное желание 429
Глава 13. Женщины-журналистки (Нина Раттнер
Гелъбарт) 435
Англия 436
Франция 440
Отступления от нормы, правонарушения, восстания . . . . 453
Глава 14. Ведьмы (Жан-Мишель Салман) 460
«На одного колдуна десять тысяч ведьм» 461
Культурное разделение труда 467
Глава 15. Проститутки (Кэтрин Норберг) 475
Глава 16. Преступницы (Николь Кастан) 493
Вопрос чести и повседневное насилие 494
Агрессивная коммуникабельность 498
Преступления от бедности 500
Мелкая кража и воровство 501
 Наказания 504
Глава 17. Явные мятежницы (Арлетта Фарж) 507
Присоединение к протесту 510
Женщина и ребенок 514
Слова, жесты и типы поведения 516
Обвинения в экстремизме 521

РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. ГОЛОСА ЖЕНЩИН 525

Глюкель Хамельн, иудейская негоциантка (Натали Земон
Дэвис) . 526
Анна-Франсуаза Корне, парижская ремесленница (Арлетта
Фарж) 530

Примечания 532

Сведения об авторах 556

Написать
историю женщин
Жорж Дюбп н Мишель Перро

Долгое время женщины оставались в тени истории. Прогресс

антропологии и интерес к семье, изучение истории менталь-
ностей, обращающей все большее внимание на повседнев-
ность, частную жизнь, индивидуальное, способствовали вы-
ходу их из этой тени. Тому способствовало и движение самих
женщин, и вопросы, которые оно поставило. «Откуда мы? Ку-
да мы идем?» — спрашивали себя женщины. Они начали
настоящее расследование внутри и вне университетов, чтобы
найти следы своих предшественниц и, в особенности, понять
корни и причины доминирования в отношениях полов в про-
странстве и во времени.
Речь идет именно об этом. Название «История женщин»
удобно и так прекрасно! Но нужно отвергнуть идею, что жен-
щины сами по себе могут представлять весь предмет истории.
Мы намереваемся изучить их место, их «жизнь», их роли и их
возможности, формы их деятельности, их молчание и их сло-
во; и мы хотим понять разнообразие их репрезентаций — Бо-
гиня, Мадонна, Ведьма — в их постоянстве и в их изменении.
Относительность этой истории безусловна. Она задает вопро-
сы всему обществу и является в равной мере историей муж-
чин.
Это история йе 1оп§ие <1игее\ от античности до наших дней
пять томов следуют традиционной периодизации истории
Запада — ведь речь только о ней. Средиземноморье и Атлан-
тика — наши пределы. Создание истории женщин Востока
или же африканского континента — будущая задача мужчин
и женщин этих стран.
«Феминистская» в той мере, в какой она помещена в эгали-
таристскую перспективу, эта история стремится быть откры-
той для различных интерпретаций. Она хочет ставить проб-
 Е№ЕК 5Т1Ш1Е5

К н и ж н а я серия
«ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ»
основана в 2 0 0 1 году
при п о д д е р ж к е
Ф о н д а Д ж . Д. и К. Т. Макартуров

Редакционный совет серии

Рози Брайдотти
Ольга Воронина
Елена Гапова
Элизабет Гросс
Татьяна Жданова
Ирина Жеребкина —
председатель
Елена Здравомыслова
Татьяна Клименкова
Игорь Кон
Тереза де Лауретис
Джулиет Митчелл
Миглена Николчина
Наталья Пушкарева
Джоан Скотт
Анна Темкина

ИСТОРИЧЕСКАЯ
КНИГА
лемы, но отказывается при этом от всякого клишированного языка;
она плюралистична во всем множестве представленных лиц и разнооб-
разии точек зрения.
Перед вами коллективный труд. Ж о р ж Дюби и Мишель Перро
определяют его общее направление. Каждый том имеет одного или
двух ответственных редакторов. Полина Шмитт Пантель (античность),
Кристиана Клапиш-Зубер (Средние века), Натали Земон-Девис и Ар-
летт Фарж (Новое времй), Женевьева Фресс (XIX в.), Франсуаза Тебо
(XX в.) собрали авторов, исходя из их компетенции, желания и воз-
можностей: всего шестьдесят восемь человек. Конечно, это не исчер-
пывает числа всех тех (мужчин и женщин), которые трудятся в этой
области в Европе и США, но мы — во всяком случае — надеемся, что
это самый представительный и работоспособный состав.
Перед вами — промежуточный итог, рабочий инструмент, наслаж-
дение Историей, вместилище памяти — такой будет, мы надеемся, эта
«История женщин на Западе», чье замечательное заглавие мы относим
к ныне заявляющей о себе Европе.
Благодарим наших издателей за их труд, их культуру и их любез-
ность.
История
женщин
на западе
Женщины
как действующие лица
истории
Натапп Земон Дэвпс п Лрпетта Фарт

Куда не бросишь взор — везде женщины. С XVI по ХУШ в.

они присутствуют во всех социальных сферах — домашней,
экономической, интеллектуальной, публичной, конфликтной
и даже игровой. Обычно занятые своими повседневными за-
ботами, они участвуют и в событиях, которые создают, транс-
формируют или разрушают общество. Увидеть женщин мож-
но повсюду — на всех ступенях социальной лестницы, во все
периоды истории, кроме, конечно, периода войны — впрочем,
если не считать смутного времени Фронды. О присутствии
женщин постоянно говорят те, кто на них смотрит, часто что-
бы прийти от них в ужас.
Хотя они действительно вездесущи в повседневной реаль-
ности, тем не менее приходится удивляться тому огромному
месту, которое отводится им в пространстве дискурсов и
представлений, легенд и проповедей, в пространстве научно-
го и философского бытия. О них бесконечно говорят, чтобы
привести вселенную в порядок. Но в этом заключен и пара-
докс. Ибо этот избыточный и однообразный спор о женщи-
нах и их природе является дискурсом, пронизанным потреб-
ностью их сдерживать — еле скрытым желанием сделать из
их присутствия что-то вроде отсутствия или по крайней мере
незаметного присутствия в границах, чьи очертания похожи
на запертый сад.
Теперь уже становится очевидным, что этот разговор о
женщинах не отражает в полной мере реального женского
присутствия; слепой, он видит их только через образы, через
образ Женщины, потенциально опасной из-за своих крайно-
стей, именно той женщины, которая так необходима в силу
своей основной материнской функции. Женщины в дискурсе не пред-
ставлены. Он их придумывает, определяет их взглядом ученого (то есть
мужским взглядом), который может лишь отделить их от самих себя
(а значит, выхолостить). И не стоит удивляться, если историк надолго
забывает об их присутствии, занимаясь таким продолжительным и на-
сыщенным событиями периодом, когда государство укрепилось, пере-
жив глубокие переломы (стоит только вспомнить о Религиозных вой-
нах) и значительно обновив политические и социальные отношения.
Дискурс истории «мужского рода». В нем нет даже попытки коснуться
проблем сексуальных различий или хотя бы просто показать общест-
во, где живут женщины и мужчины, играя разные социальные роли.
В нем вы не найдете их разных желаний и конфликтов, острых момен-
тов, когда они стремились встретиться друг с другом, избежать друг
друга и вступить в соперничество, в зависимости от обстоятельств.
Чтобы сконструировать сегодня новую историю женщин, нужно
осободиться от груза прошлого и иначе посмотреть на источники: вме-
сто того чтобы пребывать в плену споров и репрезентаций, следует
максимально полно соотнести все знания о женской реальности с дис-
курсами о ней, отдавая себе отчет в том, что они взаимодополняют
и взаимообусловливают друг друга. Никогда не удастся создать настоя-
щую историю женщин тому, кто будет рассматривать только их дея-
тельность или их образ жизни, не задумываясь над тем, как дискурсы
влияли на способ их существования и \асе уегза. Воспринимать женщи-
ну всерьез — это значит реконструировать ее деятельность в сфере от-
ношений, возникающих между ней и мужчиной, сделать из отношения
полов социальную продукцию, из которой историк может и должен
создать историю.
С XVI по XVIII в. идет оживленный спор между мужчинами и жен-
щинами. Он возникает в контексте социально-политической неста-
бильности и дезориентации референтных групп, в то время когда цер-
ковная модель раскалывается на духовные сегменты, моделируя в со-
циальной сфере новые практики и новые религиозные убеждения, — и
это в то время, когда государство, особенно в XVII в., берет курс на
экономический меркантилизм. Он завязывается также на основе рели-
гиозных дискуссий, которые от Реформации до Контрреформации бу-
дут захватывать все новые сферы, после того как насилие и кровь затя-
нут в свои сети каждого и всякую. Он становится таким ожесточен-
ным, что в конце XVI в. и в начале XVII в. будут даже говорить
о «женском споре» или о войне полов. Таким образом, можно безоши-
бочно говорить об историческом характере конфликта мужчины и
женщины (содержание популярной литературы и «Голубой библиоте-
ки» является, среди прочих, еще одним доказательством этого). Авто-
ры особо выделяют этот период, и вопрос о женщинах оказывается на 3
повестке дня. Эта тема интенсивно обсуждается; можно усмотреть ^
в этом знак глубокого конфликта между мужчиной и женщиной, исто- з
рический феномен, формы которого эволюционируют в зависимости -
от эпох и потребностей. Тексты, рисунки, архивы позволяют нам про- &
никнуть в саму сердцевину этого разлада: женщина в них названа хит-
рой, несовершенной, дьявольским существом, способным на крайно-
сти, пагубным и коварным. Ее, конечно, называют порой нежной и по- и
корной; но куда чаще описывают ее жестокость и ее чрезмерную Ц
сексуальность. Дискуссии будут жесткими. Во Франции мадемуазель
де Гурне в 1622 г. ответит клеветникам женского пола; прециозницы*
также возвысят голос, хотя они и стали объектом насмешек, а затем
Пуллен де Аабар напишет (под влиянием Рене Декарта) в 1673 г. четы-
ре сочинения в очень современном духе о равенстве мужчины и жен- 1о
щины. XVIII в., который позже назовут «веком женщины», начнется §
и пройдет в очень оживленных дискуссиях о женском уме и о том, что ^
делать с ним в эгалитарной межполовой схеме.
Выбранные здесь примеры — французские; но они типичны для з
всей Европы, охваченной таким же вихрем событий и проникнутой той ^
же ожесточенностью по отношению к женщине. Прежде всего нужно §
точно определить проблему: то, что конфликт между мужчиной и ^
женщиной назван историческим, и то, что напряженность между мае- ^
кулинным и фемининным мирами совершенно очевидна, не означает, о
что мы должны их мыслить в терминах неподвижности. В течение ^
трех веков экономические, политические, культурные и религиозные §
потрясения не могли не изменить отношений между полами. По край- ^
01
ней мере, ясно одно: на протяжении всего этого периода события ре-
альной и культурной жизни, религиозные расколы меняют статус жен- §
щин, то есть по-новому очерчивают контуры их отношений с миром. ЭЕ
Протестантки и католички, например, проходят свой индивидуальный

* Прециозность (франц. РгесюзИе, от ргеаеизе — драгоценная) — термин, ро-

дившийся в ХУЛ в. в городской (не придворной) салонной буржуазно-дворян-
ской среде Франции для обозначения определенного культурного явления
1650-1660-х. В отличие от барокко, классицизма — понятий, ставших терми-
нами только в XIX столетии, «прециозность» — слово, терминологически офор-
мившееся в среде самих прециозниц и их современников. Прилагательное
«прециозная» во французском языке уже с XV в. употреблялось в переносном
смысле — положительном и отрицательном, означая либо прекрасную и добро-
детельную женщину, либо особу чрезмерно манерную и ханжески благопри-
стойную. Прециозность — особенно изысканный тип поведения, языка, утон-
ченный вкус или чрезмерная манерность, переутонченность, жеманство. —
Примеч. ред.

15
и особый путь с точки зрения культуры и знаний, обретая свое особое
место в рамках семьи и общества. Кроме того, экономические потрясе-
ния, эпидемии, голод и войны подталкивают многих женщин к самым
разным видам сопротивления и нарушения привычного порядка, за-
ставляя их постепенно выйти на политическую арену. Можно привести
бесконечное число примеров (этот том и написан для того, чтобы дета-
лизировать ряд их сторон), показывающих, насколько социальные со-
бытия отражаются на образе жизни мужчин и женщин. Никакой не-
подвижности. Поле отношений между фемининным и маскулинным
постоянно меняется под влиянием меняющегося мира, даже если оно
отмечено соотношением сил очевидно не в пользу женского пола.
Выбор осевых проблем, таких как социальное конструирование по-
ловых различий и подвижная область напряженностей между мужчи-
нами и женщинами, обязывает немного остановиться на термине «на-
пряженность». Его надо понимать в широком смысле: натянутая нить
—• это нить, которая соединяет два пространства; эти два пространства
взаимодействуют, чтобы сохранить напряженность нити. Именно в та-
ком ключе будут рассматриваться отношения между полами — в хруп-
ком равновесии между двумя мирами, созданными ради того, чтобы
понимать и поглощать друг друга. Из этой напряженности рождаются
конфликты, но в ней распределяются силы, компенсируются потери,
отражаются официальные полномочия или их отсутствие, иногда оче-
видное. Отношения между полами составляют целый мир. В этом томе
мы намереваемся рассказать о трех ключевых веках его истории.
По форме наш рассказ будет не классическим повествованием и не
хронологическим рассказом о событиях (возможно, это уже и так по-
нятно). Противопоставление различных взглядов на историю женщин
преследует цель разрушить некий стереотип, согласно которому во все
времена женщины были подавляемы, а мужчины являлись их угнета-
телями. Реальность настолько сложнее, что необходимо исследовать
все более тщательно: конечно, неравенство существует, но существует
также подвижное и напряженное пространство, в котором женщины —
не обязательно жертвы и не исключительно героини — прилагают ты-
сячи усилий, чтобы быть субъектами истории. В сущности, наша исто-
рия женщин — это попытка воспринять женщину как участницу исто-
рии, а не как один из ее объектов. Понимая женщину таким образом,
исследователи меняют перспективу, анализируют источники под но-
вым углом зрения, выявляют множество женских устремлений и до-
стижений, которые не способен ни обнаружить, ни даже предполо-
жить ученый, полностью порабощенный устоявшимися мнениями о
женщине как вечной рабыне и мужчине как вечном господине. Разли-
чия между полами — это то место, где осмысляется неравенство, кото-
рое нужно преодолеть; события же формируют реальность, то нере-
альное и вымышленное место, о котором рассказывают, каждый на
свой лад, рисунки, фольклор, литературные и иные тексты.
Этот том не станет пространным собранием фактов и событий. Он
ставит задачей связное изложение тех узловых моментов и проблем,
которые «оживляют» социальные элементы в процессе конструирова-
ния тендерных ролей. Такое движение не прямолинейное, оно — скач-
кообразное, торопливое, с неожиданными бросками вперед, за которы-
ми следуют тяжелые откаты.
Конечно, женщина в различных дискурсах не только обозначена,
но и предстаёт подконтрольной им, она видима не только в контексте
повседневной реальности но и «удачного бегства» от тяжелых оков
этой реальности. Возникает желание разглядеть ее сначала в «трудах
и днях» и учесть тот факт, что пространство, в котором она живет, воз-
никает и мыслится, очерчивается нормами и запретами, и это в равной
мере относится и к бедной крестьянке, и к принцессе, несмотря на их
различия. Поэтому мы решили в первой части поставить вопрос о при-
сутствии женщины, о ее деятельности и ее культурных и религиозных
устремлениях, рассмотреть ее в качестве субъекта истории, персонажа
неизбежного и непризнанного, со своими надеждами и мечтами — в его
схватке с жизнью, попадающего в непредвиденные обстоятельства, Ко-
нечно, рискованно было начинать этот том с рассмотрения участия
женщины в общественных делах. Нами будет показано, что женская
повседневность всегда наталкивалась на ограничения, порожденные
сложившимися представлениями: женщина не была свободна ни в рас-
поряжении своим телом, ни в своем желании получить образование, ни
в выборе своей судьбы, и каждая глава этой книги ставит задачей пока-
зать тот стеснявший женщин комплекс норм, которые были «прогово-
рены» в рамках дискурса и жестко определяли их роль. Мы уделяли
преимущественное внимание рассмотрению способов женского суще-
ствования, включенных в строгую социальную иерархию, — и в то же
время старались воссоздать картину женской повседневности, пока-
зать двойное принуждение — принуждение пола и принуждение своей
социальной группы. Женский путь непрост, но именно с картины этого
пути мы хотели бы начать, поскольку он отражает и положение жен-
щины в тогдашнем европейском обществе, и различные пути женской
самореализации.
Речь идет о широком видении повседневности: в начале первой ча-
сти описывается женщина в условиях труда, брака и семьи, а в конце
ее представлено описание женщин, в силу своего происхождения уча-
ствовавших в политике, — королев, принцесс и королевских фавори-
ток. Это оригинальное разделение мотивируется не любовью к пара-
доксам и не желанием шокировать: здесь скорее осторожное использо-
вание новой историографической концепции. Женщина XVI- XVIII вв.
может предстать несомненным действующим лицом «политики», даже
если это слово не может объять то содержание, которое ныне вклады-
вается в него. И кто же лучше, чем принцессы или королевы, может
это показать? Наконец, настало время вывести историю королей и при-
дворных дам из тесного гетто анекдотов и альковных историй. Связи,
любовницы, браки, интриги могут анализироваться в терминах поли-
тического функционирования придворного общества, живущего посто-
янной борьбой в атмосфере своих побед и поражений. Никто не будет
отрицать, что между трудящимися женщинами и королевой существу-
ет целая пропасть, и соответствующее место в этой главе призвано не
сократить дистанцию между ними, но, подчеркивая ее, показать, что
любой факт из женской истории может анализироваться в терминах
общественного функционирования и политической борьбы. Между
этими двумя полярными фигурами, проанализированными с равным
вниманием, находятся другие фемининные реальности. Женщина об-
ладает телом, внешностью, сексуальностью, и это делает ее и чрезвы-
чайно привлекательной, и чрезвычайно опасной: здесь также будет по-
казано, как она следует нормам, модам, своим желаниям. Что касается
красоты и связанного с ней обольщения, то их механизмы настолько
кодированы, что бедная и красивая девушка подвергается многочис-
ленным опасностям, а бедная и некрасивая утрачивает идентичность.
Что касается воспитания девиц, то общество медленно движется впе-
ред, колеблясь между потребностью и недоверием: объем предлагае-
мых знаний отмерен там чрезвычайно скупо, чтобы не дать женскому
разуму даже возможности соперничать с мужским (вещь недопусти-
мая). Что касается религиозной жизни, то в условиях великих кон-
фликтов Реформации и Контрреформации некоторые женщины отда-
ют себя Богу, полностью посвящая себя любви к ближнему и Иисусу
Христу. Это — женщины-мистики, чья чувствительность вызывает бес-
покойство и церкви, и государства.
Проводя традиционное разделение между семьей, трудом, воспита-
нием и религией, первый раздел книги отходит от принятой схемы:
сначала он представляет женщину как таковую и лишь затем перехо-
дит к дискурсам, стремящимся ее определить. Кроме того, он затраги-
вает два момента, обычно игнорируемые: социальную значимость кра-
соты и политическую функцию женщин — как простолюдинок, так
и королев. Тем самым труды и дни женщин предстают в виде огром-
ной фрески.
О женщинах так много говорили во взятое нами для рассмотрения
время, что второй раздел книги целиком посвящен месту споров о них
и репрезентаций и в общем дискурсе. В нем рассматриваются изобра-
жения и иконография. Они семантически насыщены, как можно дога-
даться, в эти три столетия — будь то простые гравюры в дешевых кни-
жицах или полотна известнейших художников. Женщина выступает
как украшение в своей порочности и в своей незапятнанной чистоте.
Специалист по иконографии Франсуаза Борен собрала изображения
женщин, которые показались ей наиболее значимыми, объясняя свой
выбор в отдельной главе-интермедии — «Если судить по изображениям».
Литература, искусство, философия, наука и медицина активно об-
суждают женщину: она присутствует во всех дискурсах. Парадоксаль-
но, что самый красноречивый спор, в центре которого она находится,
достигает своего предельного ожесточения там, где пытаются выяс-
нить «таинственную» женскую природу, продолжающую ускользать от
медицинского и научного знания. Помещение этих дискурсов в сердце-
вину тома отвечает главному намерению — показать, насколько они
важны и кардинальны и насколько они неисчерпаемы.
В третьем разделе — «Виды инакомыслия» — исследуется инициа-
тивная женщина, желающая ускользнуть одновременно и от реально-
сти с ее тяготами, и от удушающих дискуссий, созданных о ней. Тем не
менее шансы для всех не равны, и масштабы нарушения различны в за-
висимости от того, богата женщина или бедна. Одни бросают вызов по-
рядку, не преступая закона; другие попирают и порядок и закон, что
влечет за собой тяжелые последствия. Несмотря на глубокие фунда-
ментальные различия социального плана, статьи, посвященные попыт-
кам женщины уйти от монотонности своего существования, сгруппиро-
ваны в одной части тома. Они показывают общность женских устрем-
лений. В то же время по ним видно, что понять формы социальной
игры можно, только если рассматривать пол и социальный класс как
неразрывные элементы.
У женщин обеспеченных классов есть свой особый личный способ
преодолеть замкнутость их ролей; умные и оттого счастливые, они
стремятся к тому, что им запрещено: демонстрировать свой ум и свое
мировоззрение. Салоны, «движение прецизиозниц», позже движение
женщин-журналисток — все они заставляют признать, что от женщин,
в них участвовавших, требовались не только ум, но именно интеллек-
туальное участие, проявление себя в сфере философской, научной
и политической мысли. Никакого сомнения, что, выказывая себя та-
ким образом, они оказывались инакомыслящими, и некоторые журна-
листки дорого заплатили за это. Конечно, более трудным, более серь-
езным, более смелым (и, очевидно, скорее вынужденным, чем свобод-
но избранным) является инакомыслие женщин из народа. Их пути
были полны препятствий, вплоть до мятежей. Для них «ускользнуть»

19
значило в большинстве случаев стать маргиналами, иногда даже пре-
ступницами. Бедная, без средств к существованию, недоверчивая моло-
дая женщина рисковала оказаться на панели: в XVI в. и в деревнях, и в
городах; она служила приманкой для утверждающих свою мужествен-
ность молодежных группировок, а в XVIII в. была кратким рафиниро-
ванным удовольствием золотой молодежи. Замкнутые стены семьи по-
рождали желание видеть другой мир и любить, а не быть детородной
машиной: адюльтер, аборт, детоубийство, мелкое воровство, семейные
драки предстали горькими средствами вырваться из привычного мира.
ХУ1-ХУШ вв. ознаменованы присутствием двух удивительных
женских фигур. Одна — ведьма, различные умения которой являются
мишенью судей; иными словами, женщина-колдунья, женщина-демон,
занимающая пространство между христианской религией и языческим
культом Земли-помощницы. Другая — мятежница, которая в течение
этих трех веков во времена кризисов и социальных взрьюов оказыва-
лась рядом с мужчинами, увлекая их за собой и побуждая к действию.
Ясно, что проститутка, преступница, колдунья и мятежница — че-
тыре совершенно разные фигуры. Некоторые из них были подавлены
несчастьем, и их инакомыслие оказывалось пропитанным безнадеж-
ностью. Наоборот, мятежница физически вторгалась в поле коллек-
тивной эмансипации и своим присутствием активизировала его. Инако-
мыслие при этом пугало, обнаруживало себя, выплескивало протесты
и надежды. Вот почему анализ его развитых и начальных форм (как
свободных, так и навязанных) завершает том.
Избранная тематическая структура («Труды и дни»; «О ней так
много говорят»; «Виды инакомыслия») определяет общий контур: ис-
следования разговоров и споров о женщинах от воспроизведения жес-
тов и повседневных мыслей до многочисленных видов нарушений
предписанных ролей. Все это открывает возможность осмысливания
форм фемининного поведения в терминах конформизма и сопротив-
ления в их последовательности или одновременности.
раздел первый

Труды и днп
Горизонты повседневной жизни
Повседневная жизнь протекала в рамках устойчивых тендер-
ных и социальных иерархий. В ней содержались и развива-
лись тенденции, которые позволяют считать ХУ1-ХУШ вв.
«ранним Новым временем»: демографический рост в XVI в.,
прекратившийся из-за постоянных эпидемий и голода, возоб-
новился благодаря росту урожайности в конце ХУШ в. Подъ-
ем торговли, ремесленного производства и городской жизни
в обществах, которые тем не менее оставались глубоко сель-
скими; экспансия европейского торгового капитализма, рели-
гиозное рвение в империях и колониях и установление рели-
гиозного господства в заморских странах; создание полити-
ческих форм, часто оспариваемых, при централизации мо-
нархий и республик; увеличение числа сельской и городской
бедноты у подножия общества и рост числа семей преуспе-
вающих юристов, чиновников и крупных купцов недалеко от
его вершины...
Очерк Олуэна Хафтона проводит нас по полям, ремеслен-
ным мастерским, ярмаркам и домам, где осуществлялись
многие из этих изменений. Труд и семья были прочной осно-
вой для женщины, очерчивая круг ее домашних и экономиче-
ских обязанностей, соответствующих каждому этапу ее жиз-
ненного цикла — отрочества, девичества, становления женой,
матерью и вдовой. Статус женщины определялся по статусу
мужчины, так что ей едва удавалось выжить вне пределов
брака и семьи. Однако эти женщины оказывались удивитель-
но жизнестойкими, когда они недодавали жалованье своим
слугам, чтобы скопить на вдовство, когда они брались за са-
мые различные работы, чтобы поддержать своих детей, ко-
гда они прививали своим дочерям навыки обращения с малы-
шами.
Внешний вид был важен для женщин любого социального
положения. Сара Мэтьюс Грико описывает, как средства ги-
гиены и критерии красоты менялись от XVI до ХУШ в. Поль-
зование пудрой и белилами, которые женщины предпочи-
тали мытью и омовениям вплоть до XVIII в., было гораздо
более доступным для состоятельных женщин, чем для кре-
стьянок. XVI в. любил полных женщин; XVIII в. восхищался
фигурой, затянутой в корсет. Здесь также существовало раз-
личие между богатыми и бедными, хотя к XVIII в. продав щи-
цы в Лондоне и Париже пытались соперничать с законодательницами
мод в выборе цвета и тканей. В течение всего этого времени женская
сексуальность считалась угрожающей везде, кроме супружеской посте-
ли, где зачиналось потомство. В этом отношении сельские пары имели
лучшие стартовые условия, чем высокородные, поскольку деревен-
ский обычай позволял телесные контакты еще в период ухаживания.
Мэтьюс Грико приводит документы, позволяющие выяснить соотноше-
ние между притворной стыдливостью и удовольствием в брачном сою-
зе, и изучает свидетельства о том, как осуждались внебрачные гетеро-
сексуальные контакты.
Вероника Наум-Грапп анализирует стремление к красоте как соци-
ально-эстетическую систему. Находясь в плену ее критериев, женщи-
ны использовали их, чтобы привлечь мужское внимание и навязать
свои собственные представления. Один острослов* из XVII в. рассказы-
вал о мужчинах, которым хотелось бы быть прекрасными девушками
в возрасте от тринадцати до двадцати двух лет, а затем вернуться
к своему собственному полу**. Но этот вызов иерархии не был длитель-
ным, а его претензия на доминирование — эфемерной, как указывали
феминистки XVIII в.
Грамотность и школьное обучение значительно распространились
во всех социальных слоях в раннее Новое время — условия для этого
были созданы новой индустрией книгопечатания, растущими надежда-
ми семей на социальный успех их детей, заботами государства о под-
держании порядка, религиозным рвением и спорами. Мартина Сонне,
описывая эти изменения, показывает, что они воздействовали на жен-
щин в меньшей степени, чем на мужчин. Образование женщин должно
было сделать из них хороших домашних служанок или экономок, по-
корных жен, преданных матерей, верующих христианок — и ничего
больше. Однако к XVIII в. возникновение новых католических орде-
нов и распространение протестантских школ привело к тому, что жен-
ский труд стал чаще и шире использоваться в преподавании. Роль учи-
тельницы давала женщинам возможность выжить вне рамок брачной
системы. Именно тогда появились и первые проекты издания книг для
расширенного образования женщин. Так и не реализованные до вто-
рой половины XIX в., эти «скромные предложения» могут показать

* Имеется в виду Жан де Лабрюйер. — Примеч. пер.

** На самом деле в высказывании Жана де Лабрюйера из его сочинения Ха-
рактеры, или Нравы нынешнего века (раздел «Женщины»), о котором идет речь,
не говорится о мужчинах: Уд! уи зоиЬакег (ГеСге Ш1е, е1 ипе Ъе11е Ш1е, ёершз
1ге12е апз а лап§1-с1еих, е! аргез се1 а§е, с!е с1еуешг ип Ьошше (Ьа Вгиуёге.
Ьез Сагасгёгез. Рапз: Оагшег-Иашагпоп, 1965. Р. 116). — Примеч. пер.
исследователю, что могло бы произойти, если бы женщины взяли на
себя ответственность за школьное обучение.
Особенно драматические изменения претерпела в раннее Новое
время религиозная жизнь. И хотя женщины и в это время не могли
стать ни священницами, ни раввинами, ни даже протестантскими пас-
торшами, все же они получили доступ почти к стольким же новым
формам религиозной деятельности, сколь и мужчины. В иудейских об-
щинах, в которых раввинский иудаизм и Лурианская Каббала* предна-
значались строго для мужчин, распространение печатной религиозной
литературы на идише вдохновляло женщин на создание новых домаш-
них молитв. В католическом мире множились женские благотвори-
тельные организации; и новые ордена, ориентированные как на самосо-
зерцание, так и на активную деятельность, привлекали в свои ряды
женщин уже не только из среды аристократов, чьи дочери и прежде
заполняли средневековые обители. Тех немногих, кто не мог перено-
сить замкнутого существования, которое Контрреформация навязала
женским монастырям, притягивал Новый Свет. Там урсулинки надея-
лись убедить женщин из племен гуронов и ирокезов в истине христиан-
ской религии. Тем временем в протестантских церквах любовницу свя-
щенника заменила жена пастора. Жен поощряли к чтению Священ-
ного Писания; мужья руководили семейными молениями и чтением
Библии. Борьба протестантов против монашества привела к упраздне-
нию монополовых религиозных институтов, которые проиграли в этой
борьбе браку и брачным отношениям в церковной среде. При этом
женщины-протестантки XVIII в. считали, что религия и благотвори-
тельность более естественны для женской чувствительности, нежели
для мужской. Среди приверженцев радикальных сект звучали заявле-
ния о том, что женщины имеют право открыто говорить в церкви. Ме-
тодистское движение XVIII в. шокировало официальные церковные
структуры наличием женщин-проповедниц.
Рассматривая этот расцвет религиозной активности, Элиша Шуль-
те ван Кессель сфокусировала свое внимание на духовной стороне мис-
тики католических женщин — на ее метафорическом характере, ориги-
нальности и интенсивности. Существовавшее и в стенах монастыря,
и за его пределами стремление к соединению с Христом привело к по-
явлению неких массовых моделей религиозного рвения, хотя исповед-
ники и иные деятели церкви пытались сдерживать его.

* Лурианская Каббала — одна из ведущих школ иудейского мистицизма, ос-

нованная равви Исааком Лурия (ум. 1572 г.); доминировала в иудаизме с конца
XVI в. до начала XIX в.; для нее свойственны аскетизм и идея телесного и ду-
ховного превосходства иудеев над неиудеями. — Примеч. пер.
 В политике, считающейся преимущественно мужской сферой, жен-
щины были представлены правящими королевами, фаворитками, на-
блюдательницами, памфлетистками и уличными бунтарками. Натали
Земон Дэвис исследует тендерный стиль женщин-правительниц, кото-
рый они приспосабливали к нуждам власти, а также эффективность и
противоречивость политических действий, осуществлявшихся нефор-
мальным путем через женское «влияние». Для феминисток XVIII в.
с республиканскими настроениями роль женщин в монархиях была
иллюстрацией того, что было самым худшим в королевской власти и в
аристократическом обществе. Могли ли женщины быть в полной мере
причастными к «мужской добродетели» гражданства в республике?
В последние годы старого порядка немногие женщины и мужчины от-
ветили бы на этот вопрос утвердительно; другие же продолжали дока-
зывать, что женщина может найти свое истинное место только в рели-
гиозной жизни.
Натали Земон Дэвис - Арлетта Фарж
1
Женщины, труд и семья
Опуэн Хафтон

Когда эссеист Ричард Стал пытался в 1710 г. дать определе-

ние женщине, он сделал это в сжатой, но абсолютно типич-
ной для своего времени манере: «Женщина — это дочь, сест-
ра, супруга и мать, простой придаток рода человеческого...»
(«Болтун». № 172).
Достойная женщина, та, что заслуживает похвалы муж-
чин, могла быть увековечена в памяти, как в случае с аристо-
краткой елизаветинской эпохи Мэри Дадли, на надгробном
постаменте которой в церкви Св. Маргариты в Вестминстере
было написано:
«Здесь покоится Мэри Дадли, дочь Уильяма Хоуарда Эффин-
гемского, лорда-адмирала Англии, лорда-гофмейстера и лорда
хранителя печати. Она была внучкой Томаса, герцога Норфол-
ка... и сестрой Чарлза Хоуарда, графа Ноттингема, лорда-адми-
рала Англии, благодаря успешному руководству которого по ми-
лости Бога при защите своей государыни королевы Елизаветы
весь испанский флот был разбит и деморализован. В первом бра-
ке она была замужем за Эдвардом Саттоном, лордом Дадли, во
втором — за Ричардом Монпессоном, эсквайром, который в па-
мять о своей любви возвел в ее честь этот памятник».
С момента заключения законного брака статус девушки,
независимо от ее социального происхождения, определялся
в связи и относительно статуса мужчины. Находясь в сфере
юридической ответственности сначала своего отца, а потом
мужа, она должна была оказывать им почтение и повинове-
ние. Считалось, что отец или муж служили буфером между
ней и суровыми реалиями жестокого внешнего мира. Полага-
ли, что она экономически зависит от мужчины, который
управлял ее жизнью. Долг отца, согласно этой модели, состоял в том,
чтобы содержать дочь до ее вступления в брак, когда он или кто-либо
от его имени заключал договор с женихом. Муж рассчитывал на ком-
пенсацию в начале брака за то, что он берет эту женщину в жены. От-
ныне ему полагалось нести ответственность за ее благосостояние, при-
чем вклад ее родственников в момент заключения брака являлся осно-
вополагающим при создании новой семьи.
Такой модели строго следовали в высших и средних классах обще-
ства в раннее Новое время. Составляемые тогда брачные договоры на
языке того времени именовались «самым важным делом», какое семья
может совершить. В идеале деньги и собственность, которые невеста
получала от своей семьи, должны были обеспечить ее будущее благосос-
тояние и благодаря новому союзу повышали социальный статус ее ро-
да. Зависимость женщины была предметом серьезной торговой сделки.
Для большинства женщин эта модель в полной мере не работала.
Считалось, что женщины из низших классов должны трудиться, что-
бы содержать себя, — и если они одиноки, и если они замужем.
«Учти, моя дорогая девочка, — говорится в Подарке для служанки
(Рге$еп1 /ог а 8етщМаИ\ 1741), сочинении, предназначенном для моло-
дежи. — Если у тебя нет приданого, то ты должна попытаться возмес-
тить этот недостаток своим умом. Ты не можешь надеяться выйти за-
муж, если ты или твой муж не будут работать, и только глупец возьмет
в жены женщину, кормить которую ему придется единственно за счет
своего труда и которая сама ничего для этого не будет делать». Короче
говоря, концепция полностью зависимой дочери или жены оказыва-
лась в этих социальных слоях уязвимой в силу ограниченности ресурсов
как отца, так и того мужчины, за которого она надеялась выйти замуж.
Несмотря на то, что женщина была вынуждена работать ради под-
держания своего существования, общество не считало, что она может
или должна быть действительно независимой. Уже тем, что отец или
муж по обязанности предоставляли ей кров, они в определенной степе-
ни и содержали ее. Такое убеждение влияло на размеры обычной зара-
ботной платы женщины: ей могли платить меньше за ее труд, посколь-
ку мужчина обеспечивал ей крышу над головой. Если женщина не мог-
ла найти работу, чтобы содержать себя в своей семье до брака, ей
следовало найти в качестве замены другую защиту. Например, она
могла вступить в дом своего нанимателя. Тот должен был принять на
себя роль мужчины-защитника и нести ответственность за расходы на
ее питание и проживание, становясь для нее т 1осо рагепйз*, до тех пор
пока она не находила другую работу или же не возвращалась домой,

* Вместо родителей (лат.). — Примеч. пер.

не выходила замуж. Деньги, которые он платил ей, являлись свиде-
тельством того, что она получает питание и кров. В идеале ей следова-
ло бы тратить эта деньги как можно меньше. Тогда бы ее работода-
тель хранил их, чтобы отдать ей, когда она уйдет от него.

Трудовая жизнь
Цель трудовой деятельности одинокой женщины была очевидна: изба-
вив свою семью от расходов на ее питание, она получала возможность
скопить себе на приданое и приобрести трудовые навыки. Это могло
облегчить поиски мужа. Еще когда женщина была ребенком, ее семья
и общество, в котором она жила, учили ее тому, что жизнь — это борь-
ба с мучительной бедностью, что для длительного выживания ей необ-
ходим муж, который обеспечит ей кров и помощь. Именно осознание
этого заставляло около 80% сельских девушек оставлять отчий дом
примерно в возрасте двенадцати лет — на два года раньше своих брать-
ев. Как раз тогда они начинали копить деньги на замужество. Вместе
с уходом из семьи обычная европейская девушка начинала десяти- или
двенадцатилетний период своей трудовой деятельности, от успеха ко-
торой зависело ее будущее. Этот путь, конечно же, казался ей пугаю-
щим, и она знала, что на нем ей встретится множество ловушек. Вот
почему детство было столь кратким для дочерей бедняков.

Сепьснпй труд
От дочерей мелких держателей, сельскохозяйственных рабочих или
поденщиков едва ли требовалось больше тех навыков, которые им пере-
дали их матери, — возможно, речь шла лишь об умении шить, прясть,
выполнять простейшие работы на ферме и ухаживать за младшими
братьями и сестрами. Нужда в постоянных работниках на фермах бы-
ла очень высока и значительно превосходила предложение. В сельско-
хозяйственном секторе сфера использования женщин на постоянной
работе ограничивалась крупными хозяйствами, в первую очередь мо-
лочными фермами, где доение, сыроварение и маслобойка являлись
женскими занятиями. Существовала высокая степень конкуренции за
работу на ферме, поскольку она давала работницам возможность
остаться вблизи своих семей и избежать резкой смены образа жизни.
Иногда, однако, помощников нанимали только на год или на несколь-
ко месяцев.
В Британии наем осуществлялся на ярмарках. Серия статутов тре-
бовала, чтобы безработные приходили в Мартинов день (11 ноября)
в ближайший рыночный город с инструментами в руках и искали рабо-
ту. В такие дни мужчины и женщины, одетые особым образом, прино- га
сили свои ремесленные орудия и пытались привлечь внимание потен-
циальных работодателей: у опытного повара из кармана фартука тор- 3
п>
чала ложка, доярка имела при себе табурет. Они обсуждали стоимость и
своих услуг с будущим хозяином, и как только соглашение оказьюа- ^
лось достигнутым, день превращался в праздник. Даниель Дефо, опи-
сывая этот ярмарочный наем начала XVIII в., изобразил женщин 5
«чрезвычайно бесстыдными»: он считал, что они пытались слишком ^
нагло привлечь внимание к своему мастерству. В то время многие ли- п
тературные произведения оплакивали дороговизну сельскохозяйствен-
ного труда — в ней обычно винили ловкость тех, кто продавал свои
услуги на ярмарках1. Эти источники тем не менее явно преувеличив а- §
ли важность ярмарок для установления стоимости труда и для вступ- ^
ления в контакт рабочих и нанимателей. Мемуары и дневники показы- >:
вают, что большинство работниц получало рекомендации к нанимате- 6-
лям благодаря семейным связям и знакомствам. Как правило, если §
девушку принимали на службу, то обе стороны ладили в течение дол-
гого времени.
Во всей Европе большинство случаев найма на работу в сельском хо-
зяйстве было результатом семейных контактов. В некоторых областях
Франции, таких как Шампань, распространение фермерского производ-
ства привело к увеличению численности работниц: именно это произ-
водство позволяло использовать женщин на вспомогательных работах
и помогало им выживать в периоды спада производственной активно-
сти. Доступность труда на селе, таким образом, менялась от области к
области. Но в целом к концу XVIII в. сельский труд становился все бо-
лее редким для женщин, частично из-за демографического роста, час-
тично из-за появления более крупных товарных ферм и большей ре-
гиональной специализации. В иных районах чрезмерное дробление хо-
зяйств в результате роста населения обусловило сокращение поголовья
домашнего скота и уменьшило возможность найма женщин. Едва ко-
рова исчезла из сельского ландшафта — на фермах не стало работниц.

Труд прпслугп
Девушка, которая не могла найти работы на ферме рядом с родитель-
ским домом, обращала свой взор на город, причем ей не было нужды
отправляться слишком далеко: ближайший город с населением 5-
б тыс. человек мог предоставить ей работу служанки, начиная от самой
низкой, тяжелой и монотонной — носить тяжелые корзины белья из
местной прачечной или в нее, ходить за овощами на рынок, чистить

29
отхожие места — до работы поварихой и уборщицей. Потребность го-
рода в прислуге, по-видимому, значительно усилилась в раннее Новое
время, что отражало как рост богатства в некоторых слоях городского
общества, так и дешевизну предлагаемого труда. И снова лучшие мес-
та доставались тем, чьи семьи имели контакты и связи с деревней.
Когда все возможности найти работу в своей местности были исчер-
паны, девушка отправлялась дальше. В этом случае она, как правило,
шла по проторенному пути, в конце которого ей встречались дочери ее
соседей и родственников. Иными словами: девушки редко были перво-
проходцами. Порой они следовали за обычным миграционным пото-
ком, русло которому прокладывали до них сезонные рабочие-мужчи-
ны. Так, например, девушки из центра страны, отправлявшиеся в Мон-
пелье или Безье работать служанками, следовали за братьями, что
каждый год уходили туда на сбор винограда. Аналогично: девушки из
Южного Уэльса, которые сначала следовали за своими родственника-
ми мужчинами, отправлявшимися на работу в товарные огородные хо-
зяйства Кента, могли задержаться в районе Лондона в качестве домра-
ботниц или же установить связи, когда везли на продажу фрукты
и овощи в Ковент-Гарден*.
Служанки составляли самую большую группу работавших жен-
щин, насчитывавшую около 12% населения любого европейского го-
родка или города ХУП и XVIII вв.
Патрик Колкхаун** высказал в 1806 г. мнение, что в Лондоне было
не менее 200 тыс. слуг обоего пола, причем женщин было в два
раза больше, чем мужчин 2 . Переписи XVII в., проведенные, например,
в Вюрцбурге и Амстердаме, показывают, что наплыв юных девушек
значительно изменил возрастную структуру населения. Некоторые из
мигранток, достигнув двадцати лет, покидали город, возможно, чтобы
вернуться домой со своими сбережениями и найти мужа в родной де-
ревне. По мнению очевидцев, общины мелких сельских хозяев постав-
ляли огромное число именно временных мигрантов, так как перспек-
тива основать маленькую ферму побуждала молодежь возвращаться
в родные места. Молодые люди из районов с преобладанием больших
ферм, очевидно, уходили навсегда, и деревенские девушки превраща-
лись в горожанок. Вероятно, многое зависело от того, кого они встреча-
ли в городе, а также от того, какое будущее ожидало их по возвраще-
нию в родную деревню.

* Ковент-Гарден (Соиеп1 СаЫеп) — главный лондонский оптовый рынок фрук-

тов, овощей и цветов; существовал с 1661 г. до 1974 г. — Примеч. пер.
** Патрик Колкхаун (1745-1820 гг.) — шотландский промышленник, политиче-
ский деятель, автор сочинений по статистике и уголовному праву. — Примеч. пер.
 Типы и условия работы в качестве прислуги, надо думать, значи-
тельно варьировались. Большую роль играл статус нанимателя. Воз-
можность нанять прислугу являлась индикатором социального поло-
жения, и поскольку женский труд оставался дешевым и доступным, он
был одним из первых предметов роскоши, которые позволяла себе
иметь даже семья со скромным достатком. Но если некоторые герцог-
ские фамилии, такие как Орлеанский дом или герцоги Мальборо, рас-
полагали сотнями домашних слуг, то даже для самых крупных аристо-
кратических усадеб держать более тридцати слуг обоего пола было не
принято, а для джентри и богатых купцов в больших городах таковых
было шесть или семь. Согласно одному из определений бедного дворя-
нина, бытовавшему в то время, бедным считался человек, имевший
только трех слуг. В Амстердаме XVII в., отличавшемся многочислен-
ной прослойкой состоятельных коммерсантов, нормой было наличие
одного или двух слуг. Возможно, это и было самой распространенной
городской моделью. Чем меньше было слуг в доме, тем вероятнее, что
их составляли женщины.
В иерархии слуг обоего пола, существовавшей в аристократических
домах, — повара, кучера, ливрейные лакеи, дворецкие, камеристки,
горничные, прачки, конюхи, служанка при кухне и т. д. — женщины
всегда занимали низшие места.
В домах со скромным достатком работала одна служанка на все ру-
ки. Для нее в большинстве европейских языков существовали уничи-
жительные определения. Торговцы могли использовать девушку как
для работы в лавке, так и на посылках (доставка товара, получение
оплаты). Владельцы таверн нанимали их, чтобы поставить за стойку
в баре, подавальщицей или посудомойкой. Жены, помогавшие своим
мужьям в семейном бизнесе, например в харчевнях и пекарнях, ис-
пользовались на самых разных работах — от помощи при производстве
продуктов питания на продажу до обязанностей по дому (доставлять
семейное белье в прачечную, набирать и носить воду, растапливать
и поддерживать огонь в печи).
Наилучшие места получали благодаря связям или продвижению
вверх по служебной иерархии вследствие приобретения опыта и уме-
ния. Однако очень многое зависело от удачи и от начальной квалифи-
кации. Для нанимателей было важно, чтобы девушка была честной
и чтобы она не отворила дверь своре вороватых родственников, а так-
же не исчезла под покровом ночи с фамильным серебром. Аристокра-
ты традиционно нанимали в свои городские резиденции девушек из
принадлежавших им поместий. В некоторых частях Франции, особен-
но в Бретани или на полуострове Котантен, было принято, чтобы гос-
пожа, которая обычно было крестной матерью всех местных девушек,
давала рекомендацию. Иногда за поручительством обращались к свя-
щеннику. В других случаях родственники, проживавшие в городах, ко-
торые сами служили или были слугами прежде, сопровождали девуш-
ку при ее первом представлении нанимателю или домовладельцу. Эти
родственники обычно подчеркивали, как тетка Деборы в разговоре
с миссис Сэмюэль Пепис, что девушка получила строгое нравственное
воспитание и должное образование. В Испании в течение всего изучае-
мого периода наниматели удовлетворялись информацией о «говернии»
(^оЪетта) девушки, то есть о данном ей родителями воспитании и о на-
личии религиозного образования и основных умений, таких, например,
как шитье. Они не требовали грамотности. Но к концу XVIII в. в Севе-
ро-Западной Европе критерии образованности служанки стали более
высокими: девушка, ищущая работу в состоятельном доме и надею-
щаяся добиться места выше тяжелой работы на кухне, должна была
обладать минимальной грамотностью, правильно говорить и искусно
обращаться с иголкой.
Различные школы — благотворительные, деревенские и «малые»
(реШез есо1е$ — так французы называли свои начальные образователь
ные заведения), появившиеся в середине XVII в., возможно, явились
причиной роста образовательных навыков у девушек, которые стреми-
лись получить работу служанок. Несомненно: в Британии девушка из
благотворительной школы пользовалась определенными преимущест-
вами перед другими соискательницами мест в богатых домах, ибо ее
учили быть чистоплотной и следить за своим внешним видом. Учиты-
вая жилищные условия бедноты и трудности с мытьем и сменой одеж-
ды, этот идеал был труднодостижим. Таким образом, самым убеди-
тельным оружием, которое могла использовать девушка, когда она от-
крывала дверь дома своего нанимателя, было чистое платье (хотя
и заштопанное), накрахмаленный воротничок и передник (хотя и ста-
рый), чулки без дыр и начищенные башмаки. В мире домашней при-
слуги первый успех мог зависеть от умелого применения двух чайных
ложек кукурузного крахмала. В благотворительной школе девушку
также учили почтительности, честности и умеренности. На домашней
службе это были те качества, которые ценились.
На самом низком уровне девушка, которая поступала в дом с боль-
шим количеством слуг, могла надеяться на продвижение благодаря
разным навыкам работы на кухне и обращения с бельем (уход, почин-
ка и пр.). Через несколько лет, в течение которых она мыла посуду, на-
тирала полы, топила печи, приносила уголь и воду, выливала помои,
она могла, если следила за своей внешностью и обладала миловидно-
стью и хорошей фигурой, получить место горничной. При удачном сте-
чении обстоятельств (в том числе отпоре ухаживаниям нанимателя
или, что более возможно, собрату-слуге) она могла проложить путь на-
верх, став камеристкой или компаньонкой госпожи.
Однако на каждой стадии восхождения наверх она сталкивалась
с конкуренцией и ограниченными возможностями того дома, в кото-
ром она служила. Если она обладала честолюбием, ей приходилось ме-
нять работу, чтобы достичь большего. Отсюда значительная степень
мобильности в мире домашней прислуги в конце XVIII в. и потускнев-
ший образ верного слуги, о котором очень печалились и значимость
которого преувеличивали обеспеченные люди. Мобильности девушек
способствовали связи, рекомендации, а если шла речь о Британии — то
газеты. Тем не менее конкуренция слуг на высшем уровне оставалась
значительной; одно объявление о месте камеристки для какой-нибудь
леди влекло толпу претенденток.
Было, однако, немало девушек, которые не могли сделать карьеру
в качестве прислужниц — и это в условиях, когда обнищание ряда евро-
пейских регионов в результате демографического роста ХУ1-ХУШ вв.
вынудило их уйти из деревень в город. Этим девушкам суждено было
стать хронически бедными, слабыми от недоедания, рахитичными,
рябыми, грязными и вшивыми. Они не имели тех навыков, которые
требовались для получения места даже в доме скромного достатка. Де-
вушки из бедных областей и представительницы целой страны — Ир-
ландии, прибьюавшие в британские города в поисках работы, автома-
тически лишались в силу самой нищеты, обусловленной их происхож-
дением, надежды достичь уважаемого статуса служанок.
Следовательно, домашняя служба охватывала широкий спектр ус-
ловий. Для небольшого меньшинства она была карьерной ступенькой,
и в возрасте двадцати пяти лет служанка, которой удалось стать каме-
ристкой или компаньонкой, вероятно, имела приличный капитал, раз-
меры которого зависели от ее способности копить, если она не тратила
деньги на помощь семье или ей удавалось избежать болезней и безра-
ботицы. На другом конце шкалы находилось огромное большинство
женщин, чья работа была тяжелой и непостоянной; они полностью за-
висели от порядочности нанимателя и были вынуждены неустанно тру-
диться, чтобы не проесть сэкономленные средства. Беременную слу-
жанку просто увольняли. В середине располагались те, кто к двадцати
пяти годам смог скопить пятьдесят фунтов — это была скромная сум-
ма, но личная удача.

Труд на производстве
В некоторых производственных сферах, которые опирались на
рынок дешевой женской рабочей силы, работница по большей части
была надомницей, связанной с текстильной индустрией. Дешевый жен-
ский труд был очень важен для развития разных отраслей европей-
ской текстильной промышленности, таких, например, как производст-
во шелка в Лионе. Шелк считался дорогой тонкой тканью, предназна-
ченной для богатых и вырабатываемой от начала до конца в городских
мастерских под надзором мастера. Женский труд использовался при
размотке шелковых коконов, при сучении нити и обмотке челноков,
при натягивании нитей на ткацкий станок, когда требовалось добиться
результатов при большой сложности операций. Работа мужчин заклю-
чалась в том, чтобы установить и запустить ткацкий станок. В каждой
мастерской трудились как минимум три-четыре девушки, юноша-под-
мастерье, мастер и его жена. В рамках всего производства женщин бы-
ло в пять раз больше, чем мужчин. Девушек набирали из окрестных
деревень — из неплодородного Фореза и холмистого Дофине, и селили
в доме мастера, который также служил мастерской. Они спали в чула-
нах и под станками, а заработанные ими деньги хранились у их нани-
мателей. Девушки двенадцати-четырнадцати лет начинали с самой
низшей работы — размотки кокона: они сидели над тазами с кипящей
водой и погружали в нее коконы, дабы растопить серицин, клейкое ве-
щество, скрепляющее кокон. Их одежда была всегда сырой, их пальцы
теряли чувствительность, среди работниц свирепствовал туберкулез.
Однако, если девушке удавалось удержаться на этой работе без дли-
тельных перерывов — во время частых кризисов ей бесцеремонно ука-
зывали на дверь — и дослужиться до работы за ткацким станком, через
четырнадцать лет она располагала не только некоторыми денежными
средствами, но и широким спектром производственных навыков. Она
представляла собой идеальную партию для честолюбивого подмасте-
рья, поскольку могла дать ему сразу необходимую сумму для покупки
им звания мастера и для успешной деятельности их собственной мас-
терской.
Производство кружев также могло быть организовано на основе
системы надомного труда, что позволяло девушкам скопить приданое.
Производство кружев, от приобретения сырья, последующий процесс
изготовления и до продажи конечного продукта оптовому торговцу, ока-
зывалось почти целиком в руках женщин — нетипичная ситуация для
европейского ремесла. Кружево являлось самым дорогим текстиль-
ным товаром в Европе. В середине XVIII в. шелк продавался приблизи-
тельно за десять шиллингов за один ярд*, а такое же количество кру-
жев — за двенадцать фунтов стерлингов. Высокая цена обусловлива-
лась исключительно тем, что это была ручная работа, причем для

* 1 ярд = 91,44 см. — Примеч. пер.

приобретения мастерства требовались многие годы. Однако оплата
находилась на низшем пределе возможной женской зарплаты: во
Франции день работы позволял купить лишь два фунта хлеба. В рай-
онах кружевного производства в нем были заняты десятки тысяч
женщин. В некоторых из этих областей, особенно во Фландрии, где
плели лучшие кружева, и в Веле во Франции, благотворительные уси-
лия сделали возможным то, что казалось невозможным: кружевницы
могли теперь составить себе скромное приданое. Фландрские мона-
стыри даром обучали девочек искусству плетения кружев и, когда те
достигали мастерства, откладывали небольшую часть заработанного
ими, тем самым помогая им скопить небольшую сумму денег. После
вступления в брак эти девушки могли стать надомницами или работ-
ницами монастырских мастерских, где им не нужно было нести рас-
ходы за освещение и отопление. В Веле не было таких монастырей;
однако группы набожных женщин, именовавшиеся «беатами»*, при
финансовой поддержке некоторых филантропов устраивали бесплат-
ные дортуары** в городе Ле Пюи и договаривались с купцами о цене на
кружева, добиваясь повышения заработка работниц. После вычета
стоимости небольших расходов на их питание, они откладывали полу-
ченные от продажи деньги, чтобы помочь девушкам собрать их драго-
ценное приданое. Когда эти девушки выходили замуж, они могли тру-
диться дома, но беаты, по просьбе деревенских жителей, устраивали
коллективные мастерские, где женщины работали вместе, деля на всех
расходы на освещение и на общий котел.
Производство шелка и кружев, таким образом, обеспечивало при-
ток девушек в города, где они обучались ремеслу и получали возмож-
ность скопить приданое. К 1600 г., однако, некоторые женщины уже не
считали, что им необходимо денежное приданое, чтобы обзавестись
мужем, разумно полагая, что для этого достаточно приобрести какой-
либо профессиональный навык, подкрепленный, может быть, неболь-
шим имуществом в виде одежды и мебели. Такая установка нашла
благоприятную почву как в селах, в которых доход от ремесленного
производства все более опережал доход от земледелия, так и в низших
ремесленных и обслуживающих секторах городской экономики.
В индустриальном селе незамужние женщины занимались произ-
водством текстиля в своих домах, только если они считали, что этот
труд обеспечит их существование на долгие годы. Денежное вознагра-
ждение должно было быть более высоким и стабильным, чем доход от
сезонной работы на фермах, например, от изготовления шерстяной

* «Блаженными» (франц.). — Примеч. пер.

** Общие спальни. — Примеч. пер.
пряжи и полотна в зимнее время. Юноши и девушки того или иного
прихода оставались в нем. Это случалось, например, в тех случаях, ко-
гда девушки были уверены, что смогут там завести собственное хозяй-
ство или, после брака, жить со своими родителями на достаточно высо-
кие заработки от промышленной деятельности. С другой стороны, они
могли поступать так, чтобы получить необходимое им оборудование
от торговца или мануфактурщика, которым они продавали конечные
продукты своего труда. Если этот вид производства приходил в упа-
док, одно или два поколения еще могли жить в нищете, цепляясь за на-
дежду, что новый подъем восстановит их положение. Со временем, од-
нако, их детям приходилось искать работу прислуги или отправляться
в другой регион, более преуспевающий в промышленном отношении.
Возможно, что в конце концов в их селе мог развиться иной вид произ-
водства, как, например, в Девоне, где место отмершего производства
саржи заняло производство пуговиц. Но такой вариант ни в коей мере
не был неизбежным. Когда в XVIII в. в лангедокском городе Клермон
де Лодев угасло шерстяное производство, этот промышленный люд-
ской муравейник превратился в настоящий город-призрак.
За исключением немногих индустриальных центров, девушка, кото-
рая родилась в городе или городке в семье рабочих, обычно не стано-
вилась служанкой и не шла трудиться в текстильную мастерскую. Вме-
сто этого, как показывают данные переписей населения, она стремилась
приобщиться к одной из немногочисленных профессий, связанных с
изготовлением одежды (швея, мастерица по накидкам, модистка, пер-
чаточница, вышивальщица) или со сферой услуг (прачка, уличная раз-
носчица, торговка за прилавком). Иногда — и это случалось гораздо ча-
ще — она участвовала в семейном бизнесе и работала дома.
В большинстве европейских городов возможности девушек рабо-
тать ограничивались цеховыми запретами, которые регулировали го-
родской ремесленный мир с большей или меньшей степенью строго-
сти. Дочери и жены ремесленников были сами задействованы в тех
или иные фазах производства, но большинство цехов отрицательно
реагировало на попытки женщин внедриться в их профессиональную
сферу. Нередко сопротивление их участию в регулируемом цехами
производстве исходило не от мастеров, а от их работников, опасавших-
ся, что женщины будут работать за меньшую плату, в результате чего
снизится и зарплата наемных ремесленников мужчин. Когда спрос на
рабочую силу был велик, а ее предложение ограничено, цеха проявля-
ли относительную терпимость и закрывали глаза на деятельность жен-
щин в своей сфере; но когда наставали тяжелые времена, отношение
менялось. Так, в XVI в. аугсбургские портные, которые в более ранние
времена терпели участие женщин в производстве верхней одежды,
внезапно выступили против их права изготавливать что-либо, кроме
передников и нижнего белья.
В конце XVIII в. цеха в Великобритании и Франции начали быстро
угасать. Однако даже тогда женщинам гораздо легче было найти рабо-
ту в недавно возникших отраслях индустрии (таких, как изготовление
шляп и накидок), не имевших средневековых корней, нежели в тради-
ционных. На протяжении XVIII в. количество рабочих мест, особенно
в производстве одежды, быстро увеличивалось, но поскольку число
женщин, пытавшихся получить работу в этой сфере, также росло, этот
вид деятельности стал считаться «женским». Вот почему оплата за
этот труд была невысокой, да еще и постоянно снизижалась. Справоч-
ник Кэмпбелла по Лондону (СатрЬеИ'з Оггес1огу о/ ЬопЛоп) 1762 г. отнес
все виды производства одежды к категории «труд бедняков» (между
тем как одежду шили как раз женщины). Он же констатировал, что
этот труд обрекает работниц на жестокую нужду и создает благопри-
ятную почву для проституции.
На более низком уровне, чем уровень зажиточной семьи ремеслен-
ников, на профессиональный выбор дочери влияла прежде всего мать,
во всяком случае, больше, чем отец. Иными словами: дочь прачки ста-
новилась прачкой, дочь швеи — швеей, дочь содержательницы постоя-
лого двора работала дома подавальщицей пива и кушаний. Стремле-
ние родителей-горожан приобщить своих дочерей к работе в доме, воз-
можно, объясняет относительно скромное число юридически зафикси-
рованных случаев обучения девочек ремеслу у мастера. Те, кто желали
стать ученицами у мастера, скорее всего, были сиротами, для которых
приюты пытались найти гарантированную работу и защиту, либо девуш-
ками, родители коих не могли использовать их в своей профессиональ-
ной деятельности, кто не имел родственниц вроде тетки-швеи, способ-
ных оказывать постоянную помощь. Сироты и вот такие неприкаянные
девушки стремились к юридически оформленному ученичеству не ра-
ди качественной подготовки, которая гарантировала бы им хорошую
работу, но ради того, чтобы быть включенными в длительный процесс
обучения, который мог бы обеспечить им постоянную занятость.
В Женеве XVII в. договоры об ученичестве для девочек касались
освоения ими таких видов ремесел, как изготовление кружев, пуговиц,
цепочек, ключей и винтиков для часов. Приюты и британские бла-
готворительные школы, однако, оценивали перспективы такого об-
учения как сомнительные, даже при наличии формальной гарантии;
более перспективным для сирот они считали работу прислугой. Такие
заведения отказывались отправлять своих учениц на текстильные ма-
нуфактуры, ибо в силу превратностей экономической жизни они мог-
ли быть выброшенными на улицу без всяких средств к существованию.
С их точки зрения, женщину лучше всего обеспечит родственник или,
если таковой отсутствует, надежная, уважаемая и стабильная работа
в качестве служанки.

Брак
Большинство женщин выходило замуж, следуя установленной модели.
Между 1550 и 1800 гг. доля незамужних женщин, умерших в возрасте
старше пятидесяти лет, варьировалось от 5 до 25%. Самый высокий
уровень был достигнут в середине XVII в., но в следующем столетии он
резко снизился; к концу XVIII в. старые девы составляли менее 10% на-
селения. В XVII в. в брак вступало больше француженок, чем англича-
нок, но затем число незамужних женщин во Франции стало возрас-
тать, и в 1789 г. 14% женщин, умерших около пятидесяти лет, никогда
не выходили замуж. В XVII в. англичанки создавали семью в среднем
в возрасте двадцати шести лет, но к концу XVIII в. он снизился уже до
двадцати трех. Во Франции средний возраст женщины при вступлении
в брак в начале XVII в. составлял двадцать два года; затем он посте-
пенно повышался, достигнув накануне Революции* двадцати шести
с половиной лет 3 . Демографы объясняют эти разные варианты в пер-
вую очередь поведением сельских масс: относительно низкий брачный
возраст отражал более благоприятную ситуацию в сфере занятости,
более высокую заработную плату и возможность приобрести фермер-
скую усадьбу. Падение реальной заработной платы в конце XVIII в.
во Франции привело к повышению брачного возраста: парам прихо-
дилось дольше работать, чтобы скопить необходимые средства для
аренды фермы и ее успешного функционирования. Более высокий уро-
вень оплаты в Великобритании и стабильные цены на сельскохозяйст-
венные продукты в начале XVIII в. имели обратный эффект, обусло-
вив сокращение числа постоянно незамужних и снижение брачного
возраста. Подобные данные из Голландии подтверждают, что эконо-
мическое процветание на протяжении большей части XVII в. способст-
вовало относительно ранним бракам, тогда как ухудшившаяся ситуа-
ция в аграрной сфере и депрессия в промышленности во второй поло-
вине XVIII в. привели к более поздним бракам и росту числа постоян-
но незамужних.
Знатные женщины и женщины из среднего слоя выходили замуж
реже, чем представительницы рабочего класса. В XVIII в. более трети
дочерей шотландских аристократов и почти столько же представи-

* Великой Французской революции 1789-1794 гг. — Примеч. пер.

тельниц британского пэрства навсегда оставались старыми девами.
Растущая стоимость приданого частично объясняет эту тенденцию;
обеспечение им более чем одного отпрыска женского пола тяжелым
бременем ложилось даже на самые богатые семьи. Одну или двух до-
черей выдавали замуж для укрепления семейных альянсов и повыше-
ния статуса фамилии; но младшие либо оставались дома, либо в пре-
клонном возрасте получали в свое распоряжение небольшую собствен-
ность, которая после их смерти возвращалась в семью. Если мужчина
благородного происхождения мог жениться на богатой представитель-
нице третьего сословия, то знатная женщина не выходила замуж вне
пределов своей социальной группы. Поскольку жена обретала статус
своего мужа, такие брачные союзы навлекали бесчестие на их род и на
них самих. Представительницы среднего класса из многодетных семей
также имели ограниченные возможности для брака. Старшая дочь
могла рассчитывать на замужество, а вдовствующие тетки порой пыта-
лись помочь следующей по счету племяннице, но семейных ресурсов
было недостаточно. Более того, незамужние женщины из среднего
класса обеспечивались хуже, чем незамужние аристократки.
В семьях, в которых сбор приданого оставался делом самих жен-
щин, в принципе мало что мешало дочерям найти себе партнера. Одна-
ко трудные времена, низкая заработная плата, высокая рента и дефи-
цит свободных ф е р м могли отсрочить заключение брака, иногда на-
долго. Не удивительно, что ректор Блэтчли так описывает помолвку
юной пары в своем приходе:
«Уилл Вуд Младший хочет жениться на дочери Генри Тревела, прелест-
нейшей девушке в приходе, но ему мешает то, что его бабка [не в состоянии
устроить его дела]... Времена такие тяжелые, маленькие фермы так трудно
найти, царит стремление к огораживанию и укрупнению ферм! Все это пре-
пятствует молодым людям вступать в брак согласно обычаю; это мне из-
вестно по опьггу моей службы в этом приходе, что некоторые фермеры
очень хотят жениться и завести хозяйство, но не могут найти для этого сво-
бодной земли...»4

Ясно, что эта молодая пара была вынуждена ждать случая, когда
освободится какая-нибудь ферма. В районах, где прочно утвердилось
ремесленное производство, где молодежь могла рассчитывать на вы-
живание без большого капитала, брачный возраст снижался. Но даже
в этом случае паре было необходимо иметь достаточно сбережений,
чтобы приобрести самую элементарную мебель, покрывало для крова-
ти, кухонную утварь, кур, козу или свинью. Ниже определенного соци-
ального уровня экономические соображения переставали играть роль
при выборе партнера, поскольку ни тот, ни другой участник брачного
союза не располагал никаким другим состоянием, кроме своих рабо-
чих рук и рук своей партнерши. В английской или скандинавской де-
ревне такие пары могли столкнуться с противодействием общины
(включая викария и мирового судью) их браку, поскольку он приводил
только к увеличению числа бедняков.
В городах мало что стояло на пути необеспеченных браков. Тем не
менее молодожены-бедняки, какими бы глубокими ни были их чувства,
оставались заложниками судьбы. Если им не удавалось получить рабо-
ту на производстве в период оживленного экономического роста, они
неизбежно становились пауперами. Подобная перспектива должна бы-
ла быть могущественным сдерживающим фактором для длительных
отношений между ними и могла в конечном счете разрушить их союз.
Выбор партии зависел от социального статуса, в ряде случаев от
времени рождения — старшая дочь в аристократической семье облада-
ла преимуществом — и от размеров приданого. Большинство женщин
не вступало в неравный брак. Наследница знатного рода имела в своем
распоряжении лучшую часть брачного рынка. Дочери священнослу-
жителей, врачей и юристов выходили за представителей того же само-
го профессионального круга, к которому принадлежали их отцы, и тем
самым цементировали деловые связи. Работницы ферм отдавали руку
работникам ферм и надеялись завести на накопленные деньги малень-
кое фермерское хозяйство. Иногда девушки, ушедшие в город рабо-
тать прислугой, возвращались домой с небольшими суммами, стано-
вясь женами мелких держателей. Но те из них, кто эмигрировал в го-
род из района крупных ферм, едва ли возвращались в родные деревни.
Девушки из Боса*, например, имели мало возможностей найти работу
вблизи от дома. Молодежь из этого региона в первую очередь отправ-
лялась в Шартр, где спрос на рабочую силу был ограничен, затем
в Орлеан, где ситуация на рынке труда являлась более благоприятной,
и, наконец, в Париж с его кажущимися неограниченными возмож-
ностями.
Среди девушек, не возвращавшихся домой для поисков супруга,
лишь меньшинство служанок выходило замуж за других слуг, и толь-
ко малая их часть могла остаться на службе, поскольку супружеская
пара, живущая при доме, часто обременяла хозяина. Закономерным
для служанки, вступившей в брак, было использовать свое приданое
или деньги своего мужа, чтобы утвердиться в той или иной сфере биз-
неса, открыв питейное заведение или кофейню, а то и занявшись про-
дажей продовольственных товаров. Часто свои основные социальные
контакты с противоположным полом служанка устанавливала, когда

* Область в Парижском бассейне между Этампом и Орлеанским лесом. —

Примеч. пер.
встречалась с подмастерьями, приносившими продукты к черному
входу. Женщины, прислуживающие в тавернах, выходили замуж за
строительных рабочих. Другие находили будущих супругов среди ла-
вочников или сдавали меблированные комнаты. В индустриальных ре-
гионах прядильщицы вступали в брак с чесальщиками или ткачами.
Большая армия неквалифицированных и живущих преимущественно
в городе работниц — продавщицы цветов, разносчицы галантерейных
товаров, носилыцицы и им подобные, которые не располагали прида-
ным в момент замужества или которым не удалось скопить его из-за
болезни или безработицы, — не была отстранена от процесса поиска
брачного партнера. Правда, не обладая капиталом или заменяющей
его квалификацией, эти женщины могли рассчитывать на мужа толь-
ко равного ей положения.
Информация из самых разных европейских стран свидетельствует,
что экономические соображения являлись основным фактором, опре-
делявшим выбор партнера, хотя это обстоятельство не должно также
исключать и романтических мотивов. Брак трактовался как институт,
призванный обеспечить помощь и поддержку обеим сторонам, и ясное
понимание экономических императивов было главным в процессе вы-
живания.
В браке видели не просто естественное предназначение женщины,
но также метафорическую силу, превращающую ее в иное социальное
и экономическое существо, являющееся частью новой семьи, исходной
ячейки, на которой строилась вся общественная система. Роль супруга
заключалась в обеспечении крова и средств к существованию. Он пла-
тил налоги и представлял семью в общине. Роль супруги сводилась
к роли помощницы и матери. В высших социальных слоях женщины
становились хозяйками дома, организуя работу слуг, руководя поме-
стьями с помощью управляющих и приказчиков, устраивая приемы от
имени своего мужа. Внешность и достоинство жены соответствовали
статусу ее мужа. Супруги тех, кто занимался профессиональной дея-
тельностью, например священников, также исполняли определенную
вспомогательную роль. Что касается жены фермера, то ее функция
помощницы в семейной экономике включала широкий спектр обя-
занностей в зависимости от степени зажиточности хозяйства. Уход за
скотом, выращивание овощей, работа с пчелами, шитье, штопка, заго-
товка продуктов, помощь в сборе урожая и после него колосков на об-
щинном поле (право каждой семьи как члена сельского коллектива)
могли входить в перечень тех домашних обязанностей, которые на нее
возлагались.
В целом, хотя труд супруги считался важным для благосостояния
семьи, а на жену-бездельницу смотрели как на бедствие для ее мужа,
женская работа редко оценивалась в денежной форме. Даже в рай-
онах, где селянки могли заниматься ремеслом, трудиться на земле или
даже уходить из дома ради заработка, их в первую очередь рассматри-
вали не как добытчиц денег, а только как исполнительниц неоплачи-
ваемых вспомогательных работ в семье.
Женатые селянки с детьми, обремененные работой по дому, прини-
мались за оплачиваемую работу, лишь когда считали это крайне необ-
ходимым для выживания своих семей. Они делали это, если у них не
было достаточно пищи и тепла или же если им грозила опасность
влезть в долги. Иными словами, они обращались к внешнему миру
только в случае нужды. Изнурительная же, длительная и физически
неприятная работа на свое фермерское хозяйство, семью оставалась
первостепенной. В областях с тяжелыми глинистыми почвами и с не-
достатком источников влаги женщины носили воду, чтобы поливать
горные террасы. Во многих случаях женщины сами сооружали эти тер-
расы, насыпая их из земли, которую приносили в ведрах. Они подреза-
ли и сушили дерн, собирали морскую капусту, дрова и придорожную
траву на корм кроликам. Они доили коров и коз, выращивали овощи,
собирали каштаны и лекарственные растения. Самым обычным источ-
ником отопления у британских и некоторых ирландских и голланд-
ских фермеров являлся навоз, который женщины собирали руками,
сваливали в кучу у печи и сушили. Сенокос и сбор урожая периодиче-
ски требовали больших трудовых затрат, а полоть приходилось при
любой погоде. Совсем не удивительно, что женщины любили прясть:
это давало им возможность посидеть несколько часов, причем не без
пользы для домашнего хозяйства.
К концу ХУШ в. ситуация с работой сельских женщин во многих
регионах переменилась. Одной из причин этого был рост брачности
и рождаемости. Он сократил возможность создания новых фермер-
ских хозяйств, сбил заработную плату в земледельческом секторе,
взвинтил цены и побудил землевладельцев, заинтересованных в повы-
шении рентабельности, посягнуть на общинные права, в том числе на
право собирать колосья после жатвы. Все большему числу замужних
женщин приходилось искать случайную поденную работу, например,
в определенное время они окучивали мотыгой и пропалывали овощи
в крупных поместьях. В Великобритании, однако, внедрение более тя-
желых сельскохозяйственных орудий ограничило возможности жен-
щин работать на уборке урожая. Создается впечатление, что повсюду
замужние женщины стремились получить работу в индустриальной
сфере; они отказывались от ухода за скотом и от требующего много
времени земледельческого труда и оставляли ведение небольшого фер
мерского хозяйства на своих мужей.
 Кроме того, к концу XVIII в. наметилась региональная специализа-
ция в промышленности. Некоторые ее отрасли предлагали работу ис-
ключительно женщинам и, таким образом, делили сферу труда и пре-
имущественные занятия по тендерному принципу. В общинах, специа-
лизировавшихся на производстве кружев, в Букингемшире и Веле,
женщины сидели за плетением кружев — обычно группами в особых
помещениях, деля расходы на освещение — по двенадцать-шестнад-
цать часов в день, в то время как мужчины возделывали свои крошеч-
ные участки земли или выращивали овец. В других случаях оба супру-
га были вовлечены в индустриальный труд, и промышленность посте-
пенно становилась основным источником семейного дохода, оттесняя
на второй план земледелие. Такую ситуацию можно было видеть
в производстве камвольной ткани в Северном Ридинге в Йоркшире, на
хлопковых мануфактурах в окрестностях Барселоны, Руана и Труа.
Рост фермерской ренты отражал не реальную стоимость земли, но вы-
годы жизни в регионах, обладавших индустриальным потенциалом.
Тем не менее утверждение индустриальных форм в неплодородных
областях, где было достаточно женской рабочей силы, ни в коей мере
не было неизбежным. В регионах с низкоэффективной сельской инду-
стрией — Центральном массиве, Пиренеях, многих альпийских дерев-
нях, во внутренних районах Уэльса, в большей части Южной Ирлан-
дии и в горной Шотландии* — происходила значительная миграция мо-
лодежи. Во многих случаях мужчины уходили на заработки, оставляя
хозяйство на женщин. Правда, существовали и исключения: женщины
из Уэльса и их дети отправлялись летом в Кент и в рыночные садовые
хозяйства Внутренних графств** собирать фрукты и овощи и отвозить
их в Ковент-Гарден; женщины из горной Шотландии вместе со своими
мужьями работали в составе артелей в поместьях долинной Шотлан-
дии***; женщины из Масса в Пиренеях с детьми уходили зимой в Тулу-
зу просить милостыню на ступенях храма св. Сернина, тогда как их му-
жья странствовали по долине Эбро в Испании, зарабатывая ремеслом
жестянщика.
В целом, когда фермы в засушливых или гористых районах больше
не могли кормить семью, женщины брали на себя ответственность за
ведение хозяйства на месяцы и даже годы в отсутствие своих мужей,
которые трудились на сезонных работах или даже на время эмигриро-
вали. Порой женщина вела ферму только в период между посевной
и сбором урожая, и когда мужчина возвращался с сезонных работ,

* Северная и северо-западная часть Шотландии. — Примеч. пер.

** Графства вокруг Лондона. — Примеч. пер.
*** Южная Шотландия. — Примеч. пер.
как, скажем, трубочист, его ожидали самые трудоемкие домашние де-
ла. Иногда миграция происходила зимой: крестьяне из Оверни, Са-
войи, Тосканы, Пиренеев или Ирландии уходили в города — Париж,
Бордо, Сарагосу, Вальядолид, Ливорно или Лондон соответственно
традициям своих регионов — и искали работу в доках либо станови-
лись носильщиками угля или дров. Другие оставляли дом летом, как
те крестьяне из Центрального массива, которые направлялись на юг
в средиземноморские районы на сбор винограда. Бывало, что они от-
сутствовали по нескольку лет. В Коррезе и Авейроне значительное чис-
ло как женатых, так и неженатых мужчин уходило в Испанию, чтобы
предложить свои услуги в тамошних портах. На их жен ложилась вся
работа по хозяйству. Ирландские крестьяне также уезжали на дли-
тельный срок; с выращиванием картофеля дома легко могли справить-
ся и женщины. Деньги, заработанные мужчинами, шли на арендную
плату за ферму и на обратный проезд через Ирландское море; вся же
фермерская работа выполнялась женщинами. Повсеместно трудовая
деятельность женщин считалась необходимой для ведения хозяйства
и прокормления детей.
Трудно выявить общие закономерности, касающиеся роли замуж-
них горожанок в семейной экономике; многое зависело от города
и предлагаемых им возможностей. Здесь, однако, также большинство
замужних женщин выступало в роли помощников своих мужей. В се-
мейном бизнесе, таком как типография или магазин тканей, женщина
могла выполнять функцию организатора, подсобного рабочего (сме-
шивала чернила, чистила шрифт, отмеряла материал или ленты) или,
чаще всего, бухгалтера. Во многих торговых домах, например Амстер-
дама и Лондона, бухгалтерские обязанности лежали на супруге ком-
мерсанта. Даже мистер Трейл, пивовар XVIII в., который не разрешал
своей жене работать на кухне, не видел ничего постыдного в том, что-
бы позволять ей вести бухгалтерские книги: ведь она была гораздо бо-
лее компетентна в деловых вопросах, чем он5.
В бедных семьях женщины фактически монополизировали теку-
щую продажу продукции, производимой мужьями, либо они действо-
вали как самостоятельные субъекты, торгуя на рынке, в лавке или про-
сто на уличных перекрестках. Во многих городах, однако, торговать от
своего имени замужним женщинам препятствовали местные обычаи,
цеховые правила или муниципальные законы. Например, в Оксфор-
де ХУ1-Х\Ш вв. это разрешалось лишь свободным мужчинам-горо-
жанам или их вдовам. Тем не менее женщины занимались текущей
продажей, даже если лавка или палатка были арендованы на имя их
мужей. Так, торговки рыбой в Амстердаме, Марселе, Париже, Глазго,
Эдинбурге и Лондоне продавали свой товар на рынке в розницу,
а мужчины занимались оптовой торговлей. В то время как в обязан-
ность мясников входили убой крупного рогатого скота и разделка туш,
их жены и дочери часто имели дело с заказчиками и продавали потро-
ха, колбасный фарш и кровяную колбасу. Ковент-Гарден и Леаль* бы-
ли наводнены женщинами, торговавшими всеми видами продовольст-
вия — от яиц и сыра до фруктов. Они продавали также крупу и муку.
Когда Джордж Морленд" решил нарисовать «хигглера» — колоритное
обозначение человека, заключающего сделку с фермером, а затем про-
дающего его продукцию в розницу, — он изобразил женщину. В 1699 г.
на Террейро де Пако в Лиссабоне работали тридцать одна торговка
хлебом, имевшие специальную лицензию; пять из них являлись весь-
ма крупными предпринимательницами и обладали фактической мо-
нополией на продажу хлеба на этой главной площади города. Вероят-
но, их мужья избегали цехового контроля, выпекая хлеб за пределами
города.
Одной из форм торговли, в которой замужние женщины доминиро-
вали и которая совершенно не зависела от деятельности их мужей, бы-
ла продажа подержанного платья. Ее важность в Европе раннего Ново-
го времени не стоит недооценивать. Значительная часть населения не
покупала новой одежды. Дети носили поношенное или перешитое для
них платье взрослых. В тяжелые времена беднякам приходилось рас-
ставаться со своей одеждой (прежде всего верхней), а когда ситуация
улучшалась, приобретали другую у торговцев подержанных вещей.
В Париже в 1760-х гг. было двести шестьдесят восемь зарегистрирован-
ных продавцов подержанного платья; все они были замужними жен-
щинами или вдовами. Этот бизнес не требовал большого начального
капитала, и обменные операции осуществляли женщины между собой.
Матери продавали посредницам одежду своих детей за соответству-
ющую плату; служанки приторговывали обносками своих хозяев; на-
следники выменивали на деньги или на другую одежду гардероб умер-
ших родственников. Торговки подержанным платьем редко сталки-
вались с противодействием мужских цехов. Однако в сложных эконо-
мических условиях середины XVI в. городской совет Аугсбурга под
давлением цеха коробейников попытался ограничить нерегламентиро-
ванную торговлю, которую вели женщины, пытались даже запретить
им продавать подержанные вещи; но с наступлением лучших времен
торговля старым платьем вернулась в женские руки ввиду ее малой до-
ходности.

* Леаль (Ьез НаПез) — центральный рынок Парижа. — Примеч. пер.

** Джордж Морленд (1763-1804 гг.) — английский художник, мастер бытового
жанра. — Примеч. пер.
 Сборники наставлений того времени убеждали служанок, что са-
мый выгодный способ долговременного использования приданого —
это вложить его в какой-нибудь небольшой бизнес, независимый от
бизнеса супруга, чтобы иметь дополнительные средства на случай нуж-
ды или вдовства6. Обычно они становились хозяйками таверн, питей-
ных заведений, маленьких бювери (модных в английских и голланд-
ских городах чайных домов или кофеен), кондитерских или служб до-
ставки на дом готовых обедов; в некоторых городах кондитерские
и службы доставки находились в ведении цехов. Иногда такие виды
предпринимательства ограничивались готовкой на собственной кухне
блюд, кровяной колбасы и жира для продажи соседям или жителям
своей улицы.
Многие замужние женщины, как городские, так и сельские, занима-
лись самыми разными формами деятельности, причем ни одной из них
они не посвящали всего своего времени. Они торговали только в ры-
ночные дни, стирали белье по договору с определенными семьями
лишь несколько раз в месяц. Их всегда ждали другие обязанности: уха-
живать за детьми, ходить за покупками, приносить воду и, возможно,
приобщать старших детей к участию в том или ином выгодном семей-
ном бизнесе, как, например, продажа пирогов или других предметов
потребления, сделанных руками их родителей. Часто целые семьи вы-
полняли одну работу днем, а другую вечером, подобно работницам из
Спитлфилдза, занятых в шелковом производстве, которые изготовля-
ли, придя домой, запальные средства для фейерверков, или швеям по
шелку из района Лейчестера, которые шили великолепные футляры
для службы миссис Фелпс по доставке заказов 7 .
Очевидно, женщины играли ведущую роль в домашней экономике,
ориентированной на поиск любых средств для выживания, в условиях
которой существовало большинство европейских семей в период ран-
него Нового времени. Если муж выполнял одну трудовую функцию —
земледельца или поденщика, — его жена могла делать самые разные
работы в то или иное время года. Занятия мужа, которые были чет-
ко установлены, начинались и завершались (не считая периода уро-
жая) в определенное время и обычно оставляли ему немного свободно-
го времени, которое он проводил в таверне или на деревенской площа-
ди, в отличие от них, «женский труд никогда не кончался». Если муж
заболевал, неожиданно терял работу, не мог вернуться из своих сезон-
ных отъездов или умирал, жене приходилось расширять круг своих
обязанностей, чтобы покрыть дефицит, образовавшийся в семейной
экономике. В течение своей жизни она, возможно, и играла роль под-
собного рабочего, однако ее деятельность имела решающее значение
для выживания семьи.

46
Материнство
Цель брака, помимо партнерства и взаимопомощи, заключалась в про-
изводстве потомства в защищенной среде, призванной гарантировать
условия, в которых женщине не придется одной воспитывать детей,
а мужчина не уклонится от своих семейных обязанностей. На детей
смотрели как на залог сохранения собственности в руках семьи и как
на будущих защитников престарелых родителей в жестоком и тревож-
ном мире. Если взрослая женщина играла какую-либо значимую роль,
так это была роль матери.
Удивительно, что у нас до сих пор не написана убедительная исто-
рия материнства. Традиционно историки утверждали, что в раннее Но-
вое время взаимоотношения между родителями и детьми не были отно-
шениями заботы, что родители были враждебны или в лучшем случае
равнодушны к ребенку, чьи интересы считались сугубо подчиненными
интересам семьи в целом. Материнство изображалось как негативное
состояние. Однако недавно привлеченные свидетельства дневников,
мемуаров и эго-документов опровергают данные, содержащиеся в стро-
го нравоучительной литературе, созданной клириками и врачами, и по-
казывают их недостаточность.
Множество факторов, таких как сезонная миграция, неурожай или
эпидемия, могло влиять на численность семьи в среде рабочего класса
или бедноты, но обычно высокий брачный возраст обусловливал ее ма-
лые размеры — четверо-пятеро детей, рождавшихся приблизительно
каждые два года, причем только двое или трое из них достигали взрос-
лого состояния. Семьи, принадлежавшие к высшему или среднему
классу, были крупнее, что обусловливалось более низким брачным
возрастом и отказом от кормления грудью, являвшегося естественным
ограничителем для репродуктивной функции женщин; матери из обе-
их этих групп отдавали своих детей кормилицам.
Детство было периодом, сопряженным с риском, хотя ребенок, ро-
дившийся здоровым и вскормленный грудным молоком, вбирал в себя
ряд иммунных возможностей своей матери. Очередные опасности воз-
никали после отлучения от груди, примерно в двухлетнем возрасте.
Чтобы избежать их, в рацион ребенка добавляли хлебную кашицу
с высоким содержанием крахмала или ему давали сосать хлебные кор-
ки. В этот период многие матери тревожились за здоровье своих детей.
Анна д'Юс в середине ХУЛ в. потеряла ребенка, склонного к припад-
кам, уже на стадии отлучения от груди. Ее муж описал их общую
скорбь в связи с потерей малыша. По его словам, мать столь заботли-
во выкармливала ребенка, его «тонкие черты и сияющие серые глаза
^ так глубоко запечатлелись в наших сердцах, что это горе превзошло
^ нашу скорбь по поводу смерти его трех старших братьев, которые,
з скончавшиеся почти сразу после рождения, не были столь дороги нам,
^> как он»я0,
о]
Народные поговорки показывают, что матери осознавали опасно-
§ ста поспешного отлучения от груди. Страх перед детской смертностью
о. был присущ всем слоям общества. Матери-католички надевали мека-
ем шеские наплечники на шею своих младенцев, чтобы отвратить зло
в течение дня, и повторяли заклинания над спящим в колыбели ребен-
г8 ком, чтобы отвести неожиданную смерть в ночное время. Знаменитая
голландская гравюра XVII в., носящая название Кошмар, изобража-
ет младенца, похищенного из колыбели Смертью. Дневники и мемуа-
ры перечисляют средства против кашля и лихорадки, апатии и кру-
па. Трактаты о травах свидетельствуют, что было немало народных
средств и ритуалов для борьбы с детскими болезнями. Среди них — го-
речавка против молочницы, гусиный жир против грудных хрипов, ро-
машка против повышенной возбудимости. Потеря ребенка пережива-
лась болезненно, и чем старше он был, тем больше ощущалась утрата.
Образованные женщины оставили доказательства своего горя, чего не
могли сделать неграмотные. «Каждому известно», писала Дороти Лей
в XVII в., что любовь матери к своему ребенку «едва ли может удер-
жаться в границах разума»9.
Любая мать была прежде всего кормилицей. Младенец, когда он не
лежал в колыбели, находился у нее на руках. Ее обязанностью было со-
хранить его в тепле, сытым и чистым в соответствии с требованиями
времени. В изучаемый период от пеленания, которое, как считалось,
способствует правильному формированию конечностей, постепенно
стали отказываться. Детей любого социального происхождения не мы-
ли и не меняли пеленки так часто, как сегодня. В то же время от мате-
рей требовали, чтобы они не оставляли новорожденных лежать в од-
ном и том же зловонном и сыром сене и оберегали от паразитов. В гол-
ландской жанровой живописи XVII в. название «материнский труд»
ясно указывает на вычесывание вшей из волос ребенка — жест, симво-
лизировавший одновременно контроль матери как над детским созна-
нием, так и над телом малыша. Женщина лишалась всякого шанса по-
лучить хорошую характеристику в уголовном суде, если обнаружива-
лось, что она оставляла свое дитя грязным, голодным и без присмотра.
Считалось, что ребенок плачет, чтобы заявить о своих желаниях.
В момент рождения он плакал, лишившись материнской утробы;
в момент крещения, когда на его лбу чертили знак креста, его плач
означал надлежащее отречение от дьявола. Ночью младенец плакал
из-за страшных снов и требовал материнского утешения.

48
 Коронерские расследования* показывают, что удушение в роди-
тельской постели указывалось в качестве самой частой причины смер-
ти ребенка. На самом деле речь шла, вероятно, о том, что мы сегодня
называем «ясельной смертью», поскольку ныне серьезно сомневаются
в том, что ребенок мог задохнуться в родительской постели. Тем не ме-
нее клирики и врачи страстно призывали держать малышей в колыбе-
ли. Они также осуждали женщин за детские увечья, раннюю смерть
или изъяны характера.
Николас Кальпепер**, знаменитый медицинский авторитет в сфере
ухода за детьми, критиковал матерей за следование устаревшим пред-
рассудкам, за слишком длительное кормление грудью, обильное пита-
ние и игнорирование новейших врачебных рекомендаций, таких как
кровопускание. Читая эти пропитанные враждебностью предписания,
трудно избавиться от мысли, что выживание детей было бы в большей
степени гарантировано, если бы ими занимались женщины, а не муж-
чины-профессионалы.
Предметом споров в медицинских и философских трактатах, воз-
никших в конце ХУП в. и активизировавшихся в последующие пять-
десят лет, был вопрос о кормилице. Историки были склонны рассмат-
ривать этот феномен как показатель материнского равнодушия к но-
ворожденным. Однако вероятные мотивы трех категорий женщин,
отдававших своих детей кормилице, свидетельствуют против этого
взгляда. Для аристократок, видимо, имели важность социальные обя-
занности и возможные запреты на половые взаимоотношения во время
кормления. На женщин из среднего класса, живших в городах, кажет-
ся, влияло представление, подтвержденное статистикой смертности,
что город не является для ребенка здоровой средой. И, наконец, для
женщин из трудящихся слоев, характер деятельности которых делал
невозможным кормление грудью, самыми очевидными причинами об-
ращения к кормилице была необходимость матери отдавать все свое
время работе, равно как опасности, которым ребенок мог подвергнуть-
ся в ремесленной мастерской. Процент детей, отданных кормилицам,
никогда не превышал и малой доли от общего количества рожденных.
Более того, в течение XVIII в. число младенцев из первых двух катего-
рий, отданных кормилицам, по-видимому, резко упало. Это, вероятно,
было следствием пропаганды, осуждающей эту практику как нару-

* Коронер — в Англии следователь, ведущий дела о насильственной или вне-

запной смерти. — Примеч. пер.
** Николас Кальпепер (1616-1654 гг.) — английский врач, автор астролого-ме-
дицинского трактата о лечебных травах Английский врач (ТНе ЕщИзк РНузШап;
1652 г.). — Примеч. пер.
шающую естественный порядок. Тем не менее среди женщин, работав-
ших в таких отраслях производства, как шелковая индустрия в Лионе,
эта практика продолжала существовать. Среди таких женщин были
в основном матери-мигрантки, для которых станки и опасные чаны
с кипящей водой оставались неотъемлемым элементом условий их
жизни и работы; их семьи просто не имели реальной альтернативы. Та-
ким образом, использование кормилицы, вероятно, отражало в боль-
шей степени социальные и экономические альтернативы, а не равноду-
шие родителей.
Имелись разные категории кормилиц. Богатые семьи стремились
найти здоровую, хорошо питавшуюся женщину, недавно отнявшую от
груди собственного ребенка и жившую на уютной ферме. Ребенка либо
отправляли к ней, либо она жила у них в доме. На более низком соци-
альном уровне тем, кто нуждался в кормилице, приходилось использо-
вать бедных женщин. С течением времени только женщины, не спо-
собные найти иных источников дохода, соглашались выкармливать
чужих детей, и этот факт скорее, чем нападки философов, может объ-
яснить упадок такой практики. Вот почему эта практика стала сосре-
доточиваться в беднейших регионах, таких как Морван и Севенны*. На
самой низкой ступени иерархии кормилиц находились женщины, слу-
жившие в сиротских домах, и они подвергались риску заразиться от де-
тей, которых кормили, венерическими болезнями, унаследованными
от родителей. Таким образом, в некоторых местах работа кормилицей
превратилась в один из способов выживания бедных; отпрыски же ари-
стократов все чаще оставались в своих детских и питались, часто с ле-
тальным исходом, суррогатами материнского молока, если их собст-
венные матери не могли или не желали кормить их грудью.
Если ребенок выживал во младенчестве, мать принимала на себя
роль воспитательницы, хотя содержание этой функции варьировалось
в зависимости от социального слоя, времени и места. Мать учила свое
дитя приспосабливаться к миру, в котором они оба жили. Несмотря на
армию служанок, мамок, нянек и гувернанток в знатных домах, мемуа-
ры матерей-аристократок часто говорят о том, что именно матери за-
ботились о развитии своих дочерей и готовили их к брачному рынку.
Успех дочери отражался на матери: кроме некоторого знания родной
литературы они должны были уметь подать себя, красиво одеться, ру-
ководить слугами, танцевать, вышивать, играть на каком-либо музы-
кальном инструменте и говорить по-французски. Леди Мэри Уортли

* Морван («Черная гора») — горный район во Франции, образующий север-

ную часть Центрального массива. Севенны — район в восточной части Цент-
рального массива между Эро и Ардешем. — Примеч. пер.
Монтегю* считала воспитание трех своих дочерей делом, требующем
всего ее времени. Девочка из среднего класса сопровождала свою
мать, когда та совершала благотворительные визиты, училась вести хо-
зяйственные счета, умела заготавливать продукты и хранить их, знала
разные рецепты приготовления пищи в соответствии с сезоном, даже
если она сама и не занималась готовкой. Дочь была отражением об-
раза семьи.
Грамотная мать обязательно имела грамотных детей, и если она не
происходила из высшей социальной страты, она обычно сама обучала
их письму и чтению, прежде чем они поступали в школу. Ситуация
с сельскими школами чрезвычайно различалась в зависимости от мест-
ности. Английская школа для девочек часто была не более чем службой
по присмотру за детьми, в которой добрая женщина, сидевшая за прял-
кой, могла также научить основам чтения. Некоторые французские
школы ХУЛ в., содержавшиеся религиозными конгрегациями, функ-
ционировали лишь в мертвый сезон. Другие считали обучение грамоте
менее важным, чем приобщение к главым навыкам — умению шить и
ткать. Каким бы ни был уровень местной системы образования, роль ма-
тери в обучении оставалась, однако, кардинально важной для ее дочерей.
Она передавала им свое кулинарное искусство. На голландских жанро-
вых картинах изображены дети, наблюдающие, как их матери режут
лук, чистят морковь и яблоки, моют молочную посуду, делают сыр, пе-
кут блины, месят тесто и ставят перед очагом, чтобы оно подошло. Ри-
туалы приготовления и приема пищи в традиционных обществах име-
ли исключительную важность. Для простого народа хлеб и похлебка с
небольшим кусочком солонины или свиного сала, приправленная тра-
вами и овощами, составляла основу рациона. Но даже в этом случае
при приготовлении пищи женщины часто проявляли большую изобре-
тательность. Выращивание овощей, уход за курами и откармливание
поросенка (обязанность, возлагавшаяся исключительно на женщин,
тем более что поросенок нередко фигурировал как часть приданого)
были важнейшими средствами выживания, которые следовало знать
девочке. У многих авторов можно встретить описания женщин-мате-
рей и дочерей, рвущих сорняки у дороги для коз и кроликов, собираю-
щих ягоды на живых изгородях, грибы, травы, дрова и навоз. Рождест-
во, Пасха и такие праздники, как праздник Св. Катерины, когда гото-
вили «катеринины пирожки», — все требовали особых блюд. Традиции
приготовления пищи фиксируются в самых неожиданных источниках.

* Мэри Уортли Монтегю (1689-1762 гг.) — английская писательница, автор

прозаических и поэтических произведений; известна в первую очередь благо-
даря своему эпистолярному наследию. — Примеч. пер.
Когда инквизиция преследовала конверсов (лиц иудейского происхож-
дения, женившихся на христианках), она пыталась обнаружить следы
иудейства в их ритуалах и верованиях. Очень часто, однако, оказыва-
лось, что они уже утратили связь с верованиями своих предков, и един-
ственное, что они от них сохранили, так это способ приготовления пи-
щи: обычай использовать масло или не употреблять ветчину и колбасу
передавался от матери к дочери. Чем большим числом навыков по вар-
ке пищи, заготовке продуктов, их хранению, изготовлению сыра и мас-
ла обладала дочь, тем выше были ее шансы получить хорошее место.
Наряду с готовкой мать должна была научить свою дочь обращать-
ся с иглой. Тонкое шитье являлось признаком благородной леди. Жен-
щинам, каким бы высоким ни был их ранг, полагалось вязать детские
чепчики и готовить детское приданое; они также вышивали жилеты,
чтобы подарить их на Рождество своему мужу или брату. На более
низких социальных уровнях акцент делался на окаймление, шитье,
штопку и починку. Женщины шили дома и рубашки, и юбки, и дет-
скую одежду, и рабочие халаты. Девочек также обучали всем обязан-
ностям, считавшимся женскими в доме. Они принимали участие в ухо-
де за младшими детьми. Они помогали готовить пищу и шить одежду
для своих братьев.
Перепись 1570 г. показывает, что в Норвиче девочки с гораздо боль-
шей готовностью участвовали в домашнем производстве, чем их бра-
тья. Работой по дому было занято четыре пятых девочек и менее трети
мальчиков в возрасте от шести до двенадцати лет. Другая треть маль-
чиков училась в школе. Не обладая еще физической силой, чтобы вы-
полнять мужскую работу и, возможно, менее ловкие в этом возрасте,
чем их сестры, мальчики только в очень малом количестве были во-
влечены в прядение и вязание — основные занятия большинства дево-
чек. Равным образом перепись в Брюгге 1814 г. свидетельствует, что ес-
ли девочки уже с десятилетнего возраста плели кружева, то их братья
в это время не имели еще оплачиваемой работы.
В самых низких социальных слоях поддержание минимального
жизненного уровня требовало взаимовыручки и взаимопомощи членов
семьи, но наиболее важным все-таки оставалось взаимопонимание и
помощь матери и дочери в процессе труда. Девочки обучались искусст-
ву выживания у своих родительниц. Матери и дочери вместе продава-
ли молоко, посуду и овощи на рынках; они также вместе молились.
Экономическое положение бедных всегда было чрезвычайно уязви-
мым, и многие, потеряв опору, переходили в разряд нищих. Было
очень важно научиться изворачиваться в трудные времена.
Хотя книги по домоводству в XVI в. возлагали ответственность за
приобщение ребенка к некоторым моральным и поведенческим ценно-
стям на обоих родителей, в течение двух следующих столетий теологи,
как и моралисты, все более приходили к убеждению, что, по крайней
мере, женская нравственность наследуется от матери. Дочь такова, ка-
кой ее сделала мать. Ведьма, считалось, может породить только ведь-
му (в английском языке последняя именуется «ведьмин приплод»);
дочь безнравственной женщины, рождающей незаконнорожденных
детей, бастардов, также будет рождать подобных. Достойная женщи-
на — та, что приучала своего ребенка к целомудрию, чистоте и скром-
ности, — естественно, оценивалась неизмеримо выше.
Матери также играли решающую роль в хранении и передаче на-
родных верований. Они рассказывали своим детям сказки, предостере-
гали против ведьм и чертей, учили оставлять чашки с молоком для
озорных эльфов, чтобы сделать их своими защитниками от зла.
В Европе большинство родителей расставались с детьми, когда те
достигали подросткового возраста. Насколько тесные связи сохраня-
лись между ними впоследствии, зависело от грамотности, местонахож-
дения или возможности передать послание через посредников-имми-
грантов. Вероятно, чем ниже на сельской социальной шкале находи-
лась семья, тем глубже становилась дистанция между поколениями.
Тем не менее данные о значительном проценте молодых мужчин
и женщин, которые, покинув дом ради ученичества или в поисках ра-
боты, вернулись на небольшой участок земли в их родных, покрытых
снегом Пиренеях или неплодородной тосканской Маремме*, свиде-
тельствуют о притягательности родительского очага.
Ньюе исследователи истории XIX в. познакомили нас с феноменом,
который они считают решающим для понимания взаимоотношений
между матерью и дочерью и который они называют «связь через при-
даное». Этот феномен фиксируется и в более ранних столетиях. Каж-
дая мать знала, что ее дочь нуждается в материальных средствах для
будущего брака, и чем больше их у нее будет, тем выше окажется ее
статус в общине и в глазах семьи жениха. Чтобы помочь в важном про-
цессе собирания приданого, матери откладывали часть своих трудо-
вых доходов, если представлялась такая возможность, например, от
продажи яиц, горшка меда или откормленного поросенка, самого ма-
ленького из выводка, постепенно увеличивая свой вклад. Или мать
с дочерью могли с той же самой целью выращивать кроликов, кормя
их сорной травой. Многие матери учили своих дочерей шить стеганые
одеяла и домашнюю одежду либо из лоскутков материи, либо из шер-
стяной ткани, которую делали сами, — они годами сучили нити из клоч-

* Маремма — болотистый и вредный для здоровья район Тосканы, тянущий-

ся вдоль побережья Тирренского моря. — Примеч. пер.
ков шерсти, застрявших в живых изгородях. Это сотрудничество в со-
бирании приданого цементировало связь мать — дочь и, может быть,
помогало им переносить физическую разлуку.
Современные социологи обоснованно считают, что взаимоотноше-
ния матери и дочери обычно являются самыми прочными из тех, кото-
рые существуют между членами нуклеарной семьи. В прошлом такая
тесная связь обусловливалась комплексом факторов, в числе которых
были обучение домоводству, одинаковые взгляды на жизнь, постоян-
ная потребность в советах по поводу родов и ухода за новорожденным
и, возможно, иногда чувство солидарности против мнимых и необосно-
ванных придирок мужа или отца. Многие знатные женщины уходили
рожать в дом матери, а матери порой пользовались правами старшин-
ства, как, например, мадам де Севинье, чтобы сделать выговор зятю,
если считали его требования неразумными. Насколько такие случаи
были обычны на более низком социальном уровне, невозможно опре-
делить. Тем не менее существуют указания, что излюбленный образ
докучливой тещи из народных комедий имеет давнюю историю среди
мужской части западноевропейского общества, правда не в Южной
Европе, где жена после брака входила в семью мужа и поэтому ей
приходилось иметь дело со свекровью как с потенциально угрожа-
ющей силой.

Вдовство
Родители осознавали, что их шансы увидеть своих детей достигшими
взрослого состояния невысоки. Убеждение в том, что сирота, прежде
всего женского пола, находится в особо опасном положении, разделя-
ли не только писатели, но также филантропы и авторы нравоучитель-
ных трактатов. Обязанностью вдовца было найти замену матери для
своих детей: он вступал в новый брак, приводил в дом незамужнюю
родственницу или отсылал детей к своей сестре. Мачеха традиционно
считалась ужасным персонажем; полагали, что она, несомненно, сдела-
ет все, чтобы обеспечить преимущества собственных детей перед при-
емными. В качестве другой альтернативы отец мог возложить обязан-
ности матери и домохозяйки на свою старшую дочь, тогда как положе-
ние сыновей не претерпевало изменений. Естественно, это уменьшало
возможности дочери работать для себя, чтобы скопить приданое, и пе-
ред ней вставала перспектива заботиться о нуждах отца, пока он жив.
Во многих отношениях смерть матери имела для семьи более тяжелые
последствия, чем смерть отца. С другой стороны, овдовевшей матери
также приходилось возлагать дополнительное бремя на дочерей.
 Потеря мужа в обществе, которое определяло женщину с точки
зрения ее отношения к мужчине, несомненно, являлась событием, кар-
динально менявшим ее социальное, экономическое и психологическое
положение. Чем выше был социальный статус семьи, тем меньшим,
возможно, было это изменение. Аристократка, по крайней мере, теоре-
тически, обладала правом на вдовью часть наследства своего мужа —
доход, гарантированный ей брачным договором, когда она вносила
вклад в общее супружеское имущество в виде приданого, чтобы обес-
печить свое существование на случай смерти супруга. Более того, знат-
ной вдове обычно передавались права опеки над ее детьми. Тем самым
она приобретала юридическую способность принимать решения и ста-
новилась хозяйкой своей собственной судьбы вне какого-либо мужско-
го контроля.
Огромное количество свидетельств показывает, что богатые вдовы
расцветали после смерти мужей. В XVIII в., например, миссис Делани,
леди Гренвилл, жертва чрезвычайно неудачного брака, устроенного ее
семьей, добилась успеха в свете, с*гав законодательницей этикета; она
наблюдала, искусно скрывая свои чувства под маской сдержанности,
за толпой претендентов на ее руку и богатство. И предпочла сохранить
свою независимость!10 Среди таких вдов были также Эстер Трейл и гер-
цогиня Лейнстер, которые, после несчастливых браков, вторично вы-
шли замуж по собственному выбору за людей более низкого социаль-
ного положения, бросив дерзкий вызов обществу и наделав немало шу-
ма. Миссис Трейл потеряла много друзей, в том числе ханжу Сэмюэла
Джонсона, из-за того, что отдала руку воспитателю своих детей италь-
янцу Пьоцци. Герцогиня Лейнстер вызвала всеобщее осуждение, когда
с неподобающей поспешностью вступила в брак с воспитателем своего
сына — всего лишь через месяц после кончины герцога, хотя ее, по
крайней мере, поддержали подруги. Переписка, дневники и трактаты
того времени фиксируют настоящую одержимость мужчин среднего и
высшего класса навязчивой идеей: в случае их смерти не промотают ли
вдовы их состояния вместе с нищими жиголо, сумевшими вызвать у
них физическое влечение? Лучшим произведением, посвященным этой
т е м е , я в л я ю т с я Личные письма по важным случаям (РатШаг ЬеИегз оп
1трог1ап1 Осса$гоп$\ 1740 г.) Сэмюэла Ричардсона в часта, озаглавлен-
ной «Письма джентльмена, усердно увещевающего пожилую богатую
вдову, собирающуюся вступить в брак с очень молодым и беспутным
джентльменом» («Ьейегз (тот а Сепиетап з1гепиои$1у ехро$Ш1айп§
\У1Й1 ап оЫ псЬ \\тс1о\у аЬои11о таггу а уегу уоип§ §ау §еп11етап»).

Священнослужители также подробно останавливались на приме-

рах вдовьей глупости в дидактических сочинениях периода Реформа-
ции и Контрреформации. Реформаторы посттридентской эпохи стре-
мились побудить вдов жертвовать свои богатства на благотворитель-
ность и наполнить их существование смыслом, вовлекая их в деятель-
ность на благо церкви. В этих попытках они достигли определенных
успехов. Многие вдовы стали основательницами религиозных орденов,
использовав на эти цели собственность, приобретенную ими благодаря
браку. Луиза де Марийяк, вдова представителя рода де Гонди и осно-
вательница конгрегации Сестер милосердия, и Жанна де Шанталь,
вдова и основательница ордена визитадинок, представляют два самых
ярких примера, но было много подобных женщин более скромного
происхождения. Другие богатые вдовы нашли для себя занятие в каче-
стве хозяек салонов (за1опшегез), покровительниц философов или анг-
лийских «синих чулков»*.
Многие женщины, однако, оставались без мужа в среднем возрасте
с детьми подростками и недостаточными средствами, чтобы удовле-
творить свои желания. Общество требовало от вдовы похоронить му-
жа подобающим образом и с почестями; это предполагало расходы,
которые ей не всегда были по карману. Ирландские поминки, напри-
мер, предполагавшие, что вдова окажет гостеприимство всей скорбя-
щей деревне в память о своем умершем муже, активно осуждались
церковниками, от епископа Кашела** до приходских священников, по-
скольку разоряли многих бедных женщин. Вот почему общественные
ожидания относительно женщин ограничивались требованием про-
явить стойкость и сделать все возможное, чтобы не стать со своими
детьми обузой для прихода.
Похороны прошли, но долги вдовы еще не обязательно были опла-
чены. Цеха обычно позволяли ей продолжать заниматься ремеслом
мужа, если она платила то, что полагалось для этого. Важнейшим для
сохранения дела было разрешение цеха сохранить подмастерьев, пред-
ставлявших собой самую дешевую категорию рабочей силы. Немногие
цеха давали вдове лицензию на набор новых учеников, но если ей за-
прещалось оставить тех, которые работали на основании договора с ее
мужем, ей почти неизбежно приходилось закрывать мастерскую.
Считалось, что вдова может трудиться так же, как ее муж. Поэто-
му квалифицированные наемные работники и слуги, которым она бы-
ла должна, теперь требовали расчета, усугубляя ее проблемы. Многим
вдовам приходилось прекращать платежи, и более всего страдали от
этого девушки-служанки, которым не удавалось получить сумму, зара-
ботанную ими к этому времени. Если же долги были оплачены, вдове

* Участницы существовавшего в ХУП в. литературного кружка «Клуб синего

чулка» (В1ие 5(оскш§ С1иЪ). — Примеч. пер.
** Кашел — город в Южной Ирландии в долине р. Шур. — Примеч. пер.
предстояло решить, в какой степени она сможет продолжить дело сво-
его мужа. Когда это требовало использования мужской физической
силы, цех обязывал хозяйку нанимать квалифицированных ремес-
ленников-мужчин. В Англии и Голландии женщины, например, могли
попытаться сохранить семейную типографию, но правила Компании
книгоиздателей предписывали, чтобы у печатного станка стоял мужчи-
на-профессионал. Женщины могли продолжить похоронный бизнес,
но им приходилось нанимать мужчин, чтобы носить гроб. В любом
случае в посмертных ритуалах требовалось участие мужчин. В Женеве
сборка часов являлась мужским делом, но вдова могла сохранить ма-
нуфактуру и помещение для нее и заняться изготовлением деталей или
гравировкой корпусов. В целом необходимость компенсировать труд
мужа за счет найма заменяющего его работника, вероятно, лишала
около 90% вдов ремесленников возможности продолжать семейный
бизнес в полном объеме.
Лучше всего приспособленной, чтобы справиться с последствиями
потери мужа, была семейная экономика, включавшая какой-либо ма-
лый дополнительный бизнес, особенно таверну, кофейню, продукто-
вую лавку, выпечку пирожных, пирогов, лепешек или сдачу меблиро-
ванных комнат. Большинство этих видов деятельности существовало
вне рамок цеховой регламентации. Если вступившая в брак горничная,
следуя советам дидактической литературы на случай неопределенного
будущего, заводила какое-либо небольшое дело, то она оказывалась
неплохо защищенной, поскольку ее деятельность не регулировалась
цехами. Если при жизни мужа этот бизнес оставался лишь вспомога-
тельным элементом семейной экономики, то после смерти хозяина
вдова могла кормиться за его счет, а дети в нем участвовали. Вот поче-
му значительное число таверн, кабаре и закусочных содержалось вдо-
вами, причем их дети часто продавали на улицах с лотков горячие пи-
рожки и цукаты.
Вдова, вынужденная вместе с детьми работать, очевидно, опускалась
на самую низкую ступень, какая только была возможна в европейской
экономической иерархии. Она непременно фигурировала в списках
бедных и записях благотворительных акций, и если благотворительная
деятельность имела место (а это случалось не всегда), она оказывалась
самым очевидным кандидатом, чьи нужды признавались всеми.

Судьба незамужних женщин

Женщины, никогда не выходившие замуж, находились не в лучшем
положении, чем вдовы, если только они не существовали за счет своих
родственников. Низкий уровень женской заработной платы препятст-
вовал их экономической независимости. Многие одинокие женщины
в городах собирались группами, совместно снимали чердаки или меб-
лированные комнатушки и оказывали друг другу поддержку. Их
скромные доходы не позволяли им сэкономить хоть сколько-нибудь
значительную сумму на случай болезни, безработицы или старости.
Некоторые находили кров в доме брата или заменяли умершую мать в
осиротевшей семье своего родственника, но перспективы оставались
мрачными даже для тех, кто имел неплохое образование. Мэри Уол-
стоункрафт* считала, что возможности работы для такой женщины
ограничиваются службой в качестве гувернантки, экономки, компань-
онки или портнихи. Подобно другим отчаявшимся представительни-
цам среднего класса, чье число постоянно увеличивалось, Мэри Уол-
стоункрафт взялась за перо; но можно было пересчитать по пальцам
женщин, которым удавалось существовать благодаря литературной
деятельности даже в конце XVIII в., когда Фанни Берни, мадам де
Сталь и особенно Джейн Остин повысили или изменили качество жен-
ской литературы.
Вне рамок семьи и предписанных ролей дочери, жены и матери
женщины оказывались в весьма неблагоприятных условиях. Самостоя-
тельность, как значительно позже заметит Вирджиния Вульф, зависе-
ла от личного дохода и наличия собственного жилья. Упорное ограни-
чение «естественной» женщины пределами семьи создавало огромные
проблемы для тех из них, у кого не было семьи или семья не могла
обеспечить средства к существованию. В конечном итоге, особенно на
исходе XVIII в., именно женщины, которые не могли приспособиться
к навязываемым им социальным ролям, способствовали ускорению со-
циального прогресса. Женщины, довольные своей участью или не ви-
девшие ей альтернативы, не становились творцами истории.

* Мэри Уолстоункрафт (1759-1797 гг.) — английская феминистка и писатель-

ница. — Примеч. пер.
2
Тело, внешность
и сексуальность
Сара Ф. Мэтьюс Грико

Период раннего Нового времени характеризуется двумя про-

тивоположными взглядами на тело. С одной стороны, эпоха
Возрождения унаследовала от Средних веков фундаменталь-
ное недоверие к телу, признание его эфемерности, его ин-
стинктов, чреватых опасностями, а также его многочислен-
ных слабостей. Подозрительность и недоверие перешли в
протестантскую Реформацию и католическую Контррефор-
мацию — вот почему в европейском обществе ХУ1-ХУП вв.
поощрялась притворная стыдливость по отношению к телу,
его виду и сексуальности. Но в то же время эпоха Возрожде-
ния вновь открыла обнаженность и реабилитировала физиче-
скую красоту. Художники и гуманисты итальянского полу-
острова распространили по всей Европе классические идеалы
физического и духовного совершенства, как и неоплатониче-
ское оправдание земной любви и красоты, которые создали
базу эстетических канонов и элитарных нравов периода ран-
него Нового времени. Именно из Италии в остальную Европу
проникли два ее бича — чума и сифилис. Это привело к за-
крытию большинства общественных бань и публичных до-
мов, к отказу от воды для гигиены тела и к поощрению брач-
ной сексуальности за счет всех других видов сексуальных
практик. Отношение к телу и к сексуальности, таким обра-
зом, характеризовала постоянная диалектическая взаимосвязь
между желанием эротической любви и требованиями соци-
ального и религиозного долга. Та же самая парадоксальная
диалектическая связь определяла взгляд на женское тело
и его сексуальность в течение почти трех сотен лет.
Тело
Социальная идентичность женщин долгое время была обусловлена
особенностями восприятия их тела в культуре, к которой они принад-
лежали. Женщины рассматривались и как «несовершенные мужчи-
ны», и как «ходячие чрева», и как земные отблески божественной кра-
соты, и как сладострастные соблазны на службе Сатаны. Но вне зави-
симости от ракурса рассмотрения жизнь их определялась отношением
общества к телу в целом, равно как более специфическими тендерны-
ми дефинициями1. Чтобы понять и социальное, и культурное измере-
ние жизни женщин с XVI по XVIII в. важно, следовательно, знать, как
тело воспринималось и как с ним обращались. Что считалось необхо-
димым для его защиты, гигиены и ухода за ним? Каковы были крите-
рии, согласно которым женщины конструировали свою внешность?
Каким целям эта внешность служила? Каноны женской красоты и нор-
мы женской гигиены претерпели серию существенных изменений в пе-
риод между концом Средних веков и концом раннего Нового времени.
Трансформации практик и стиля отражали, однако, более чем простое
изменение в понимании тела и внешности женщин. В эпоху хрониче-
ской социальной нестабильности, политических и религиозных кон-
фликтов они также были выражением постоянной и непреодолимой
потребности в порядке, четко фиксировали социальные границы, в ко-
торых понятие пола играло универсальную и определяющую роль.

Личная гпгпена
Чистота и личная гигиена являются родственными понятиями, которые
подверглись радикальной трансформации с эпохи раннего Возрожде-
ния по XVIII в. Прежде связанная с регулярными купаниями и удоволь-
ствием от парильни телесная гигиена в Х\Ш-ХЛПП вв. отказалась от
воды. Чистое белье заменило чистую кожу. Страх перед водой способ-
ствовал распространению заменителей — таких, как пудра и духи. Это,
в свою очередь, создало еще одну линию социальной дифференциации.
Более чем когда-либо прежде чистота стала прерогативой богатых.
Опасности воды. В течение XVII и XVIII вв. обычай мьггься либо
в общественных местах, либо в своем доме фактически исчез. Страх
заражения (чума и сифилис) и более жесткое отношение к проститу-
ции (дополнительная услуга многих бань) явились причиной закрытия
большинства общественных бань. В частных домах растущее недове-
рие к воде и развитие новых, «сухих», элитарных средств личной ги-
гиены привели к исчезновению посуды для умывания. Намеренное
уничтожение общественных бань представляло собой акт социальной
и моральной гигиены. Предназначенные не только для обеспечения
личной чистоты, эти учреждения также предлагали услуги, рассматри-
вавшиеся гражданскими властями как угроза нравственному климату
городов. Посетители пили вино и ели во время купания и по его окон-
чании, кроме того, там всегда имелись ложа для желающих отдохнуть
после омовения, встретиться со своими возлюбленными или получить
удовольствие от проститутки. И хотя во многих банных постройках
выделялись особые помещения или отдельные купальни для мужчин
и женщин (некоторые бани даже чередовали мужские и женские дни
или предназначались только для одного пола), большинство общест-
венных бань оставались местами для удовольствий, ассоциировавши-
мися в сознании современников с публичными домами и тавернами.
Поэтому проповедники яростно нападали на дурные привычки юно-
шей, тративших свое время и отцовское наследство на посещение «пуб-
личных домов, бань и таверн». Недаром в подробных записях расхо-
дов, которые вел Альбрехт Дюрер во время путешествий, посещение
бань (часто вместе с друзьями) фигурирует среди трат на другие раз-
влечения, такие как азартные игры и выпивка2.
Моральная развращенность не была, однако, единственным злом,
ассоциировавшимся с теми обнаженными или недостаточно прикры-
тыми телами, которые оказывались в близком контакте в парильне
и участвовали часто в бурных удовольствиях коллективного купания.
Подобно тавернам и публичным домам, бани становились первыми уч-
реждениями, которые закрывали во время чумы, согласно господ-
ствующему убеждению, что любые собрания людей способствуют рас-
пространению этой смертельной болезни. Врачи и должностные лица,
ответственные за здравоохранение, также не одобряли любые формы
омовения из страха, что голая кожа, особенно когда ее поры расширя-
ются от горячего пара, становится более уязвимой перед вредоносны-
ми «миазмами», которые, как считалось, являются переносчиками бо-
лезней. В течение ХУ1-ХУП вв. вера в проницаемость кожи и в угрозу,
которую мытье представляет для здоровья в целом, продолжала на-
гружать медицинские сочинения разнообразными доказательствами
вреда общественных бань и воды. В XVI в. страх перед сифилисом со-
единялся со страхами перед другими заразными болезнями в серии из-
битых аргументов против смешанных бань. Они дополнялись иными,
более фантастическими боязнями, но столь же распространенными —
среди них и страх перед «банной беременностью», когда женщина, как
считалось, могла случайно забеременеть от спермы, плавающей в теп-
лой воде. В ХУЛ в. это вредоносное воздействие горячей воды получи-
ло всеобщее признание в теории: телесные соки уходили через расши-
ренные поры, приводя к потере жизненных сил, слабости и даже к б о-
 лее серьезным болезням, например водянке, слабоумию и выкидышу.
Послебанные предосторожности обычно включали отдых в постели,
который мог длиться несколько дней. В 1610 г. Генрих IV посчитал со-
вершенно логичным, что его министр Сюлли не смог явиться к нему по
его приказу, поскольку был должен отдыхать после принятия ванны.
Король не только настоял на том, чтобы Сюлли в тот день оставался
дома, но также проконсультировался с королевским лекарем, который
высказал мнение, что малейшее усилие может быть опасным для здо-
ровья министра. Поэтому Сюлли посоветовали не приходить к королю
до следующего дня и кроме того оставаться в своей ночной рубашке,
в ночном колпаке и домашних туфлях 3 .
Мало-помалу из мест для получения удовольствий или для гигиени-
ческих нужд бани превратились в медицинские учреждения. Там ста-
вили банки, чтобы вытянуть вредные соки, с непременным соблюдени-
ем мер предосторожности. Влажное тело считалось «открытым» и уяз-
вимым, а сухое — «закрытым» и защищенным; отсюда развитие новых
средств, не связанных с использованием воды, для обеспечения всех
тонкостей личной гигиены и презентабельности.
Использование полотенца, пудры и духов. Ученые долгое время счита-
ли, что исчезновение воды из ежедневных процедур омовения в раннее
Новое время явилось всеобщим падением в мир грязи и неопрятности.
Это не совсем верно. Хотя грязь в этот период оставалась показателем
социального статуса низших слоев, как и грубая одежда сомнительной
чистоты, те, кто мог себе это позволить, стремились уделять все боль-
шее внимание уходу за собой и своей внешностью или, по крайней ме-
ре, за открытыми частями тела.
Там, где отказывались от водных процедур, их место занимали вы-
тирание и натирание, использование пудры и духов. Трактаты о прави-
лах этикета, такие как популярное сочинение Эразма Роттердамского
О приличии детских нравов (Ое стНШе тогит риегШит), написанное
в 1530 г., не только учили, как сморкаться или сидеть за столом, но так-
же требовали очищения тела равно как гигиены всех отверстий в нем,
подчеркивая тем самым новые социальные требования, отличающие
элиту от черни. Изящные жесты, поведение и внешность стали важны-
ми признаками социального ранга, присвоенного новыми элитами, уч-
редившими иерархию манер вместо старой средневековой, основанной
на принципе рождения 4 . И именно там, в мире хороших манер и утон-
ченной внешности, знатные и образованные женщины приняли роль
арбитров элегантности (агЫ(ег е1е§апйагит) — законодателей вкуса
и поведения мужчин, выступали ли они в качестве молчаливых муз на
итальянских придворных приемах (сопуегзахюги), жестоко осмеянных,
но имевших очевидное влияние жеманниц или прециозниц (Ргёаеизез)
или хозяек литературных и философских салонов. Во всех этих кру- ^
гах преимущественно мужская аудитория склонялась в почтении пе- га
ред женским авторитетом и их суждениями в царстве манер и социаль-
ных приличий, приобретавшем все большее значение 5 .
В соответствии с новыми нормами воспитанности больше внимания §
уделялось тем частям тела, которые не были закрыты: лицу и рукам. от
Но если в XVI в. воду еще использовали для утренних омовений этих ^
двух частей тела, то в XVII в. считалось подобающим только ополаски- §
вать рот и руки, и лишь при условии, что потенциальный вред такой н
процедуры может быть снижен добавлением уксуса или вина. Тракта-
ты о правилах этикета особенно предостерегали от использования во- п>
ды для лица, поскольку считалось, что она вредна для зрения, вызыва- <о
ет зубную боль и катаракту и делает кожу чрезмерно бледной зимой
и СТ-
ИЛИ слишком загорелой летом 6 . Голову следовало энергично проти- §
п
рать надушенным полотенцем или губкой, волосы расчесывать, уши
чистить, а рот ополаскивать. Пудра первоначально применялась как ^
вид сухого шампуня. Ее оставляли на голове на всю ночь, чтобы утром §
снять вместе с грязью и жиром. В конце XVI в., однако, опрысканная ^
духами цветная пудра превратилась в неотъемлемую часть повседнев-
3
ного туалета состоятельных людей, как мужчин, так и женщин. Этот
видимый глазом и воспринимаемый обонянием аксессуар не только 5
свидетельствовал о привилегии чистоты, которой обладал ее носитель, ^
но также о ее (или его) социальном положении, ибо чистота была мо- В
нополией богатых. В XVII в. пудра в такой степени завоевала высшие о
классы Европы, что ни один уважающий себя аристократ не мог без
нее показаться в общественном месте, а в XVIII в. и молодые, и старые
щеголяЛи белыми шевелюрами, либо париками, либо своими собствен-
ными напудренными локонами. Отсутствие пудры являлось сигналом
не только двойного нарушения приличия (гигиенического и социально-
го), но также низкого социального положения: именно буржуа и пле-
беи имели «черные и грязные волосы» 7 .
Подобным образом считалось, что и духи обладают большим коли-
чеством достоинств, самыми важными из которых были эстетическая
ликвидация или сокрытие неприятных запахов и гигиеническая функ-
ция дезинфекции и очищения. Надушенные полотенца использовались
для протирания лица и тела, особенно подмышек. Издавна применяв-
шиеся богатыми для дезинфекции помещений, мебели и тканей во вре-
мя чумы ладан и экзотические духи также использовались для «очист-
ки» платья, хранившегося в сундуках. Некоторые из этих духов были
столь резкими, что открытие сундука могло заставить всех находив-
шихся в помещении покинуть его. Так, в 1639 г., когда в Сен-Жермене
были открыты сундуки королевы Анны, и слугам, и зрителям при-

63
^ шлось ретироваться, пока комнаты не проветрились. Как и пудра, духи
^ стали признаком социального положения, и дистанция между «хоро-
ша] шими» и »плохими» запахами увеличилась до такой степени, что в
> 1709 г. французский химик Никола Аемери предложил три категории
духов: королевские духи (рагГит гоуа!), духи для буржуа (рагГит роиг
2 1ез Ьоиг§ео18) и духи бедных (рагГит (1ез раиугез), сделанные из масла
о. и сажи, чьей единственной целью было дезинфицировать воздух. От-
с
сюда еще одна классовая привилегия, ибо духи не только защищали
<ь тело, но также обеспечивали хорошее здоровье. Они уничтожали не
д
18 только плохие запахи, но и вредоносные пары и тлетворные миазмы.
В 1664 г. один итальянец, посетивший парижскую больницу для бед-
ных (НорИа1 <1е 1а СЬапгё), отметил, что у постели каждого больного
стояли букет цветов и курильница для ладана, чтобы очистить воздух
и дезинфицировать палаты 8 .

Бепее — значит чище

Новые правила приличия, требовавшие, чтобы видимые части тела не
оскорбляли взгляд и обоняние, в большей степени ориентировались на
внешность, чем на гигиену. Опрятный внешний вид был гарантией вы-
сокой нравственности и социального положения; отсюда важность бе-
лой одежды, чей девственный цвет соответствовал чистоте кожи, кото-
рую она скрывала. Нижнее белье, эта «внешняя оболочка» или вторая
кожа, также служило защитой для «внутренней оболочки», или эпи-
дермы, и в этом отношении оно все чаще выступало как замена всех
других очищающих функций. Белая одежда особо ценилась не только
потому, что она поглощала пот, но также потому, что, как полагали,
впитывала грязь и таким образом предохраняла здоровье своего носи-
теля. В начале XVII в. смена рубашки или женской сорочки была важ-
ным элементом повседневной гигиены — как для буржуазии, так и для
аристократии. Луи Саво* в своем трактате 1624 г. по поводу строитель-
ства замков и городских домов указал, что банные сооружения более
не нужны, «ибо мы теперь используем белье, которое помогает нам со-
хранять наши тела в чистоте лучше, чем ванны и парильни древних, не
знавших полезности и удобства нижнего белья»9.
В конце XV в. рубашки и женские сорочки начали все более и более
смело выглядывать из-под верхнего платья мужчин и женщин. В конце
XVI в. тонкая полоска кружев или оборка на шее и запястье преврати-
лись в причудливые воротники или рюши, в XVII в. — в волны тонкой
вышивки, покрывавшие плечи, грудь и предплечья, а в XVIII в. — в кас-

Луи Саво (ок. 1579 - ок. 1640 гг.) — французский архитектор. — Примеч. пер.

64
кады кружев и прозрачной вуали. В эпоху Возрождения, таким обра-
зом, использование нижнего белья значительно расширилось обратно
пропорционально использованию воды и купания. В описи имущества
Ж а н н ы д'Альбре, скончавшейся в 1514 г., было упомянуто лишь не-
сколько предметов нижнего туалета. В конце столетия, однако, нотари-
ус, составлявший опись имущества Габриэль д'Эстре, заявил, что ее со-
рочки были столь многочисленны, что их «невозможно подсчитать».
Мужчины т а к ж е убедились в ценности нижнего белья. В 1556 г. париж-
ский врач Ж а н Лемуаньон имел тридцать две рубашки в момент своей
смерти, а в 1567 г. его собрат по цеху Ж о ф ф р у а Гранже оставил после
себя тридцать четыре. Посмертные описи свидетельствуют о т р и у м ф е
нижнего белья в гардеробах представителей высшего и среднего клас-
сов общества: с середины XVI в. оно фигурирует т а м уже под отдель-
ной рубрикой 10 .
Не все, однако, меняли рубашки ежедневно. В 1580 г. Генриха Ш
Французского сочли «женоподобным», поскольку он менял свое белье
слишком часто; в 1649 г. мадам де Монпансье, лишившись возможно-
сти менять нижнее белье во время путешествия, почувствовала угрозу
своему социальному положению. В конце XVII в., т е м не менее, боль-
шая часть городского населения уже полагала необходимым менять
рубашку к а ж д ы е три-семь дней. Монастыри и школы настаивали на
регулярной (хотя и не ежедневной) смене нижнего белья и выдвигали
подобные требования относительно чулок и отрезных воротничков.
Как бы часто обладатели разных социальных статусов ни стремились
менять свое нижнее белье, остается ф а к т о м , что не все могли себе по-
зволить д а ж е льняную одежду, а тем более возможность часто менять
ее. Хотя студенты, рабочие и ремесленники носили рубахи из мешко-
вины, которые стоили примерно в четыре раза дешевле льняных (ис-
к л ю ч а я к р у ж е в а и другие украшения), д а ж е их цена являлась непо-
мерно высокой для многих кошельков. В П а р и ж е середины XVII в.
дублет* из мешковины стоил около двух ливров — эквивалент трех-
или четырехдневной зарплаты рабочего. Мешковина т а к ж е имела два
больших недостатка: она была менее удобной и не такой белой, как
лен. Только лен и шелк могли обеспечить белоснежную чистоту, отве-
чавшую стандартам элиты; вновь «подлинная» чистота оставалась при-
вилегией, зарезервированной за знатными и богатыми 11 .
Нижнее белье вошло в широкий обиход с конца XVIII в., когда
стандарты, установленные правящими классами, не только проникли
в среду слуг, наемных рабочих и ремесленников, но т а к ж е способство-
вали увеличению числа и разнообразия предметов, в чем решающую

* Д у б л е т — вид к а м з о л а Х 1 У - Х У П вв.. — Примеч. пер.

^ роль сыграла женская мода. Если в 1700 г. лишь 78% наемных работ-
^ ниц и 75% служанок носило сорочку, то в 1789 г. эти показатели вырос-
з ли соответственно до 89% и 100%. Мужчины и женщины из низших сло-
> ев также стали использовать разнообразное нижнее белье, что прежде
было монополией состоятельных людей. В конце XVIII в. 75% ремес-
2 ленников и буржуа имели в своем гардеробе от десяти до тридцати ру-
а башек, одиннадцать пар чулок и тридцать четыре пары рукавов. Более
с
того, почти все женщины носили нижние юбки и чепцы, а корсеты
и ночные сорочки — только 60 %12. Однако кальсоны или панталоны ос-
тавались привилегией высших классов (и служанок, использовавших
^ поношенную одежду своих хозяек) до XIX в.
Кальсоны считались итальянским изобретением (са1е?оп5, сакош),
их ввела в моду во Франции Екатерина Медичи, чтобы скакать на ло-
шади подобно амазонке (в дамском седле), не нарушая правил прили-
чия. Многие современники одобряли такое использование женщинами
предмета из мужского гардероба, поскольку, с одной стороны, они
скрывали «те части тела, которые не предназначались для мужского
взора» в случае падения с лошади, а с другой — защищали женщину от
«распутных юношей, запускающих свои руки под женские юбки». За-
щита женской скромности не являлась, однако, единственным назначе-
нием этого необычного вида одежды. Кальсоны знатных женщин ши-
лись из дорогих тканей, добавляя, таким образом, еще одно оружие
к их интимному арсеналу обольщения и подчинения 13 . То, что кальсо-
ны считались довольно смелым дополнением к женским доспехам из
нижнего белья, доказывается и той постоянной критикой, которой под-
вергались придворные дамы за ношение подобных предметов «муж-
ского» туалета. Дамские панталоны были популярны у поклонников,
однако они нарушали церковные запреты на смешение мужской и жен-
ской одежды. Кроме того, они вызывали подозрение — не есть ли они ус-
тупка мужской гомосексуальности, поскольку те, кто их носит, выгля-
дят как мальчики 14 . Даже в XVIII в. лишь актрисы, мойщицы окон,
проститутки и аристократки могли надеть панталоны, главным назна-
чением которых, как это ни парадоксально, была и защита скромно-
сти, и стимуляция эротического воображения. Потребовалась гигиени-
ческая революция XIX в., чтобы сделать брюки основным элементом
женского гардероба.

Возвращение воды
Хотя в раннее Новое время продолжали считать, что вода обладает
многими вредоносными свойствами, и относились к ней с большим по-
дозрением, купание вернулось в XVIII в. и как приятное времяпрепро-

бб
вождение, и как терапевтическое средство. В 1740-х гг. аристократы
начали строить роскошные помещения для принятия ванн в своих
дворцах и городских резиденциях; некоторые из них украшались фон-
танами и экзотическими растениями. Хотя в большинстве случаев по-
гружение в воду еще сопровождалось всяческими предосторожностя-
ми (предварительная прочистка желудка, постельный отдых, после-
дующий прием пищи), эта практика входила в моду. В 1751 г. ванная,
описанная в Энциклопедии (Ь 9Епсус1орёЛге)г была по своей форме весьма
похожей на современную. Сделанная из меди или деревянных планок,
она была теперь не круглой, а продолговатой: четыре с половиной фу-
та* в длину и два фута в ширину.
Местонахождение ванной и температура воды, однако, определяют
как назначение купания, так и его воздействие на тело. В частных домах
горячие ванны были роскошью, практиковавшейся праздными женщи-
нами (и мужчинами), часто в преддверии любовного свидания. В других
местах горячие ванны выполняли лечебную функцию. В 1761 г. на бере-
гах Сены возвели баню, где богатые (стоимость мытья там равнялось
недельному заработку ремесленника) могли «лечиться вблизи от дома,
используя целебные свойства речной воды»15. Холодные омовения на-
чали становиться популярными после 1750 г. — в связи с появлением
массы книг и медицинских исследований о пользе холодного купания
для сохранения здоровья. Считалось, что, правильно осуществляемое,
оно способствует циркуляции соков, тонизирует мускулы и стимулиру-
ет деятельность внутренних органов. Новое поколение врачей с энтузи-
азмом восхваляет тонизирующие свойства холодной воды, которая
сжимает тело и увеличивает его силу. Холодное купание, следователь-
но, рассматривалось как полезное — не потому, что оно очищает тело,
а потому, что оно укрепляет его. Правда, те, кто принимал холодные
ванны, делали это не только из соображений здоровья, но и в силу осо-
бой аскетической морали. К купанию в холодной воде с симпатией от-
носилась поднимавшаяся буржуазия, которая противопоставляла свою
энергию аристократической лени, и оно стало символом нового «отваж-
ного» класса, находившегося в оппозиции к старой «женственной» ари-
стократии, чья изнеженность являлась доказательством ее упадка16.

Внешность: красота и косметика

Красота всегда была понятием столь же относительным, как и личная
гигиена. С конца Средних веков до конца раннего Нового времени ка-

* 1 ф у т = 30,48 см. — Примеч. пер.

ноны женской красоты и ндеальнон женской внешности претерпели
серию радикальных изменений: от стройного к полному, от естествен-
ного к накрашенному...
Женский силуэт и комплекция менялись в зависимости от рациона,
статуса и имущественного положения — создавая новые стандарты
внешности и вкуса, новые идеалы прекрасного и эротичного.

Полная — значит красивая

Средневековый идеал грациозной, узкобедрой, с маленькой грудью
аристократической дамы уступил в XVI в. место идеалу полной, широ-
кобедрой и пышногрудой женщины, который господствовал до конца
XVIII в. Это изменение эстетического восприятия тела соответствова-
ло сущностной эволюции системы питания элиты. Поваренные книги
Х1У-ХУ вв. демонстрируют явное пристрастие к острым соусам, не со-
держащим ни сахара, ни жира, тогда как поваренные книги XVI-
XVII вв. в изобилии предлагают масло, сливки и сладости. Были ли
женщины из правящих классов более полными, чем их средневековые
предшественницы, и приспосабливалась ли тем самым мода к меняю-
щейся телесной реальности? Или женщины эпохи Возрождения наме-
ренно формировали у себя округлый силуэт, стремясь подражать то-
гдашнему идеалу красоты?17 Как бы там ни было, «здоровая» полнота,
подобно чистоте, являлась в целом монополией богатых; худоба счита-
лась уродливой, нездоровой и признаком бедности. Кроме того, боль-
шинство женщин — крестьянки, служанки и ремесленницы — питалось
гораздо хуже своих партнеров-мужчин; самые лучшие и большие кус-
ки доставались в первую очередь взрослым мужчинам в семье, затем
детям и только потом женщинам. Также уменьшился рост европей-
ских женщин, что явилось следствием экономического и аграрного
кризиса, длившегося с XIV по XVIII в. Еще одним следствием недоеда-
ния у женщин стало значительное изменение времени их полового со-
зревания, которое колеблется как функция отношения между возрас-
том и весом тела. В Средние века девушки созревали в промежутке ме-
жду двенадцатью и пятнадцатью годами. В XVII—ХУШ вв., однако,
средний возраст половой зрелости повысился до шестнадцати лет, он
был немного ниже для горожанок и чуть выше для крестьянок18.
За хроническим недоеданием следовали рахит, цинга и разнообраз-
ные уродства. Не удивительно, что женщины высших классов прилага-
ли усилия, чтобы отличаться от своих менее удачливых сестер, культи-
вируя крупные телесные объемы молочного цвета, контрастирующие
с темными, изможденными и худыми телами тех, которых тяжелая
жизнь сделала не только безобразными в глазах современников, но
также преждевременно старыми. Состоятельные женщины, которых
беспокоил хороший обмен веществ, прибегали к особым средствам,
чтобы избежать потери веса. В своих Моральных рассуждениях (Бисот
тогаИ; 1609) Фабио Глиссенти, например, упоминает о двух видах мар-
ципана, которые употребляли венецианки и неаполитанки, стремясь
сохранить идеальную полноту. Анри Этьенн, с другой стороны, осуж-
дал эту практику, считая, что француженки предпочитают менее пыш-
ные формы 19 .

Конструирование фемпнпнностп
Эпоха Возрождения была не только временем, когда женщины из пра-
вящих классов отличались от представительниц низших социальных
слоев пышным телом и первозданной белизной нижнего белья; это
был также период, когда для женщин стало более важным «отличать-
ся» от мужчин одеждой, внешностью и поведением. Революция в одеж-
де конца Средних веков заключалась в четкой дифференциации муж-
ского и женского платья. Одежда мужчин стала более короткой, обна-
жив их ноги; изобрели гульфик, который в XVI- XVIII вв. постоянно
увеличивался в размерах и украшался лентами. Напротив, женщины
стремились к большей целомудренности в одежде. Их длинные и про-
сторные платья подчеркивали тонкую талию, стянутую корсетом, и, ес-
ли позволяли более свободные нравы, даже открывали белоснежную
грудь, соответствующим образом напудренную и нарумяненную. Каж-
дое движение, каждый жест должны были отражать утонченность
и хрупкость, которых теперь ожидали от женщин в противовес мощ-
ной жизненной энергии мужчин. Бальдассаре Кастильоне в своей кни-
ге О придворном (Сог1е§гапо; 1528) пишет: «Я считаю, что женщине не
пристало никоим образом походить на мужчину в своих привычках,
манерах, словах, жестах и поведении. Так же, как мужчине необходи-
мо проявлять некую сильную и здоровую мужественность, так и жен-
щине следует обладать нежной и хрупкой чувственностью с оттенком
женственной мягкости в каждом ее движении»20.
Начиная с XV в., трактаты о семье, книги по этикету и даже меди-
цинская литература стали подчеркивать хрупкость женского пола. От-
сюда следовала обязанность мужчины защищать женщин по причине
их природной слабости, управляя ими ласковой, но твердой рукой21.
Ушли в прошлое куртуазные модели тендерных отношений, согласно
которым рыцарь подчинялся своей госпоже и служил ей как своей по-
велительнице. Эпоха Возрождения принесла с собой желание четко
определить социальные границы и устойчивые иерархии (включая тен-
дерные), которые стали особенно важными в условиях, когда реалии
экономической и политической жизни способствовали смешению клас-
совых различий и созданию новых элит, бросавших вызов старым 22 .
Законы против роскоши также отражали постоянный интерес
к проблемам социального статуса, тендерной идентичности и одежды.
Смешанная одежда, например, подвергалась всеобщему осуждению —
факт, который не мешал женщинам постоянно заимствовать аксессуа-
ры мужского гардероба к великому ужасу их современников23. Законо-
дательство также нападало на «безумные траты» легкомысленных
женщин и называло их причиной всех зол, начиная от разрушения на-
циональной экономики и кончая демографическим кризисом и го-
мосексуальными связями их мужей. Различия как в одежде, так и в по-
ведении стали еще отчетливее в ХУ1-ХУП вв., тогда как XVIII в. ока-
зался свидетелем значительного смешения традиционных категорий
класса и тендера. Мужчины аристократы демонстрировали высшую
степень «чувствительности» через феминизацию одежды. Их кружева
и шелка в свою очередь отвергались более аскетичной и более «муже-
ственной» буржуазией, для которой утонченность и изящество не пред-
ставляли существенных критериев определения как социального, так
и морального достоинства.

Каноны п критерии женской красоты

Хотя клерикальная культура в течение раннего Нового времени была
склонна страшиться женских прелестей и той власти над мужчинами,
которую они давали слабому полу24, ренессансный неоплатонизм осо-
бым способом реабилитировал красоту, провозгласив ее внешним и ви-
димым знаком внутренней и невидимой добродетели. Красота больше
не считалась опасной, она превратилась скорее в необходимый атрибут
нравственности и высокого социального статуса. Стало обязательным
быть красивым, ибо некрасивость ассоциировалась не только с низким
социальным положением, но также с порочностью. Разве сифилитиче-
ские язвы не делают проституток отвратительными, а кожные болезни
и чесотка опустившихся бедняков безобразными? Внешняя оболочка
тела стала зеркалом, которое делало внутреннюю сущность видимой
для всех.
Женская красота не только превозносилась как гарантия мораль-
ной чистоты и источник вдохновения для тех, кто обладал привилеги-
ей созерцать прелестный лик; нормы её оказались "утвержденными",
благодаря огромному числу любовных поэм, руководств по этикету
и сборников косметических рецептов. Красота определялась исходя из
некоей модели, и женщины тратили немало усилий и средств, чтобы
привести свою внешность в соответствие со стандартами, о стававши-
мися фактически неизменными в течение всего раннего Нового време-
ни. В Италии, Франции, Испании, Германии и Англии эстетические ос-
новы были одни и те же: белая кожа, белокурые волосы, красные губы
и щеки, черные брови. Шея и кисти рук должны быть длинными и тон-
кими, ступня — маленькой, талия — гибкой, грудь — твердой, круглой
и белой с розовыми сосками. Идеальный цвет глаз мог варьироваться
(французы любили зеленый, итальянцы предпочитали черный или ка-
рий), и порой допускались черные волосы, но в целом этот канон пре-
красной женской внешности сохранялся по сути нетронутым в течение
трех столетий.
Устная и литературная традиция приписывала женщинам ряд «пре-
лестей», чье число в XVI в. возросло с трех до тридцати. Их перечень
в Женских обычаях [Е1 Со$1ите Ле 1а Аоппе\ 1536) М о р п о р г о б ы л е щ е
больше. Его идеальная женщина имела не менее тридцати трех совер-
шенств:
• три длинных: волосы, кисти рук и ноги;
• три миниатюрных: зубы, уши и груди;
• три широких: лоб, грудная клетка и бедра;
• три узких: талия, колени и «то место, куда природа поместила все,
что есть самого сладкого»;
• три больших («но очень пропорциональных»): рост, руки и ляжки;
• три тонких: брови, пальцы, губы;
• три круглых: шея, руки и ...;
• три маленьких: рот, подбородок и ступни;
• три белых: зубы, шея и кисти рук;
• три красных: щеки, губы и соски;
• три черных: брови, глаза и «то, что сами знаете» 25 .
В течение XVI в. также получил распространение поэтический
жанр, известный как блазон (Ыазоп) — поэма в честь дамских прелес-
тей: или какой-нибудь одной, или всех сразу. В собрании таких поэм,
опубликованных Клеманом Маро в 1543 г., за знаменитым Блазонож
о соске (В1а$оп Ли ЬёНп) следуют стихотворения о подбородке, ресницах,
шее, щечке, языке, носе, зубах, ягодице, голосе, ступне, волосах, колене,
глазах, кисти руки, лоне, губах, ляжке, руке, сердце, ушке и т. д. Нет
нужды говорить, что некоторые из этих поэм были относительно без-
нравственными и фривольными, и многие издания блазонов иллюстри-
ровались непристойными гравюрами, изображающими разные части
тела, воспеваемыми поэтом. Трудно даже представить, чтобы эти от-
личавшиеся грубым реализмом иллюстрации могли рассматриваться
как стимуляторы эротического воображения 26 .
К 1550-м гг. тяга к шаблонным описаниям женской красоты получи-
ла широкое распространение. Поэмы в честь отдельных женщин изо-
бражали их в терминах установившейся эстетической нормы, и сами
женщины использовали косметику, корсеты и высокие каблуки, чтобы
соответствовать действующему канону. Недостатки тщательно исправ-
лялись или скрывались, когда это было возможно, и как говорит Ис-
т и н н ы й м у д р е ц в Эписине, или Молчаливой женщине (.Еркоепе, от Тке
8йеп1 \Уотащ 1609 г.) Бена Джонсона: «...умная женщина, если она зна-
ет за собой лишь малейший недостаток, должна любым способом мас-
кировать его: тогда он будет ей к лицу. Если она небольшого роста,
пусть она побольше сидит, чтобы, когда она встанет, все думали, что
она сидит. Если у нее некрасивые ноги, пусть она носит длинное платье
и тесную обувь. Если у нее жирные руки и выцветшие ногти, пусть она
ничего не режет за столом и надевает перчатки. Если у нее плохо пах-
нет изо рта, пусть она никогда не разговаривает на пустой желудок,
а беседуя, всегда стоит на некотором отдалении. Если у нее желтые
и испорченные зубы, пусть она старается не смеяться, особенно если
у нее привычка при смехе широко открывать рот»27.

Косметическое искусство
Как же женщины достигали требуемого от них совершенства? С изо-
бретением книгопечатания в середине XV в. сборники «секретов» и ре-
цептов духов и косметики (некоторые из них уже циркулировали в ру-
кописях в период Средних веков) начали распространяться по всей Ев-
ропе, питая и обогащая устную традицию, передававшуюся от матери
к дочери, от отца-аптекаря к сыну. Составленные в большинстве случа-
ев мужчинами, чьи эстетические критерии настойчиво навязывались
их читательницам, такие сборники редко ограничивались перечисле-
нием секретов красоты. Их содержание отличалось эклектичностью;
в одной книге нередко можно было обнаружить медицинскую инфор-
мацию, кулинарные рецепты, домашнюю магию, астрологические таб-
лицы и разные другие науки (например, физиогномию)28. Кто читал
их? Женщины (и мужчины) определенного социального положения,
конечно, достаточно образованные, чтобы уметь читать. Однако не все
они обязательно принадлежали к правящему классу. Краткий трак-
тат о способах перегонки воды (БЫШаИоп Лез еаих; 1578) Ж а н а Л ь е б о , на-
пример, адресован добропорядочной домохозяйке, которой «не следу-
ет чрезмерно увлекаться косметикой», а, наоборот, посвящать себя за-
ботам о своем доме. «Тем не менее, — пишет Льебо, — мне бы хотелось,
чтобы она знала, как очищать воду и изготовлять косметические сред-
ства, не для того, чтобы использовать их самой, но, скорее, чтобы из-
влекать выгоду — продавая их знатным дамам и господам, а также дру-
гим людям, которым нравится себя раскрашивать»29.
 П р и н и м а я во внимание постоянное осуждение н а к р а ш е н н ы х жен-
щин, звучавшее с к а ф е д р и со страниц п а м ф л е т о в в течение всего ран- си
со
него Нового времени, м о ж н о подумать, ч т о д о м о х о з я й к и пользовались го
косметикой ч а щ е , ч е м о д о б р и л б ы Ж а н Л ь е б о . Если в среде э л и т ы кос- П).
м е т и к а б ы л а с а м ы м в а ж н ы м аксессуаром, т о в и н ы х слоях н и ж н е е бе- §
лье, пудра, духи, к р а с к и и к р е м ы считались п р и з н а к о м суетности, со
средством в о з б у ж д е н и я плотского влечения 3 0 .
Т е м не менее ж е н щ и н ы из всех классов общества упорно продол- §
ж а л и «улучшать» свою внешность с п о м о щ ь ю к о с м е т и ч е с к и х составов,
п р и ч е м н е к о т о р ы е о к а з ы в а л и б о л ь ш е вреда, ч е м пользы. В Книгах о се-
мье (ЫЬп ЛеИа / а т щ И а ; 1437) Л е о н а Б а т г и с т а А л ь б е р т а м о л о д о й суп- п>
руг пытается отговорить свою ж е н у от использования косметики, опи- <п
сывая п л а ч е в н ы й э ф ф е к т о т ее применения одной и з и х соседок: ^
сг
«...женщина, у к о т о р о й осталось всего несколько зубов во рту, д а и т е и
о
п о р а ж е н ы порчей. Ее глаза п р о в а л и л и с ь и всегда воспалены, а л и ц о п
стало у в я д ш и м и мертвенно-бледным, все ее т е л о в ы г л я д и т р а з л о ж и в - ^
ш и м с я и в ы з ы в а е т отвращение. Ее седые волосы — единственное, н а о
ч т о м о ж н о смотреть без чувства брезгливости» 3 1 . О н п р о д о л ж а е т , ч т о ф
этой и з м о ж д е н н о й старухе н а с а м о м д е л е м е н ь ш е т р и д ц а т и двух лет. ^
Трактат о способах необычного рисования, резьбы и строительства (Тгас1е ^
Соп1атп§ 1ке Аг1е$ о/ Сипош РагпИще, Сатще & ВшШщ\ X V I в.) посвя- 5
щ а е т ц е л ы й р а з д е л происхождению некоторых косметических средств, —,
б ы в ш и х т о г д а в повседневном использовании, поскольку ж е н щ и н ы , по 2
о б щ е м у мнению, не знали, и з чего эти средства состоят и к а к о й в р е д о
они приносят т е м , к т о и х употребляет. Э т о т р а з д е л начинается жут-
к и м описанием последствий п р и м е н е н и я сублимата ртути, к о т о р ы й ,
в о з м о ж н о , б ы л отчасти виновен в б ы с т р о м увядании юности и красо-
т ы , которое о п л а к и в а л и д а м ы д в о р а к о р о л е в ы Е л и з а в е т ы I:

«Сублимат называют смертельной лихорадкой из-за его болезнетворной

и ядовитой природы. Это вещество состоит из соли, ртути и купороса, дис-
тиллированных в стеклянном сосуде. Хирурги называют это разъедающим
составом. Ибо если нанести его на кожу, он мгновенно прожигает ее
и омертвляет этот участок, причиняя мучительную боль пациенту. Вот по-
чему у женщин, которые мажут им свое лицо, всегда плохие зубы, которые
торчат из десен, как у испанского мула, неприятный запах изо рта, полуис-
сохшее лицо отвратительного цвета... Так что глупые женщины, мечтаю-
щие быть более красивыми, становятся безобразными, приближают ста-
рость прежде срока и побуждают своих мужей обращать взор на других
женщин, а не на своих жен, не считая разных других неприятностей» 32 .

П р е д у п р е ж д е н и я по поводу д о л г о в р е м е н н ы х негативных последст-

вий п р и м е н е н и я к о с м е т и к и не б ы л и единственным аргументом против
ее использования. Ж е н щ и н , у в л е к а в ш и х с я м а к и я ж е м , обвиняли так-

73
же в «искажении лика Божьего» (разве человек не сделан по образу
Господа?). В Трактате против окрашивания и подкрашивания мужчин
и женщин [А ТгеаИзе а§аш1 РагпИщ апА ТгпсШпп§ о/ Меп апй \Уотещ
1616 г.) Томас Тьюк удивлялся, как дамы могли молиться Богу «с ли-
цом, которое он не признает. Как могут они просить у Него прощения,
когда их грех прилеплен к их лицам?»33 За многими критическими на-
падками на грим скрывался также страх мужчин быть обманутыми.
Не скрывала ли юная красота, которой они жаждали, искусно замаски-
рованную старую каргу или тело, пораженное болезнью? Помимо того,
тех, кто применял косметику, часто подозревали в причастности к ма-
гическим искусствам, ибо многие рецепты содержали заклинания, ко-
торые следовало произносить при их приготовлении, и предусматри-
вали использование таких ингредиентов, как земляные черви, крапи-
ва и кровь34.
Несмотря на беспрестанные предупреждения, мужские обвинения
в адюльтере и обмане и постоянные случаи вредного влияния космети-
ки, женщины упорно продолжали «улучшать» свою внешность с помо-
щью пудры, кремов и красок. Есть свидетельства, что в Италии XVI в.
все городские женщины пользовались косметикой, «даже посудомой-
ки». Еще одно указание на широкое социальное распространение кос-
метических средств дают сборники косметических рецептов, фикси-
рующие стоимость некоторых препаратов. Опыты (Е$реггтеп1г\ 1490-
1509) Екатерины Сфорца, например, содержат разные рецепты кре-
мов для отбеливания лица и румян для щек и предлагают для тех, ко-
му они доступны, такие ингредиенты, как жемчуг, серебро и драгоцен-
ные камни. Более дешевые компоненты предназначались для менее
состоятельных35.
Большинство сочинений о косметических средствах и женской кра-
соте сосредотачивали свое внимание на волосах, лице, шее, груди
и кистях рук — всех тех частях тела, которые открыты взгляду. Рецеп-
ты, заполнявшие страницы этих сочинений, выполняли две функции:
или исправить существующие недостатки, или улучшить природу. На-
пример, предпочтение отдавалось белокурым, тонким, волнистым и
длинным волосам; поэтому итальянки проводили долгие часы, обес-
цвечивая свои волосы на солнце (белоснежный цвет их лиц сохранялся
благодаря солане (зо1апа) — широкополой шляпе от солнца без тульи).
Иным средством было промывание их соком лимона или ревеня, ис-
пользовались и иные, более сложные составы, приготовленные из серы
или шафрана. Известная как «искусство золочения» (ах1е Ыопс1姧1ап1е),
новая мода распространилась столь широко, что часто слышались та-
кие восклицания современников: «На всем полуострове нельзя найти
ни одной брюнетки!»36
 В северных странах, где естественные белокурые волосы встреча- ^
01
лнсь чаще, волосы цвета воронова крыла могли восприниматься как
некая социальная помеха, уязвляющая их носительницу. Говорили, гм
например, что Годелива Брюггская чувствовала столь большое уни- ^
жение из-за своих черных волос, что смирение и печаль, с которыми о
она переносила этот недостаток, оказались первым шагом на ее пути со
к СВЯТОСТИг437 П>
После того как волосы обесцвечивали, их переднюю линию тща- §
тельно удаляли — например, при помощи эпиляции кремом, чтобы
сделать лоб высоким и выпуклым, как того требовала мода, начиная
п
с XVI в. Брови тоже выщипывали, иногда полностью, а иногда оставля- п>
ли только две тонкие дуги. Эти дуги затем чернили, чтобы они контра- ^
стировали со светлыми волосами и служили обрамлением для глаз.
При этом ресницы считались неэстетичными, и их либо оставляли не-
накрашенными, либо полностью выщипывали, как можно увидеть на
многих ренессансных портретах женщин от Нидерландов до Италии ^
(тушь для ресниц и бровей не использовалась до XVIII в.). §
Лицу, шее, груди и кистям рук положено было быть молочно-белы- ^
ми и оттеняться розовым в важнейших местах. Белый цвет ассоцииро-
вался с чистотой, целомудрием и женственностью. Это был цвет «жен- VII

ского» небесного тела, луны, отличающийся от более раздражающего $

о
цвета «маскулинного» солнца. Белое лицо являлось также привилеги-
ей праздной горожанки в противоположность загорелой коже кресть- з
янки. о
Ренессансные полотна постоянно изображали мужчин с более тем-
ным и более «мужественным» лицом, поскольку те проводили вне до-
ма больше времени, чем женщины, запертые в своих жилищах. Белый
цвет считался более тонким, более женственным, более красивым.
Темный — более сильным, более мужественным, более мрачным. Вот
почему сборники косметических рецептов содержали не только «сек-
реты», как сделать женские волосы красивыми, но также информацию
для мужчин, как красить бороды в черный цвет.
Лицо цвета слоновой кости, столь ценимое женщинами, не было,
однако, чисто белым. Щеки, уши, подбородок, соски (если их показы-
вали) и кончики пальцев затушевывали красным, чтобы создать впе-
чатление здоровья и привлечь взор. Порой, тем не менее, слои краски,
столь искусно наложенные, превращались в настоящую маску, чья тол-
щина мешала женщинам улыбаться, разговаривать или смеяться.
Бальдассаре Кастильоне, Пьетро Аретино и Эней Сильвий Пикколо-
мини — все критикуют косметику за то, что она делает женщин непо-
движными; они казались «деревянными истуканами» и «не могли по-
вернуть голову, не повернув всего тела» 38 .

75
Конец ухищрениям
Женщина считала своей общественной и моральной обязанностью вы-
глядеть красивой. Помимо той роли, которую косметические средства
играли в усилиях по реализации этой цели, их использование являлось
непременным показателем социального ранга. Макияж представлял
собой «одежду» по отношению к видимым частям тела и выделял его
носительницу в той же степени, в какой богатые ткани, тонкое белье
и дорогие украшения свидетельствовали о ее имущественном и соци-
альном положении. Косметика была основным аксессуаром, без кото-
рого элегантная дама не чувствовала себя полностью одетой.
В XVIII в. сложный процесс созидания модной внешности породил
новое социальное явление — туалет ((ойеНе), полуинтимную церемо-
нию, в ходе которой женщина кокетливо демонстрировала несколь-
ким избранным поклонникам в быстрой череде все свои прелести, од-
новременно позволяя своему парикмахеру, портнихе и служанкам хло-
потать вокруг нее.
Демонстрация выдумки, изобретательности и сознательное модели-
рование публичного «я», призванного соблазнять, были столь же зна-
чимыми целями туалета, как и достижение подлинного совершенства
ее внешности. Туалет — церемония, вдохновленная как кабинетом пре-
циозниц (1е саЫпе1 с1ез ргёаеизез), так и ритуалом одевания короля
(1е 1еуег (1и пн) — делал из каждой женщины королеву.
Такие ухищрения не могли существовать вечно. После трех столе-
тий неослабевающей критики со стороны деятелей церкви, моралистов
и врачей обильное использование косметики периода раннего Нового
времени в конечном итоге сошло на нет. Причины тому — рост влияния
буржуазии, которая осуждала косметический камуфляж и считала его
позорным атрибутом аристократии, ностальгия элиты по пастушеской
простоте и, что, возможно, самое важное, распространение вакцина-
ции против оспы, следы которой обезображивали многие лица.
Впервые с позднего Средневековья «естественный вид» вновь во-
шел в моду. Свежесть, не ассоциировавшаяся больше с пуританской
аскетичностью или с монашеским самоуничижением, достигавшаяся
исключительно водой и мылом, стала рассматриваться при Людовике
XVI, практически, как вершина (зшптшп) женской красоты.
Восемнадцатый век завершился утверждением новой женской эс-
тетики, предромантической модой на грациозность и простоту. В мо-
ду вошли бледное лицо с большими глазами, гибкая, томная фигура.
Считалось, что такие лицо и фигура передают тонкость чувств; это за-
дало тон эпохе начала XIX в. и романтической концепции женствен-
ности39.
Сексуальность
Если гигиеническая и косметическая практика раннего Нового време-
ни мотивировалась разнообразными представлениями и проблемами
от обостренного интереса к здоровью до социальных требований,
предъявляемых к внешности, то, возможно, самой универсальной це-
лью, во имя которой эта практика использовалась, была служба Эро-
су. В Европе XVII в. немногие уцелевшие общественные бани еще вы-
полняли две главные функции, и тот, кто посещал их не из соображе-
ний здоровья, делал это, вероятнее всего, ради любовного свидания.
Подобным образом, женская косметика повсеместно порицалась за
свою сверхъестественную способность обольщать, которая, согласно
теологам и моралистам, влекла мужчин к их погибели в сладких му-
ках похоти. Неискоренимая, хотя и все более регламентируемая, сексу-
альная жизнь стала одним из «пугал» для светских и религиозных вла-
стей. Оправданный только в контексте брака, то есть исключительно
в своей функции воспроизводства, секс пытались поставить под кон-
троль и подавить, чтобы втиснуть нравы городского и сельского насе-
ления в строгие рамки, установленные церковью и государством.

Возрождение притворной стыдливости

Тогда как Средние века стали свидетелями создания сексуальной эти-
ки, основанной на отказе от удовольствия и на обязанности иметь
потомство40, с XVI в. была развернута последовательная кампания про-
тив любых форм наготы и внебрачной половой связи. Между 1500 и
1700 гг. новое отношение к телу и новые модели поведения вызвали ак-
тивное поощрение целомудренности и скромности во всех сферах по-
вседневной жизни. Публичные дома закрывали. Тех, кто посещал ку-
пальни, обязали оставаться в рубашке, а ночная сорочка сменила в каче-
стве санкционированной одежды для сна костюм Адама. Нижняя полови-
на тела стала особым миром, запретной территорией, которую жеман-
ницы XVII в. вообще отказывались именовать. Под двойным влиянием
протестантской Реформации и католической Контрреформации худож-
ники проиграли некогда с таким трудом выигранную битву за право изо-
бражать человеческое тело. Обнаженная плоть вновь была скрыта под
множеством ненужных драпировок, листьев и неуместных кустов 41 . На-
гота была объявлена вульгарной. Одни лишь подмастерья оскорбляли
ею взоры публики, когда резвились в реке в жаркие летние дни — и да-
же в таком случае они могли иметь неприятности. Пример тому — во-
семь юношей во Франкфурте в 1541 г., которых приговорили за такое
купание к месячному тюремному заключению на хлебе и воде 42 .
 В ХУЛ и XVIII вв. рафинированные парижские дамы падали в об-
морок при виде обнаженных мужчин на берегах Сены, и даже при сво-
их редких купаниях дома они старались сделать воду мутной с помо-
щью молока или горсти отрубей, чтобы уберечь свою наготу от глаз
служанок. Скромность стала признаком социального и морального от-
личия, особенно почитаемой средними слоями общества, которые осу-
ж д а л и как грубую физиологичность низших классов, так и беззабот-
ную фривольность аристократии.
Первыми жертвами этой новой волны в сфере общественных нра-
вов оказались женщины. Испокон веков хулимые теологами-жено-
ненавистниками и сексуально разочарованными служителями культа
как дочери Евы, женщины изображались коварными искусительница-
ми, главной целью которых было соблазнять доверчивых мужчин и от-
давать их во власть Сатаны 43 . Медицина подтверждала этот всепогло-
щающий образ женской сексуальности, объявляя эротическую функ-
цию биологической потребностью женщин. Тем, чьи «голодные» чрева
вечно требовали наполнения и кто игнорировал «естественный» импе-
ратив воспроизводства, угрожали тяжелые психические расстройства.
Истерия — болезнь, чей источник якобы находился в матке, — счита-
лась причиной мании дьявольской одержимости и других ф о р м душев-
ных недугов 44 . Другим фактором, способствовавшим постановке знака
равенства между женщинами, сексом и грехом, было появление и бы-
строе распространение сифилиса в конце X V в. Хотя самые страшные
эпидемии ослабли к 1550-м гг., эта болезнь не исчезла, оставив неизгла-
димый след в сознании современников, воспринимавших ее как земное
наказание за грех похоти и прежде всего как результат частых посеще-
ний заведений с дурной репутацией.
Находившиеся в муниципальной собственности или разрешенные
публичные дома являлись общей чертой городов и городков поздне-
средневековой Европы. Проституцию поощряли и защищали не толь-
ко в целях удовлетворения потребностей растущего числа сексуально
созревших юношей, одиноких подмастерьев и мужчин, поздно всту-
пающих в брак. Поощрение ее было способом борьбы с мужским гомо-
сексуализмом, считавшимся одним из самых опасных социальных зол
того времени, причиной различных проявлений божественного гнева,
таких как чума, голод и война 45 .
В XVI в., однако, те ж е самые городские власти, которые поощряли
проституцию, закрывали официальные бордели. Проститутки, обви-
няемые в том, что они сеют разврат и болезни, провоцируют уличные
скандалы и другие ф о р м ы гражданских беспорядков, сбивают юно-
шей с пути истинного, способствуют супружеской измене и разрушают
семейное счастье, стали одной из категорий преступников (наряду
с бродягами и ведьмами), которых светские и религиозные власти
стремились искоренить46.
Унификация законодательства и расширение его полномочий, свой-
ственные эпохе Возрождения, коснулись не только уголовного права,
но также и сферы нравов. Для светских правоведов тело было подвер-
жено «преступлению» в той же мере, как для теологов — греху. Были
введены новые наказания за новые виды прегрешений, а старые пре-
ступления, если они совершались против новых «врагов», стали квали-
фицироваться как незначительные. Так, Фердинанд I Австрийский из-
дал в 1560 г. серию декретов против нравственных проступков, венцом
которых явилось создание Комиссии по целомудрию (КеизсЬЬе^сот-
гтззюп), а всего лишь за пять лет до этого во Франции изнасилование
проститутки было объявлено столь незначительным преступлением,
что оно больше не подлежало наказанию. В эту же эпоху католические
и протестантские церковные круги настроили общество против «цариц
ночи»: лютеранские проповедники добились закрытия публичных до-
мов в Ульме в 1537 г., в Регенсбурге в 1553 г. и в Нюрнберге в 1562 г.
Последовал неизбежный рост числа арестов и процессов в граждан-
ских судах, связанных с сексуальными преступлениями. В Жене-
ве в 1562 г. не менее 20% рассматривавшихся уголовных дел касалось
незаконных сексуальных отношений47. В XVII в. и в начале XVIII в.
контроль за нравами продолжал осуществляться с тем же рвением.
С 1694 по 1717 г. муниципальный суд Арраса рассмотрел 232 дела, из
которых не менее 100 было связано с сексуальными преступлениями
(92 два касались проституции, 3 — изнасилования, 4 — внебрачного со-
жительства и 1 — многоженства)48.
До середины XVIII в. и церковь, и государство ревниво утверждали
свои права на тело и его сексуальность, осуждая эротизм в пользу су-
пружеского и наталистского* понимания сексуальных контактов, кото-
рые рассматривалась до некоторой степени как вынужденное средство
для достижения необходимой цели.

Дозволенная сенсуальность
С точки зрения как религиозных, так и светских властей существовали
два основных типа сексуального поведения — один приемлемый, а дру-
гой предосудительный. Первый из них предполагал брак и служил вос-
производству потомства. Второй управлялся любовной страстью и чув-
ственным удовольствием, его плоды были безобразными или незакон-

* Натализм - направление в науке и общественной мысли, ориентирующее

и обосновывающее необходимость увеличения рождаемости. — Примеч. ред.
ными, а его логика — логикой бесплодия. Осуждавшаяся вне пределов
семьи чувственная страсть тем более порицалась в рамках брака, где
она угрожала не только идее контролируемости и договорности в лю-
бовных отношениях между супругами и здоровью детей, если они бы-
ли зачаты в пылу любовного излишества, — она угрожала также спо-
собности супружеской пары любить Бога, поскольку была осквернена
очевидно земной, нежели духовной любовью.
Ухаживание и добрачный секс. Несмотря на нормативные предписа-
ния теологов, врачей и гражданских властей, молодежь не всегда до-
жидалась брака, чтобы вступить в сексуальные отношения. Поскольку
мужчины и женщины в раннее Новое время заключали брак во все бо-
лее позднем возрасте (в среднем от двадцати пяти до двадцати восьми
лет), оказывалось, что они находились в состоянии половой зрелости
уже добрый десяток лет до того, как получали законную возможность
заниматься сексом49. Историки расходятся по вопросу о масштабах
сексуальной активности в тот период: была ли Европа накрыта волной
целомудренности или эротические потребности находили другие спо-
собы реализации? Закрытие подавляющего числа публичных домов
и рекордно низкий процент рождаемости незаконных детей с XVI в. до
середины XVIII в. привели некоторых исследователей к мысли о том,
что именно в это время получила популярность идея массового воспи-
тания в закрытых учебных заведениях монастырского типа. По всей
видимости, следствием ее и стала широкая популярность сексуального
воздержания 50 . Другие ученые утверждали, что в сексуальном поведе-
нии произошли важные изменения — от увеличения случаев мастур-
бации до распространения примитивной контрацепции51. Все истори-
ки, однако, согласны в том, что существовала одна, хорошо документи-
рованная сексуальная практика. В ситуации, контролируемой тем или
иным способом, юноши и девушки из низших социальных слоев могли
позволить себе некоторые сексуальные контакты, так же как и «про-
верку» своего возможного партнера по браку, не подвергаясь мораль-
ному порицанию.
Известные как «бандлинг» («связывание в узел») в Англии и «маре-
шинаж» («огородничество»), «альбержеман» («собирание абрикосов»)
или «креантай» во Франции, разные формы санкционированного роди-
телями добрачного флирта, сексуального экспериментирования и да-
же сожительства практиковались по всей Европе. Бандлинг обычно
подразумевал ухаживание за девушкой ночью, в отдельной комнате
родительского дома, в кровати, в темноте, причем девушка и юноша
наполовину обнажались. Хотя во время бандлинга девушка проводила
ночь с юношей, милуясь и целуясь, такое свидание редко приводило
к беременности. В Вандее во Франции марешинаж был вообще коллек-
тивным действом, когда пары возлюбленных находились в общей ком-
нате или даже в общей кровати, где они могли контролировать того,
кто чрезмерно увлекался. В Савойе юноша давал клятву сохранять
девственность девушки перед тем, как ложиться с ней в постель.
В Шотландии девичьи бедра символически связывали52. Практика
бандлинга способствовала бракам, основанным на любви и сексуаль-
ном влечении. Она давала возможность обоим партнерам достаточно
глубоко узнать мысли и характер друг друга, а также получить сексу-
альное удовлетворение в десятилетие между достижением зрелости
и вступлением в брак, не подвергаясь риску нежеланной беременности
или неудачного супружества.
Распространение добрачной сексуальной практики в конце XVII в.
и в XVIII в. было связано с большей экономической независимостью
молодых людей и растущей потребностью создавать брак на осно-
ве сердечной привязанности. Поскольку стало легче зарабатывать на
жизнь, родительский контроль ослаб, девушки меньше заботились
о сохранении своей девственности, и значительное число случаев до-
брачной беременности шло рука об руку с распространением более ли-
беральных сексуальных нравов53.
В обществе, где отсутствуют эффективные средства контроля за
рождаемостью, самым верным индикатором добрачных сексуальных
контактов является число детей, рождающихся менее чем за восемь
с половиной месяцев с момента брака. Поскольку возможности зача-
тия через единичный половой акт у здоровой пары колеблются между
2 и 8%, беременность, приводившая к браку, наиболее вероятно была
следствием нескольких недель или даже нескольких месяцев сексуаль-
ных контактов без предохранения. Однако не все случаи добрачной
беременности увенчивались браком с отцом ребенка. Хотя некоторые
помолвленные пары сожительствовали до заключения супружеского
союза, а другие, чьи семьи противились браку, использовали беремен-
ность, чтобы добиться родительского согласия, девушек из низших
классов, бывших любовницами богачей, и работниц, соблазненных
своими хозяевами, часто выдавали за бедняков, которые были более
чем счастливы получить приданое, выделенное для этой цели. Какими
бы ни были причины добрачной беременности, записи о крещении
в Англии показывают, что в 1550-1749 гг. доля детей, зачатых до бра-
ка, составляла приблизительно 20%, а во второй половине XVIII в. она
взлетела до 40 %54. И протестантские, и католические власти относи-
лись к такому легкомысленному поведению с нетерпимостью. В XVI в.,
и особенно после Тридентского собора (1563 г.), Римская церковь нача-
ла вести систематическую борьбу против любых форм добрачных сек-
суальных отношений. Епископские постановления свидетельствуют об
успехах этой борьбы во Франции. Молодые люди в Савойе утратили
свое право на альбержеман в 1609 г. В пиренейских районах Байонна
и Але сексуальные контакты в период обручения (ЁапсаШез) остава-
лись обычной практикой до 1640 г., когда они неожиданно стали осно-
ванием для отлучения от церкви. В Шампани встречи юноши и девуш-
ки в «экренях» (езсга1§пез) влекли за собой такое же наказание с 1680 г.
Аналогично, ночные встречи любовников были запрещены в протес-
тантском графстве Монбельяр гражданским правителем герцогом Вюр-
тембергским в 1772 г.55
Несмотря на многочисленные и постоянно повторявшиеся попытки
уничтожить добрачный секс и сожительство, сельские районы долго
сопротивлялись «санкционированной» модели брака, согласно которой
его устройство было делом родителей. Даже в XIX в. во Франции ан-
тропологи в изобилии находили свидетельства добрачных ритуалов
ухаживания, некоторые из них просуществовали до начала XX в.56 Тем
не менее в городах, где размеры состояния имели большее значение,
роль родителей при выборе брачного партнера стала абсолютной.
В Европе ХУ1-ХУ11 вв. появилась масса указов против брака без роди-
тельского согласия, которые все больше лишали молодых людей право
выбрать себе супруга/супругу, даже если они предварительно дали дру-
гу клятву, обменялись кольцами или имели сексуальную связь. Патер-
налистская модель брака, особенно действенная в городских районах,
где брачная стратегия играла ключевую роль в социальных, экономи-
ческих и политических устремлениях членов средних и высших слоев
общества, оставалась незыблемой до XVIII в., когда «англомания»
оформила постепенное продвижение к новому, сентименталистскому
видению супружеских отношений в высших классах.
Аристократическая Англия оказалась на один шаг впереди осталь-
ной Европы и в развитии новой идеологии семьи. В ее рамках более
тесные, сердечные и равноправные отношения между мужем и женой,
родителями и детьми заменили патриархальную иерархию, доминиро-
вавшую с позднего Средневековья57. Однако даже те, кто чрезвычайно
пылко защищал необходимость взаимной любви при выборе брачного
партнера, также твердо осуждали два других возможных мотива су-
пружества: желание получить материальную выгоду, в котором видели
источник несчастливых браков, и сексуальную, романтическую страсть,
порождавшую нереалистичные ожидания супружеского счастья.
Брачные отношения: деторождение против удовольствия. Существует
несколько черт сексуального поведения, очевидно характерных для
Европы раннего Нового времени. Первая — промежуток в среднем
в десять или более лет между зрелостью и браком. Этот интервал, ко-
торый был дольше для низших классов и короче для состоятельных,
продолжал увеличиваться в течение XVII и XVIII вв. Кроме того, зна-
чительное число лиц, вообще не вступавших в брак, колебалось при-
близительно от 10% в крестьянской среде и в среде городской бедноты
до 25% у элиты.
Вторая, уникальная, черта — наложение идеи романтической любви
на биологическую трактовку сексуального инстинкта. Родившись как
идеология любви вне рамок брака в поэзии трубадуров XII в., концеп-
ция романтической страсти получила значительное распространение
в ХУ1-ХУ11 вв. Благодаря книгопечатанию и росту грамотности, вдох-
новив поэтов, драматургов и романистов, она проникла в реальную
жизнь в середине XVIII в.
Третья, и последняя, черта — решающая роль христианской идеоло-
гии в узаконении сексуальной жизни и в сексуальной практике. Хотя
гуманисты и протестанты пытались заменить средневековый идеал
девственности идеалом святого супружеского союза, преобладающим
отношением к сексуальности оставались подозрительность и враждеб-
ность58. Медицинская литература, теологические трактаты и нравоучи-
тельные сочинения буквально соперничали, пропагандируя наталист-
ские видения сексуальной деятельности, поскольку ориентация на де-
торождение делала удовольствие дозволительным.
Религиозные власти рассматривали любой половой акт, совершен-
ный вне брака, как смертельный грех, так же как и любой половой
акт в рамках супружества, не служащий воспроизводству потомства.
Св. Иероним провозгласил, что муж, обнимающий свою жену слиш-
ком страстно, является «прелюбодеем», поскольку он любит ее только
ради своего удовольствия, как будто она его любовница. Это обличе-
ние страсти в браке, повторенное св. Фомой Аквинским и вслед за ним
авторами исповедальной литературы Х\Т-Х\П1 вв., сопровождалось
осуждением и влюбленной жены, и сладострастного мужа. Даже пози-
ции, которые пара принимала в момент полового акта, оказались объ-
ектом строгого контроля. Позиция ге1го («сзади») или тоге сатпо («на-
подобие собак») (не нужно смешивать с содомией) были объявлены
противной человеческой природе, поскольку были подобны совокупле-
нию животных. Позиция тиНег $ирег пиит, («женщина сверху мужчи-
ны») в равной степени считалась «неестественной», поскольку она ста-
вила женщину в активное, главенствующее положение, что противоре-
чило внушаемой ей пассивной и подчиненной роли в обществе. Любые
виды эротической акробатики вне санкционированной модели — жен-
щина внизу и мужчина сверху — вызывали подозрение, что их целью
было удовольствие, а не производство потомства. Та единственная по-
зиция, которая благоприятствовала проникновению мужского семени,
метафорически ассоциировалась с работой пахаря59.
 Медицинские тексты подкрепляют теологические установления
в отношении оптимальных условий как для укрощения страсти, так
и наиболее удобной позиции во время полового акта, грозя, что любое
отклонение от нормы может привести к уродству или умственной не-
полноценности потомства. И светские, и церковные власти указывали
также дни, в которые следовало избегать сексуального контакта. Для
благочестивых прихожан днями целомудрия являлись и дни поста,
и религиозные праздники — Рождество, Страстная пятница, Пасха, вос-
кресенья. Воздержание рекомендовалось и на период Великого поста,
хотя теологи раннего Нового времени уже не ожидали от верующих
полного воздержания. Вдобавок к ста двадцати — ста сорока дням ре-
лигиозного воздержания, в которые секс не приветствовался, а то и от-
крыто запрещался, парам настоятельно советовали избегать половых
сношений в жаркие летние месяцы и в периоды недомогания жены. Не
только близость во время месячных или в течение сорока дней «нечис-
тоты» после родов считалась потенциально опасной для здоровья му-
жа, но и сексуальные отношения в период беременности и кормления
рассматривались как угроза шансам ребенка на выживание. Растущая
забота о здоровье младенцев, процент смертности которых оставался
весьма высоким в первые два года их жизни, побуждала многих вра-
чей и религиозные власти запрещать половые контакты во время
кормления грудью. Хотя не все признавали, что частая беременность
истощает мать, тем не менее господствовало мнение о вредности моло-
ка беременной женщины; поэтому новорожденного сразу отлучали от
груди и раньше времени лишали того питания и защиты, которые, как
полагали, обеспечивает только «здоровое» грудное молоко 60 .
Без сомнения, многие женщины, изнуренные многочисленными бе-
ременностями и заботой о многочисленном потомстве, охотно пользо-
вались средневековым правом на отказ от супружеского долга (с1еЫ-
<шп соп]'и§а1е), тем более что когда семья достигала надлежащих раз-
меров, рекомендовалось соблюдать целомудрие в браке. Теологи XVI,
XVII и XVIII вв., однако, не столь легко разрешали одному брачному
партнеру пренебрегать сексуальными требованиями другого. Сексу-
альная жизнь супругов, более не рассматривавшаяся исключительно
с точки зрения воспроизводства или как второстепенное средство про-
тив прелюбодеяния, все чаще считалась законным лекарством для
удовлетворения естественного физического инстинкта, отказ от кото-
рого мог подтолкнуть разочарованного партнера к большему греху —
адюльтеру или мастурбации.
Преступление Онана (пораженного Богом за то, что он излил свое
семя на землю) стало очевидной идеей-фикс религиозных и медицин-
ских авторитетов раннего Нового времени. Исповедальные книги, на-
пример Наставления для исповедников диоцеза Шалон-сюр-Сон (1п$1гис-
Иоп$роиг 1е$ Соп/шеип Ли Бгосезе Де Ска1оп-зиг-8аопе. Ьуоп, 1682), много-
словно рассуждают на тему «слабости» («то11еззе) и призывают свя-
щенников опрашивать своих прихожан, особенно молодых неженатых
мужчин, но не вдаваясь при этом в детали, чтобы не заронить опасные
мысли в души невинных. Наряду с прерыванием соития (соНиз т1егтир-
(нз), гомосексуализмом и скотоложеством, мастурбация являлась од-
ним из четырех сексуальных грехов, попиравших задачу естественного
воспроизводства во имя «извращенных» удовольствий. Хотя эта прак-
тика «в одиночку» была слишком широко распространена, чтобы ка-
раться такими же наказаниями, что и содомия и скотоложество, она
вызывала значительное беспокойство, поскольку полагали, что дурные
привычки, приобретенные в юности, могли сохраниться в зрелом воз-
расте, либо оскверняя брачную постель, либо полностью разрушая
брак61. В начале XVIII в. светские власти развернули борьбу против то-
го, что тогда воспринималось как глубокая социальная болезнь. Вдох-
новленные такими сочинениями, как Онания, или Отвратительный
грех самополлюции, и все ее ужасные последствия для обоих полов, рассмот-
ренные ради духовного и медицинского наставления тех, кто уже повредил
себе этим гнусным занятием (Опата, ог 1ке кетой5 $т о/ 8е1/-Ро11иИоп,
апЛ а11 Ш /гщк1/и1 Сотедиепсез ш Ьо1к 8ехех сотЫегеА и>Ик 8рт1иа1 ап&
Ркуша1 Айьке 1о 1ко$е гюко каье а1геаЛу щиг'А 1кет$еЪе$ Ьу 1ки аЬоттаЫе
РгасИзе; 1710 г.) Бальтазара Беккера* или Онанизм, или Медицинская
диссертация о болезнях, производимых мастурбацией (Опапйте, ои Акш-
1аНоп ркущие хиг 1е$ та1а<Ие$ ртоЛшШ раг 1а таз1игЬаИоп; 1760 г.) С. Тис-
со**, врачи, педагоги и родители приняли участие в коллективной ре-
прессивной истерии, достигшей своего пика в XIX в. Однако более все-
го моралистов и теологов ХУ1-ХУП вв. мучило подозрение, что и мас-
турбация, и соНиз т1еггир4из практиковались супружескими парами,
которые желали сексуального удовлетворения, не заботясь о воспроиз-
водстве.

Историки семьи и сексуальной жизни расходятся в вопросе о мас-

штабах онанизма и соНиз т1еггир1из в раннее Новое время. Некоторые
из них связывают с Н И М И снижение числа случаев добрачного зачатия
и процента незаконных рождений до середины XVIII в.; другие выдви-
гают гипотезу о широком усвоении новых моральных ценностей62. Ка-
кими бы ни были до- или внебрачные модели поведения, вероятно,

* Бальтазар Беккер — голландский священник, врач и теолог конца XVII —

начала ХУШ в. — Примеч. пер.
" Самюэль (Симон)-Огюст-Андре-Давид Тиссо (1728-1797 гг.) — швейцарский
врач. — Примеч. пер.
страх перед опасностью деторождения и экономическими тяготами,
связанными с увеличением потомства, также побуждал многие супру-
жеские пары ограничивать размеры своих семей с помощью этих за-
претных средств. Конечно, практика сойиз т^еггирШз требует значи-
тельного контроля со стороны мужчины и представляет мало удоволь-
ствия женщине, которая часто остается сексуальной возбужденной, но
в итоге разочарованной. Но даже в случае половых отношений, на-
правленных на воспроизводство, мужское стремление к быстрому се-
мяизвержению также не давало многим партнершам удовлетворения.
Если добавить к этому стремлению приблизительно десятилетний опыт
рукоблудия и браки без любви, характерные и для аристократии, и для
буржуазии, шансы на удовлетворяющие обоих сексуальные отношения
в рамках супружества оказывались на деле ничтожными.
Единственной формой мастурбации, дозволявшейся как врачами,
так и католическими исповедниками, являлась стимуляция половых
органов женщины как при приготовлении к соитию (чтобы облегчить
проникновение), так и, если муж слишком быстро освободится от семе-
ни или прервет половой акт, ради достижения женщиной оргазма. Для
этого, считалось, нужно «открыть» матку и выпустить женское семя —
оно, согласно медицинским авторитетам XVII в., было столь же необ-
ходимо для зачатия, сколь и мужское 63 .
Хотя женское «право на оргазм» продолжало дебатироваться в ис-
поведальных книгах и в XVIII в., большинство теологов приняли меди-
цинскую теорию Галена в части, касающейся желательности получе-
ния удовлетворения женщиной: неужели Бог дал ей этот источник удо-
вольствия безо всякой цели? Помехой для этой логики был факт, что
женщины могли зачать пассивно и без удовольствия, даже если их
«спермы» не хватало. На помощь доктрине тут пришла медицина; она
провозгласила функцию женского семени вспомогательной по отноше-
нию к функции семени мужского. Считалось, правда, что если оно из-
вергалось в тот же момент, что и мужское, то рождалось более краси-
вое потомство64. Выйдя из исповедальных книг и медицинских тракта-
тов, наталистское оправдание женского удовольствия стало общим
местом в популярной семейной литературе, такой как Аристотелев ше-
девр [Агйойе'з МШег-ргесе. ЬопсЬп, 1690), этой компиляции советов по
поводу зачатия, беременности и воспитания детей, переиздававшейся
в разных формах около тридцати раз вплоть до XIX в. включительно.
Смешивая приземленный реализм народной культуры с самыми эле-
ментарными предписаниями медицинской науки и оптимистическим
натурализмом Просвещения, такие публикации свидетельствовали об
общем желании смягчить христианские запреты касательно супруже-
ской сексуальной жизни, равно как и о растущем признании физиче-
ской совместимости и удовольствия как основы успешных брачных
о т н о ш е н и иг65
^. со
си
Повторный брак и шаривари. Хотя брак заключали на всю жизнь, гм
его часто рассматривали скорее как временный союз, длившийся лишь ^
до смерти одного из партнеров. Немногие супруги достигали преклон- о
ного возраста, и молодые матери или отцы, оставшись с выводком ма- га
лых детей, достаточно быстро вступали в повторный брак. Во фран-
цузской деревне XVIII в., например, по меньшей мере половина браков
продолжалась не более пятнадцати лет, а около трети — не более н
десяти 66 . Женщины являлись группой повышенного риска. Причиной
как минимум 10% случаев женской смертности в период плодовитости й
от вступления в брак до менопаузы (то есть с двадцати пяти до сорока ^
лет) были послеродовые инфекции и другие осложнения. Чем моложе ^
была вдова/вдовец, тем выше оказывалась возможность повторного ^
п
супружества. В категории до тридцати лет второй брак заключало -
большинство мужчин и женщин. В категории до сорока мужчины на- ^
ходили нового брачного партнера легче, чем женщины. В Мелане, во §
Франции, в этом возрасте жену находил один вдовец из шести, а му- ^
ж а — только одна вдова из пятнадцати. В Крюлэ различия между муж-
чинами и женщинами в возрасте за сорок были еще более значитель-
ными: в новый брак вступал один мужчина из трех и лишь одна жен- 5
щина из тридцати пяти. В целом повторный брак заключался довольно
быстро после вдовства, но и здесь мужчины имели преимущество над з
женщинами. Оставшиеся одинокими, мужья обычно находили вторую о
(или третью, или четвертую) жену в течение восемнадцати месяцев по-
сле смерти прежней супруги, тогда как вдовам требовалось два года.
Каноническое право не требовало какой-либо особой отсрочки ка-
сательно нового брака, хотя приличным считался годичный траур.
С другой стороны, в некоторых странах обязывали вдов ждать двенад-
цать месяцев после смерти мужа, в противном случае им грозила утра-
та полагавшейся части мужнего наследства 67 .
Каждый четвертый или пятый брак в Европе раннего Нового време-
ни являлся повторным. Овдовев, мужчина, как правило, женился на
женщине моложе его покойной супруги; ее имущество и приданое час-
то оказывались очень нужным добавлением к семейному состоянию.
Напротив, женщина заключала второй брак с мужчиной старше ее по-
койного мужа или с мужчиной более низкого социального положения.
Несмотря на все невыгоды такого союза, в ряде случаев эти браки ре-
ально позволяли женщине сохранить определенную степень профес-
сиональной и финансовой автономии. Например, вдова ремесленника,
взявшая в мужья подмастерье своего супруга, часто продолжала тем
или иным образом контролировать мастерскую покойного.

87
 Хотя второй брак приносил овдовевшим несомненные материаль-
ные и душевные преимущества, он не всегда благосклонно принимался
церковными властями или местной общиной. Прежде всего, церковь
сталкивалась с проблемой повторного брака и воскрешения. Не ока-
жутся ли мужчины, женившиеся три или четыре раза, многоженцами
в момент Страшного суда? По этой причине клир в некоторых южно-
французских областях отказывался до начала XVII в. давать обычное
брачное благословение тем, кто повторно решался на супружество.
Группы местной молодежи также часто устраивали шумные процес-
сии, «шаривари», чтобы выразить протест против нового брака мужчи-
ны или женщины преклонных лет с более молодым или молодой (а до
того — неженатым/замужней ). Известные по всей Европе под различ-
ными именами — маттината («утренняя песнь») в Италии, «скиммингто-
ново шествие» или «грубая музыка» в Англии, шаривари («кошачий
концерт») во Франции — такие шумные процессии обычно сопутствова-
ли заключению брака, который в некоторый степени нарушал приня-
тые нормы. Причинами для подобных демонстраций могли стать «пло-
хое» поведение одного из будущих супругов (вдов часто обвиняли в до-
брачных сексуальных контактах и беременности), брак беременной
девушки, одетой в белое платье девственницы, исключение одного из
традиционных элементов брачной церемонии (например, танца), неуп-
лата ритуального «взноса» в денежной форме или вином и, наиболее
часто, значительная разница в возрасте или имущественном положе-
нии новых мужа и жены 68 .
Тогда как в нормативную функцию скиммингтонова шествия лишь
иногда входило порицание жен-прелюбодеек и мужей-подкаблучни-
ков, для шаривари главным объектом был брак, особенно повторный,
вдовца с девушкой, только что достигшей брачного возраста. Ученые
по-разному интерпретировали ту пародийную музыкальную какофо-
нию, которую группы молодежи или другие исполнители устраивали
«в честь» новых супругов (она продолжалась до тех пор, пока всту-
пившие в брак не оделяли пришедших некоторым количеством денег,
еды или вина — тем самым они получали право на спокойную брачную
ночь). Эта плата, долгое время рассматривавшаяся как вид компенса-
ции для группы неженатых мужчин, ибо более старший «крал» девуш-
ку из их фонда потенциальных невест, трактовался также как форма
выкупа покойному супругу/супруге, позволявший окончательно «упо-
коить» его/ее. Считалось, что шум, производимый шаривари, ублажал
дух умершей жены, тем самым освобождая вдовца от всякого подозре-
ния в двоеженстве и в этом, и ином мире. С другой стороны, грубая ка-
кофония народного ритуала как бы выражала идею социального бес-
порядка: соотнесенная с музыкой и танцами нормального брака, она
помогала включить этот не совсем «нормальный» союз в общую прак-
тику, выявив одновременно и показав различия между нормой и от-
клонением69.
С другой стороны, отказ одарить шумных музыкантов, скупая вы-
дача недостаточной суммы денег могли привести к нападению на дом
новых супругов и даже к тяжелым телесным повреждениям. Судебные
протоколы изобилуют свидетельствами о шаривари, перераставших
в заранее подготовленные схватки. В Модене в 1528 г. один вдовец от-
казался выдать положенное своему брату и остальным участникам
маттинаты. Возмущенные весельчаки подали жалобу местному маги-
страту, который согласился не вмешиваться в их действия. Тогда они
разрушили и разграбили дом жениха от крыши до подвала70. В Лионе
1668 г. Флори Налло протестовала против шаривари, организованного
соседом по случаю ее повторного брака, и отомстила ему, оскорбив
публично (назвала его рогоносцем). На следующую ночь сосед орга-
низовал второе шаривари, во время которого ее новый супруг был
смертельно ранен под предлогом, что он оскорбил «сотоварищей»
(сотра§попз), выдав им несколько мелких монет на покупку вина71.
Распространенное еще в XIV в. и в деревне, и в городе, шаривари
в XVI в. все более становилось объектом контроля со стороны как
гражданских, так и религиозных властей. Городские магистраты с по-
дозрением смотрели на любые формы народного правосудия, а про-
тестантские и католические вожди считали грубую музыку вызовом
узаконению ими вторых браков. Хотя шаривари оказывались под рас-
тущим давлением, им было суждено дожить до XX в. Они были народ-
ным, коллективным ритуализированным средством контроля брака —
тем, что укрепляло существующие модели поведения, допускало и
(в конечном итоге) признавало неизбежные вариации относительно со-
циальной нормы.

Недозволенная сенсуальность
Вне брака не существовало никакой узаконенной сексуальной жизни.
Постоянно возраставшие в числе сексуальные преступления квалифи-
цировались по шкале нарушений трех основных принципов, опреде-
лявших дозволенные физические отношения, а именно: обязанность
производить потомство, соответствие законам природы и священное
понимание брака. К нарушению «первой ступени» относилась простая
внебрачная связь между двумя индивидами, не дававшими обет цело-
мудрия. Такое преступление осуждалось более или менее строго в за-
висимости от возраста или социального положения обоих партнеров.
Изнасилование девственницы, например, как правило, трактовалось
как более тяжелый проступок, чем изнасилование вдовы. Подобным
образом, угроза насилия со стороны мужчины или обещание жениться
представляли собой смягчающее обстоятельство в пользу женщины.
Сексуальным грехом «второй ступени» было прелюбодеяние. Простой
адюльтер предполагал участие только одного лица, состоявшего в бра-
ке, двойной — двух лиц. Инцест также считался формой прелюбодея-
ния, как и совращение монахини, «Христовой невесты».
Третья и наихудшая категория сексуального нарушения включала
преступления «против природы», которые превосходили два первых
типа в той степени, в какой они препятствовали воспроизводству. Мас-
турбация, гомосексуализм и скотоложество тревожили умы церковни-
ков, гражданских магистратов и врачей в течение всего раннего Ново-
го времени. Индивидуальный онанизм стал кошмаром для XVIII-
XIX вв., хотя супружеский онанизм также осуждался за его бесплодие.
Содомия называлась «полной», если предполагала гомоэротические
отношения, и «неполной», если речь шла об экстравагинальных гетеро-
сексуальных контактах. Скотоложество считалось грехом, «которому
нет имени». Всегда обозначавшееся по латыни, даже в наименее хан-
жеских текстах или исповедальных книгах, оно не только низводило
мужчин до уровня животных, но также, как подозревали, было причи-
ной рождения чудовшц-гибридов 72 .
Соблазненные и отвергнутые. Наши знания о внебрачных контактах
основаны преимущественно на исторических свидетельствах о плодах
такой любви, бастардах. Правда, тогдашний коэффициент рождаемо-
сти незаконных детей едва ли является точным показателем частоты
или характера недозволенной сексуальной жизни. Внебрачная бере-
менность в большинстве случаев была нежелательным осложнением,
и исследования незаконных половых контактов в век, не знавший ни
эффективных противозачаточных средств, ни антибиотиков, показа-
ли, что соитию предпочитались различные формы сексуальной игры.
Страх перед венерическим заболеванием, беременностью и даже пе-
ред трудностями эмоционального или юридического характера при-
водил к тому, что сексуальные контакты часто ограничивались ласка-
ми, петтингом и взаимной мастурбацией. Поскольку единичный поло-
вой акт имел мало шансов привести к беременности, даже отношения,
не предполагавшие той или иной формы предохранения (обычно соь
йдз т^еггирСиз; профилактический презерватив оставался редкостью
до XVIII в.), также не всегда могли стать известными. Главный источ-
ник информации о незаконной внебрачной связи при старом поряд-
ке — соответствующим образом оформленные жалобы гражданским
или религиозным властям со стороны женщин, забеременевших от
мужчин, которые не хотели или не могли жениться на них. Известные
во Франции как «декларации о беременности» (с!ёс1ага<10П8 с1е §гоз- ^
\ СУ
зеззе), эти документы содержат ценные свидетельства о матери и пред- га
полагаемом отце ребенка, а также об обстоятельствах их взаимоотно-
шений. _
В таких декларациях обнаруживаются три различных типа неза- §
конных связей. от
Первый — связь между неравными, когда мужчина, как правило,
обладал более высоким социальным или экономическим статусом, §
чем женщина. Порой соблазнителем становился наниматель сексуаль-
ной партнерши, и в ряде случаев он предлагал ей работу, деньги или
пищу в обмен на ее благосклонность. Женщины из низших классов бы- п>
ли особенно уязвимы перед этой формой эксплуатации, не только по- л
ка
тому, что они зарабатывали меньше мужчин, каким бы делом они ни ^
сг
занимались, но также потому, что хозяева имели давнее традиционное ^
право на тела женщин, ими нанятых73. Служанки оказывались вдвойне п

уязвимыми в этом отношении: они не только зависели от владельца до- ^

ма, получая от него средства к существованию, но также жили в повсе- §
дневной близости с большим числом мужчин: хозяевами, их сыновья- ^
ми и слугами мужчинами. Возраст женщин, вступивших в неравные
^I)
V
отношения, обычно не превышал двадцати пяти лет, и они были моло-
же на десять, двадцать и даже тридцать лет тех мужчин, против кото- §
о
вует, что женщины, еще не или только что достигшие двадцати лет, з
были достаточно наивными и, следовательно, становились легкой до- о
бычей соблазнителей. Он, вероятно, также показывает, что мужчины
зрелого возраста предпочитали девушек. Не все эти женщины явля-
лись, однако, невинными жертвами; расчетливые вымогательницы су-
ществовали повсюду и во все времена. Не все эти соблазнители были
бессердечными сатирами; иногда они оказывались влюбленными или
неофициальными мужьями с большим сроком, которые давали обеща-
ние заботиться об их ребенке. Характерная черта неравных взаимоот-
ношений, тем не менее, — совершенно разные последствия, которые
они имели для мужчин и для женщин. Мужчины, которым предъявля-
ли иск о признании отцовства, кажется, не слишком осуждались обще-
ством. Для женщин последствия незаконной связи обычно оказыва-
лись катастрофическими. Их подвергали публичному порицанию, ли-
шали работы, а иногда даже отправляли в исправительные дома; им
часто приходилось делать выбор — или отказаться от ребенка, или
стать проституткой, чтобы обеспечить себя и свое дитя74.
Второй тип связи, фиксирующийся в официальных декларациях
о беременности, — отношения равных. Большинство женщин, обращав-
шихся в суд, имело связь с мужчинами равного с ними социального по-

91
ложения, которых они обвиняли в нарушении обещания жениться.
Если женщины, вовлеченные в неравные отношения, вряд ли могли
надеяться на их оправдание, то женщины, вступавшие в сексуальные
контакты с социально равными партнерами, обычно верили (или дела-
ли вид, что верят), что их беременность была предбрачной беременно-
стью, неправильно истолкованной партнером. Этот тип включал обеща-
ние брака (часто сопровождавшееся подарком по случаю помолвки),
ритуальное похищение, сексуальные отношения, одобренные семьей
женщины, но заканчивавшиеся с исчезновением партнера. Каждый
шаг, кроме последнего, вероятно, был достаточно типичным для доб-
рачного поведения представителей низших социальных слоев как в го-
роде, так и в деревне в XVIII в. Эта ситуация объясняет, почему жен-
щины в своей трактовке события акцентировали внимание на обеща-
ниях вступить в брак и на подарках, тогда как мужчины ссылались на
сексуальную распущенность их партнерш и отрицали какие-либо серь-
езные намерения с их стороны75.
Третий и последний тип незаконных отношений — краткие случай-
ные встречи. В этом случае беременность приписывали либо предпо-
лагаемому изнасилованию, либо беспорядочному сексуальному пове-
дению (и даже проституции) женщины. Насильники обычно были не-
известны; исходя из одежды, их обычно считали солдатами или сель-
скохозяйственными рабочими-мигрантами, которые нападали на де-
ревенских девушек или служанок, посланных куда-либо одних с ка-
ким-нибудь поручением. Служанки на постоялых дворах и случайные
проститутки также имели мало шансов определить отца своего ребен-
ка в силу того, что они вступали в единичные сексуальные контак-
ты с различные мужчинами. Такие эфемерные связи являлись скорее
исключением, чем правилом. Например, в Экс-ан-Провансе между
1737 и 1749 гг. они стали причиной лишь 4,7% всех деклараций о бере-
менности на фоне 66,5% случаев, подразумевающих равные отноше-
ния, и 28,7% — неравные76.
В какой степени женщины получали удовольствие от таких отноше-
ний? Даже с учетом допущений, сделанных на основе сознательного
исключения каких-то фактов и манипуляций с информацией, которые,
несомненно, присущи автобиографическим рассказам, декларации о
беременности дают мало сведений о стремлении к сексуальному удо-
влетворению. Кажется, что в большинстве случаев сексуальное взаи-
модействие было коротким и нередко грубым. Мужчина явно не при-
лагал особых усилий, чтобы доставить удовольствие своей партнерше,
и предваряющая акт сексуальная игра была столь редкой, что можно
говорить о ее фактическом отсутствии. Шаблонное описание — «он по-
валил меня на землю, засунул платок в мой рот и задрал мою юбку» —
постоянный элемент как законных, так и незаконных отношении, и да-
же если сила не применялась, угроза насилия неизменно присутствова-
ла. Вероятно, для многих женщин сексуальные контакты служили не
способом удовлетворения чувств, а орудием манипуляции. Они явля-
лись скорее не самоцелью, а средством для достижения цели (брак,
деньги или просто выживание)77.
Репрессии против внебрачного сожительства и любых форм вне-
брачного секса в ХУ1-ХУП вв. оказали решающее влияние на коэф-
фициент рождаемости незаконных детей, который не достигал до сере-
дины XVIII в. и 3% всех рождений. Столь низкая цифра, несомненно,
отражает, помимо более строгого надзора за сохранением добрачной
целомудренности, значительное распространение противозачаточных
средств, абортов и детоубийства. С исчезновением средневековой тер-
пимости к бастардам и внебрачному сожительству защиту незамуж-
них женщин и сохранение жизни их детей обеспечивали только декла-
рации о беременности и иски о признании отцовства. В итоге чем боль-
шему общественному порицанию подвергалось прегрешение, тем боль-
шим было искушение его скрыть; отсюда умножение законов против
детоубийства, создание новых приютов для подкидышей и обязатель-
ность предоставления декларации одинокими женщинами; незамуж-
няя мать мертворожденного ребенка автоматически считалось убий-
цей, если она предварительно не заявляла о своей беременности78.
Около 1750 г., однако, произошел резкий скачок числа незаконно-
рожденных среди низших классов как в сельских, так и в городских
районах по всей Европе. С юридической точки зрения это явление от-
ражало ужесточение законодательства касательно исков о признании
отцовства. В XV в. обещание жениться, данное после сексуальных кон-
тактов, считалось обязывающим, а в Х\Л-Х\ГП вв. подача декларации
о беременности могла привести к принудительному браку либо к фи-
нансовой компенсации в пользу матери и ребенка. В XVIII в., однако,
бремя доказательства переложили на плечи матери, поэтому браки по
судебному постановлению стали редкостью.
С экономической точки зрения рост числа незаконнорожденных
был частично связан с развитием фермерской индустрии, которая по-
зволяла молодым людям зарабатывать достаточно средств для жизни
в сравнительно раннем возрасте. Поэтому они могли пренебрегать как
волей своих родителей, так и общинными нормами и заниматься до-
брачным сексом, уверенные в том, что у них нет никаких финансовых
препятствий для ранней женитьбы в случае беременности. Увеличение
числа добрачных сексуальных связей стимулировало рождение неза-
конных детей в той мере, в какой либерализация ритуалов ухаживания
увеличивала уязвимость девушек. В этом случае партнер по матери-
альным или эмоциональным причинам избегал принятого обычая и от-
казывался жениться на соблазненной им девушке. Те же факторы дей-
ствовали и в городе. Безземельные деревенские мужчины и юные кре-
стьянки перемещались в города в поисках работы. В чуждой для них
атмосфере города их ухаживания оставались без могущественных ре-
гуляторов в виде семьи, сельской общины и священника, которые час-
то играли решающую роль в принуждении предполагаемого отца к
браку с девушкой. Относительная независимость женщин от родитель-
ской власти, изменение экономических обстоятельств и новые взгляды
ведут к тому, что женщины подвергаются большему риску стать объ-
ектом обольщения и с большей легкостью соглашаются на добрачные
сексуальные отношения. Рост числа незаконнорожденных оказался бо-
лее высоким в городе, чем в деревне, тем более что незамужних жен-
щин часто из их родных сельских общин отсылали рожать в город, где
их никто не знал и где они не стали бы ни экономическим бременем
для своего прихода, ни источником бесчестия для своей семьи79.
Если поведение низших классов в большей степени определялось
правовыми, экономическими и социальными изменениями, на высшие
классы влияли скорее изменения идеологического плана. Восемнадца-
тый век также был свидетелем увеличения количества равноправных
браков, основанных на взаимной любви и сексуальной совместимости.
В высшем свете мужья теперь уже не могли надеяться, что им простят
эротические грешки со служанками, им приходилось ограничивать
свои внебрачные связи проститутками или любовницами. Проститу-
ция также распространялась, чему способствовали как свобода нравов
эпохи Просвещения, так и рост числа безработных женщин, незамуж-
них матерей и нищих. Для тех, кто особенно страшился последствий
беспорядочных сексуальных связей — от публичных процессов о при-
знании отцовства и финансового бремени по содержанию незаконных
детей до венерических болезней и официальных ходатайств о раздель-
ном проживании, — для тех самой безопасной альтернативой брачному
сексу оставался адюльтер с замужней женщиной. Чаще всего такая
партнерша была здорова и могла, в случае необходимости, выдать вне-
брачного ребенка за ребенка, рожденного от законного супруга.
Адюльтер. История адюльтера является историей двойных стандар-
тов: к внебрачным связям мужчин относились снисходительно, тогда
как к внебрачным связям женщин — без всякой терпимости 80 . Единст-
венное объяснение этого неравенства заключается в той высокой цене,
которую женское целомудрие имело на брачном рынке в патриархаль-
ном обществе мужчин-собственников. От невесты ожидали, что к мо-
менту брачной ночи она сохранит свою девственность, а затем навсегда
останется верной женой и обеспечит своего супруга законными наслед-
никами. «Мы вешаем вора за кражу овец, — замечал доктор Джон- ^
сон, — но неверность женщины отнимает овец, ферму и все остальное
из рук законного владельца». С другой стороны, «мудрые супруги не (VI
будут волноваться из-за измен своих мужей», ибо жалоба навлекает на
жену гораздо больше насмешек, чем та несправедливость, которая ста- о
ла ее причиной» 81 . со
Мнение, что мужское распутство и адюльтер являются проститель- ^
ными грехами, на которые жене следует смотреть сквозь пальцы, под- §
креплялось тем фактом, что до XVIII в. большинство браков в сред- 3
нем и высшем классах устраивалось родителями, исходя из экономи-
ческой или политической стратегии семьи. Жених и невеста не толь- л>
ко не имели возможности узнать друг друга до свадьбы, но и их эмо- <^
циональная близость после брака также считалась неуместной и почти 01
непристойной. Мужской адюльтер со служанками и женщинами низ- сг
о
кого положения, следовательно, рассматривался как нормальное явле- ч
ние, хотя некоторые женщины и восставали против этого двойного ^
стандарта и говорили о ранах, которые неверность мужа могла оста- §
вить в женском сердце 82 . В начале XVII в., однако, и контрреформаци- ^
онные, и пуританские сексуальные модели требовали сокрытия вне- 3:
VII
брачных связей. Наложниц и любовниц не выставляли напоказ столь н
сг
открыто, как раньше, а о плодах незаконной связи редко упоминали §
в завещаниях.
Второе объяснение господства двойных стандартов заключается В
в том, что женщин считали сексуальной собственностью мужчин, и их о
ценность снижалась, если их использовал кто-либо еще, кроме закон-
ного владельца. С этой точки зрения мужская честь зависела от жен-
ского целомудрия. Под сомнение ставились не только мужские досто-
инства рогоносца (ведь он не мог «сохранять» свою собственность
должным образом, то есть сексуально удовлетворять свою жену), но
и его способность управлять собственным домом. Во многих странах
женоубийство считалось оправданным, если муж заставал супругу на
месте преступления (с1еНс<шп Яа§гапз), и влекло за собой очень легкое
наказание, если вызывалось ее изменой. Это тем более понятно, если
помнить, что неверная жена часто рассматривалась как препятствие
для получения мужем должности и других отличий. В сельских рай-
онах деревенские общины брали дело в свои руки, подвергая мужей-
рогоносцев и их сбившихся с пути жен публичным позорящим ритуа-
лам в церкви и осмеивая их в шумных скиммингтоновых шествиях 83 .
Лишь в среде аристократии эти принятые во всех остальных соци-
альных слоях двойные стандарты не играли доминирующей роли. При-
влекательных придворных дам фактически подталкивали к постели
суверена, чтобы способствовать реализации честолюбивых планов их
95
мужей, тогда как другие считали себя вправе заводить любовников, по-
сле того как они выполнили супружеский долг, родив законного на-
следника мужского пола. Кроме того, очень немногие мужчины, обла-
давшие состоянием и положением в свете, были готовы рисковать
своими жизнями на дуэли, чтобы защитить скомпрометированную
честь супруги. В Англии XVIII в. одним из худших последствий адюль-
тера являлась внушительная денежная компенсация, которую должны
были платить оскорбленным мужьям; некоторые из них регулярно из-
влекали из неверности своих жен средства к существованию. Более то-
го, не все дамы, за которыми ухаживали аристократы, оказывались за-
мужними или знатными. Заключительный период раннего Нового вре-
мени стал свидетелем роста образованности дочерей буржуа, а также
отсутствия перспектив у знатных женщин, неожиданно обедневших
в результате превратностей, сказавшихся на профессиональном и ком-
мерческом благополучии их семей. Следствием этого стало появление
привлекательных и воспитанных любовниц, которые могли показаться
на публике, не дискредитируя своих поклонников84.
Отсутствие любви в большинстве аристократических браков и убеж-
денность мужчин в необходимости, по меньшей мере, символического
надзора за добродетелью супруги обусловили распространение в Ита-
лии ХУП-ХУШ вв. некоей разновидности признанного адюльтера, свя-
занного с фигурой «верного рыцаря» (сауаНег зегуеп1е) или «ухажера»
(с1с1зЬео). Страна, знаменитая строгостью, с какой охранялось цело-
мудрие женщин среднего класса, Италия прославилась одновременно
тем, что позволила своим знатным дамам иметь в качестве постоянно-
го сопровождающего мужчину их ранга, который не был их мужем.
Этот порядок, разрешавший женщинам из высшего класса появлять-
ся в обществе с необходимым мужским эскортом, имел ряд преиму-
ществ. В лучшем случае кавалер был избран мужем и считал делом
чести не компрометировать добродетель вверенной ему дамы. Гораздо
чаще, однако, «ухажер» являлся неким вторым мужем, делившим бла-
госклонность дамы с ее законным супругом85.
Для большинства женщин, тем не менее, незаконная любовь остава-
лась сферой, где плата за возможность распоряжаться своим телом
и чувствами была неизмеримо выше, чем для мужчин. Все менее и ме-
нее защищенные от последствий обольщения и незаконного сожитель-
ства, женщины также являлись жертвой давних двойных стандартов
в отношении к адюльтеру. Принятый в 1857 г. в Англии Акт о разводе
позволил разводиться с женой в случае простого адюльтера с ее сторо-
ны, а с мужем — только при условии, если его измена отягчалась други-
ми обстоятельствами, такими как жестокость, уход из семьи, двоежен-
ство, изнасилование, содомия или скотоложество86.
К союзу любвп, секса и брака
В ХУ1-ХУ11 вв. превалировали два стереотипа сексуального поведе-
ния: умеренный и часто без любви брачный половой акт с целью рож-
дения мужского наследника и внебрачные отношения, остававшиеся
ареной как для сентиментальной любви, так и для сексуального удо-
вольствия. В низших классах взаимное влечение, сексуальную совме-
стимость и брак было легче гармонизировать благодаря практике уха-
живания, позволявшей парам близко узнавать друг друга до обруче-
ния. В XVIII в., однако, рост числа незаконных рождений в этой соци-
альной группе, кажется, свидетельствует о расширяющейся пропасти
между любовью и браком; женщины за стремление к союзу, основан-
ному на взаимной склонности, жестоко наказываются, когда оказыва-
ются одинокими матерями 87 . В среднем и высшем классах ситуация
была совсем иной. Хотя двойные стандарты относительно добрачного
целомудрия и супружеской верности просуществовали в течение всего
раннего Нового времени, ХУШ век стал свидетелем распространения
более сентиментальной модели брачных связей, базирующейся на со-
вместимости чувств и взаимном сексуальном влечении. Это измене-
ние, так же как и большая самостоятельность, предоставленная моло-
дым мужчинам и женщинам при выборе партнера для брака, способст-
вовало оформлению идеальной модели должного поведения супруги,
включавшего удовлетворение плотских и эмоциональных функций,
прежде выполнявшихся любовницей. В царстве внебрачной чувствен-
ности более терпимые нравы привели, с одной стороны, к умножению
адюльтерных связей, проституции и гомосексуализма, а с другой —
к развитию разного рода сексуальных приемов и развлечений, как, на-
пример, фаллоимитаторы и порнография 88 .
Что касается сексуальных установок, то, самое радикальное измене-
ние было связано с примирением в кругах элиты любви, секса и брака,
которое стало основой современной концепции брака.
3
Красивая женщина
Вероннка Наум-Гранг/

В начале 1789 г. «женщины третьего сословия» подали пети-

цию королю в таких словах:
«Женщины третьего сословия почти все рождаются в несостоя-
тельных семьях; их воспитание очень небрежное и очень вред-
ное: оно состоит в том, чтобы отдавать их в "школу* к учителю,
который сам не знает ни слова из того языка, который препода-
ет; они продолжают посещать ее, пока не научатся читать текст
мессы по-французски и вечерню по-латыни. Когда первые уроки
по религии будут усвоены, переходят к трудовому обучению;
достигнув пятнадцати или шестнадцати лет, они могут зарабаты-
вать пять или шесть су в день. Если природа отказывает им в кра-
соте, они выходят замуж без приданого за бедных подмастерьев,
влачат жалкое существование в провинциальной глуши и дают
жизнь детям, которых они не в состоянии воспитать. Если, наобо-
рот, они рождаются красивыми, но не обладают ни культурой,
ни принципами, ни какими-либо основами морали, они становят-
ся добычей первого обольстителя, совершают первую ошибку,
едут в Париж, чтобы скрыть свой позор, кончают тем, что цели-
ком погружаются в распутство и умирают, став его жертвами»1.
В этой петиции дается образ реальной судьбы женщин
«без состояния» — тех, которым природа отказала в красоте,
и тех, которые рождаются красивыми. В первом случае они
выходят замуж за таких же бедняков, как и они, прозябают
вдали от просвещенного города и обречены на бесконечные
роды, не имея возможности по-настоящему исполнять свою
роль, то есть воспитывать детей, которым они не могут ниче-
го дать, кроме жизни. Без приданого и без красоты судьба
женщины безысходна, изначально тускла — и это несмотря
на замужество, детей и наличие работы у мужа.
 С красотой, но без приданого еще хуже: красота обнажает недоста-
ток «культуры», «принципов» и «морали», которые бы защитили девуш-
ку от ее собственной миловидности. «Спрос с дурнушки невелик», — го-
ворится в одном тексте XVI в.2 Некрасивость бедной женщины функ-
ционирует как нейтральный фактор — он делает бесполезным вопрос
о ее нравственности, стирает ее идентичность и ставит ее вне городской
жизни. Напротив, красота делает явной и ставит под угрозу сексуаль-
ную идентичность ее носительницы, еще больше подчеркивает двой-
ное отсутствие материального состояния и «воспитания», которое по-
зволило бы создать охранительную добродетель и защитнное окруже-
ние. «Бедная миловидная девушка» отмечена знаком жертвы из-за
своей «неукрытой» красоты: как только она появляется, «низкие оболь-
стители» уже провожают ее взглядом. И сценарий готов — первая
ошибка, стыд, затем бегство в город, где можно затеряться и где про-
цветает распутство и отсутствует стыд. Красота губительна: «Краси-
вых мужчин на виселицу, красивых женщин в бордель» — эта послови-
ца процитирована в словаре Пьера де Брантома*. Особенно губительна
она для женщин без состояния, но также и для всех остальных жен-
щин. Вспомните о произведениях из серии «Голубая библиотека», по-
священных женщинам, где выражается явное недоверие к ним: жен-
ская красота — угроза разрушения и проклятия 3 .
Эта петиция, таким образом, ставит двойной вопрос: Что же такое
«красота»? Насколько она «эффективна» для «женской карьеры»?
И можно ли говорить в этом отношении о симметрии или сосущество-
вании маскулинного и фемининного в ХУ1-ХУШ вв.? Сконструиро-
ван ли этот диморфизм исторически и касается ли он репрезентаций
и практик?

Источники и предубеждения
Эти два вопроса относятся скорее не к исторической дисциплине,
а к феноменологии и социологии. Впечатление от красоты или без-
образия создается в условиях, часто неосознанных субъектами и остав-
ляющих мало следов в источниках.
В действительности эти сохранившиеся документальные памятники
мешают объективному восприятию происходящего: поэтому при вни-
мательном и вдумчивом их прочтении мы можем только выдвинуть ги-
потезу.

* Пьер де Бурдей де Брантом (1540-1614 гг.) — французский мемуарист. —

Примеч. пер.
 Эмпирический материал разнороден и недостаточен. Информа-
ция об эстетике тела фрагментарна; она может случайно оказаться
в текстах, в которых ее не должно быть (например, в медицинском
описании), или же, наоборот, в текстах, специально для этого предна-
значенных (так, например, первая презентация романических героев
XVIII в. всегда содержит обязательный минимум физической и мо-
ральной характеристики появляющихся на сцене персонажей). Пись-
ма, романы и поэмы, медицинские и философские трактаты предла-
гают, таким образом, сведения о формах восприятия (и описания) кра-
соты и безобразия. Кроме того, археологические раскопки городов
и сел (XVI, XVIII вв.), многочисленные посмертные описи, изученные
историками4, говорят о целой вселенной предметов и фактов: некото-
рые элементы украшений городских и сельских жителей, наличие или
отсутствие зеркал, комнаты для умывания, пинцет для выщипывания
волосков — словом, любая информация имеет значение.
Однако этот свод данных является привилегией придворных и го-
родских обществ, а не «деревенской цивилизации», по выражению
Эмманюэля Аеруа Ладюри, и его трудно воспринять во временной
перспективе вне представления о традиционном обществе, который
фольклористы, а затем этнологи сконструировали, отталкиваясь от
модели сельского мира Европы XIX в.
Так что исторические условия самопрезентации различаются в за-
висимости от социальных и географических факторов, и оппозиция -
город/деревня может оказаться слишком упрощенной. Например,
крупные поселки (от 2000 до 5000 жителей), в которых сосредоточена
значительная часть европейского сельскохозяйственного населения в
изучаемый период, представляли собой организованное вокруг цен-
тральной точки — площади — общественное пространство. Оно вклю-
чало церковь, таверну, кладбище, «большие» дома, кузницу. Опреде-
ленное число нерабочих и праздничных дней, создающих условия для
циркуляции людей, идей и представлений, дают возможность предпо-
ложить наличие в них сложного и неоднородного социального мира,
в котором социальное и культурное взаимодействие столь же интен-
сивно, как и в городах, но гораздо меньше описано. Достаточно вообра-
зить безлюдные пейзажи, в которых новости из внешнего мира быстро
передаются с помощью лошадиных копыт или человеческих ног. Они
сопровождают специфические отношения, чьи пружины ускользают
от историка. Но это не означает, что у сел есть своя собственная авто-
номная культура, существующая вне письменной культуры, или что
они бездумно следуют уже обветшалым и (или) устаревшим обычаям
и моде городских элит.
 Надо остерегаться слишком резкого противопоставления города
и деревни и серьезно осмыслить различия, выявляемые локальными
исследованиями. Некоторые этнологические и исторические работы 5
позволяют выяснить механизмы функционирования представлений о
теле (пусть оно будет традиционно деревенским, народным или просто
женским), в рамках которых точки зрения, уже давно выработанные
ученой культурой, в соединении с видимыми характеристиками тела
и мира участвуют в создании автономной и действенной системы зна-
чений. Любовь или отвращение к какому-нибудь цвету волос (сразу
приходит мысль о рыжем) обретают тогда свой смысл, стоит только
включить его в данную культурную систему. Это не противоречит идее
о существовании сложной зависимости от доминирующих норм красо-
ты, исходящих от городских и придворных миров. Вся трудность —
в историко-географическом описании такой системы смыслов.
На другом полюсе устанавливается специфическая связь между ре-
зиденцией власти и ее пышным представительством: европейские при-
дворные общества, странствующие или оседлые, и в более общем пла-
не представительность всей политической сферы между XVI в. и кон-
цом XVIII в. используют показное великолепие как ярчайший знак
власти. Ткани роскошных цветов, драгоценные камни, золото, замед-
ленные церемониальные жесты приковывают взгляд публики, ослеп-
ляя ее и даже пресыщая. Власть, церковная служба, солнце, так же как
и явление красивой женщины, — это разные социальные зрелища, ко-
торые занимают визуальную сцену, используя один и тот же тактиче-
ский ход — ослепить и задержать внимание. Для истории европейских
политических институтов такие излишества в желании показать и
представить себя, это соперничество крупных дворов в роскоши, это
стремление навязать свою эстетическую моду всему миру, стремясь од-
новременно внедрить и свой язык, и свой экономический и социальный
порядок, — очень характерны для западной концепции власти, форми-
ровавшейся как раз в ту эпоху.
Роскошь, помпезность, в которых во всей полноте проявляются
главные признаки обоих полов, широко представлены как в текстах,
так и на полотнах художников. Чем ближе к политической власти, тем
больше показная пышность и ритуальная медлительность, которая
пленяет взгляд и останавливает всякое означивание, а затем и дыхание
в этом гигантском и головокружительном декоре (залы, дворцы, пло-
щади, прически, шлейфы), в сверкании множества огней (люстры, зер-
кала, драгоценности, золото). В первых рядах — множество женщин,
нарядных и накрашенных. Это они в XIX и XX вв. присвоят себе все
световые оттенки и все цвета, отвергнутые их спутниками6.
Телесная красота: шанс для женщин?
В цитированной выше «петиции женщин» красота не описана: простое
упоминание самого факта внешней привлекательности достаточно,
чтобы оценить субъект женского пола. Когда бедную девушку называ-
ют красивой или дурнушкой, то невольно, без комментариев, возника-
ет мысль об особом ее образе и о предназначенной судьбе. Такой вы-
вод не предполагает рассказа, насыщенного примерами, в котором во-
прос о женской красоте и о ее воздействии на социальное окружение
стал бы обсуждаться и обрастать проблемами, а сигнализирует очевид-
ность двух возможных судеб: когда она «красивая» и когда она «некра-
сивая». На этом уровне обобщения текст связывает наличие красоты
с определенной ролью, равно как и наличие некрасивости. Здесь мы
оказываемся в самом сердце банальности — утверждения, все чаще
и чаще встречающегося в текстах по мере приближения к XVIII в.
В течение рассматриваемого времени однородная по составу городская
культура стремится распространиться по Европе. Она продуцирует об-
разы самой себя — образы часто фемининные. Действительно, разве
город не является местом цивилизации, ускорения, декаданса, безумия
и фривольности, стремления скорее к изнеженному, чем женственно-
му, гибели истинных ценностей и добродетелей? Сам город — это, ко-
нечно, женщина. Хроникеры, моралисты и романисты эпохи старого
порядка пишут об аккультурации города и двора, сначала в своем безу-
мии к показному исказившей невинность, а затем развратившей ее.
Красота деревенской девушки, только что приехавшей в город, более
прекрасной, чем плоды, которые она продает на улице, предсказывает
ее неизбежную судьбу. Во всех случаях город угрожает красоте, снача-
ла способствуя ей (грим, украшения, средства обольщения и его ре-
зультаты), а затем превращая ее в свою противоположность (постыд-
ная болезнь, безобразная внешность, смерть).
Указание на красоту функционирует как диагноз врача, которому
достаточно одного взгляда на лицо или тело, чтобы увидеть будущее
в форме скользкого спуска. Красота — это дар, определяющая дан-
ность, такая же объективная, как богатство или образование. Богатст-
во и красота, распределенные непостижимым образом при рождении,
являются неравными шансами, которые никакая ретроспективная ре-
конструкция не может объяснить, но только принять как данность.
В сказках, общие сюжеты которых циркулируют по Европе с конца
Средних веков и бытуют в самых разных социальных слоях, часто го-
ворится о красоте главной героини. Обычно речь идет о совершенстве,
для которого трудно подобрать слова, как о знаке ниспосланной ми-
лости, каким может быть прикосновение волшебной палочки ф е и
к новорожденной, о красоте, которая всегда самая прекрасная. Такая
красота есть формальное выражение других преимуществ, таких как
богатство, статус принцессы, нравственная чистота, равная сиянию, ис-
ходящему от лица... Как если бы одно телесное совершенство не явля-
лось достаточным ф а к т о р о м удачи; оно только увенчивает другие «на-
стоящие» дары (благородное рождение), и их законность подтвержда-
ется телом.
В общем, женская красота не является таким ж е э ф ф е к т и в н ы м
определяющим фактором, как состояние: эстетическое приданое, сча-
стливо выпавшее на долю женщины, не может ликвидировать недоста-
ток приданого экономического. Д а р красоты только дополняет другие
дары; при отсутствии ж е последних этот дар, попав в ловушку города,
приближает несчастье, уже обещанное бедностью. У состоятельной де-
вушки, со всех сторон окруженной различными защитными заслона-
ми, которые ей воздвигает богатство в виде, например, культуры, доб-
родетели и пр., наличие красоты лишь увенчивает счастливые предпо-
сылки, данные ей от рождения.
Что касается бедной девушки, быть красивой — это еще один риск
выставлять на общее обозрение свою социальную слабость. Некрасивая
внешность, наоборот, — это защитная маска, вызывающая безразличие;
она позволяет ей остаться незамеченной грязным обольстителем либо
избежать общественных «смотрин», подобно героиням волшебных ска-
зок или романтических сочинений. Красота, которая сделала бы ослепи-
тельной богатую женщину, и без того блестящую, усугубляет негативные
последствия бедности в судьбе женщины. Двойное ухудшение: с одной
стороны, экономическая нищета превращает красивую женщину в без-
защитную жертву. Именно доступность привлекает — и направляет —
низкого обольстителя. С другой стороны, сама женская природа, слиш-
ком явно проявляющаяся в красоте, неизбежно толкает ее обладатель-
ницу к своей судьбе: первородный грех заставляет красавицу поддать-
ся искушению (яблоко, драгоценность, обещание), а затем совершить
окончательное падение, вписанное в само ее тело. Указание на красоту
сразу включает мысль о судьбе, тем более предсказуемой, что она со-
гласуется с символическими рассказами, которые внутри каждой куль-
туры помогают определить с наибольшей точностью тендерные роли.
Женская специфика проявляется через красоту, а она, в свою оче-
редь, подчеркивает, чем рискует женская природа, делая активной эту
повторяющуюся и нормативную связь между телесной данностью и
тендерной идентичностью. Некрасивая и бедная женщина не заинтере-
сует ни романиста, ни моралиста, ни обольстителя, потому что, кроме
своей социологической незаметности, она ускользает от определяю-
щей оценки на арене культуры и общества.
 Таким образом, речь идет не о том, чтобы рассматривать вопрос,
действует ли красота как определяющий фактор для женской судьбы.
Впрочем, общественный критерий, исходя из которого определяется
красота мужчины или женщины, — сложное явление, и условия его
формирования трудно выяснить. Красота или некрасивость его или
ее — субъективные культурные понятия, которые невозможно понять
вне ретроспективных оценок, даваемых чаще всего в форме стереоти-
пов. Если нельзя объективизировать эстетический масштаб человече-
ского присутствия, еще труднее анализировать его социологическое
воздействие: действительно, невозможно адекватно реконструировать
то, как эстетическое отношение к телу сказывается на выборе супруга,
миграции или даже на решении уйти в монастырь...
Эта революционная петиция, проявление еще варварской и воинст-
венной социологии, ставит также и другой вопрос: является ли жен-
ская красота точкой отсчета для определения тендерных идентично-
стей? Как она трактуется с точки зрения самой женщины и противопо-
ложного пола, в фемининном и маскулинном восприятии, в плане ее
воплощения в карьере, судьбе, главные нити которой сотканы в форме
«правдивой» легенды внутри той же самой культуры? Атрибуты феми-
нинности и предсказуемая женская судьба, в той форме, в какой они
спонтанно возникают в воображении как составные элементы реально-
сти, придающие ей смысл, как раз и являются этими правдивыми ле-
гендами. Здесь истина противоречит не лжи, а невыразимому, в кото-
ром фантастически перемешиваются конкретные индивидуальности.
Реальная женщина неизбежно сделана из фемининного и из красоты,
она займет передний край «типичной идеальной» сцены в том смысле,
в котором ее понимал М. Вебер; некий значимый «идеальный тип». На-
оборот, женская некрасивость отрицает фемининность, сдвигает ее
к нейтральной, менее гендерно определенной категории. Она редко
фигурирует в рассказах или рисунках в массе культурной продукции.

Эстетический вопрос: тактическая

маска?
Историки, изучающие внешность человека, констатируют тендерную
двойственность при ее моделировании; для некоторых из них это само
собой разумеющийся факт, для других — проблема, требующая объяс-
нения. Когда речь идет о грамотности, о политическом выборе, худо-
жественном или научном творчестве, редко задают вопрос о тендерных
различиях. Наоборот, если начинают говорить о внешности, макияже,
костюме, украшениях, на авансцене сразу появляется женщина. Она ^
оказывается специфическим объектом анализа при изучении истории со
внешности, и связанная с ней проблематика далеко выходит за ето
рамки. Представляется необходимым пересмотреть сам подход запад- ^
ного ученого, который, не задумываясь, пытается отталкиваться от мо- ^
делей своей собственной культуры: он тесно связывает — слишком тес- со
33
но — фемининность и внешность, фемининность и телесную красоту,
фемининность и сексуальность, в то время как ему бы следовало не го
поддаваться искушению пользоваться столь незамысловатой схемой, П=
объектом которой является как раз фемининное измерение самого по-
нятия «искушение». Известно, что в XIX в. мужчины завершили много- ^о
вековое развитие эстетического межгендерного разделения, покинув §
из сферу игрового и внешнего (грим и драгоценности, роскошные ше- а:
велюры и разнообразие цветов одежды и пр.). В Европе мужчина, об- ^
ладающий высоким социальным статусом, должен быть одет строго П
нейтрально: он носит черное, серое, белое. Его присутствие в социаль- ^
ном пространстве облачено, таким образом, в одежды серьезного. Лк> ^
бое отступление от этого неизбежно ведет к утрате правдоподобия ^
и возможности влияния. -3
Если эта эстетика серьезного, основанная на выборе некоторых цве-
тов, афишируется, особенно на политической сцене, в маскулинных са-
морепрезентациях XIX в., формирование гендерно дифференцирован-
ных моделей отношения к телу началось на много столетий раньше.
Владение своим телом, расстояние между телами, прямая осанка, мол-
чание и неподвижность — таковы хорошо известные темы педагогики
поз, которые характеризуют, задолго до XIX в., мужскую манеру дер-
жаться. Болтать, жеманничать, слишком много двигаться, громко сме-
яться и трястись, терять ботинок, ронять платок, растрепать прическу
будут для женщин способами выразить свое отличие от мужчин.
Дистанция между интимным телесным пространством и социально-
общественным стала возрастать на Западе с конца Средних веков.
В XIX в. этот процесс, идущий уже в течение четырех веков, ускоряет-
ся, образуя пропасть между полами. Проявлять сдержанность, самооб-
ладание и бесстрастность, скорее молчать, чем говорить, держаться
прямо, а не покачивая бедрами, смеяться не слишком громко, старать-
ся не выделяться — плоды длительного культурного развития, которые
присвоит себе только один из полов. В цивилизованном западном мире
выдающийся политик или ученый демонстрируют взглядам застывшее
лицо, маску серьезной объективности, подчеркивая своей телесной не-
подвижностью почти неощутимое различие, которое отличает его от
окружающих. Всякое эстетическое нарушение, яркое украшение, рос-
кошный локон, спускающийся на шею, станут восприниматься как по-

105
дозрительный признак фемининности, а именно смесь слабости и по-
рочности, бессилия и некомпетентности, непостоянства и несостоятель-
ности. Единственно мужчина художник окажется вне строгих рамок
такой модели в XIX и XX вв.: искусство (противоположное науке и да-
лекое от политики) всегда предполагает некий коэффициент феми-
нинности, то есть потенциальную порочность, которая может про-
явиться в эстетике тела. Фемининная эстетика свойственна некоторым
мужчинам в городских сообществах Европы ХУ1-ХХ вв.; таким обра-
зом через свой внешний вид они проявляют свое неприятие норм, час-
то неосознанное и не обязательно сексуального порядка. Но, начиная
с XIX в., когда углубится различие между фемининной и маскулинной
репрезентациями, клеймо фемининности станет более жестким.
Что же произошло в Европе между XVI и ХУШ вв., чтобы стала воз-
можной такая тендерная специализация эстетических представлений?
Постараемся определить сначала, что есть эстетическая информация
и какова ее роль на социальной сцене, чтобы затем показать в перспек-
тиве исторические условия формирования эстетических моделей тела.

Эстетическая информация и эффект

красоты
Цветы, блеск зеркальца на поясе, красная помада на белом фоне лица,
колыхание платья, платка, шали, прямая осанка, подчеркнутая высо-
кой прической, длина волос как отличительный знак и естественное
украшение одного из двух полов (остриженные волосы — это наказа-
ние, налагаемое на женский пол; но порицается также и стремление со-
оружать на голове нечто необыкновенное) — все это складывается в
комплекс формальных сигналов, предусмотренных создающими соб-
ственный образ. Этот эстетический ряд восходит к понятию, тесно свя-
занному с фемининностью и возникшему задолго до XIX в. Простой
цветок в волосах, фривольность нарядов, обилие ярких и бросающих-
ся в глаза атрибутов — вся эта совокупность сверкания и рискованных
закодированных приемов составляют тактику «фемининного» оболь-
щения. Чем мотивированы такие усилия, нацеленные на представле-
ние себя той или иной, в том или ином образе? Чтобы ответить на этот
вопрос, обратимся к специфике эстетической информации и оттолк-
немся от работ Александра Готлиба Баумгартена*, предложившего со-
временное использование термина «эстетика». «Чем больше отличи-

* Александр Готлиб Баумгартен (1714-1762 гг.) — немецкий философ, осно-

ватель эстетики как особой научной дисциплины. — Примеч. пер.
тельных знаков заключает в себе восприятие, тем оно сильнее. Вот по-
чему неясное восприятие, но содержащее больше отличительных зна-
ков, чем восприятие ясное, оказывается более сильным, чем это по-
следнее; и неточное восприятие, но содержащее больше отличитель-
ных знаков, чем восприятие точное, оказывается более сильным, чем
это последнее» 7 .
Воздействующая сила некоторых впечатлений — не тех, ясных
и четких, о которых говорит Рене Декарт, но других, четких, но неяс-
ных, оказывающих воздействие еще до их означивания, — вот о чем
идет речь. Яркий цвет, само сияние имени собственного («нельзя игно-
рировать силу имени собственного» — пример, используемый А. Г. Ба-
умгартеном в том же отрывке), вся информация эстетического поряд-
ка исходит от этого «неясного» сияния, из этой очевидности, туманной,
но тем не менее «выразительной», если использовать термин А. Г. Ба-
умгартена. Материальный предмет, цвет, запах поражают, затягивают,
вводят в искушение.
Поле эстетического, таким образом, не связано с определенными
объектами (картины, произведения культуры и искусства) — оно связа-
но со специфическим восприятием, которое подпитывается неким ти-
пом информации. Тело и лицо человека являются одними из привиле-
гированных объектов такого типа восприятия. Э ф ф е к т красоты или
безобразия возникает постоянно, когда человеческое лицо представле-
но на сцене, в картине или в литературном произведении. Когда речь
идет о красивой женщине, э ф ф е к т красоты становится очагом актив-
ной переориентации взглядов «мира» («света»). Ее появление на соци-
альной сцене — событие, напряженно безмолвное. Приведем пример из
жизни Парижа XVII в.:
«Строгий пастор нередко прибегает к помощи миловидных прихожанок,
чтобы возбудить щедрость в душах верующих. Утром он громит в своей
проповеди женские наряды, называя ужаснейшим разгулом все, даже са-
мые легкие, украшения, подчеркивающие привлекательность женщин. Ну
а вечером ждет очевидно обильных сборов от миловидной просительницы
подаяний, от ее изящной внешности и хорошенького личика. А она очень
нарядна; большой букет цветов, приколотый к корсажу, не скрывает глубо-
кого выреза. Стоя на церковной паперти или у дверей тюрьмы, она с очаро-
вательной улыбкой просит каждого входящего пожертвовать что-нибудь
городским бедным. Она мягко выговаривает тем, кто ей противится; она их
останавливает. Приятный звук ее голоса, неотразимое красноречие обна-
женной руки и прекрасных умоляющих глаз... <...> Это прикосновение
смягчает скупого; глаза присутствующих отрываются от алтаря и пожира-
ют прелестную просительницу»8.
Прелести стиля Луи-Себастьяна Мерсье не должны скрывать со-
циологического смысла этой сцены. Женская красота здесь — тактиче-
 скии прием ради цели, которая, однако, не оправдывает этого средст-
ва. Присутствие красивой женщины отвлекает взгляды от их главного
объекта — алтаря, трона, пейзажа — и создает этот момент интенсивно-
го содержательного восприятия, почти поглощения, эротический
смысл которого не должен заслонять его социальной функции. Это —
специфический эротизм. Он направлен прежде всего на тело и лицо
мужчины или женщины, а не на заход солнца или на архитектурную
форму; это — виртуальный неопределенный эротизм, чья интенсив-
ность может быть переориентирована с его цели (реализация сексуаль-
ного желания) на любой другой объект (набожность), без сложного по-
средничества процесса сублимации, но через механизм эстетического
восприятия, одновременно и загадочного, и очевидного. Красота жен-
щины здесь использована как тактическое средство убеждения, как
специфическая форма красноречия. Красота как минимум заставляет
переносить внимание. Речь здесь идет не о сексуальности или эротиз-
ме, но о социальном воздействии.
Цель заключается в том, чтобы «зацепить» взгляд того, кого хотят
заставить слушать; женская красота оказывается одним из средств та-
кой «зацепки», даже еще до установления контакта. Задержать взгляд
другого — это одно из условий возможности социального обмена; про-
ститутка хорошо это знает и всегда пытается, чтобы на нее посмотре-
ли. Поэтому можно сказать, что первая цель репрезентации скорее
функциональная, чем эстетическая.
Смеяться над некрасивостью революционерок — более серьезный
аргумент, чем это кажется: «Республиканки, нацепившие на себя ко-
карды, страшны, как смерть». Некрасивость исключает женщин из
сферы общения, которое начинается с обмена взглядами. Часто осмеи-
ваемая некрасивость женщины-политика или ученого является эффек-
тивным аргументом, уничтожающим интерес к тому, что они из себя
представляют, что говорят, думают и делают.
Телесная красота — это тактическая возможность социальной ин-
тервенции, ибо она производит «эффект красоты», отвлекающий, пла-
стичный: во время эффективного перехвата, даже очень короткого,
взглядов создается незаполненное пространство, скобки между соци-
альными игроками. Нищий это знает: не будет никакого шанса вы-
жить, если он не встретится с взглядом прохожего. Дурнушка, та, кото-
рая постоянно растворяется в общей среде, должна применять другую
тактику. Стимул красоты действует со скоростью взгляда, и его эф-
фективность крепко держится в этой плотной непрозрачности, кото-
рая позволяет любые изменения. Быть красивой — это аргумент убеж-
дения, тем более эффективный, что он не означен; Порция в Юлии Це-
заре использует его во всей его силе: «Былой красой тебя я заклинаю /

108
Открой мне, как себе, как половине /Своей, всю скорбь» (II. 1. 271-274;
пер. М. Зенкевича)*.
Это тактическая маска, надетая женщинами на самих себя, обду-
манная и отделанная — сколько часов на макияж, сколько дней, потра-
ченных на приготовление этой хрупкой, недолговечной маски, кото-
рую время разрушает необратимо. Однако эта тактика не направлена
на чисто сексуальное обольщение, хотя часто она интерпретируется
именно в таких терминах: она также временное, но эффективное сред-
ство социальной деятельности, особенно когда формы этой деятельно-
сти (юридические, культурные, экономические и политические) огра-
ничены или труднодоступны для женщин.
Можно, таким образом, предположить постоянное стремление жен-
щин привлечь к себе мужской взгляд: как только на нее посмотрели,
она может начать разговор... Более того, красота, которую женщины
создают культурно, технологически и социально — с пинцетом для вы-
дергивания волосков в бровях и книгами рецептов в руке, не вызывает
маскулинного недоверия — ведь она поддерживает их этноцентристскую
идею о специфике женских репрезентаций, по их мнению, полностью
объяснимых и продиктованных их стремлением понравиться противо-
положному полу. Это как раз позволяет женскому сообществу исполь-
зовать возможности специфической социальной интервенции, в кото-
рой «сексуальное» — лишь средство. «Кокетство» — только тактика, ко-
торая не обязательно наделена на «смерть» другого или на приведение
своего партнера в состояние любовного смущения; это просто форма
реализации самой себя как человеческого существа, которое, задержав
взгляд другого, может, наконец, предложить свою собственную точку
зрения и утвердить свой образ жизни и свой способ восприятия мира.

Красота: стратегическая цель

«Я знавал тех, кто мечтал сперва быть девушкой в возрасте от тринадцати
до двадцати двух лет — разумеется, красивой, — а потом превратиться
в мужчину», — говорит Жан де Аабрюйер.**
К сожалению, историю подобных желаний нельзя написать; существу-
ют ли общества, где все маленькие девочки мечтают быть мальчиками

* Шекспир Уильям. Юлий Цезарь//Уильям Шекспир. Полное собрание сочи-

нений: В 8 т. М.: Искусство, 1959. Т. 5. — Примеч. пер.
** Перевод наш. Традиционный перевод этого отрывка неточен (ср.: Парадок-
сы души: Теофраст. Характеристики. Ж. Аабрюйер. Характеры, или Нравы ны-
нешнего века. Симферополь: Реноме, 1998. С. 85). — Примеч. пер.
в определенном возрасте, или наоборот? Предполагаю, что если бы ан-
трополог или историк стал бы исследовать такие желания, это могло
бы привести к весьма любопытным результатам. Посмотрим на это
высказывание Жана де Лабрюйера, каким оно нам представляется, —
неким общим местом, бытовавшим в середине XVII в., безоснователь-
ной гипотезой, высказанной в ходе беседе; для нас значимы только воз-
можные условия, породившие этот парадокс.
Итак, возраст, когда хочется быть женщиной, — это время между
тринадцатью и двадцатью годами, когда, предположительно, красота
может достигнуть пика своего расцвета. Желание идентификации —
это не желание обладания, а игра переодевания, основанная на пред-
положении, что быть девушкой, и конечно красивой девушкой, дает
такую власть и настолько усиливает удовольствие от жизни, что это со-
стояние становится желанным. Любая социально признанная иден-
тичность — это состояние, к которому стремишься; быть красивой де-
вушкой так же завидно, как и быть взрослым мужчиной в обществе,
созданном специально для него. Красота рассматривается как симво-
лический эквивалент реальной власти, какой является власть взросло-
го мужчины. Женщине завидуют только тогда, когда она красива, ибо
она пользуется властью, которая вызывает не только желание облада-
ния, но и желание идентификации: «Хочу быть ею!»
Такая красота сохраняет способность осуществлять власть в корот-
кий промежуток эстетического восприятия: как притягательный центр
для взглядов, красивая женщина соперничает в тот момент с другими
институтами власти: троном, алтарем... В этом смысле телесная красо-
та угрожает иерархии, но эта угроза не имеет содержания, она чисто
формальная и исчезает с исчезновением объекта. Если сказки являют-
ся игрой между возможным и должным, красота пастушки не может
нарушать логику рассказа: она выходит замуж за принца, потому что
она родилась принцессой, и ее совершенная красота была почти маги-
ческим знаком ее социального отличия. Исход истории, таким обра-
зом, исправляет то, что было фактором беспорядка: немотивирован-
ность наличия красоты.
Эстетика тела обладает значимостью вне пределов экономического
пространства, где все имеет точную цену. Социологический эффект
телесной красоты и экономический процесс создания этого чисто
эфемерного зрелища спрятаны за двумя стереотипами: с одной сторо-
ны, стереотипом фемининной специфики и, с другой — стереотипом
фривольности, суетных репрезентаций.
Однако целая технология — технология зеркал, размеры и число
которых в городских интерьерах увеличиваются в Х\Т-ХУ1Ы вв., тех-
нология грима, прически — это целое научное и медицинское знание,
целый комплекс предметов и приемов, целая сфера общественного
труда, короче, сложная и неоднородная совокупность инвестиций. Она
способствует созданию образа себя с помощью себя самой, но условия
описания телесной красоты не позволяют увидеть эти многообразные
процессы.
Рассмотрение по частям разных участков тела и гиперболизирован-
ные характеристики каждого представляют способ описания телесной
красоты9. Блазоны XVI в., воспевающие ту или иную часть человече-
ского тела, служат примером такого рода описаний. Кроме того, красо-
та определяется через повторение: красиво то, что нравится, и наобо-
рот, то, что нравится, красиво... старые и современные словари повто-
ряют это единственное определение, циркулирующее вокруг пустого
круга, а центре которого звучит восклицание «Ах!», произнесенное
с прерывающимся дыханием и выражающее наполненное выразитель-
ное восприятие... Затем следует неудержимый словесный поток. Мож-
но также обратиться к Паулеграфии, или Описанию красоты одной тулуз-
ской дамы, названной прекрасной Паулой10: красота самой красивой жен-
щины Тулузы может сравниться только с ее добродетелями. Мы видим,
что панегирик также старается то разделить на части прекрасное тело,
то воспринять его в целом через игру традиционных метафор. Стихи,
посвященные красоте возлюбленной, также функционируют в этом
двойном регистре.
Но вопрос о более теоретическом определении телесной красоты
остается открытым. Никакие слова или научное описание не могут аде-
кватно передать представление о телесной красоте, которое моделиру-
ется внутри каждой культуры, где достаточно сказать «миловидная»
или «красивая», чтобы возникли образы, конечно, разнообразные, но
неизменно рождающие эффект красоты.
Будучи привилегированным социальным зрелищем, красота отли-
чается краткостью ее эстетического восприятия. В рамках этого вос-
приятия все неопределенно: сексуальное напряжение обусловливает
чисто социальное ниспровержение, которое, однако, оказывается во-
ображаемым, рационализированным и забытым, как только это на-
пряжение исчезает. В момент появления, которое всегда прекрасно,
длительность, как и малейшее изменение, — это уже разрушение, ибо
ирреальность факта красоты возрастает вместе с ее совершенством,
которое полностью реализуется только в преходящем мгновении, вос-
поминании или ретроспективном рассказе. Яркие метафоры выража-
ют потрясение, шок и ослепление того, кто злоупотребил возможно-
стью видеть. Эти стереотипные приемы пытаются описать вне правил
риторики и кодов письма специфическое взаимодействие, молчали-
вый взрыв которого оказывается ставкой сложных стратегий. Когда
появляется красивая женщина, ее пожирают взглядами и вступают
в эфемерное пространство, пронизанного ирреальностью.

Завораживающая красота
Э ф ф е к т красоты не может сводиться к простому воздействию на сек-
суальное чувство, поскольку обмен взглядами совершается на социаль-
ной сцене. Здесь речь идет об обоснованном предвосхищении — «с пер-
вого взгляда» — соответствующих идентичностей: этот вопрос может
быть жизненно важным также в мире социального, где покровительст-
во, клевета, немилость действительно способны погубить или спасти
жизни. Например, судьба слуги (или служанки) зависит от отношений
с хозяевами, создаст ли он/она или не создаст семью, обеспечит или не
обеспечит себе старость и т. д.; человек интеллектуального труда так-
же рассчитывает порой на благосклонность министра, начальника,
взгляд которого надо «зацепить» в приемной, и пр. Желание произве-
сти «эффект красоты» — не знак легкомыслия, не стремление к грехов-
ному обольщению, но временный способ выйти из трудного положе-
ния; и это верно для обоих полов, хотя и в неравной мере. Прекрасный
голос молодого Жана-Жака Руссо, зарабатывающего себе на жизнь пе-
нием на дорогах, юноши, беглеца, лишенного всего, открыл ему много
спасительных дверей.
Очарование красоты может спасти при внезапно брошенном взгля-
де, но может также и погубить. Как раз эта проблема поставлена в пети-
ции, поданной женщинами королю в 1789 г. В ней красота чревата вы-
сокой степенью отрицания негативности, к которой добавляется «гряз-
ное желание», нравственная деформация, о чем позже будет говорить
Жорж Батай и чью адски завершенную версию дал маркиз де Сад в
конце изучаемого нами периода. Как только красота исчезает, как толь-
ко забывается ее мощное воздействие, она становится подозрительной:
тело красивой женщины связано со смертью, чей гримасничающий
и бесполый скелет сковывает ее, ставит по ту сторону зеркала и обви-
вает ее тело, уже лишенное прелестей, хотя и украшенное. Иконогра-
фия XVI в. предлагает изображения этой отвратительной пары, где об-
раз дряхлого тела тем более ужасен, что оно принадлежит женщине,
его гибель тем более безобразна, что оно некогда было прекрасным,
нежно-розовым, золотистым. Объятия скелета абсолютны; они силь-
нее любовных объятий, ибо этот бесполый скелет — результат будуще-
го разложения помещен внутрь прекраснейшего тела, под его кожей.
Этот старый образ утрачивает свою впечатляющую силу после эпо-
хи Возрождения, которая пленялась женской наготой. В окружении ис-
точника, фруктов, цветов женщина украшает себя, купается, смотрит-
ся в зеркало, скручивает роскошные волосы, золотым ореолом сияю-
щие над ее лицом. Она погружена в некое невесомое пространство
кружев, вуалей, шелка, локонов, переливающихся неуловимыми бли-
ками. Мягкая, округлая, она улыбается, как мадонна, и так же, как
она, склоняет голову. Смерть далека, опасность расплывчата. Заполне-
ние всего пространства полотна прекрасным телом станет одним из ос-
новных топосов в репрезентативной системе женской идентичности
в Европе после Возрождения.
Для чего эта вода, эти фонтаны, эта забота о теле в этом раститель-
ном обрамлении, где носятся красивые звери и резвятся щенки, обрам-
лении, лишенном явных социальных знаков? Для чего эти фрукты, эти
локоны, эти изгибы, округлость которых говорит о женственном, резю-
мированном в одном слове «нежный»? Нежность — это качество, кото-
рое позволяет легко перейти от ф о р м ы улыбки к ее экспрессивному
смыслу, от ф о р м ы плеча к его воображаемой текстуре, мягкой на
ощупь, которую можно представить себе с первого взгляда. Нежная
в своих глазах — зеркале души, мягкая, как изгиб спины, уже склоняю-
щейся в позе согласия. Вместе с округлостью, чья гибкая линия гово-
рит о тонкости и хрупкости, это качество обращено ко всем чувствам
и определяет все уровни проникновения фемининного: вот целая про-
грамма приписывания к женскому полу, обобщенная и открыто сфор-
мулированная, отвечающая на вопрос, что же такое настоящая женщи-
на. Это узнаваемое присутствие, сверхреальное, но никогда не встречаю-
щееся, если не считать кратких, ограниченных во времени моментов, ко-
гда происходит молчаливый взрыв эффекта нежности.
В конечном счете, самый интимный, самый интенсивный из опытов
рискует стать самым закодированным, самым предсказуемым. Поэто-
му можно сказать, что освоение эстетических норм происходит не
только насильственно через педагогику дрессуры, не только впитыва-
ется с молоком матери или провозглашается указом, но осуществляет-
ся через механизм ассоциаций, составляющих культуру, которые по-
зволяют читать и узнавать тело другого.
Красивая женщина — это реальная женщина, совершающая свой
туалет, обнаженная, рядом с водой, цветами, фруктами, вдали от соци-
альных проблем, от трудов и дней. В других случаях тяжелая работа,
серьезные занятия наукой или спортом лишают фемининное Феминин-
ного.
Изображения красоты и женственности определяют ограниченный
круг возможностей. Женское тело подобно детскому: округлости,
гладкая кожа, ямочки на щеках, кудри, улыбки. Оно помещено в при-
родную среду вдали от цивилизации. С другой стороны, оно сигнализи-
 рует смерть в ее неясной невыразительности: мягкая загадочная улыб-
^ ка, исключенность своего «я» при чисто формальном присутствии, как
| если бы женщина не жила в своем теле, как если бы прекрасное тело
> при репрезентации аннулировало любую иную идентичность, кроме
этой истинной фемининности и этой чистой красоты. Красота здесь
2 противопоставлена миловидности. И впрямь: милая девушка может
о. быть более вздорной, болтливой, колючей и к тому же черноволосой,
с: а отнюдь не обязательно хрупкой и изысканной. Эта оппозиция все бо-
лее подчеркивается в текстах начиная с XVIII в.
Щ Женщина совершенной, мраморной красоты может вызвать подо-
зрение, что она пустая, суетная, бездумная, невоспитанная и неумная,
которая молчит, потому что ей нечего сказать. Она рискует также
прослыть холодной и разочаровывающей, и, начиная с конца Сред-
них веков, с ней связывают много негативных качеств, в частности
жестокость или обыкновенную глупость. Эти социальные оценки часто
встречаются как в текстах, так и в устных беседах, шутках и насмеш-
ках, которые оживляют прежние образы, недоступные историку.
В качестве тактик социального вторжения красота широко исполь-
зуется женщинами, которым трудно осуществить свои социальные
проекты теми же средствами, что и их компаньоны-мужчины. Она яв-
ляется также целью сложных стратегий, поскольку при своем появле-
нии она занимает центр сцены, соперничая с солнцем, троном и алта-
рем. Красота может использоваться политической властью, которая
умеет привлекать самых блистательных женщин, ибо их блеск являет-
ся материальным эквивалентом красоты и требует значительных рас-
ходов. Наконец, красота женщин признается только тогда, когда она
вписывается в очень узкое определение фемининности — молчаливой
и мягкой покорности. Конечно, таковая может быть чревата разными
угрозами, и содержание их из века в век выражается все чаще смягчен-
ными определениями. Красота женщины еще вызывает мысль о ее глу-
пости, ведь умная женщина утрачивает красоту, так как она, размыш-
ляя, хмурит брови... Хорошо еще, если она не старается как-то скрыть
и чем-то возместить свое уродство. Она бы только рассмешила авантю-
риста — тот персонаж мужского пола, которого Георг Зиммель* проти-
вопоставляет кокотке. Между тем изучение его эстетики также могло
бы принести обильные плоды.

* Георг Зиммель (1858-1918 гг.) — немецкий философ и социолог; проводил

феноменологический анализ разных социальных типов (чужак, посредник,
бедняк, авантюрист и т. д.). — Примеч. пер.
4
Воспитание девочки
Мартпна Сомне

Как можешь ты быть довольной, существуя в мире, словно тюль-

паны в саду, то есть имея красивый вид и при этом оставаясь со-
вершенно бесполезной.
Мэри Эстеля. Серьезное предложение всем леди; 1694 г.

Между XVI и XVIII вв. педагогические взгляды активно

прогрессируют — ведь общество уже справилось со своими са-
мыми насущными потребностями. Средневековое воспита-
ние, сводившееся большей частью к передаче трудовых навы-
ков и обучению молитвам, не заботилось о том, чтобы как-то
разделить знания, необходимые для одного и другого пола.
Последующие века, встретившись с новым требованием гото-
вить кадры для государства и для церкви, уже принимают
в расчет очевидное различие, хотя еще и не допускают идеи
равенства интеллекта и профессиональных способностей муж-
чин и женщин. Сыновьям представителей элиты — сначала
дворянской, затем буржуазной — предназначается классиче-
ская культура, культура колледжей и университетов, немысли-
мая без знания латинского языка. Это она открывает им пер-
спективы прекрасной карьеры, гражданской или церковной.
Дочерям из народа, равно как девушкам из аристократиче-
ских семей, даются знания (а скорее — умения), ограниченные
домашним миром, те, что они получают от своей матери и ко-
торые продолжают и сохраняют христианский уклад жизни.
Между этими двумя культурами — культурой внешнего и куль-
турой внутреннего универсума — почти нет диалога, и опреде-
ленное число мыслителей видит в этом явный изъян. По их
мнению, можно было бы, по крайней мере, учить чему-нибудь
еще будущих жен образованных людей, чтобы они могли понимать
и поддерживать разговор.
В период между Возрождением и Просвещением тендерная диффе-
ренциация в сфере воспитания стремится обогнать социальную. Круг
посвященных — мужчин или женщин — в основы знания, представлен-
ные триединством «читать, писать и считать», расширяется благодаря
развитию и разнообразию школьных учреждений. Эта относительная
демократизация не приносит одинаковых плодов для девочек и маль-
чиков. Различие целей в формировании и тех и других лишает первых
всякой возможности эмансипации через знание. Девочкам дается зна-
ние неполное и строго регламентированное. Но, несмотря на преграды,
препятствующие доступу женщин к полезным для них знаниям, расту-
щая женская грамотность в ХУ1-ХУП1 вв. свидетельствует о включе-
нии необратимого процесса в механизм цивилизации.

Забота об образовании девочек

Сторонникам женского образования, начиная с Возрождения, прихо-
дилось доказывать его необходимость своим оппонентам, которые счи-
тали его невозможным, бесполезным или даже опасным. Феминистки
давно пытались быть услышанными; и их голоса не всегда были гласом
вопиющего в пустыне. Что касается воспитания, практика продолжала
боязливо тащиться в хвосте теории; это особенно верно в отношении
воспитания девочек.

«Вещь, которую еще не обсуждали»

Когда Хуан Луис Вивес публикует в 1523 г. трактат О воспитании хри-
стианок (Ве шШиНопе /етгпае сктНапае), он полностью осознает, ч т о
берется за предмет, который «никогда не обсуждали», но над которым
вместе с ним будут думать другие философы (и не последнего ранга),
связанные с двумя основными идейными течениями XVI в.: гуманиз-
мом и Реформацией.
Благосклонно относящийся к женскому образованию, образованию
девушек, замужних женщин, а затем и вдов, Хуан Луис Вивес спешит
окружить его оградой, и здесь он найдет на долгие годы единодушную
поддержку. Никакого смешения, примат домашних работ над чтением
и письмом, крайняя осмотрительность, что касается обучения латыни,
даже для самой высшей элиты, — таковы принципы, дорогие сердцу
многих педагогов. Однако X. Л. Вивес порывает с ворохом предрассуд-
ков, решительно заявляя: «Большинство пороков у женщин нашего
времени и предшествующих веков порождено отсутствием культуры».
Аргумент сохранится. Эразм Роттердамский разделит точку зрения
X. А. Вивеса, даже если изложит ее с чрезвычайным сарказмом во
многих из своих Дружеских бесед (СоИодша). Эразм защищает воспита-
ние девочек во имя доброго согласия в семье и в обществе, где мужчи-
ны и женщины призваны жить вместе. У Франсуа Рабле этот принцип
рождает утопию: в Телемском аббатстве оба пола, равно свободные,
высокорожденные и прекрасно образованные, пребывают в совершен-
ной гармонии.
Лютер, постоянно ссылающийся на авторитет Священного Писания
для обоснования своей доктрины, естественно, желает, чтобы все, как
мужчины, так и женщины, также обращались к Книге, а значит, учи-
лись читать. В этом смысле Реформация является носительницей гра-
мотности. Но, ратуя за увеличение начальных школ для девочек и
мальчиков, Аютер одновременно запирает на два засова кладовую зна-
ний, допустимых для женщин. С одной стороны, Реформация подни-
мает на щит патриархальную модель семьи, угнетающей женщину,
с другой — перевод Библии на народный язык подрывает один из аргу-
ментов в пользу обучения женщин древнему языку. В Англии, перехо-
дящей к Реформации, разрушение библиотек и монастырских центров
образования лишает женщин, посещающих их, важного интеллекту-
ального ресурса.

Приоритет для идеологов Контрреформацпп

Решения, принятые на Тридентском соборе (1545-1563 гг.), ставят като-
лическую Реформацию на ту же почву, на которой стоят противники-
протестанты: приобщение верующих к истинному учению с самого
раннего возраста. Для образования предпринимаются огромные уси-
лия. Взрослых обучают на проповедях и в ходе миссионерской дея-
тельности в сельской местности, детей — посредством катехизиса с ми-
нимумом грамотности, которой он требует. Особое внимание обраще-
но на детей мигрантов, чуждых всякой культуре, особенно тех, кто
слоняется без дела по городским улицам. В 1560-х гг. Карло Борромео
основывает в своем миланском приходе несколько школ Христианско-
го учения, где светские и церковные учителя обучают детей, собран-
ных отовсюду, даже из трущоб. Двадцать лет спустя воскресные шко-
лы, созданные по инициативе иезуитов, появляются в некоторых горо-
дах на юге Нидерландов. Они предназначены для детей, работающих
в течение всей недели.
На рубеже XVI и XVII вв., при сохранении этого типа обучения, ад-
ресованного параллельно и мальчикам, поднимается новая волна ини-
 циатив, имеющих целью специальное женское образование. Католиче-
ские реформаторы начинают понимать, какую ключевую роль смогут
сыграть девушки в религиозном и нравственном освобождении всего
общества в целом. В каждой из них дремлет будущая мать, а значит —
потенциальная воспитательница. Женщина — главная часть механиз-
ма, поскольку она призвана передавать слово Божье, которое распро-
страняют сегодня. Осознание этого дает сильный толчок к расшире-
нию женского образования, включающего по крайней мере обучение
чтению и катехизису. Прежнюю привилегию для избранных получают
теперь представительницы новых социальных слоев благодаря увели-
чению числа орденов (конгрегаций), созданных для обучения девочек.
Самых обеспеченных принимают в дорогостоящие монастырские пан-
сионаты, самые бедные садятся на скамьи благотворительных школ.
Таким образом, гарантированное образование имеет целью воспитать
добропорядочных матерей-христианок. Форма, в которую их будут от-
ливать в течение трех веков без каких-либо значительных изменений,
определяется в кругах набожной элиты, которая материально поддер-
живает и духовно руководит новыми учреждениями.
«Образование и воспитание девушек из бедных семей с самого ран-
него возраста является одним из основных благ, которые христиане
могут создать и предоставить, великим деянием и самым насущным
богоугодным делом, которые они могут совершать ради спасения душ»,
провозглашают основатели благотворительного общества, принимая
бедных девочек парижского квартала Леаль (1ез НаНез)1.
С начала XVII в. богатые женщины проявляют огромную инициати-
ву в организации и пропаганде деятельности орденов, предназначен-
ных для образования девочек. Едва сойдя со своей семьей с борта анг-
лийского корабля, двадцатичетырехлетняя Мэри Уард, при поддерж-
ке иезуитов, предпринимает энергичные усилия, чтобы внедрить сеть
своих школ, начав с Сент-Омера. Она победит нерешительность пап-
ских властей, не очень благосклонных к этим монашкам без духовного
облачения и без монастыря, бегающих по улицам городов, чтобы орга-
низовать там школы. Такой же сильной личностью была Жанна де Ле-
тоннак из Бордо, племянница Мишеля де Монтеня. Жизнелюбивая,
она воспитывает пятерых детей, затем, овдовев в пятьдесят лет, осно-
вывает в 1607 г. Общество Марии Богородицы, которое откроет много-
численные школы по всей Юго-Западной Франции, Испании и Южной
Америке. В Париже мадам Акари и мадам де Сент-Бев руководят со-
зданием двух монастырей урсулинок в 1610 и 1621 гг., в то время как
в Аннеси баронесса Жанна де Шанталь основывает орден визитадинок
вместе с Франсуа де Салемом в 1610 г. В Лотарингии Алиса Леклерк
и Пьер Фурье создают вместе конгрегацию Богородицы, санкциониро-

118
ванную палой в 1615 г. Немного позже, начиная с 1633 г., под руково-
дством Луизы де Марийяк, правой руки Венсана де Поля, дочери ми-
лосердия по всему королевству и за его пределами ухаживают за боль-
ными и обучают девочек из бедных семей.

Предмет дискуссии для литературных салонов

Если католические реформаторы сражаются «на [религиозной] почве»
по вопросу воспитания девочек, то писатели рассматривают его под
другим углом зрения. В XVII в. все литературные жанры разрабатыва-
ют этот сюжет: роман, комедия, эпистолярная литература. Салоны по-
свящают свои собрания полемике о женском образовании. Обсужде-
ния женских характеристик продолжаются — размышления Жана-Ба-
т и с т а М о л ь е р а его Смешными жеманницами [Ье$ ргёаеизез гШси1ез;
1659 г.) и Учеными женщинами [Ье$ /еттпез зауапШ; 1672 г.), о б р а з у ю т
«круги», подобные брошенному в воду камню. Педантка становится
объектом насмешек, а у женщины, разумно и естественно образован-
ной, находится масса защитников. Однако идея, что недостатки, в ко-
торых обычно упрекают женщин, происходят от их необразованности,
прокладывает дорогу в умах, не затронутых женоненавистничеством.
Мадемуазель де Сюодери, как и мадам де Севинье, влиятельные жен-
щины-литераторы, встают на защиту справедливого образования, в то
время как главной темой всей философской и литературной продук-
ции является сравнение интеллектуальных достоинств двух полов. Об-
ладает ли женщина таким же разумом, как и мужчина, или нет? Нет,
отвечает Малерб: наука, философия и все остальные высокие теорети-
ческие построения ей чужды, за редким исключением. Да, отвечает ре-
шительно Пуллен де Л а Барр, публикуя в 1673 г. свой трактат О равен-
стве полов (Ое Гё$аШё Лез $ехе$)у ставший знаковым событием в истории
феминистской мысли. Опираясь на картезианский метод, Пуллен де
Л а Барр доказывает идентичность способностей и функций мужчин
и женщин, которая требует идентичности образования:
«Если бы женщины учились в университетах вместе с мужчинами
или же в специально учрежденных для них, они бы смогли получать
степени и удостаиваться звания доктора и магистра теологии, медици-
ны, канонического и гражданского права: и их талант, который так
счастливо располагает их к тому, чтобы обучаться, может так же удач-
но располагать их к тому, чтобы обучать»2.
Феминизм Пуллена де Л а Барра, окрашенный социальной крити-
кой, возродится двадцать лет спустя в Англии под пером первопроход-
ц а М э р и Э с т е л л . В 1694 о н а п и ш е т Серьезное предложение всем леди
(А Зепоиз Ргоро$а11о 1ке ЬасНез). Этот текст в защиту женского образова-
ния с явным влиянием мадемуазель де Скюдери и мадам Дасье вызы-
вает гораздо больший отклик, чем трактат Пуллена де Л а Барра. В то-
не теплой дружеской беседы Мэри Эстелл пытается внушить женщи-
нам мысль об их неиспользованных возможностях из-за отсутствия
образования. Если бы образованием мужчин также пренебрегали, их
бы в равной степени можно было упрекать в недостатках, которые на-
ходят у женщин. Осознавая преграды, которые супружеская и семей-
ная жизнь ставит перед интеллектуальной деятельностью женщин, ав-
тор — незамужняя и бедная жительница Лондона — желает, чтобы те,
кто стремится выжить, свободные от домашних пут, объединили свои
одиночества в «колледжах», где они смогут отдаться изучению наук
при полной свободе и в обстановке праздника.

Первые программы
За пределами литературных споров в два последних десятилетия
XVII в. во Франции формируются непосредственно педагогические
взгляды на воспитание девочек. Составленные в это время первые
учебные программы, конечно, не включают абстрактных знаний (древ-
ние языки, риторика и философия остаются достоянием мужчин), но
их заслуга в том, что они заявляют во весь голос и во всю силу о необ-
ходимости женского образования. Демография приходит на помощь
педагогике: надо, чтобы вдовы могли разбираться в своих делах. Уже
само признание, что женщинам абсолютно необходимо уметь читать,
писать и считать, никак не умаляя их социальной функции, исключи-
тельно семейной и домашней, пробивает брешь для доступа к новой
культуре, к новым возможностям.
Т р и д ц а т ь ш е с т а я г л а в а Трактата о выборе и методе обучения (ТгаИё
Ли сНогх е1 Ле 1а тёЬкоАе Ае$ ё1иЛе$) аббата Клода Флери, опубликов
ного в 1685 г., касается женского образования. Конечно, женщинам,
пишет он, недостает некоторого прилежания, мужества и твердости,
но эти недостатки компенсируются живостью ума и понимания, мяг-
костью и скромностью. Имея в виду то «влияние и уважение, которы-
ми женщины пользуются в обществе», им необходимо давать образо-
вание. В программу для женщин Клод Флери вносит религию (без
всякого суеверия), чтение, письмо, минимум умения для составления
текста, немного практической арифметики, фармакопеи*, домоводст-
ва и юриспруденции. Можно, конечно, считать эти занятия чистой су-
етностью, но «пусть лучше они посвятят им свое свободное время,

* В данном случае под фармакопеей понимается наука о лекарствах. — При-

меч. пер.
чем читать романы, играть или вести разговоры о юбках и лентах»3.
Трактат о воспитании девиц [Бе ГёЛисаНоп Лез /Шез; 1687 г.) Франсуа
Фенелона, появившийся десять лет спустя, более либеральный.
Дисциплины, указанные Клодом Флери как простое средство против
безделья, получает здесь право гражданства при условии, что дисцип-
лины и уроки будут разумно дозироваться и преподаваться. Это каса-
ется литературы, истории, латинского, музыки и рисования. Самое
важное для Франсуа Фенелона — чтобы получаемые знания отвечали
будущему назначению девочки: быть хорошей супругой и доброй
христианской.
Мадам де Ментенон прямо следует фенелоновским принципам, со-
ставляя программу обучения для королевской школы Сен-Сир, которую
она основывает в 1686 г. Двести пятьдесят барышень из разорившихся
дворянских семей воспитываются там и готовятся к будущей жизни. Ча-
ще всего их ждет судьба набожных матерей, которые, управляя скром-
ными сельскими усадьбами, должны тем не менее сохранять блеск сво-
его благородного рождения. В школу берут в возрасте от семи до девяти
лет. Ученицы проходят четыре класса обучения; каждая ступень обо-
значена соответствующим цветом пояса, который они носят. «Красные»,
которым меньше 10 лет, получают зачатки знаний и приобщаются к
катехизису; «зеленые», от 11 до 13 лет, изучают историю, географию
и музыку; «желтые», от 14 до 16 лет, совершенствуются во французском
языке, обучаются рисованию и танцам; наконец, для «голубых», между
17 и 19, которые должны вступить в огромный и опасный мир, акцент
ставится на привитие моральных устоев. Кроме того, все, от самых ма-
леньких до взрослых, обучаются искусству вести домашнее хозяйство
и рукоделия. Для мадам де Ментенон цель воспитания — вернуть де-
вушку в семью «доброй христианкой, умелой и умной хозяйкой»4.

Затененное Просвещение
В силу разрушения прежней религиозной практики и возрастания роли
философов, возвысивших свой голос, воспитание в XVII в. становится
модным предметом обсуждения. По поводу его говорят и пишут так
много, как никогда раньше, особенно во второй половине века. Просве-
щение верит в педагогику. В ней видят силу, способную сформировать
новое социальное существо, свободное от старых предрассудков и ода-
ренное новым разумом. Эта эволюция, однако, может затормозиться,
пока женщины будут недостаточно образованными. Матери «новых
мужчин», они являются их первыми воспитательницами и сохраняют
благодаря этому секрет длительного воздействия. Католические ре-
форматоры рассуждают таким же образом. В век педагогического оп-
тимизма девочки, как глухонемые или рожденные в деревне, являются
прекрасной почвой для реализации их планов воспитания.
До начала полномасштабной дискуссии 1760-х гг. аббат де Сен-
Пьер еще в 1730 г. предложил подлинно новаторские идеи в своем Про-
екте усовершенствования воспитания девочек (Рго]е1 роиг рег^есНоппег
1'ёЛисаИоп Ле$ {Ше$). То, что автор понимает под названием «Постоян-
ное бюро народного образования», есть не что иное, как настоящее ми-
нистерство народного образования в своей самой ранней форме. Это
бюро должно осуществлять контроль над сетью мужских и женских
колледжей-интернатов. Девочки учатся в них от 5 до 18 лет с первого
класса по тринадцатый. В каждом классе имеется пятнадцать учениц
и три учительницы, каждый колледж, таким образом, насчитывает
39 учительниц и 195 учениц. Вместе с интернатами аббат де Сен-Пьер
предусматривает и бесплатные школы для экстернов. Учебная програм-
ма, предложенная автором, включает основы всех наук и всех искусств,
чтобы женщины могли принимать участие в мужских разговорах.
С 1780 г. просвещенные умы начинают серьезно заниматься пробле-
мой воспитания, как мужского, так и женского, Если между 1715
и 1759 гг. была издана лишь 51 работа по этой проблеме, то между
1760 и 1790 гг. их выходит уже 161. В 1762 г. Жан-Жак Руссо публикует
Эмиля (ЕтИе), книгу, которая сразу же подверглась строгому осужде-
нию со стороны цензоров Сорбонны, а затем Парламента* за безбо-
жие. В том же году изгнание из королевства иезуитов дезорганизует
систему обучения в колледжах; образуется провал, который необходи-
мо заполнить. Эти два события будоражат умы и вызывают к жизни
многочисленные планы обучения, трактаты о воспитании и другие пе-
дагогические проекты, отданные на суд провинциальным академикам.
Газеты предоставляют всей этой продукции многие столбцы под заго-
ловком «Критические отчеты» или в рубрике «Письма читателей».
В 1768 г. дворянин Леру, директор пансиона, выпускает Газету по вос-
питанию Цоигпа1 А'ёАисаНоп), первое периодическое специальное изда-
ние по данному вопросу. Другим знаком времени становится появле-
ние рубрики «Воспитание» в практическом путеводителе по столице,
т а к о м к а к Картина Парижа (ТаЫеаи Ае Рат)** п р а в о в е д а д е Ж е з а ,
в которой обсуждаются вещи, «полезные для жизни». Все учебные за-
ведения французской столицы, как для мальчиков, так и для девочек,
указаны там по кварталам.
Как только была осознана необходимость в реформировании, а ско-
рее в формировании женского образования, центр спора переместился

* Парижский парламент — высший суд Франции. — Примеч. пер.

** Точное название: ЕШ ои 1аЫеаи Ае 1а ъШе Ае Рат (1765 г.). — Примеч. пе
на вопрос о месте обучения (в родительском доме или школьном учре-
ждении) и, дополнительно, о выборе воспитательниц и определении
круга знаний. Обсуждение разворачивается вокруг критики монасты-
рей, где девочки ничему не обучаются и угасают, лишенные свежего
воздуха, не говоря уже об абсурдности доверять воспитание будущих
жен и матерей монашкам, не знающим супружеского опыта. XVIII в.
склоняется в пользу домашнего воспитания, но так как оно может
быть успешным только в привилегированных слоях, необходимо, что-
бы его малая эффективность в остальных семьях восполнялась через
систему народного образования.,
В предисловии к своему семитомному Трактату о воспитании жен-
щин [Тгайё Ле ГёЛисаНоп опубликованному в 1779-1789 гг.,
мадам де Миремон предлагает проект такой школы для девочек от се-
ми до восемнадцати лет. В ней будет только два класса: один для уче-
ниц от семи до двенадцати лет, другой — от тринадцати до восемнадца-
ти. Помимо религии, танцев и музыки, им будут преподавать современ-
ные языки, литературу, географию, историю и орфографию. Мадам де
Миремон особенно заботится о подготовке учительниц: их профессио-
нальная подготовка займет шесть лет.
Жан-Жак Руссо — безоговорочный сторонник домашнего воспита-
ния. Он выступает в его защиту, и матери, скрупулезно применяя его
принципы, предпринимают попытки создать из своих детей недосягае-
мые образцы. Мадам д' Эпине стремится к этому ради своей Эмилии.
Чтобы другие матери смогли воспользоваться ее опытом, она публику-
е т в 1774 г. Беседы с Эмилией (Ье$ СопьегзаИот А'ЕтШе) — беседы воспи-
тательного характера, которые мать проводит с дочерью в возрасте от
пяти до десяти лет. Мадам Неккер также берет в собственные руки
воспитание своей дочери Жермены, будущей мадам де Сталь. Такие
матери-руссоистки чаще всего сами имели образование, превосходя-
щее обычное.
Эмилю Руссо необходима подруга. Ею станет Софи, которой автор
посвящает пятую книгу своего романа. В основу ее воспитания он кла-
дет простой принцип: «...все воспитание женщин должно иметь отно-
шение к мужчинам. Нравиться этим последним, быть им полезными,
уметь снискать их любовь к себе и почтение, воспитывать их в молодо-
сти, заботиться о них, когда вырастут, давать им советы, утешать, де-
лать жизнь их приятною и сладкою — вот обязанности женщин во все
времена, вот чему нужно научить их с детства»5.
Слова философа показывают лучше, чем любые другие, насколько
забота о воспитании девочек, не успев проявиться в полную силу, оста-
навливается на полпути. Женщина допускается к знанию не ради са-
мой себя, но чтобы сделать свое пребывание приятным для тех, кто ее
окружает. Она создана не для науки, а только для удовольствия и для
комфорта своего супруга и своих детей.
В XVII в. британец Джон Локк высказался в пользу образования,
позволяющего матерям стать первыми воспитательницами своих де-
тей. После него, в XVIII в., Даниель Дефо и Джонатан Свифт призна-
ют, что образованная женщина составляет наилучшее общество для
своего мужа. Просвещенные англичанки с сожалением видят, как не-
обходимость давать образование дочерям оборачивается не в пользу
главных заинтересованных лиц, а в пользу их домочадцев. В своих са-
лонах «синие чулки» шокированы этим, и к концу века все больше и
больше женских голосов поднимается против пустых и бессодержатель-
ных занятий, традиционно предназначенных для девушек. Руссоистские
взгляды возмущают Ханну Мор, Мэри Эджворт, Катарину Маколей
и Мэри Уолстоункрафт. Последняя, может быть, самая страстная
в своем осуждении тех, кто враждебно воспринимает равенство в обра-
зовании м у ж ч и н и ж е н щ и н . Дамский журнал (Тке ЬаЛу'з Ма§агте), из-
дание, в принципе благосклонное к реформе женского образования,
тем не менее пишет в 1773г.: «Мы никогда не сможем пожелать, чтобы
общество наполнилось учеными в женских юбках, которые пичкали
бы нас латынью и греческим»6.
Во Франции дебаты революционных собраний о системе народного
образования заходят в тупик, когда встает вопрос об образовании жен-
щин. За исключением проекта, предложенного Кондорсе, который тре-
бует смешанного обучения во имя равенства полов, все стараются
замкнуть женщину в рамки дома и домашних знаний. Лишенные поли-
тических прав и отстраненные от политической деятельности, они об-
речены лишь на начальное образование. Потребуется еще целый век,
чтобы они перешли на следующий уровень.

Места для получения образования

Обычно дом был местом получения знаний, преимущественно в сфере
домоводства. В период между XVI и XVIII вв. использование домашне-
го пространства для обучения эволюционирует, но дом так и остается
первым «школьным» помещением для обучения девочек. Когда прихо-
дит осознание, что для них необходимо знать больше и лучше, по-
являются альтернативы: монастырь, небольшая школа, светский пан-
сион. Желание расширить образовательный горизонт женщин идет
в ногу с появлением специальных заведений, где они приобщаются
к знаниям, четко отличным от тех, которые предназначены для муж-
чин. Создаются школы для девочек, чтобы препятствовать смешанно-
му обучению, которое пытается утвердиться в школах для мальчиков.
Поскольку немыслимо, чтобы братья и сестры сидели на одних и тех га
же скамьях и слушали одни и те же вещи, увеличивается и число раз-
нообразных заведений для женского образования. Парадоксально, но ст
бесконечные проклятия моралистов и церковников, клеймящих «сме- д
шение полов» в классах, идет на пользу девочкам, для которых торо-
пятся открывать специальные школы.
го
ь
П)
Дом со
оX
Дом — как очевидное и в течение долгого времени единственное место з
обучения женщин? — к сожалению, остается немым свидетелем для ис- си
следователя. Навыки, передаваемые от матери к дочери, от одного по- о
н
коления к другому, хранят немало невысказанного. Слишком очевид- а:
ные вещи не вносятся в реестры памяти. Из огромного числа девочек О
XVI в., которые обучаются в стенах дома, тому, что они видят вокруг §
себя — просто жить и трудиться, лишь единицы получили особое обра-
зование. Приведем пример трех дочерей Томаса Мора, которые воспи-
тывались наравне со своими братьями в родовом доме Баклсбери
в Лондоне. Из четырех детей самой способной оказьюается дочь Мар-
гарет.
Если домашнее воспитание не формализовано и не концептуализи-
ровано, девочки иногда получают полное и серьезное образование. Ни-
какое учебное заведение для женщин не может предложить лучших
возможностей для учебы, чем родные стены, куда просвещенные роди-
тели приглашают тщательно выбранных преподавателей. Семьи, вос-
принявшие плоды Просвещения и принципы руссоизма, охотно пре-
вращают свои дома в настоящие педагогические лаборатории.
В течение всего раннего Нового времени участью большинства де-
вочек было учиться дома под началом матери всему тому, что состав-
ляет ее повседневную работу как главы семейства: готовить обед, уха-
живать за малышами, заботиться о белье и верхней одежде, иметь де-
ло с нитками, иголкой, шерстью, тканями. На рисунках того времени
можно увидеть уроки шитья, которое выполняли искусные девичьи
пальчики. В селах к женской работе внутри дома добавлялась работа
вне его, как, например, уход за птицей, традиционно возлагаемый на
крестьянку. В деревне, как и в городе, если супружеская пара была за-
нята одним и тем же делом, будь то сельское хозяйство, торговля или
ремесло, девочка обязательно посвящалась в семейный бизнес. Для не-
которых дом становился местом профессионального обучения; рабо-
тая на ферме, в лавке или в мастерской, они привносили свое умение
и свой опыт в будущую семью того же статуса. Кроме того, к образова-

125
нию, начатому в родительском доме, в период отрочества могло доба-
виться обучение в доме друзей или родственников. Дом как место обу-
чения мог быть и чужим. В Англии XVI в. распространился обычай по-
мещать на пансион в чужие семьи молодых людей от пятнадцати до
двадцати лет и девушек от пятнадцати до восемнадцати лет даже сре-
ди аристократов и джентри. В 1546 г. дочь Томаса Фентона обучается у
своей бабушки вместе со своими тремя кузинами и еще с тремя други-
ми девушками благородного происхождения. Что касается дочерей сэра
Эдмунда Молино, они поручены в 1551 г. кузену их отца — чтобы тот
их вырастил «добродетельными, с хорошими манерами, настоящими
леди и добрыми женами, умеющими принимать гостей и вести дом»7.
В XVII в. девушки более скромного положения оставляют роди-
тельский дом и работают в городе служанками или продавщицами не-
сколько лет, чтобы узнать жизнь лондонского света или курортов.
Прислуживая чужим в чужом доме, они учатся управлять собствен-
ным.
Автобиографии XVIII в. свидетельствуют (с неизбежными погреш-
ностями, присущими этому литературному жанру), что некоторые се-
мьи сознательно делали выбор в пользу домашнего образования, хотя
доступ в специальные учебные заведения был возможен. Родители из
привилегированных слоев оставляют девочек дома, предлагая им тща-
тельно составленную программу обучения. Если родители образован-
ны, свободны и имеют к этому склонность, они сами ведут уроки;
в другом случае они обращаются к профессионалам, приглашая их
в семью. Для девушек, которые в этом случае остаются дома, большая
удача иметь одного или нескольких братьев, также обучающихся под
отцовской крышей. Они могут воспользоваться уроками, предназна-
ченными для мальчиков, чтобы черпать из них дополнительные зна-
ния или же стать «законными» ученицами.
Родители барона Франсуа-Опоста де Френийи, родившегося в 1768 г.,
страстные поклонники педагогики и гуманитарных наук, создают ма-
ленькую семейную академию для него, его сестры, двух кузин и маде-
муазель Неккер. (Можно, конечно, задаться вопросом, выпал бы такой
шанс одним девушкам.) Академия заседает по воскресеньям и объеди-
няет игры на свежем воздухе с играми ума. После завтрака юная ком-
пания запускает змея в парке, а затем получает «исторический текст,
который нужно развернуть в духе Тита Ливия, Саллюстия или Тацита,
по выбору»8 — фантазия на латинском языке, которую никакая школа
никогда бы не предложила четырем девушкам. Родители Франсуа-
Опоста выносят суждение о работах молодого человека и четырех ба-
рышень, которых, кроме того, они заставляют разыгрывать театраль-
ные пьесы.
 Своим блестящим образованием мадам де Шатене, родившаяся
в 1771 г., обязана своей воспитательнице, учительнице истории, музы-
ки и рисования, которой помогали учитель математики и учитель ла-
тинского языка (последний обучал всех детей семьи)9. Редкий случай —
мадам де Буань, урожденная мадемуазель д'Осмон в Версале в 1781 г.,
получила прекрасное образование у своего отца: граф д'Осмон, при-
дворный, полностью берет на себя воспитание дочери; его эмиграция
в Англию в результате революции 1789 г. предоставляет ему свободное
время, чтобы культивировать ее ум: «Мой отец, находясь в ссылке,
полностью занялся моим воспитанием. Я регулярно по восьми часов
в день трудилась над очень сложными вещами. Я изучала историю,
увлеклась работами по метафизике. Отец не позволял мне читать их
одной, но я могла это делать под его наблюдением <...> мой отец, имев-
ший пристрастие к политической экономии, добавлял к моим заняти-
ям несколько книг по этой науке, которая очень забавляла меня»10.
Форма обучения Манон Флипон, будущей мадам Ролан, типична
для культурных слоев парижской буржуазии до революции. Ее отец,
гравер, и мать дали ей качественное образование дома, а затем помес-
тили на год в монастырский пансион, чтобы лучше подготовить девоч-
ку к первому причастию. Манон, рожденная в 1754 г„ единственная вы-
жившая из семи детей, умеет читать в четыре года. Когда ей исполня-
ется семь лет, учителя в течение дня сменяют друг друга, уча письму,
географии, танцам, музыке и рисованию. Видя успехи ученицы, к ее
программе добавляют латинский язык. В одиннадцать лет Манон от-
правляют в пансион Конгрегации Нотр-Дам, и монахини счастливы,
оттого что у них обучается такая образованная барышня. Им уже нече-
го ей преподавать, остается только достойно подготовить к причастию.
Манон продолжает брать уроки музыки и рисования: ее учителя приез-
жают для этого в монастырь и занимаются с ней в комнате для
посещений11. Использование монастыря как места, в котором получа-
ли образование дополнительно к домашнему (пример семьи Флипон), —
явление прогрессивное. В ХУ1-ХУ11 вв. дело обстояло иначе.

Монастырь
Описание бесконечно длящегося пребывания девочек, укрытых за мо-
настырскими стенами, требует коррекции, чтобы приблизиться к ре-
альной картине в области воспитания в ХУ1-ХУШ вв. Во-первых, это
касается контингента. Действительно, обучение в монастыре стоило
чрезвычайно дорого, следовательно, отсутствие или скромность состоя-
ния большинства семей фактически закрывали девушкам его двери.
Существовавшие тарифы позволяли лишь тонкой прослойке состоя-
тельных людей, аристократам или крупным буржуа, посылать туда
своих дочерей. В количественном отношении монастыри представляли
малую долю школьного населения. Число девочек, окончивших на-
чальные классы, существенно превышает число тех, кто прошли через
монастырские пансионаты.
В 1750 г. в Париже надо вносить 400-500 ливров в год за пребыва-
ние дочери в интернате12. Если же хотят иметь дополнительные уроки
или больше удобств, то сумма может достигнуть 1000 ливров. Так что
чернорабочий, трудящийся все дни напролет, не смог бы со своей зар-
платой вынести таких расходов. Для профессионального рабочего, ка-
менщика, например, плата за пансионат съела бы две трети его дохо-
дов. Вследствие тарифов, не только устрашающих, но просто немысли-
мых для большинства смертных, число обучающихся в пансионатах
относительно мало: 1760 г. пятьдесят шесть парижских интернатов со-
ставляли всего 22% всех образовательных заведений, училось же в них
только 13% школьников.
Сохранившиеся списки учащихся свидетельствуют о том, что это
были почти полностью представительницы высших социальных сло-
ев. В учреждении со «средним» тарифом, как, например, монастырь
урсулинок на улице Сент-Авуа, 10% девушек — из старых аристокра-
тических семей и 34% из семей государственных служащих. Чем вы-
ше тарифы, тем больше в заведениях дочерей голубой крови. В боль-
ших аббатствах (Пантемон, Аббэ-о-Буа или Пор-Руаяль), у визитади-
нок или бенедиктинок учились преимущественно дочери титулован-
ных особ.
Рассмотрев количественную характеристику монастырского обра-
зования, обратимся к его содержательному аспекту. После дома мона-
стырь — самое древнее место воспитания; туда принимались девушки
уже в Средние века. В течение раннего Нового времени его использова-
ние в педагогических целях эволюционирует. До ХУП вв. монастырь
в первую очередь был для семей местом уединения или присмотра, ме-
стом приобщения к монастырской жизни. В ХУ1-ХУ11 вв. монастыр-
ский пансионат становится преддверием к послушничеству. Девочки,
с раннего возраста предназначенные к затворничеству их семьями, ча-
ще всего по финансовым причинам (невозможность выделить им при-
даное), переходят из класса учениц в класс послушниц, не имея време-
ни выйти, чтобы вдохнуть мирского воздуха. Пополнение штата мона-
хинями за счет собственных учебных заведений было чрезвычайно
распространено в женских орденах. С начала XVII в. положение дел
меняется, когда некоторые ордена начинают специализироваться в
преподавании. По крайне мере, ожидания семей и их надежды эволю-
ционируют: они помещают туда своих дочерей только на определенное
время, через монастыри проходит все больше и больше девушек, пред-
назначенных для мирской жизни, а не для затворничества. Возвращение
в свет неизбежно открывает монастырь внешнему миру. Он больше не
функционирует под стеклянным колпаком и больше не обеспечивает
самопополнения, поощряя ранний, часто насильственный, выбор мона-
шеской судьбы. В комнатах для посетителей уже видят учителей хоро-
ших манер, приходящих из города, чтобы дать частные уроки. Мона-
хини Голгофы, разместившись в Париже рядом с Люксембургским са-
дом, проявляют огромную осведомленность в осознании изменения
состава своих послушниц, заявляя в 1789 г.:
«Мы пришли к убеждению, что доверенные нам девушки родились
для мирской жизни, и наша обязанность заключается в том, чтобы
привить им чувство долга, которое они должны выполнять в обществе,
и дать им знание хороших манер»13.
Педагогическая ориентация монастырей происходит в рамках дви-
жения католической Реформации, значение которой уже подчеркива-
лось в связи с появлением интереса к образованию девочек. Среди уч-
реждений педагогической направленности ведущим можно назвать ор-
ден урсулинок как по географическому размаху, так и по смелости
первопроходцев. Монахини этого ордена дают три традиционных обе-
та — бедности, целомудрия и покорности, к которым добавляется
и четвертый обет — посвятить себя воспитанию. Внушительное число
монастырей урсулинок во Франции XVII и XVIII вв. свидетельствует
о том, что они отвечали реальным ожиданиям общества. Орден, осно-
ванный в Италии, в Брешии, Анджелой Меричи в 1535 г., добирается
в 1572 г. до Авиньона. Оттуда в начале XVII в. он распространяется по
Южной Франции: в Шабрей (Дофине) в 1599 г., Экс в 1600 г., Арль
в 1602 г., Тулузу в 1604 г., Бордо в 1606 г. В 1620 г. создано уже 65 мона-
стырей. Накануне революции 1789 г. конгрегация имеет свои резиден-
ции в 300 городах; особенно много их в долине Роны и Соны, в Бретани
и на Юго-Западе14.
Вся организация монастыря имеет определенную педагогическую
направленность. Религиозные общины, принимающие учениц на панси-
он, обычно не слишком заботятся о качестве их обучения; их волнует
в первую очередь финансовая сторона дела; поэтому они обходятся од-
ним классом, где учится около тридцати девочек разных возрастов.
Монахини же, преподаватели по призванию, создают классы разных
уровней. Чаще всего три: классы «маленьких», «средних» и «больших».
Когда принимают около ста девочек, необходимо иметь просторные
аудитории. «Монастыри-ясли» ограничиваются устройством классной
комнаты и общей спальни, в то время как у урсулинок или в Конгрега-
ции Нотр-Дам школьная инфраструктура дробится и специализирует-
ся. Интернат имеет свою столовую, свою амбулаторию, иногда свою
собственную комнату для посещений и свою кухню. Пансион не явля-
ется обязательной частью монастыря; он может похвастаться своими
собственными помещениями15, своим персоналом. В таких специализи-
рованных монастырях работает в качестве учительниц и воспитатель-
ниц большее число сестер, чем где-либо еще.

Светские пансионы
На женском образовательном рынке монастырь — не единственное
место, которое предлагают семьям, желающим поместить дочерей
в закрытое учебное заведение. Однако систематическое исследование
этого вопроса сопряжено с трудностями, идет ли речь об английских
школах-интернатах, о французских «воспитательных домах» (шахзопз
(1'ес1исаЫоп) или других пансионах. Информация о них случайна, ее
можно встретить в частных письмах, в мемуарах, в дневниках или же
в небольших объявлениях, напечатанных в газетах. Английские шко-
лы-интернаты и французские учебные пансионы являются частным
коммерческим делом, они никак не связаны с друг другом, нередко пе-
реходят в другие руки или внезапно закрываются. В противополож-
ность монастырю, вписанному в долгую историю церкви, существова-
ние светского пансионата кратко по времени и непрочно.
В Англии XVII в. возникшие школы-интернаты (их число постоянно
растет) продолжают и секуляризируют традицию монастырского пан-
сионата. К 1650 г. любой город, достойный этого звания, гордится тем,
что имеет пансион, предназначенный прежде всего для превращения
дочерей торговой буржуазии в презентабельных жен для джентри.
Там учат в первую очередь умению держать себя, благовоспитанности,
начаткам искусств; там умело прививают умение соблюдать внешние
приличия. В Лондоне первая школа-интернат открывается в 1617 г.,
а уже к концу века их будет четырнадцать. Самой большой известно-
стью пользуются те, которые расположены в лондонских предместьях
Хакни, Пугни и Челси. Одним воскресным днем 1667 г. Сэмюэл Пепис
избрал школу Хакни и ее учениц целью своей прогулки. С 1643 по
1660 гт. эту школу содержит Роберт Эрвик, в ней учится около сотни
учениц, и в нее многие стремятся попасть. В то время обычно говорят
о Хакни как об «университете женских искусств для леди». Школы-ин-
тернаты возникают и в провинции, в таких городах как Манчестер,
Эксетер, Оксфорд или Лейчестер. В конце XVII в. эти учреждения на-
чинают подвергаться резким нападкам за поверхностное образование,
однако это не мешает большинству из них держаться взятого курса.
Тем не менее пробивает себе дорогу и более серьезное преподавание.
В 1673 г. в школе Святого Креста в Тоттенеме миссис Бэтшуа Мейкин,
некогда гувернантка в королевской семье, вносит новшество в его про-
грамму, включив в нее древние и современные языки, естествознание,
арифметику, астрономию, историю и географию. В XVIII в. некоторые
школы-интернаты заимствуют эту модель, как, например, школа мис-
сис Лоррингтон в Челси (около 1760 г.) и очень известная школа Эбби-
Хаус-Скул, где в 1796-1797 гг. в числе других шестидесяти воспитан-
ниц училась Джейн Остин 16 .
Во Франции «воспитательные дома» появляются позже английских
школ-интернатов. Они становятся ответом на потребность, возникшую
во второй половине XVIII в., когда образовательная практика мона-
стырских школ и колледжей оказывается под огнем критики. В это
время в городах множатся частные пансионы для девочек или для
мальчиков. Они предлагают родителям тип образовательного заведе-
ния, более близкий к семейной модели и более восприимчивый к но-
вым ценностям, таким как забота о гигиене тела, любовь к природе
и внимание к частной жизни. Идеалом частного пансиона является ра-
зумно организованное семейное сообщество, возглавляемое супругами:
воспитанники много гуляют и хорошо питаются; все направлено на то,
чтобы тренировать их тело, ум и нравы. Анри Полен Панон Дебассен,
негоциант с острова Бурбон, совр. Реюньон, поместил четырех из сво-
их детей (двух девочек и двух мальчиков) в частные пансионы Парижа
в 1790-1972 гг. Его «Дневник путешествий» изобилует ценнейшими све-
дениями об этих заведениях 17 . Панон обошел семь воспитательных до-
мов для девочек, прежде чем остановить свой выбор на пансионе, кото-
рый содержали супруги Роз на улице Копо. Мадам следит за всем, а ее
муж преподает музыку. Панон желает, чтобы его дочери учились бы-
стро и хорошо, он часто навещает их и присутствует на уроках чтения,
письма, орфографии, грамматики, английского языка, музыки, танца,
сольфеджио, декламации и рисования. В пансионе Роз часть времени
отдана развлечениям: семьи воспитанниц регулярно приглашаются на
концерты, ужины, фейерверки и вечерние танцы. Образование осуще-
ствляется в атмосфере праздника.

Начальные школы
Платная или бесплатная, сельская или городская, начальная школа
охватывает большинство учащихся. Обучение на начальной ступени,
будь то женское или мужское, затрагивает основную часть «личного
состава» школьников. С точки зрения тендерных различий в системе
обучения начальная школа, без сомнения, является самым нейтраль-
ным местом. Нет радикального различия в преподавании религиозных
догм и основ грамотности для девочек и для мальчиков. В деревнях на-
чальная школа — часто смешанная, и это никого не волнует. В городе
периодически налагаемые запреты на совместное обучение и на обуче-
ние девочек преподавателями-мужчинами доказывает, что родители
не были озабочены такой проблемой, ибо вне пределов школы тендер-
ное смешение присутствовало повсеместно. Тем не менее именно ак-
тивному противодействию подобному нарушению нравов женская
школа обязана своим рождением на городской почве.
Конечно, трудно установить точную дату ее возникновения. В Пари-
же в 1357 г. кантор собора Нотр-Дам, директор «школ граммати-
ки и начальных школ города, предместий и окрестностей Парижа»,
уже привлекает двадцать пять учительниц для девочек наряду с пять-
юдесятью учителями для мальчиков. Нотр-Дам, который еще от эпохи
Средневековья унаследовал монополию на начальные платные шко-
лы, постепенно выравняет число преподавателей мужского и женского
пола. В 1672 г. уже появляются новые статуты и регламенты для грам-
матических школ. Сфера их действия распространяется на 166 школь-
ных участков в столице, в каждый из которых назначается учитель-
ница для девочек и учитель для мальчиков. Это теоретическое равен-
ство будет поддерживаться, пока будет существовать школьная си-
стема Собора, и кантор будет включать новые участки в свою сеть,
неизменно назначая в них по мужчине и женщине. К 1791 г. уже суще-
ствует 201 место для учительниц. Они заняты женщинами-мирянками,
часто одинокими, если только они не являются женами своих коллег-
учителей.
Другие епископальные центры, как и Париж, имеют каждый сеть
платных начальных школ при кафедральном соборе. В Лионе с той же
системой разделения на участки на площади, сравнимой с площадью
столицы, работает 50 учительниц и столько же учителей. В Греноб-
ле в 1789 г. существует 13 платных школ для девочек и 14 для мальчи-
ков. В Амьене между 1715 г. и 1780 г. в подчинении соборного капитула
находятся 80 учительниц и 82 учителя. Когда, как в Париже, школа
располагается в доме самой учительницы, возможности приема в нее
сужены из-за недостатка площади. В лучшем случае в одной комна-
те помещается около 20 школьниц; после окончания занятий эта ком-
ната превращается в частное жилище учительницы. Если школа обла-
дает своим собственным помещением, она может принять около 50 де-
вочек.
Обычная платная начальная школа была более доступна, чем пан-
сион. В Париже в XVIII в. родители платят три ливра десять солей (су)
в месяц за обучение их дочери или сына в школе Нотр-Дам. Таким об-
разом, годовая (за 11 месяцев) стоимость обучения составляет 38 лив-
ров 10 солей (су). Такую плату за обучение могут себе позволить пред-
ставители незнатных слоев, стремящиеся приобщиться к культуре,
укоренившиеся в городе и располагающие постоянным доходом, доста-
точным, чтобы не посылать своих детей работать. На скамьях платных
школ столицы и, конечно, крупнейших городов королевства сидят де-
вочки, вышедшие (в девяти случаях из десяти) из торгово-ремесленной
среды. Чаще это дочери мастеров, чем наемных работников18. Если
там время от времени и можно встретить дочь садовника или угольщи-
ка, как и дочь адвоката или королевского географа, то другие социаль-
ные категории чрезвычайно редки. Платные начальные школы при-
влекают прежде всего ремесленников и лавочников, и этим определя-
ется их месторасположение в городе. Они очень густо заполняют
городские центры и рабочие предместья, там, где обитает и трудится
их потенциальная клиентура.
Направление развития народного образования, взятое на вооруже-
ние после Тридентского собора, — бесплатные школы, которые рас-
пространяются во Франции в XVII в., — способствует расширению
возможностей девочек получить образование. С начала XVII в. новые
конгрегации, специализирующиеся на женском образовании, открыва-
ют помимо пансионатов благотворительные школы-экстернаты или же
исключительно посвящают себя обучению бедных. Благодаря успехам
католической Контрреформации, начиная с 1650 г., создаются и дру-
гие бесплатные школы. Своим появлением они обязаны инициативе
новых поколений кюре, более образованных, а также приходским бла-
готворительным обществам, которые организуются вокруг них. В горо-
дах, таким образом, значительно расширяется сеть женского обуче-
ния. В благотворительных школах учится от сорока до ста девочек
в классе. В Париже самые крупные школы открытого типа насчитыва-
ют до пятисот учениц. Бесплатные школы возникают благодаря рен-
там, дарам и имуществу, завещанному им богатыми прихожанами, ко-
торые стремятся примирить свое материальное благосостояние с ду-
ховным долгом. Некоторые учебные заведения получают часть своих
финансовых средств от продажи изделий, сшитых их ученицами.
Чтобы соблюсти законы конкуренции и не дискредитировать препо-
давательниц платных школ, бесплатные школы теоретически создают-
ся для детей, чьи родители не в состоянии оплачивать их обучение.
Но только теоретически, потому что в реальности бесплатный харак-
тер образования не является пока еще достаточным фактором, чтобы
вызвать желание отправлять детей в школу у тех, кто не может обеспе-
чить свои самые насущные жизненные потребности. Между теми, кто
платит, и теми, кто пользуется благотворительностью, на самом деле
гораздо меньше различий, чем это можно предположить; их объединя-
ет, по крайней мере, прочная оседлость в городской черте, стабильное
положение в приходе и профессиональная деятельность, обеспечива-
ющая их существование. Самое явное отличие: в платных школах
больше дочерей ремесленных мастеров, а в бесплатных — дочерей на-
емных работников и подмастерьев. Организаторы бесплатных учеб-
ных заведений прекрасно знают, что их контингент менее однороден,
чем тот, на который они рассчитывали. Так, устав для учительниц бла-
готворительных классов у урсулинок предписывает «избегать сажать
рядом приличных девочек и самых бедных и нечистоплотных, чтобы
не вызвать у первых отвращения: это они должны делать, однако,
очень осторожно, чтобы бедные не почувствовали себя презираемы-
ми»19. Что касается общины дочерей Св. Анны в приходе Сен-Рош
в Париже, принимающей в принципе только бедных, то она выделяет
лишь один из своих семи классов, называя его «классом временных
учениц». Этот класс — для «бедных девочек, которые, по принужде-
нию своих родителей и из-за необходимости зарабатывать себе на
жизнь, не могут выполнять все требования школы, но посещают ее, ко-
гда у них есть эта возможность»20. Есть примеры и того, что платеже-
способные родители посылают детей в учебные заведения, не предна-
значенные для них. Длительные конфликты между администрацией
платных и благотворительных школ показывают также, что число по-
тенциальных учащихся имеет пределы, даже если действует принцип
бесплатности.
В английских, ирландских и галльских городах также наблюдается
сильная тенденция к созданию благотворительных учебных заведе-
ний — для девочек и для мальчиков. По инициативе Общества распро-
странения христианского знания (8ос1е4у Гог Ле Ргора§айоп оГ СЬпзНап
Кпо\\4ес1§е), основанного в мае 1699 г., эта тенденция проявляет себя в
Англии, правда, на столетие позже, чем во Франции. В XVIII в. набож-
ные и знатные люди, склонные к филантропии, стараются охватить
своим вниманием беспризорных детей. Их помещают в школу на срок,
достаточный для изучения алфавита, основ религии и морали, а затем
устраивают подмастерьями в ремесленные мастерские или прислугой.
Общество распространения христианского знания координирует созда-
ние новых заведений и направляет их деятельность.
В 1729 г. в ста тридцати двух школах Лондона учится 5225 человек,
а в 1733 г. за счет благотворительных средств по всей стране получает
начальное образование уже двадцать тысяч детей. В Лондоне в 1709 г.
феминистка Мэри Эстелл соединяет практику с теорией, организуя
школу для девочек. Ей удается убедить правление Королевского госпи-
таля Челси устроить школу для тридцати маленьких нищенок. Заведе-
ние Мэри Эстелл отличается от других: в его расписании урокам на-
божности не уделяется большого места, и она отказывается занимать
время школьниц рукоделием ради последующей продажи их изделий
на рынке21.
Повсюду деревенские девочки имеют меньше шансов получить об-
разование, чем их городские сверстницы. Они не пользуются, как те,
многоуровневой сетью платных и бесплатных школ.
Сельские общины, которые способны финансировать содержание
хотя бы одной школы, не могут позволить себе удвоить расходы, чтобы
открыть школу и для девочек. Это финансовое препятствие приводит
к тому, что на смешанное обучение (которое неизбежно при наличии
только одного учебного заведения) закрывают глаза. В своих воспоми-
наниях Ретиф де Аа Бретонн, бывший ученик начальной сельской
школы в Оксерруа, пишет, что ее посещали и мальчики, и их сестры.
Чем меньше деревня, тем больше церковные власти проявляют терпи-
мость, даже если на бумаге епископы рекомендуют строго разделять
классные занятия по часам, ставить перегородки или прекращать обу-
чение девочек по достижении ими девятилетнего возраста. В конце
концов им, как правило, приходится согласиться — потому что иной ва-
риант невозможен — с тем, чтобы мальчики и девочки сидели в одной
и той же комнате на скамьях, отдаленных друг от друга настолько, на-
сколько это позволяет помещение.
Смешанная школа для деревенских девочек — это единственный
шанс получить хоть какое-то образование. Если склонный к янсенизму
епископ или кюре, строго следящий за нравами своей паствы, вздумает
настаивать на раздельном обучении, а селяне отказываются создать
вторую школу, то девочки неизбежно теряют доступ к обучению. Это
как раз произошло в Франш-Конте в Монтиньи-лез-Арсюр в 1784 г.; вот
что говорили местные жители: «Каждый знает, что в деревнях дево-
чек, которым исполнилось десять лет, не посылают в школу; им не обя-
зательно учиться писать», и тем не менее «гораздо опаснее для нравст-
венности девушек посылать их пасти скот в зарослях <...> с парнями
в отроческом возрасте»22.
Даже когда деревенские общины имели возможность нанимать
учительницу-мирянку, оплачивая ее труд за счет родителей учениц, до
1750 г. они фактически никогда не прибегали к такой практике, а поз-
же если и прибегали, то чрезвычайно редко, чего нельзя сказать о най-
ме учителей-мужчин. В течение всего XVIII в. триста девяносто сель-
ских приходов Дуба пользовались услугами трех тысяч учителей и
только шестидесяти шести учительниц. Женские деревенские школы
в действительности являлись исключительно делом конгрегаций как
на национальном, так и на региональном уровнях. Образовательные
конгрегации открывали в своей главной резиденции семинарию, пред-
назначенную для подготовки учительниц сельских школ. Прототипом
их являлась конгрегация Дочерей милосердия, основанная Венсаном
де Полем в Париже в 1633 г. Эти монахини со знаменитыми белыми
чепцами рассеялись по всей Франции, чтобы обучать девочек из бед-
ных семей и ухаживать за больными бедняками. В 1678 г. Дамы Сен-
Мора создали семинарию в Париже для подготовки учительниц, что-
бы начать образовательную деятельность по всей стране, в первую оче-
редь в епархиях протестантского Юга.
Пример Дочерей милосердия оказался заразительным и на уровне
епархии, и на уровне региона. Образовательные конгрегации, часто
носившие светский характер и действовавшие в определенной мест-
ности, стали повсеместно возникать с 1630-х и умножились между
1660 и 1730 гг. Решающая роль этих обществ предопределила значи-
тельные региональные различия в обеспеченности школами для дево-
чек французских деревень. Там, где конгрегация действовала активно,
там открывались школы для девочек, в том числе и крохотных селени-
ях. Не перечисляя их все, необходимо подчеркнуть большую регио-
нальную эффективность некоторых из них. Общество сестер-учитель-
ниц, образованное в Туле в 1725 г. каноником Ватло, которых называ-
ли «ватлотками», содержало в 1789 г. 124 школы в Лотарингии. На
Западе конгрегация Дочерей мудрости, основанная Гриньоном де Мон-
фор в 1719 г., насчитывала 66 учебных заведений накануне революции,
которые были рассеяны между Нижней Нормандией и Сентонжом.
Овернь и Веле многим обязаны присутствию беатинок, Барышень вос-
питания и сестер св. Иосифа. В лионском регионе действовала конгре-
гация сестер св. Карла, организованная в Лионе Шарлем Демиа, в то
время как в Бретани кармелитки преподавали в XVIII в. почти во всех
приходах епархии Ванн. Несмотря на все эти усилия, некоторые облас-
ти остаются, однако, еще не охваченными ими.
Анализ соотношения между предложением и спросом на женское
образование в Париже в 1760 г. полезен, чтобы уточнить количествен-
ную оценку женского обучения при старом порядке. Этот город со все-
ми своими культурными привилегиями предлагал тогда 11 200 мест
в 265 школьных помещениях: 2700 в 153 платных школах, 7000 в 56 на-
чальных бесплатных школах и 1500 в 56 монастырских пансионатах.
В Париже с населением от 600 000 до 800 000 жителей женское населе-
ние школьного возраста (между семью и четырнадцатью годами) на-
считывало от 49 500 до 66 000 девочек. Если принимать в расчет тех,
кто не учился, тех, кто учился, и тот факт, что школьницы проводили
в школе в лучшем случае два или три года, можно считать, что столица
располагала одним местом на три-четыре потенциальных ученицы23.
Это лучший показатель, достигнутый до революции.
Знания и умения
Между XVI и XVIII вв. знания, даваемые женскому полу, не измени-
лись качественно, но выросли количественно, благодаря увеличению
числа школ для девочек. В конце раннего Нового времени, хотя жен-
ский школьный контингент вырос, девочки все еще знают очень мало.
Какое учебное заведение они ни посещают, им не грозит перспектива
стать хорошо образованными. Как монастырь, так и начальная школа
предлагают скромный набор знаний из-за ограниченного времени обу-
чения и из-за скудной программы. Только удачно организованное се-
мейное образование способно дать женщинам культуру, сравнимую
с той, которую получают в колледже мальчики. Багаж знаний «комму-
ны смертных женщин» не отягчен академическими изысками; он на-
полнен благочестивыми истинами и умением работать с иглой.

Неполное образование
Для монастырей, даже с педагогической ориентацией, первое препят-
ствие для получения знания кроется в обычаях семьи. Платя дорого за
пансионат, они используют его по своему желанию. Родители помеща-
ют свою дочь в интернат — и берут ее оттуда, когда им заблагорассу-
дится, нарушая целостность педагогического процесса. Монашенкам
трудно руководить обучением в классах, которые объединяют девочек
от четырех до восемнадцати лет и где нет понятия учебного годового
цикла. В течение всего года ученицы приходят и уходят из монастыр-
ского пансиона в любое время. Сравнение ритма и продолжительности
обучения в женских и мужских интернатах в конце старого порядка
дает весьма красноречивые результаты 24 . Начало учебных занятий
у мальчиков приходится на осень и весну, а у девочек учебный кален-
дарь хаотичен. Только урсулинки приближаются к ритму колледжей.
Продолжительность пребывания в пансионате также свидетельствует
о различиях между монастырем и колледжем: большинство девочек
остается там на год или два, а их братья чаще всего от трех до восьми
лет. Краткость пребывания девочек исключает, таким образом, после-
довательный характер изучения курса. Как и будущая мадам Ролан,
девочки незадолго до революции проводили в монастыре не более
двух лет: в основном ради того, чтобы приготовиться к причастию25.
Мадам Кампан справедливо напишет, что, начиная с 1760-х гг.
«почти все девочки проводили не больше одного года в монастырях,
и этот год предназначался для глубокого изучения катехизиса, уедине-
ния и первого причастия <...>; уже давно отказались от обычая остав-
лять девочек до восемнадцати лет за монастырскими решетками»26.
 Монастырские пансионаты, где девочки не остаются надолго, мало-
помалу пустеют. В столице, которая быстро реагирует на моду, после
1750 г. редко какой из них заполнен. В то же время контингент уча-
щихся в интернатах-колледжах также имеет тенденцию к сокращению.
Это свидетельствует о том, что в определенных социальных слоях про-
свещенные семьи не были удовлетворены состоянием дел в пансионе.
Ставя соблюдение монашеского устава и его практическое примене-
ние выше педагогических задач, большинство монастырей различны-
ми способами урезает — и ежедневно — время, предназначенное обуче-
нию девочек. Они встают, в зависимости от заведения и времени года,
между 4 и 7 часами утра и ложатся спать между 19 часами 45 минута-
ми и половиной десятого вечера и, таким образом, посвящают школь-
ным занятиям в лучшем случае пять или шесть часов. Чем больше мо-
настырь пронизан духом порядка, янсенистской щепетильностью, как,
например, Пор-Руаяль, тем больше часов отдается литургии в ущерб
изучению наук. В расписаниях самых строгих пансионатов светское
знание оказывается «затычкой» между образованием и богослужени-
ем, молитвой, размышлениями и чтением религиозной литературы.
Педагогический процесс в монастыре постоянно прерывается звоном
колоколов, зовущих к молитве.
В начальных школах время течет в другом ритме, даже если еже-
дневное присутствие на обедне включено в расписание. Бесплатная или
не очень дорогая школа предлагает свой календарь семьям: их финан-
совый вклад не означает, что надо подчиняться их хотению, как это
происходит с монастырскими пансионатами. Девочки учатся в плат-
ной школе обычно три или четыре года, начиная с шести лет и кончая
десятью, три года в бесплатных общинных школах и два года в при-
ходских. Финансовая заинтересованность заставляет учительниц за-
крывать глаза на возраст своих учеников и на количество лет, которое
необходимо, чтобы научить их читать. Иначе обстоит дело в благотво-
рительных заведениях, озабоченных тем, чтобы обучить как можно
больше и как можно скорее одних девочек, чтобы они уступили свое
место другим, еще безграмотным. В этом секторе девочки должны
иногда ждать, когда им исполнится восемь лет, чтобы для них откры-
лись двери школы. Для организаторов благотворительных заведений
рентабельность — измеряемая в спасенных душах — диктует сроки обу-
чения. Они предполагают два или три уровня, дающие учащимся воз-
можность приобрести навыки чтения или письма, если таковые требу-
ются.
Во время учебного года школьницам экстернатов представляют
трех- или четырехнедельный отдых осенью, тогда как сельские школы
закрываются на больший срок в зависимости от потребности в рабочих

138
руках для сбора урожая в конце лета. В течение года имеют место про-
межуточные «каникулы», связанные с многочисленными религиозны-
ми праздниками, и в середине недели отводится для отдыха день или
полдня. Шесть или семь часов ежедневных занятий по религии и обще-
образовательным дисциплинам могут быть продолжены в школах
(трудовых), где обучают ручному труду и за счет которого они сущест-
вуют. Девочки общины св. Агнессы в Париже работают с семи до один-
надцати часов утром и с половины первого до восемнадцати часов по-
сле полудня. Для них, еще школьниц и уже рабочих, школьное время
совпадает с распорядком дня торговца. Поскольку основная часть вре-
мени уходит на работу иглой, на церковные обряды или на то и другое
вместе, та его малость, которая остается для общеобразовательных
предметов, позволяет девочкам лишь прикоснуться к ним, тогда как
их братья имеют достаточно времени для их серьезного изучения.
Старшие думают, как бы не обучить девочек слишком многому, как
бы не привить им стремления к излишним знаниям. Краткость обуче-
ния, школьная программа, включающая только самое необходимое,
и педагогика, опирающаяся скорее на терпимость по отношению к де-
вочкам, чем на истинную их оценку, свидетельствует о глубинном не-
доверии, которое остается тяжелым бременем при решении вопроса
о женском образовании.

Строгий надзор над знаниями

В школах для девочек при старом порядке перечень предлагаемых
знаний ограничивается тремя постоянными составляющими: религиоз-
ные постулаты, наполненные моральными предписаниями, азы чтения,
письма и счета и работа с ниткой и иглой. Различные типы заведений
так или иначе варьируют этот общий для всех набор, к которому, ис-
пользуя дополнительные средства и приглашая частных преподавате-
лей, монастырь может добавить нечто новое.
Прежде и больше всего школа учит девочек «любить, познавать
и служить Богу»; религиозное воспитание занимает приоритетное ме-
сто. Рядом с ним все остальное второстепенно. Когда кюре парижского
прихода Сен-Луи-ан-Л'Иль ищет в 1716 г. школьную учительницу и об-
ращается к настоятельнице Дочерей милосердия, он так характеризу-
ет ее должностные обязанности: « Я не говорю вам ни о катехизисе, ни
о христианских наставлениях, ибо вы знаете, что это должно предше-
ствовать всему остальному»27. Учительницы-мирянки, как и те, кто
принадлежит конгрегациям, следуют приказу приложить всю свою
энергию, весь свой авторитет, все свое честолюбие и заботу для осуще-
ствления этой части программы.
 Не говоря уже о религиозном образовании — обучении молитвам,
знанию священных текстов, подготовке к конфирмации, первому при-
частию, и все это подкрепленное ежедневным присутствием на бого-
служении, вся жизнь девочек в школе пропитана набожностью. Распи-
сание обязательно включает молитвы — до и после занятий или пере-
мен; в книжном шкафу девять книг из десяти относятся к жанру
религиозной литературы; к этому добавляются поучительные рисунки
на стенах классных комнат. Присутствие религии не ограничивается
этими внешними знаками — слышимыми, запоминаемыми, зримыми;
она живет в поведении и в жестах, направленных чаще всего на то, что-
бы сдерживать порывы детской непосредственности. В таком контек-
сте затруднительно выделить то, что относится к морали, приличиям
или религии, поскольку все три области преподавания тесно связаны
друг с другом. Успех учебника Христианское поведение, или Сборник мо-
литв для учениц пансионата благочестивых урсулинок (СопЛийе скгёИеппе,
ои РогтиШге Ле рпёгез а Гиза§е Лез репзюппапез Лез геИ§геизез 1/гзиИпез) —
он использовался во многих других общинах и даже у учительниц-ми-
рянок, часто переиздавался в ХУШ и XIX вв. (в издании 1868 г. он на-
считывал 800 страниц) — отражает постоянную ориентацию воспитате-
лей на религию. Христианское поведение сопровождает воспитанников
с момента пробуждения до сна и даже в случае бессонницы, объединяя
каждый их поступок с набожной мыслью.
Религиозное образование использует и время занятий, посвящен-
ных светским предметам: школьница учится читать по тексту молитв,
разложенных на слоги, и тренирует свою руку, переписывая религиоз-
ные наставления. Религиозное начало внедряется в сами азы обучения.
Обучить девочек чтению, затем письму и счету, если они достаточно
долго остаются на школьных скамьях, — это второстепенная забота,
в лучшем случае способ заставить их посещать занятия. Учебные про-
граммы, в которых содержится подробное описание всех аспектов ре-
лигиозного воспитания, часто заканчиваются лаконичным пунктом:
«их также обучат чтению и письму».
Чтение — это в первую очередь инструмент для религиозного обра-
зования: оно приходит на помощь хрупкой памяти и предохраняет от
непонятного бормотания, деформирующего библейский стих. Поэто-
му во всех школах девочек учат читать. Чтение содействует усвоению
христианского послания, которое матери должны передать своему по-
томству. Вне своей религиозной функции чтение становится подозри-
тельным в глазах воспитателей, которые не устают предупреждать
против его дурного использования. Когда рождается детская литерату-
ра для девочек, она находит к 1750 г. своих первых защитников в лице
гувернанток и просвещенных матерей, но только не в учебных заведе-
ниях. Книга — священный объект, могущий стать непристойным, если
он примет форму романа, проникает в школу или монастырь только
под самым высоким контролем. Настоятельницам приходится тща-
тельно изучать все новое, чтобы допустить его в монастырские стены.
В классах для девочек быстро распространяется новшество, введен-
ное преподавателями Пор-Руаяль, предложившими начать обучение
чтению с французского, а не с латинского языка. Логика побеждает,
ибо того требует сложившаяся ситуация: в школах, где ученицы не за-
держиваются на долгое время, чтение ведется только на родном языке.
Хотя на бумаге и существует цикл «французский-латинский», редкие
девочки его оканчивают. Конгрегация же урсулинок, для которой
чрезвычайно важен педагогический аспект, отличается тем, что про-
должает отдавать приоритет обучению чтению на латинских текстах;
в этоь надо видеть не архаизм, а отражение интереса этих монахинь
к классической культуре — культуре колледжа.
В целом установлено, что школа должна привить умение читать
и писать, однако второе, по крайней мере в XVII в., не всегда эффек-
тивно. С одной стороны, не все учительницы обладают достаточным
мастерством, чтобы смочь обучить письму. С другой стороны, письмо
занимает второе место в учебной программе, когда уже усвоены навы-
ки чтения; но не все школьницы доходят до этого этапа. Организуя
уроки письма, учебные заведения дают различные знания по этому
предмету в зависимости от того, как оно будет использоваться девочка-
ми в будущем. Наряду с привилегированными ученицами пансионатов
урсулинок, которые учатся индивидуально, с усердием, чью руку на-
правляет квалифицированный специалист, мы видим детей, посещаю-
щих благотворительные школы. Эти выкручиваются как могут, рабо-
тая с картонками, на которых написаны примеры. Им не придется
ведь, как ученицам конгрегации Нотр-Дам, «переписывать формулы
обязательств, расписок, счетов за доставленные товары и другие по-
добные документы, чтобы уметь применить эти знания в разных об-
стоятельствах»28.
Большинство девочек быстро утрачивают полученные ими навыки
чтения, письма и счета, если не развивают их, закончив школу. Основы
знаний могут упрочиться только благодаря постоянной практике или
когда рядом есть более образованная подруга. Без этих благоприятных
обстоятельств они рискуют остаться мертвой буквой.
Как в монастыре, так и в начальной школе у девочек непременно
воспитывают любовь к труду. В классах эта работа конкретизируется
в вездесущности нитки, материи и иголки и во всевозможных «склоне-
ниях» в виде заданий по вышивке, плетению кружев, выделке ковров,
шитью, вязанию, починке и т. д. Эти работы в руках высокородных
дочерей, обучающихся в монастырских пансионатах, или в руках
школьниц благотворительных заведений имеют различное значение.
Первые рассматривают труд как святое занятие, лекарство от броже-
ния ума, не знающего материальных забот, и от безделья. Речь идет об
искупительном труде. Для других навыки, приобретенные в школе, да-
ют возможность получить работу, а значит, и достойное существова-
ние. Путь бедных девочек к духовному и нравственному спасению про-
ходит через труд-необходимость.
«Подготовить девочек к тому, чтобы они могли честно зарабаты-
вать себе на жизнь», — таков лейтмотив всех трудов основателей благо-
творительных заведений. Следуя формуле сестер Сен-Мора, их обучают
«скромным ремеслам пропорционально их способностям», а в париж-
ском сиротском приюте Младенца Иисуса обычно говорят о «скром-
ных знаниях, которые могут подойти девочкам». Скромные места ра-
боты, которые они могут получить после окончания школы, обеспечат
им скромные доходы, но не позволят им выйти за рамки их социально-
го статуса. Бывшие ученицы станут рабочими; у них не будет средств,
чтобы купить слишком дорогое для них свидетельство на право учи-
тельствовать. Кроме того, поскольку обучение ручному труду подчиня-
ется принципу от самого простого к самому сложному, степень приоб-
ретенного умения обусловливается временем пребывания в школе.
Большинство девочек получают только самые элементарные навыки,
которые не позволят им иметь в будущем приличное вознаграждение
за свой труд. Профессиональное обучение, даваемое этим нуждаю-
щимся девочкам, успокаивает совесть его организаторов и в то же вре-
мя не нарушает законов социального воспроизводства. К тому же под-
готовка школьниц, ориентированная на труд в текстильном производ-
стве и производстве украшений, пользующихся большим спросом
у городского населения, удовлетворяет потребности этих секторов
в рабочей силе.
Обучение в монастырской школе, ученицы которой не будут зара-
батывать себе на жизнь шитьем, а станут добропорядочными супруга-
ми буржуа, отличается разнообразием практических занятий. Пансио-
нат является лабораторией, где их учат быть хозяйками большого до-
ма. В таком престижном заведении, как школа Лббэ-о-Буа, барышни,
которым не придется самим месить тесто, знакомятся с различными
видами домашней работы, чтобы научиться у сестер-послушниц уметь
руководить прислугой. Так, Елена Массальская, будущая принцесса де
Линь, последовательно прошла девять «послушаний» в этом аббатстве.
Среди них монастырская церковь, ризница, комната для посетителей,
аптека, прачечная, библиотека, столовая, кухня и религиозная сестрин-
ская община 29 . Это те места, которыми совершенная хозяйка знатного
дома должна уметь управлять. Если ученицы благотворительных
школ готовятся к тому, чтобы стать работницами, ученицы монастыр-
ских пансионатов примеряют на себя одежду домоправительниц.
Монастырские пансионерки получают немного больше знаний бла-
годаря учителям, пришедшим из города, чтобы учить их начаткам ис-
кусств и некоторым наукам. Эти дополнительные занятия, оплачивае-
мые родителями, хотя и являются необычным элементом для типич-
ной учебной программы, считаются необходимыми для формирования
девушек. С этими частными курсами благородное воспитание прони-
кает и в монастырь. Монастырские уставы относятся к таким занятиям
с подозрением, рассматривая их скорее как излишние, чем необходи-
мые. Нужно быть осторожными с этими суетными и бесполезными
знаниями, от которых только пухнут мозги. Тем не менее родители на-
вязывают свои требования и составляют для своих дочерей инструк-
ции «по желанию». В таком строгом монастыре, как Пор-Руаяль,
в 1773 г. семь преподавателей дают свои уроки в комнате для посетите-
лей: пять мужчин преподают танцы, музыку, игру на клавесине, арфе
и гитаре, а две женщины — географию и рисование. Между общими за-
нятиями и частными уроками Елена Массальская и ее соученицы «го-
лубого класса» (от семи до десяти лет) в Аббэ-о-Буа изучают катехизис,
чтение, музыку, рисование, историю и географию, письмо, счет, танцы,
игру на арфе или клавесине, и каждое занятие длится полчаса или час.
К этому еще надо добавить репетиции театральных пьес, которые регу-
лярно разыгрываются ученицами. После своего успеха в Сен-Сире Го-
фолил (АЖаНе), драма Жана Расина, обошла все крупнейшие монастыр-
ские школы Франции. Изящные искусства ценятся повсюду, и среди
них более всего поклонников насчитывает музыка. Монастырские ин-
тернаты для некоторых музыкантов являются источником постоянно-
го дохода; они посвящают им значительную часть своей деятельности,
сочиняя сборники пьес «для молодых особ, воспитываемых в домах
благочестия». Описи конфискованного имущества во время Француз-
ской революции показывают, что клавесин и фортепьяно были самы-
ми распространенными музыкальными инструментами в монастыр-
ских пансионатах.

Подписи: отмеренное знание

Чтобы попытаться оценить то, что женское население сохраняет в па-
мяти от уроков, услышанных в детстве, дома или в школе, у историков
нет иной единицы измерения, кроме подписей под нотариальными ак-
тами. Установление точного и безошибочного соотношения между
умением подписаться и способностью расшифровывать буквы и смысл
 написанного текста или настоящим умением писать остается непро-
стым делом, но можно допустить, что подпись свидетельствует о мини-
мальном умении читать. Подсчеты в масштабе всей Франции эпохи
старого порядка показывают два типа грамотности, разделенные це-
лым столетием: первый для 1686-1690 гг., второй для 1786-1790 гг. Их
главный урок — нужно с осторожностью относиться к средним показа-
телям, постоянно создающим ложное впечатление. За ними не видны
очень важные различия между регионами, между городами и селами
и между полами.
Первый основной показатель грамотности французов до револю-
ции выражается в преимуществе Севера и Северо-Востока Франции
(выше воображаемой линии от Сен-Мало до Женевы). В 1786-1790 гг.
в областях к северу от этой линии 71 % мужчин и 44% женщин подписы-
вают свои брачные контракты, тогда как в районах к югу от нее — соот-
ветственно только 27% и 12%. Веком раньше двадцатипроцентный по-
рог грамотного населения, достигнутый почти везде на Севере, на Юге
является исключением. Внутри этих двух ареалов, одного передового,
другого отстающего, преимущество городского населения над сель-
ским, с одной стороны, и, с другой, численное преобладание мужчин
над женщинами в сфере грамотности, постоянное во всех социальных
слоях, являются двумя главными очевидными показателями.
Хотя мужчины всегда подписываются чаще, чем женщины, инте-
ресно заметить, что между XVII и XVIII вв. женская грамотность про-
грессирует относительно быстрее мужской. XVIII в. — век, когда жен-
щины наверстывают упущенное. В просвещенной Северной Франции,
где мужчины начали подписьюаться в XVII в., женщины ликвидируют
свое отставание более быстрым темпом, чем сильный пол. В Южной
Франции, в менее благоприятных экономических и культурных усло-
виях, женщины прогрессируют в той же степени, что и мужчины. По-
всюду грамотность мужчин оказывается необходимым условием для
ее распространения среди женщин. Франсуа Фюре и Жак Озуф спра-
ведливо замечают, что «необходимо несколько поколений, что грамот-
ность перешла от одного пола к другому»30.
Влияние развития сети школьного образования на увеличение чис-
ла женщин, способных ставить свою подпись, в век Просвещения оче-
видно, даже если принимать во внимание, что примерно 20% обучается
грамоте не в школе, а в других местах. В Париже, где известны даты
открытия школ для девочек и где были подсчитаны подписи под по-
смертными описями, бросаются в глаза успехи женского школьного
обучения (около 11 200 девочек ежегодно)31. В царствование Людови-
ка XIV 61% мужчин и только 34% женщин среди наемных рабочих
подписывают посмертные описи имущества своих покойных жен или

144
мужей. При Людовике XVI эти цифры доходят до 66% для мужчин
и 62% для женщин. Это впечатляющее достижение отражает усилия
учительниц столичных школ. Открытие школы в любом уголке ули-
цы приносит плоды, по крайней мере в социальных группах, стремя-
щихся приобщиться к культуре. Умение читать облегчает жизнь в та-
ком городе, как Париж. Но в столице со столь благоприятными усло-
виями для распространения культуры остаются пробелы: между 1770
и 1789 гг. только 16% малолетних преступниц, представших перед су-
дом Шатле, могут подписать свои показания. Преимущество городов
и «сверхпреимущество» столицы в сфере качественных изменений
в культуре не есть особенность Франции. В Англии ХУП-ХУШ вв., где
умение подписываться в целом распространилось быстрее и не имело
таких региональных вариаций, также свойственна эта черта. В конце
XVIII в. 60% англичан и 40% их жен умеют ставить подпись, в то время
как средняя цифра для всей Франции — 47% мужчин и 27% женщин.
Но в 1690 г. подписывалось 48% жительниц Лондона и только 20% про-
винциалок.
Нет нужды множить эти скучные цифры, чтобы понять, что если
грамотность женщины всегда отстает от мужской, так это потому, что
их образование остается для общества второстепенной заботой. Пред-
назначение женщины, подчиненное репродуктивной функции, жиз-
ненно необходимой для роста численности населения, которое все ни-
как не может решить проблему детской смертности, диктует требова-
ния, предъявляемые к образованию девочек. Они должны любой
ценой стать матерями, и, поскольку они станут матерями, необходимо
вложить в них то, что они затем передадут своим дочерям, — религиоз-
ные и моральные ценности, на которых зиждется данное общество. Де-
вочек учат читать, поскольку чтение закрепляет религиозные предпи-
сания, но общество не нуждается в том, чтобы они знали больше. Необ-
ходимость в более продвинутом образовании осознается некоторыми
передовыми умами, но не превращается в коллективное требование.
Придется ждать, когда в XVIII в. возрастет демографическая безопас-
ность и ослабнет гнет церкви, чтобы все большее число родителей пе-
ресмотрело взгляды на будущее своих дочерей. Но пока принцип ра-
венства полов остается химерой; даже несмотря на усилия талантли-
вых преподавателей, доступ женщин к знаниям наталкивается на
серьезные препятствия.
5
Девственницы и матери
между небом и землей
дппша Шупьте ван Кессель

Многочисленные деятели Реформации на Западе обратились

в начале раннего Нового времени к истокам христианства,
взывая к Христу и его первым ученикам. Каждый считал, что
сможет истолковать первоначальную идею послания, следуя
Отцам Церкви и их предшественникам. Мы поставили перед
собой особо рискованную задачу: попытаться исследовать пу-
ти развития женского самосознания на протяжении долгих
веков патриархата: от св. Павла до Леопольда фон Ранке, от
св. Августина до Фернана Броделя.

Любовь, мать и девственница

Все начинается с Иисуса из Назарета. В плане социальных от-
ношений он не делал особых различий между мужским и жен-
ским полом, проповедуя любовь к ближнему независимо от
его социального статуса, расы, родственных связей или пола.
Этот революционный идеал любви к ближнему был пре-
людией к вечному спасению в Царстве Божьем, к истинной
жизни после смерти. Можно предположить, что он подразу-
мевал значительное уважение к женщине. И все же, если при-
нять во внимание тот факт, как Иисус отнесся к своей мате-
ри, отказавшись от родства с ней, — наше предположение ли-
шится оснований. Разумеется, Мария как мать пользовалась
известностью уже благодаря тому, что передала ребенку свое
иудейское наследие; но этот-то социальный престиж и отверг
Иисус.
Милосердие и набожность
В глазах римлян первым христианам была присуща не любовь к ближ-
нему, а, наоборот, ненависть к человеческому роду. Так говорил Тацит
(Апп. 15, 44), и, отталкиваясь от него, многочисленные труды по цер-
ковной истории в таком же духе описывают первое известное гонение
на христиан после пожара, уничтожившего в 64 г. десять из сорока
римских кварталов. Императору Нерону-поджигателю удалось напра-
вить ярость народа на этих сектантов-человеконенавистников, хотя
они и не были признаны виновниками пожара. Это неблагоприятное
мнение тем более удивительно, что молодая христианская община бы-
ла еще малочисленной в ту эпоху, да и римляне всегда отличались тер-
пимостью. Тем не менее эти христиане, и особенно, как выясняется,
женщины, внушали страх.
В последней четверти I в. Климент Римский, вероятно, третий пре-
емник св. Петра, отметил, что в театрах роли Данаид и Дирки должны
играть христианки — и их действительной смерти [Первое послание Кли-
мента. 6). В мифологии целомудренные Данаиды — это законченные
образцы женщин-убийц. Принужденные к замужеству, они убивали
своих молодых супругов во время брачной ночи. Что касается Дирки —
то это прямо-таки символ материнского вырождения.
Что же такого опасного находили в этих немногочисленных хри-
стианах и особенно христианках? Образы Дирки и Данаиды, быть мо-
жет, объясняют нам это лучше, чем Отцы Церкви. В обществе, где от-
сутствует социальное равенство, идея христианского милосердия к
ближнему представляла угрозу государству, идя вразрез с первой обя-
занностью любого римлянина. Обязанность эта, рожденная из идеи
благочестия [ргеЬав), состояла в абсолютной преданности своей семье
и родным. Для женщин она сводилась к роли любящей и покорной
супруги, предназначенной для продолжения рода. Любить вне брач-
ных уз и заботы о своем потомстве означало немыслимым образом по-
кушаться на основы навеки определенной судьбы.

Воспроизводство потомства и супружеская

любовь
Спустя пятнадцать веков, накануне раскола Церкви, или Реформации,
любовь к ближнему продолжала восприниматься неоднозначно. При-
тягательная для идеалистов, стремившихся усовершенствовать этот
мир, а также для бедных и униженных, она в гораздо меньшей степени
трогала сердца остальных граждан. Вот почему такой возвышенный
идеал всегда находился в тени, появляясь лишь время от времени на
повестке дня, предложенной церковными реформаторами. Его лелеяли
избранные души, работающие над созданием нового мира, мужчины
и женщины, отдельные личности или группы людей, объединенные
общностью взглядов, ядро которых часто составляла супружеская па-
ра, связанная глубокой духовной дружбой по хорошо известной моде-
ли св. Иеронима и его соратницы Павлы. Проповедники не прекраща-
ли громко и страстно провозглашать этот идеал, умножая число его
сторонников среди неимущих; богатые же солидаризировались с ним,
думая о поддержании общественного порядка. Любовь к ближнему
была излюбленной темой иконографии как в церквах, так и в других
общественных зданиях, принося утешение всем и удовлетворение
жертвующим и их потомству.
Воспроизводство себе подобных оставалось делом первостепенной
важности, как и в Риме эпохи Нерона. Но на заре Нового времени по-
слание Иисуса из Назарета беспокоило людей не очень сильно. Многое
изменилось в отношениях между христианской верой и мирской жиз-
нью. Христианская семья стала одним из первых критериев социально-
го успеха, и это после вековой борьбы между знатью и духовенством за
власть над обществом, а значит, и над семьей. Одним из результатов
этой борьбы стало четкое разделение задач между различными соци-
альными категориями. Духовенство получило приказ воздерживать-
ся от любых сексуальных отношений, в том числе и вне монастыр-
ских стен.
Целибат священников стал одним из средств, указывающим на раз-
личие статуса между ними и мирянами и облегчающим рост влияния
Церкви и ее богатств.
Следовательно, обеспечивать продолжение рода в рамках договор-
ных моногамных союзов, основанных на клятве верности, надлежало
мирянам. Это торжественное обещание вызывало необходимость освя-
щения в церкви, которое было принято Тридентским собором. Оно от-
носилось в ту пору к миру духовного, то есть клерикального. А это как
раз не отвечало ни принципам, ни интересам дворянства и его союзни-
ков. Поэтому только спустя многие годы после Тридентского собора
массы, населяющие теоретически христианизированный Запад, приня-
ли таинство брака как условие продолжения рода. Эти массы жили
в сельской местности: дворяне и крестьяне, а затем бедняки, разбойни-
ки, проповедники и отшельники, вечные странники, и все они вместе
составляли при старом порядке почти 80% всего населения.
Однако, в отличие от феодальной земельной знати и свободного от
налогов духовенства, городское меньшинство, стремящееся продви-
нуться по социальной лестнице, приветствовало церковный брак как
антитезу куртуазной любви, которая в своей сублимированной форме
воспевала легкомысленные чувства аристократов. Постфеодальные
брачные отношения регулировали распределение ролей между полами
и отражали те представления, которые буржуазия имела о самой себе,
а также ее материальные и духовные запросы1.
Буржуазная этика, превалирующая накануне Реформации, удиви-
тельным образом походила на этику полисов поздней античности.
Там тоже образ жизни доминирующего класса, откровенно агрессив-
ный и беспорядочный, был заменен коллективной этикой новой эли-
ты, а именно служащими постоянно разрастающегося государствен-
ного аппарата. Это привело к более четким социальным дефиници-
ям, к этике умеренности, а также к изменению отношений между
полами, которые направлялись исключительно в сторону гетеросексу-
альности. Таким образом, нежность и верность, результат случайного
и личного выбора, были заменены супружеской любовью, обязатель-
ной для всех, филогамией* на службе воспроизводства2.
Высказывалось предположение, что эту этику поздней античности
восприняла молодая христианская община. Действительно, строгость
и филогамия определяли образ жизни первых христианских семей,
и молодая Церковь знала, что от них зависит само ее выживание. Тем
не менее идеалам христиан-фанатиков гораздо больше соответствова-
ло настоящее отвращение к браку, если не радикальная мизогамия,
имевшая также и языческие корни. Такова социально-религиозная ди-
лемма, которую не мог разрешить даже св. Павел. Решение было най-
дено в течение II и III вв., когда формировался руководящий клери-
кальный класс, который четко отграничивался от мирян, в том числе
по признаку сексуального воздержания 3 .

Сексуальное воздержание п свобода

При изучении жизни христианок раннего Нового времени разговор
0 неоднозначном отношении к супружеской морали может показаться
излишним. Но если действительно хочешь узнать духовную жизнь
этих женщин, надо отложить в сторону избитую истину, что якобы во
все времена филогамия соответствовала христианскому идеалу. Эта
идея, будучи в основном наследием IX в., затеняет противоречивый
и проблематичный характер христианской антропологии. Вместе с тем
она мешает увидеть тот разрыв, который образовался между среди-
земноморской моделью, преимущественно католической, и герман-
ской и англосаксонской моделью, преимущественно протестантской.
Новая матримониальная этика сформировалась только в конце
1 тысячелетия истории христианства. Она оставалась в конфликте

* Филогамия - любовь к браку; мизогамия - ненависть к браку. — Примеч. пер.

с первоначальным идеалом сексуального воздержания. Вероятно, но-
вая концепция любви к ближнему являлась определяющей характери-
стикой самых первых христиан. Но в процессе становления и развития
их этики устойчивое понятие сексуального воздержания сыграло опре-
деляющую роль.
В сильно иерархизированном обществе воздержание позволило
реализовать мечту некого сверхестественного космополитизма. Духов-
ное родство созидало эмоциональные связи с близкими иного рода —
пусть и «другими» во всем, сиречь чужестранцами, париями, предста-
вителями другого пола4. В глазах самых радикальных ранних христиан
социальная роль женщины — а именно обязанность вступать в сексу-
альные отношения и рожать в муках — символизировала рабство, в то
время как девственность могла предоставлять свободу. Такая концеп-
ция соответствовала также древним представлениям о девственнице,
которая служит мостом между миром естественного и сверхъестест-
венного, между внутренним и внешним, между тем, что является сво-
им и чужим, между мужчиной и женщиной 5 . Таким образом, девы-му-
ченицы совершают больший героизм, чем остальные мученики. Дев-
ственница, символ свободы любой ценой, чьей ставкой является соб-
ственная жизнь, олицетворяет вечную мечту человечества: все люди
становятся братьями и сестрами, они борются за свободу, объединен-
ные в эгалитарный союз, объединяющий и мужчин, и женщин.

Живые и вызывающие тревогу

По мере распространения буржуазной этики религиозные и светские
власти принялись ограничивать и регламентировать статус девственно-
сти, дабы следить за тем, чтобы он не подрывал нового порядка. Для
этой проблемы, так тесно связанной с накоплением церковных бо-
гатств, протестантизм нашел самое радикальное решение: отмена це-
либата священников и монастырей и искоренение «дьявольского суеве-
рия», говорившего, что можно обрести нечеловеческую силу через
длительное сексуальное воздержание. Католицизм, наоборот, пропове-
довал безусловное безбрачие священников и ужесточил регламента-
цию монашеского образа жизни, введя более строгий контроль над со-
блюдением торжественного обета целомудрия. Короче, он твердо сто-
ял за обязательное сексуальное воздержание для духовенства, что
дало возможность еще более подчеркнуть различие между его соци-
альным статусом и статусом мирян. В результате вековая оппозиция
мирянам, которые сознательно выбирали девственность или постоян-
ное сексуальное воздержание, еще более ужесточилась.
Полумонахпнп
Эта оппозиция проявилась со всей очевидностью в Средние века во
времена «женских религиозных движений». Такое название, не совсем
точное, указывает на приобщение все более широких социальных сло-
ев к духовной культуре монахов и князей-епископов. Одним из самых
неожиданных аспектов такой популяризации религиозной жизни ста-
ло фантастическое увеличение числа набожных женщин. Чтобы сдер-
жать этот рост, нужно было направить усилия против нового явле-
ния — полумонашеского образа жизни тех женщин и мужчин, которые
посвящали себя Богу, не принося торжественных обетов и, следова-
тельно, не принадлежащих клиру. Подобный образ жизни практико-
вался преимущественно такими женщинами, как затворницы (бегин-
ки, ртгоссЬете, сестры Общей жизни, беаты, терцианки* и другие).
В глазах их защитников именно они представляли собой настоящих
монахинь, поскольку, как и девственницы раннего христианства, не
приносили никакой формальной клятвы, но исповедовали свою веру
ежедневно, самим своим существованием6.
Однако власть предержащие и представители средней буржуазии
проявляли большую сдержанность в отношении такого образа жизни,
который, стирая различия между клиром и мирянами, сеял хаос в юри-
дической сфере, в частности это касается права наследования. Поэто-
му «полумонахини» часто оказывались мишенью для насмешек и объ-
ектом нападок со стороны общества. Свободный выбор сексуального
воздержания вызывал огромное беспокойство, так что историкам, изу-
чающим симптомы терпимости и нетерпимости, подобный материал
может сослужить добрую службу. Можно также рассмотреть этот фе-
номен с точки зрения феминизации духовной культуры. Эта пробле-
ма, которую неоднократно ставили, но не разрешали, кажется мне
фундаментальной для истории женщин и тендерных отношений. Она,
естественно, требует углубленного исследования статуса женщин, по-
святивших себя Богу, — монахинь и полумонахинь7, и их статуса, часто
вызывающего множество вопросов.
Женщины не могли ни стать священниками, ни принадлежать
к светскому духовенству. Для мужчин существовало два четко разли-
чаемых образа религиозной жизни: черное духовенство (отшельники
или монахи) и белое. Религиозная жизнь женщин ограничивалась мо-
настырем.

* Терцианы — миряне, являющиеся членами какого-либо ордена, но живу-

щие в миру; ведут начало от Франциска Ассизского, который в 1221 г. основал
полумонашеский орден, члены которого должны были соблюдать ряд религи-
озных и нравственных запретов, но сохраняли свою связь с миром. — Примеч. пер.
 Мужчины являлись первым чином в религиозной иерархии, в то
время как женщины принадлежали ко второму. Жизнь, отданная Богу
в миру, по примеру белого духовенства, автоматически делала из них
полумонахинь. Через простые — то есть торжественно не произнесен-
ные обеты — они могли войти предположительно в третий чин, чин
терциан, не принадлежа к монашескому сословию. Это становилось
возможным лишь тогда, когда группа полумонахинь, подчиняясь мо-
настырским правилам, поднималась таким образом до ранга «третьего
регулярного чина» (в реальности второго).
В начале раннего Нового времени почти все общины женщин, по-
святивших себя Богу, придерживались монашеских правил. Однако
это не мешало появлению новых полумонахинь или отшельниц, объ-
единенных в небольшие группы. Многие Женщины продолжали идти
по этому промежуточному пути вопреки всем и всему. Они не имели
права гражданства ни в церкви, ни в обществе. Поэтому авторы позд-
нейших исторических текстов в большинстве своем совершенно игно-
рировали их или же, в лучшем случае, смешивали с «полноценными»
монахинями. Однако, смешанные с ними, они значительно превосходи-
ли численно мужчин, посвятивших себя Богу, среди которых почти не
существовало полумонахов. Только в северных провинциях Нидерлан-
дов монахинь и полумонахинь было в полтора раза больше, чем пред-
ставителей мужского клира, как регулярного, так и мирского8.
Как можно было ограничить такое массовое приобщение женщин
к духовной жизни? Впечатляющие примеры женской набожности от-
печатывались в коллективной памяти и оказывали огромное влияние
на религиозные чувства. Все это происходило накануне Реформации.
Какой оказалась роль, сыгранная женщинами монахинями и полумо-
нахинями в последующий период, еще предстоит решить.

Живые святые
Недостаток сведений в источниках — проблема, которая касается Ита-
лии в наименьшей степени. Широкое поле средневекового религиозно-
го движения женщин (тоуппепк) геН§ю$о ГетттПе), не говоря уже
о еретических, реформационных и контрреформационных течениях,
стало плодотворной почвой для изучения ареала деятельности жен-
щин, посвятивших себя Богу, как накануне Реформации, так и в ходе
Контрреформации. Самые последние исследования указывают на су-
щественное изменение, происшедшее перед окончательным прорывом
Реформации. Престиж этих женщин, который с начала века значи-
тельно возрос, имел и обратную сторону. Речь идет о ситуации, связан-
ной с возрастанием, а затем с падением авторитета их лидеров — жен-
щин с харизмой, прорицательниц, которых считали живыми святыми
и даже «божественными матерями» (<11\апе тас1п). К ним обращались
за советами буквально все, те, что стояли на вершине и внизу социаль-
ной лестницы, так что они оказывали влияние не только на религиоз-
ные, но также и политические и общественные события своего времени9.
Некоторые предполагают, что увеличению престижа рассматривае-
мой группы женщин способствовала возросшая набожность перед ли-
цом катастроф, поразивших Италию в начале раннего Нового време-
ни. Стоит только вспомнить жестокие военные кампании французских
и германских «варваров», которые принесли с собой голод, убийства,
насилие и венерические болезни. Многие женщины, в большинстве
случаев полумонахини, снова приняли участие в этом «религиозном
движении». Они внимали покаянному посланию великого проповедни-
ка Джеронимо Савонаролы. Но особенно они вдохновлялись приме-
ром прославленной Екатерины Сиенской (ум. 1380), которая за век до
этого указала деградирующему папству путь к праведности. Это имен-
но то, о чем думали «новые Екатерины», как и другие многочисленные
верующие, мужчины и женщины, посвятившие себя Богу, которые
проповедовали религию чистой духовности и требовали радикальной
реформы. Среди бряцания оружия это движение привело непосредст-
венно к попытке реформировать при поддержке Франции папство
и одновременно восстановить единство Церкви. Такая попытка отра-
жала всеобщую надежду на божественное вмешательство, а именно
ожидание ниспосланного папы, ангела спасителя, который займет
оскверненный престол Св. Петра 10 .
Надежда была напрасной. Попытки реформы провалились; и следст-
вием глубокого разочарования стало радикальное изменение реформа-
торской тактики. Очевидный упадок веры, усугубленный деятельностью
прорицателей, сыграл на руку авторитету церковных и светских чинов-
ников, а также деловым людям и ученым. За советом все чаще и чаще
стали обращаться к ним и все реже и реже к посредникам между людь-
ми и Богом. С окончанием Итальянских войн регрессировали и прори-
цатели. Они стали козлами отпущения в драматическом конфликте,
который вел к неминуемому расколу западного христианства. К сере-
дине века почти все прорицатели исчезли из общественной жизни.
Последней прорицательницей была (1тпе тас1ге Антония Негри (ум.
1555 г.), которая приняла участие в основании ордена варнавитов и бы-
ла заточена в монастырь, несмотря на свою божественную миссию11.
Эта эволюция имела разные последствия для мужчин и для жен-
щин. В силу стародавнего представления об особых способностях жен-
щин вступать в контакт с невидимым миром, то есть к женщинам,
близким божественной мудрости, — конечно, пока еще прислушива-
лись с таким же вниманием (правда, и с таким же недоверием), как и к
провидцам-мужчинам. Совсем другой оказалась ситуация, когда встал
вопрос о исполнении божественной воли путем реформы церкви, что
было делом мужчин. После Реформации любая ревизия стала более
чем когда-либо их делом, в том числе провидение и толкование наме-
рений Бога. Тем не менее женщины-провидицы оказались живучими.
Пусть исключенные из публичной жизни, они продолжали сохранять
большое влияние. Их вмешательство все меньше касалось мирских
дел или судьбы той или иной общины и все больше фокусировалось на
сверхъестественном — небе, аде, чистилище — и разного рода пробле-
мах веры.
В таком контексте Антонию Негри можно рассматривать как одну
из последних представительниц «женского религиозного движения»,
обеспечившего некоторое пространство для духовного и социального
авторитета небольшого числа боговдохновленных женщин. Но что
особенно важно: описанная демократизация духовной жизни и религи-
озного чувства выявила мощный потенциал женской веры в целом. Ес-
ли бы реформы, призванные исцелить раны христианства, достигли
цели, то пришлось бы сдерживать эту потенциальную силу.

Молчаливое согласие между грамотными

и безграмотными женщинами
Можно ли найти точки соприкосновения или сходство между «религи-
озным движением женщин» и другими движениями внутри самой Ита-
лии или за ее пределами? Вопрос сложный, тем более что в этой облас-
ти есть лишь локальные исследования по истории женщин и тендер-
ных отношений без какого-либо синтеза12. Многие из таких исследова-
ний велись в анахронической перспективе, в перспективе Реформации
и Контрреформации. Однако до середины XVI в. потребность в ре-
формировании еще не ощущалась как выбор между прежней и новой
Церковью. Для этого имелись политические и социальные причины, и
кроме того, для многих новая Церковь была, по сути, самой древней,
ибо она пыталась восстановить истинную природу единственно подлин-
ной Матери-Церкви.
Носительницами этих идей были такие женщины, как Виттория Ко-
лонна, Джулия и Элеонора Гонзага, Рената Французская, Екатерина
Чибо, Вероника Гамбаро. Они сыграли значительную роль в евангели-
ческом движении. Историки конца XIX в. назвали их деятельность
«религиозным женским движением», считая, что она предполагала
идею эмансипации13. Между тем протестантская ориентация, благо-
приятная для женщин, была в то время под вопросом. Также очевид-
но, что страстное желание реформ у живых святых и «божественных
матерей», как и их желание вернуть христианству его первоначальную
подлинность, шли рука об руку с изменением поведения под влиянием
новой веры — а это уже могло в свою очередь привести к отрицанию
социальной иерархии, освященной католицизмом 14 .
Народная культура этих носительниц особой христианской хариз-
мы, остававшихся в своем большинстве безграмотными, обнаруживает
различные связи с культурой элиты. Аристократия и буржуазная эли-
та часто эксплуатировали политическое влияние этих провидиц, кото-
рые, со своей стороны, убежденные в своей божественной миссии, тре-
бовали полного доверия от своих последователей. Речь шла о духовно-
светском соглашении, открывающем провидицам возможность рас-
пространить свое влияние. Однако их деятельность в целом не перехо-
дила границ их мест обитания и близлежащих районов. Только если
они сами принадлежали к элите, они располагали более широкой се-
тью социальных контактов.
Следуя гуманистической концепции идеальной матери, образован-
ные женщины из аристократии и буржуазной элиты ставили одной из
своих главных задач культивировать эту сеть, прежде всего ради карь-
еры своих мужей. Благодаря многочисленным политическим бракам
такие сети высшей аристократии покрывали огромные территории Ев-
ропы и создавали тесные связи между Италией и Францией. Протес-
танты не замедлили воспользоваться ими. Так было с Игнатием Лойо-
лой и Кальвином. Однако и тот и другой невысоко ценили интеллекту-
альные способности женщин, в том числе образованных, и опасались,
как бы они всерьез не занялись делами Церкви.

Умершие женщины, достойные подражания

Нет лучшего способа проиллюстрировать различие между католиче-
ской верой и протестантской, чем изучить те условные контакты, кото-
рые живые имели с героями или героинями потустороннего мира. Та-
ковые всегда представляли проблему для двух Церквей : католическая
его поддерживала, но в измененном виде; протестантская — отвергала.
Из мест протестантского культа исчезли статуи, а вместе с ними и ощу-
тимое присутствие святых, их реликвии и одежды, их кровь и их сле-
зы. Отныне каждому верующему приходилось устанавливать личную
связь и личное отношение с Богом без помощи одного или нескольких
участников кортежа посредников. Причастность к священничеству ка-
ждого верующего делала излишними услуги земных медиаторов, обле-
ченных церковным саном. Гигантскую систему опосредования между
создателем и созданием, возводимую в течение пятнадцати веков, за-
 ^ двинули в угол, словно театральную декорацию. В то время как все
^ больше и больше католических церквей оказывалось наполнено изо-
з бражениями возносимых на небо святых и сходящих на землю анге-
9> л
лов, протестантские церкви становились скромными местами соора-
^ ний, напоминающих времена раннего христианства.
Б
а
СП
а
си
с:
Воскрешение девственниц
§ В раннехристианских общинах женщины играли героическую роль: из-
вестна их решимость полностью посвятить себя Богу, как и их готов-
(2 ность пожертвовать собой ради веры. Первые христианские девствен-
ницы (у1г§1пез), как и их единомышленники мужчины (сопйпеп^ез), жи-
ли сначала не в общине, а дома, в окружении своей семьи. Их главной
характеристикой было сексуальное воздержание, которое позже испо-
ведовали полумонахини. Надо отметить, что на фоне обильной инфор-
мации о хагрпез информации о сопйпеп^ез чрезвычайно мало, хотя
есть все основания полагать, что как те, так и другие были весьма
многочисленны15.
Действительно, ни одна категория женщин не достигла такой степе-
ни коллективного уважения, как девственницы раннего христианства.
Они стали образцом совершенной христианки. Целомудрие стало спе-
цифической чертой святости женщин, так же как исповедание веры
словом и делом стало специфической чертой святости мужчин. В ие-
рархии святости никогда не было женщин-«исповедниц», как не было
мужчин-«девственников». В категории самых героических христиан,
тех, кто заплатил жизнью за свое рвение в вере, различие между девст-
венницами и не-девственницами существовало только для женщин.
Мученики (мужчины и женщины) были, казалось бы, в равной степени
любезны Богу, но девы-мученицы — все-таки особенно. Самым эффек-
тивным способом распространить истинную веру, самым надежным
путем достичь личной святости стало для женщин не исповедание ве-
ры, а безусловное принесение себя в жертву.
Мы не будем анализировать здесь, ни как первые христианки осу-
ществляли эту миссию, ни как они влияли на создание своего образа.
Нас интересует желание католических реформаторов придать этому
образу новый блеск. Совершенно понятное намерение, если принять во
внимание страстную тягу эпохи выявить и установить критерии, позво-
ляющие провести разделительную линию между правильным верова-
нием и ересью, между подлинным христианством и христианством
ложным, — поиск, в котором прежняя Церковь оказывалась источни-
ком вдохновения. В результате появились первые исторические иссле-
дования о девах-мученицах начала христианской эры. Предприни-

156
мались даже раскопки в местах их предполагаемого захоронения в
маленьких церквушках, которые в большинстве своем уже были раз-
рушены. Когда эти усилия увенчивались находками святых останков,
старая церквушка превращалась в причудливое создание в стиле ба-
рокко. В Риме, например, в связи с открытием мощей мученицы Ви-
бианы получил свой первый заказ Аоренцо Бернини. А один из его
главных соперников, Пьетро да Кортона, создал классический образец
теологической архитектуры после обнаружения мощей девы-мучени-
цы Мартины16.
И Вибиана, и Мартина были лишь святыми из святых, легендарны-
ми и забытыми, но их зримое присутствие обеспечило долгожданное
подтверждение древней традиции. Такие открытия неизбежно приво-
дили к возрождению культа святости, поскольку власть предержащие
осознавали эффективность религиозной символики и умело использо-
вали ее, проводя централизованную церковную политику. Папы знали
по опыту, что ничто так не воздействует на воображение, как фигура
девы-мученицы. Урбан VIII сочинил свои Сагтгпа в честь воскрешения
св. Мартины-мученицы. Триумф Римской церкви, единственной и ис-
тинной, становился очевидным благодаря все возрастающему числу
мучеников вокруг могилы св. Петра. В отличие от культа местных свя-
тых последующих веков, культ первых христианских мучеников пред-
ставлял универсальную общность верующих.

Модели СВЯТОСТИ
В реформированной Церкви рождались новые модели святости. При
их создании принимались в расчет и коллективное религиозное чув-
ство, и амбиции правящего класса, стремившегося соблюдать интере-
сы церковных, и светских властей. Женщины играли какую-либо за-
метную роль в играх власти лишь в редких случаях, зато они внесли
огромный вклад в расцвет общего религиозного чувства, который пре-
вратил разработку модели святости в истинно деликатное дело. Дейст-
вительно, общественный аспект культа всегда был базовым критерием
для признания святости. По мере того как многочисленные реформа-
торские акции успешно очищали «народную веру» и, в частности, «фе-
мининную веру», модели святости утверждались в сознании все с боль-
шей легкостью. Исчез разрыв между спонтанной динамикой и строгой
ортодоксией. Святость все более и более становилась делом Церкви
и все менее и менее предметом споров.
В новых моделях святости отражалась реакция церковных властей
на развитие событий, предшествующих Реформации. Как известно, об-
мирщение западной духовности выразилась в новой концепции Бога.
Из далекого и недоступного владыки, главенствующего на Страшном
суде, Бог постепенно становился Искупителем, ставшим человеком.
Что касается святых, они тоже делались все более человечными. Пре-
жде бывшие создателями чудес, к которым приближались с уважени-
ем и трепетом, они превращались в покровителей, вызывающих дове-
рие и любовь. Особенно это было типично для местных культов. К ме-
стным покровителям обращались за советом все слои населения.
Возник обычай следовать по пути, указанному любимыми святыми,
и вопрошать их, прежде чем принимать какое-либо решение. Все это
таило опасность, особенно когда новый культ рождался сам, когда вме-
шивались прорицатели и живые святые. Реакцию церковных властей
можно увидеть в изменении процедуры канонизации, установленной
в X в. Прежде всего она была направлена на то, чтобы умалить значе-
ние чудес и усилить другие критерии. При решении, что есть истинная
и ложная святость, лучшими критериями стали считаться добродетель
и ортодоксальность, а не чудеса. Еще и потому, что эти осязаемые зна-
ки деяний Бога были более многочисленны и особенно хорошо прини-
мались женщинами.
Такая реакция нашла свое выражение в Контрреформации с ее не-
гативным отношением к «папистскому идолопоклонству». Благодаря
тому значению, которое католицизм все больше придавал исключи-
тельной добродетели и правой вере как плодам интенсивной внутрен-
ней борьбы и как знаку победы над злом, а значит, и над «дьявольской
ересью» протестантизма, святой превратился в героя-воина сража-
ющейся церкви (есс1ез1а пиШапз). Отсюда термин «героическая свя-
тость», используемый для модели, предложенной Контрреформацией.
Вследствие обесценивания чудес и харизмы чудотворца, в силу того,
что на первый план выдвигалась высокая добродетель и правовер-
ность, решение о подлинной святости становилось все более компетен-
цией теологов и канонистов на службе папского абсолютизма. Эта эво-
люция увенчалась тщательно разработанной процедурой канонизации,
утвержденной в 1638 г.17
Последствия ее оказались различными. При решении о канониза-
ции роль свидетелей, то есть женщин, утратила свое значение. Новые
модели святости еще более, чем в прошлом, стали определяться муж-
чинами. Распространение этих моделей осуществлялось путем пропо-
ведей, чтения религиозной литературы, составленной духовенством,
а также через иконографию, для которой требовалось одобрение цер-
ковных властей. В результате возникла пропасть между престижем
элитных канонизированных святых и многочисленными святыми нека-
нонизированными; произошло общее обесценивание женской свято-
сти. Действительно, если во второй категории женщины стали уже
представлять очевидное меньшинство, то в первой их число было ми-
нимальным.

Исчезновение тпвого святого

Начиная с XVI в. святостью — больше, чем когда-либо, — наделяли ду-
ховных лиц, прежде всего монахов и особенно основателей монаше-
ских орденов. Это повлекло за собой новое уменьшение числа жен-
щин, которые раньше были относительно многочисленны среди мир-
ских святых. Термин «мирской» означает здесь «нецерковный». Речь,
вероятно, шла о полумонахинях, о женщинах, посвятивших себя Богу.
Они не принадлежали ни клиру, ни миру, и к ним нельзя применить
институциональное деление на духовное и мирское, столь присущее ис-
ториографии.
Это в равной мере относится и к замужним святым женщинам,
большинство которых после кончины супруга вело полумонашескую
жизнь. Нам неизвестно, какой процент канонизированных «мирянок»
составляли замужние, ибо приблизиться к святости можно только под-
нявшись над земным 18 . Подняться — означало принять свою судьбу
и свое существование и жертвенно жить. Для женщин, от которых тре-
бовалась покорность перед лицом жестокого и богохульствующего
супруга, жертвование могло принимать драматические формы, опи-
санные в многочисленных жизнеописаниях средневековых святых.
В раннее Новое время, однако, традиционная христианская мизога-
мия все больше и больше вытеснялась типично филогамной городской
этикой. Рассматриваемое в светских терминах, парадоксальное отно-
шение между матримониальной этикой и набожностью, деторождени-
ем и святостью оказывалось неразрешимой проблемой. В итоге вместо
живых святых дореформационной эры появились женшины-святые,
которые все более явно ориентировались на загробный мир, — тенден-
ция, соответствующая углублению разрыва между священным и обы-
денным.

Совершенствование и «матронство»
Желание усовершенствовать свою собственную добродетель станови-
лось первой задачей любого верующего. Фактически оно было основной
характеристикой женщины и итогом воспитания, получаемого девушка-
ми. Несмотря на это, женская добродетель вызывала в целом куда
больше недоверия, чем мужская. И все же существует показатель, сви-
детельствующий, что женщины были успешнее, мужчин в первой доб-
родетели — вере. Речь идет об их глубокой верности христианским
Церквам. Когда в течение XVIII в. их просвещенные мужья покидают
церкви, они не следуют за ними. Откуда же такое постоянство19?

Верность женщин
Объяснения, предложенные учеными, резюмируются в следующих сло-
вах: до недавнего прошлого Церковь больше, чем государство, удовле-
творяла потребностям и стремлениям женщин. Именно она предлага-
ла общинное существование, где все было направлено к вселенскому
Создателю, где вся жизнь становилась обретением совместного опыта,
шла ли речь о смене времен года, о хорошем или плохом урожае, рож-
дениях, болезнях, воспитании или же о бракосочетаниях и смертях.
После Реформации такое понимание общности еще более усилилось:
в протестантских церквах и реформированных католических прихо-
дах находилось место для каждого верующего.
В общинах большое значение придавалось личному самосовер-
шенствованию. Этот духовный идеал был тогда доступен женщинам,
чего не скажешь об интеллектуальных и профессиональных стандар-
тах, действующих тогда в миру. Для большинства женщин существо-
вала только одна сфера — не детерминированная тендером, — где они
могли соперничать и даже превосходить мужчин. Поскольку разрью
между духовными запросами женщин и профессиональными амби-
циями мужчин рос, добродетель и набожность все более ассоциирова-
лись с церковной сферой, с миром священников, монахов и женщин.
В церкви стремление к индивидуальной добродетели постоянно по-
мещалось в перспективу потустороннего мира. Для большинства муж-
чин и женщин надежда на вечное спасение была единственной светлой
точкой, освещающей их повседневную борьбу за выживание. Но в силу
их положения женщины оказывались чаще под угрозой несправедли-
вости и нищеты. Кроме того, функция воспроизводства делала их уяз-
вимыми, более подверженными ранним смертям и одновременно бо-
лее способными ярко переживать таинственность связи между жизнью
и смертью. Принимая во внимание число детей появившихся на свет
мертвыми, больных или умерших в раннем возрасте, они поддержива-
ли почти физический контакт с царством мертвых, которое также ки-
шело нерожденными детьми20.
И наконец, жизнь после смерти означала равенство полов, которо-
го, по почти общему разумению и мужчин, и женщин, не существова-
ло на земле ни в намерениях Создателя, ни в поступках человека.
Правда, в некоторых радикальных сектах, протестантизм предложил
определенные перспективы большего равенства между полами. Од-
нако то немногое, что было реализовано, быстро скорректировали ^
действующие нормы 21 . ш
Каковы бы ни были мотивы, верность женщин церквам имела сво- Ц]
им результатом регламентированность женских религиозных прак- Иэ
тик, куда большую, чем у мужчин. В католицизме эта практика оста- 2
валась значительно разнообразнее и ярче, чем в протестантизме, при- от
зывающем скорее к индивидуальному исповеданию веры и к личной ^
совести. Необходимо исследовать, как женщины вели себя перед ли- ^
цом таких различий. Индивидуальное моление, чтение Библии, при-
чащение или участие в обедне, исповедь и пост, паломничество и по- 2
клонение мощам — все это совершались различно в зависимости от п>
личности тех и других, от их социального статуса — бедные или бога- з
тые, крестьянки или горожанки, безграмотные или образованные. 2
П)
Еще не исследован до конца вопрос, влиял ли этот религиозный
<
опыт, вне социальных и экономических факторов, на выбор религии. и
Раньше высказывалось предположение, что грамотные женщины
2
чаще выбирали протестантизм. Мы знаем теперь, что это не так. Вер-
ность единственной матери Церкви страстной протестантки, какой бы-
ла Маргарита Ангулемская — это самый яркий пример, — была скорее ^
правилом, чем исключением среди образованных женщин. Более того, з<
оставим в стороне вопрос о степени женоненавистничества и давления, ^
свойственного той и другой религии, поскольку это ни в коей мере не ^
поможет нам понять мир чувствований женщин раннего Нового време- ^
ни. В этом плане необходимо понять, как они переживали свою веру,
г22
что они в ней искали и что находили^. 1 о-
п>
О)
01
Сотрудницы духовенства п

Один пример такого анализа мира чувствований обнаруживается при о

исследовании «матронства» в Италии раннего Нового времени, а имен- Ф
но социальной помощи и меценатства со стороны замужних женщин,
принадлежавших элите общества, матрон, действовавших как пат-
роны 23 . В исследовании рассматриваются различные аспекты: антропо-
логические и духовные во взаимодействии с экономическими и соци-
альными. Оно свидетельствует о многообразии опыта, пережитого
женщинами, и о неоднозначности их позиций.
Для состоятельных женщин благотворительность и меценатство
были единственно допускаемым видов общественной деятельности.
Одни и те же причины побуждали их к этому, как личные, так соци-
альные и религиозные. Эта деятельность предполагала человеческие
отношения гораздо более сложные, чем отношения, связывающие бла-
готворителей с получателями, высших с низшими. Интересуясь исклю-

161
чительно социальным и экономическим аспектом таких отношений,
ученые игнорировали важность взаимозависимости и любви, которые
были характерны для них. Так, благотворительность устанавливала
связь между богатым и бедным, сильным и слабым, здоровым и боль-
ным, связь, отмеченную знаком любви к ближнему в ее абсолютном
выражении. Благодаря симбиозу рыцарского идеала и подражания
Христу, куртуазной любви и нищенства, симбиозу, образцово реализо-
ванному новыми апостолами, такими как Франциск Ассизский, каж-
дый христианин знал, что Иисус из Назарета воплощался сначала сре-
ди неимущих. Испытывать жалость к бедным и приходить им на по-
мощь означало любить и служить Христу. Тем самым милосердие
(р1е1аз) не только к своим родным и друзьям, но, особенно, к самому
Христу, который в облике страждущего встречался на пути каждого
верующего, становилось милосердной любовью (р1ей).
Там, где служение и любовь к Богу и ближнему смешивались, стра-
дание проявляло свою искупительную силу. Щедрость в свою очередь
находила отзвук в молитве бедняков, молящихся за спасение дающего.
Попасть в царство небесное для богатых и могущественных было не
менее трудно, чем пройти через угольное ушко. Акт дарения и приня-
тие дара подтверждали не только земную социальную иерархию, но еще
и их преходящий характер в свете вечного спасения. Взаимодействие
между дающими и одариваемыми имело, таким образом, два аспекта:
оно превращалось в двуединое соглашение, предполагающее, с одной
стороны, непосредственный, ощутимый результат на земле и, с другой,
неощутимый итог, относящийся к миру спасения, который в конечном
счете имел неизмеримо большую цену. Такое соглашение предлагало
обоим участникам как материальные, так и духовные преимущества.
Женщины играли здесь заметную роль. Получательницы благотво-
рительной помощи были объектом определенного покровительства,
особенно когда речь шла о защите их целомудрия и материнства.
В Италии, как, впрочем, и во всей Европе, результатом такого отноше-
ния стало увеличение денежных фондов, призванное способствовать
бракам молодых девушек и через это — благосостоянию общества24.
Для таких девушек, как и для их благодетельниц, выбор был невелик:
они выходили замуж или же уходили в монастырь. Те, у кого не было
супруга ни на земле, ни на небе, упускали свою судьбу и, следовательно,
любой шанс претендовать на некий социальный статус. Только неболь-
шому числу куртизанок и полумонахинь удавалось вести одинокое су-
ществование, реализуя себя в мире, где не действовали принятые нор-
мы; они становились часто объектами почитания или презрения. Вот
почему благотворительность исходила почти исключительно от замуж-
них благодетельниц, часто вдов и очень редко от одиноких женщин.
 Среди элиты большинство жен, служащих интересам семьи и несу-
щих тяжелый груз материнства, имело, следовательно, серьезные мо-
тивы, чтобы освободиться от своих семейных обязанностей и заняться
благотворительной деятельностью. Благодаря ей они входили во все
более тесный контакт со священнослужителями. Ибо, по мере продви-
жения католической Реформации, благотворительные круги все более
оказывались под контролем клира. В основе реформаторской полити-
ки лежали унификация и усовершенствование не только пасторского
труда, но также и благотворительных дел. Подчиненное положение
женщин в семье делало тем более привлекательным их сотрудничест-
во с Церковью. В то же самое время растущий авторитет духовенства
ослаблял авторитет главы семейства и косвенно придавал некоторую
автономию матроне, матери.
Такие женщины выполняли важную функцию в реформаторской
политике клира, который был заинтересован в том, чтобы подорвать
всесильную систему родства. «Огромным препятствием для тридент-
ского единообразия являлось не индивидуальное отпадение от веры, не
протестантское сопротивление, но внутренние консолидирующие ме-
ханизмы общества, в котором родственные связи были одними из са-
мых важных»25.
Женщины в этой системе родства играли роль второго плана. Они
защищали в большей степени интересы своих мужей, чем тех семей, из
которых они вышли, отсюда двойственный характер их восприятия се-
мейных отношений. Поэтому, вероятно, и действовали они часто ано-
нимно. Еще больше, чем их мужья, они стремились компенсировать
тяжесть семейных обязанностей упражнениями в набожности и пре-
зрением к мирскому. В этом нет ничего удивительного, ибо р1 е1а от-
крывала им, даже на земле, больше пространства, чем р1е1аз26.
Совсем иначе складывалась ситуация для женщин среднего клас-
са, которые в меньшей степени были затронуты молчаливым согла-
шением между богатыми и бедными. Они были погружены в мирские
дела и жили в надежде на земное вознаграждение своих трудов. Имен-
но поэтому они гораздо реже становились монахинями и полумона-
хинями.

Совершенствование и профессия
Монастыри — основа вселенского христианства. Если в лоне католиче-
ской Церкви их число возрастало, то страны, принявшие Реформацию,
полностью отказались от них. Трудно сказать, был ли европейским яв-
лением происшедший в конце Средних веков заметный рост числа
женщин, посвятивших себя Богу. Неизвестно также, происходило ли
где-либо еще запустение монастырей, начавшееся уже до начала Ре-
формации в различных странах — в Англии, в северных провинциях
Нидерландов, на севере Италии27. Существующие исследования не по-
зволяют сделать обобщающих выводов. Для этого необходимо соста-
вить список всех женских монастырей. Такая работа уже делается ме-
диевистами, и надо надеяться, что ученые не остановятся на этом28.

Женские монастыри
Самым животрепещущим вопросом остается вопрос о связи между
уходом в монастырь и матримониальной (брачной) политикой. В ран-
нее Новое время, с начала до конца отмеченное военным насилием, не
только локального, но и общеевропейского масштаба, спрос на жен-
щин на матримониальном рынке сокращается параллельно с покупа-
тельной способностью мужчин. Экономические кризисы превращали
брак в рискованное предприятие для обеспеченных классов, ведь не
было никаких гарантий, что существенные денежные вклады в форме
приданого когда-либо окупятся. Многие женщины не выходили замуж.
Поздний брак мужчин увеличивал число вдов, из которых во второй
брак вступали только самые состоятельные. Рост числа одиноких жен-
щин мог быть ограничен лишь частично политикой содействия браку
протестантских властей.
В католических странах женские монастыри продолжали функцио-
нировать как институт «социального страхования», особенно для го-
родской элиты. «Брак с Христом» требовал гораздо меньшего прида-
ного, чем мирской брак, и отец «невесты» также приобретал право уча-
стия в управлении монастырем. А если он был достаточно влиятелен,
чтобы обеспечить своей дочери руководящий пост, он мог к тому же
рассчитывать на определенный доход.
Большинство женских общин оказывалось в безопасности внут-
ри городских стен или в непосредственной близости от них. Городские
власти освобождали общины от налогов и предоставляли другие льго-
ты. В свою очередь, девушки молились ежедневно за спасение своих
родных и города.
Если церковным властям, в частности епископу, не удавалось утвер-
дить свой авторитет, могущественные фамилии спешили включиться
в духовные дела, которые нередко были тесно связаны с делами мате-
риальными.
Действительно, местная элита была заинтересована не только в «со-
циальном страховании», но и стремилась извлечь духовную выгоду —
вечное спасение: тот, кому приходилось отдавать всю свою энергию
мирским делам, знал, что его поддерживает ежедневная молитва, воз-
носимая во имя спасения его души.
Следовательно, возникал живой контакт между монахинями и го-
родским населением, так же как и четкое разделение между различны-
ми социальными слоями внутри монастырей. Состоятельные монахи-
ни, особенно если они сохраняли тесные отношения со своими родными,
располагали комфортабельными кельями, которые они затем завеща-
ли члену своей семьи. Жившие там в соответствии со своим рангом,
часто в компании с младшей сестрой или племянницей-воспитанницей,
такие вдовы могли дочерей поселить рядом. Пищу они принимали от-
дельно, у них был собственный курятник и свой огород, и они подавля-
ли роскошью своей жизни себе подобных. Однако существовали мно-
гочисленные монастыри, особенно в сельской местности, где царила
страшная нищета. Опасностью, подстерегающей монахинь, была не
столько утрата их девственности, сколько бедность. Кроме того, жен-
ские общины часто оказывались жертвами постоянной борьбы, с од-
ной стороны, между местными властями и Римской курией и, с другой,
между белым и черным духовенством, что имело катастрофические
последствия для их материального и духовного благополучия29 .

Институты совершенствования
Применение декретов Тридентского собора принесло с собой глубокие
изменения. Монастыри стали все активнее действовать в пользу папст-
ва, в ущерб общинам своих городов и семейной политике. В духовном
плане тридентские реформы институциировали и профессионализиро-
вали совершенствование добродетели. Монастыри превратились в под-
линные «институты совершенствования», стремясь все больше отли-
чаться от мирских учреждений и обретая монополию на канонизацию
святости.
Для этого были разработаны соответствующие меры, направлен-
ные прежде всего на утверждение коммунальных основ монастырской
жизни. Необходимо было уничтожить семейные группы внутри общи-
ны и сократить их влияние. Нужно было также бороться против слиш-
ком вольнодумных или еретических тенденций в среде женского мона-
шества, ведь они оказывали губительное воздействие на внешний мир.
Потому-то так резко осуждались чрезмерно обмирщенные монастыри,
потому и наша традиционная историография полна описаний «дебо-
шей» и »распущенности». Но на самом деле опасались скорее обратно-
го, а именно фанатичной ревности, поскольку у верующих, независи-
мо от их социальной принадлежности, существовал обычай посещать
женщин, предназначивших себя Богу, чтобы найти у них исцеление от
болезней, утешение или совет; и Церковь чувствовала необходимость
бороться против этих очагов местного культа. В то время, когда мно-
гие монахини в городах и особенно в деревнях жили милостыней, по-
добные бродячие нищенки сильно раздражали светские власти, пытав-
шиеся все время освободиться от этих нежелательных элементов. Та-
ким образом, многочисленные тридентские постановления, особенно
те, которые касались изоляции преданных Богу женщин-монашек, пре-
следовали те же цели, что и реформы, предпринимавшиеся светскими
властями 30 .
Изоляция вызвала большое сопротивление как со стороны мона-
хинь и их семей, так и со стороны части духовенства. Все они утверж-
дали, что девушки уходили в монастырь скорее по инициативе своих
родителей и редко в силу набожности. Даже в епископии Милана,
где Карло Борромео самым энергичным способом проводил полити-
ку реформ, существующие монастыри сохраняли определенное число
прежних ритуалов. Классическими примерами тридентской модели
служили недавно основанные монастыри, которые могли внедрить
весь комплекс новых правил и приспособить к ним окружающую сре-
ду и характер строений. Место расположения уже не выбиралось, ма-
ло кто исходил из его священного и магического характера. Думали
о другом — об удаленности от городской толпы и мужских монасты-
рей, а также о размерах пространства, необходимого для затворниц.
Высокие стены, тяжелые двери, замки и многочисленные решетки, рег-
ламентированные до самых мельчайших деталей, не оставляли для
Христовых невест никакого сомнения об окончательном расставании
с миром.
Для монахинь, особенно для тех, что происходили из знатных се-
мей, такие меры означали радикальное изменение их связей с общест-
вом. Прежде у каждой из них был свой собственный круг контактов
и взаимоотношений, в котором они играли определенную роль; теперь
же возникла новая иерархия, существующая внутри монастыря, с его
строгим разграничением между теми, кто имел доступ к хорам, с мир-
скими сестрами, с послушницами (сопуегзае). Последние занимались
хозяйством и не участвовали в хоровой молитве. Многие были безгра-
мотными крестьянками, бедными, но тем не менее вносящими прида-
ное, конечно же, чрезвычайно скудное. Реформированные монастыри
утратили, таким образом, свой семейный характер, особенно в кельях
состоятельных насельниц. Монахини спали отныне одни или со многи-
ми другими, но никогда вдвоем. Исчезла также возможность поддер-
живать близкие сердечные связи, и конечно, это было значительной
потерей. Вот как вздыхала по этому поводу монахиня из Болоньи: «Что
касается меня, я хотела бы, чтобы осталась прежняя система, то есть
чтобы каждая из нас могла бы иметь рядом с собой племянницу или
какую-нибудь другую девушку, которая любит нас»31.
Для каждой монахини самой тесной оказывалась связь с назначен-
ным ей исповедником и особенно с духовным наставником, которого
она выбирала сама. Власти осознавали опасность такой ситуации. В от-
личие от мужских монастырей женские не могли обойтись без вмеша-
тельства другого пола, в первую очередь монахов того же ордена. Их
участие имело дисциплинарный и организационный характер, но оно
касалось прежде всего функционирования священнической службы —
богослужения и причастия, духовного наставничества всего коллекти-
ва или отдельной монахини.
Внимание, уделяемое внутреннему миру человека, отвечало измене-
нию модели поведения, которая с конца Средних веков стала харак-
терной для христианского гуманизма. Она нашла свое самое полное
воплощение в реформаторском движении Нового Благочестия (Оеуо-
Но тос!егпа), возникшем на севере Нидерландов и оказавшем глубокое
влияние на духовный климат всего Запада. Об этом свидетельствует
необычайный успех сочинения Фомы Кемпийского Подражание Христу
[1тйаНо СкггзИ) ( т з 1427), чрезвычайно популярного в XVI в., которое
можно было встретить и в библиотеках женских монастырей32.
Духовная интериоризация шла вместе с поиском личного самосо-
вершенствования через непосредственное приобщение к Богу как са-
мой высшей степени человеческого совершенства, предполагающего
союз ума, чувств и воображения, который достигается путем неустан-
ных духовных упражнений. Этот поиск должен был осуществляться
через прогрессирующее опрощение, но он легко принимал обратное
направление. Поэтому возникла необходимость в компетентном ду-
ховном наставничестве, которое в раннее Новое время приобрело явно
профессиональный характер. В дополнение к существующим учебни-
кам появилась специальная литература, которая не оставляла без вни-
мания ни один особый случай.
Исповедь и духовное наставничество требовали чрезвычайной осто-
рожности, когда речь шла о женщинах. Изменилась сама форма испо-
ведальной комнаты. Ввиду специфической опасности, могущей воз-
никнуть при исповеди, поставили решетку, препятствующую любому
обмену взглядами между кающейся и ее исповедником33.
Быть духовником женщины таило в себе множество рисков, куда
больше, чем в те времена, когда кающаяся предназначала себя Богу,
а значит, могла легче оказаться во власти иллюзий, преувеличенной
совестливости и других неуправляемых страстей. Таковыми считались
притворная святость, черная магия, ложная мистика, чрезмерный аске-
тизм или случаи одержимости34.
 Несмотря на это, на Христовых невест смотрели как на удостоив-
шихся благодати, ибо они избрали лучшую долю. Как было сказано,
они редко делали это по собственной воле. Вот почему тридентские
декреты формально предписывали свободу выбора; они также повыси-
ли минимальный возраст для произнесения обета до шестнадцати лет.
Однако даже такой человек, как Галилео Галилей, не видел для своих
двух дочерей иной возможности выжить, нежели отправить их весьма
рано в бедную обитель35. Некоторые из предписаний имели целью из-
бавить монастыри от чрезмерной нищеты, но часто изолированность
только усугубляла ее. В бедных обителях неприятие монахинями три-
дентской монастырской реформы объясняется опасением лишиться
главной статьи доходов — милостыни.
Со временем следы этого сопротивления стерлись до такой степени,
что поистине невозможно проанализировать его реальный масштаб.
Нам известно только, что в различных местах монахини убегали из мо-
настырей. Другие восставали и бросали стулья в голову инспектора, на-
значенного для проверки исполнения декретов, производя такой беспо-
рядок, что приходилось вмешиваться полиции. В Риме были случаи са-
моубийства.
Многие предпочитали нелегальное существование полумонахинь,
кто-то объединялся в небольшие группы, как терцианы, имея связь
с каким-либо орденом, чаще всего с францисканцами 36 . Позже многие
из них завязали особые контакты с иезуитами, так что в XVII в. полу-
монахинь стали называть «иезуитками» (^ёзийеззез). Этот термин имел
уничижительный подтекст, обозначая состоятельных женщин, оказы-
вавших значительную финансовую поддержку иезуитам, которое за
это проявляли к ним благосклонность37 .

Монахини п замужние женщины

Действительно ли монастыри в раннее Новое время были таким адом,
каким его описывали современники? Вероятно, и да и нет. Моделиро-
вание такого образа проделало свой собственный путь. Известно, что
Анджела Таработти (ум. 1652 г.), венецианская монахиня, знаменитая
бенедиктинка, одаренная талантом, увековечила этот блаженный ад
в двух сатирах, озаглавленных Монашеский рай [РагаОзо Мопаса1е; т з .
1643) и Монашеский ад (1п/егпо Мопаса1е). Т е м с а м ы м о н а н а м е р е в а л а с ь
завершить свою пародию на Божественную комедию Данте Чистилищем
несчастных жен (Риг§а1опо Ае11е та1 таггШе).
Чистилище в ее изображении состояло из жертв супружеского на-
силия, для которых комната для посещений монастыря был единствен-
ным местом, где они могли бы высказаться. Не случайно, что из трех
ее сатир до сих пор не обнаружена та, где рассказывается о матримо-
ниальном чистилище38. Как бы то ни было, даже в проекте создания
сообщества полумонахинь, опубликованном в конце XVII в. одной анг-
лийской протестанткой, судьба замужних женщин описана как почти
невыносимая. Это сообщество, которое не требовало принесения обе-
та, тем не менее названо «монастырем» («Мопаз1егу») или «монаше-
ским уединением» («КеЦ§юиз КейгетепЬ»). Оно задумывалось как рес-
пектабельный дом для одиноких женщин, но также как и убежище
для замужних 39 .
Мне кажется, что это общение между супружеским миром и миром
монашеским многие женщины ощущали как необходимую потребность.
Накануне Тридентского собора сокровенную связь между женщинами,
посвятившими себя Богу, и замужними женами по-новому осветила
Анджела Меричи (ум. 1540). Она была носительницей безусловной,
безграничной любви к ближнему, шедшей против духа своего време-
ни. Ее последовательницы жили только в миру. Они оставались в семь-
ях, помогали воспитывать детей. Сама Анджела совершила паломни-
чество в Святую землю. Безграмотная, она отличалась беспримерным
мужеством, ибо верила, что прежде всего должна повиноваться Богу.
Ее полумонашеское существование было существованием францискан-
ской терцианки; в последние годы своей жизни она организовала обще-
ство святой Урсулы без принесения обета, без устава, без предписанного
монашеского одеяния. Ее канонизировали только в XIX в., когда па-
мять о ее подлинной святости перестала вызывать опасения, и ее заме-
нил образ мудрой основательницы ордена, кем она никогда не была40.
Женские конгрегации XIX в. рассматриваются в основном как на-
следницы открытых сообществ, хотя это утверждение нуждается
в пересмотре. Их основательницы в раннее Новое время, среди кото-
рых значительное число вдов, а иногда и многодетных матерей, как,
например, Лудовика Торелли, Жанна де Летоннак, Жанна де Шан-
таль, Луиза де Марийяк, несли в себе черты женской духовности,
имеющей богатое прошлое, но практически не имеющей будущего41.

Сострадание и честолюбие
Впасть женщпн-мпстпков
У Екатерины Фиески, женщины из знатного рода, первое видение бы-
ло десять лет спустя после свадьбы: она увидела распятого Христа,
кровь которого заливала ее дворец. Ее безумная любовь зародилась
у ног Господа, который привлек ее к своей пылающей груди, затем еще
выше «и там подарил ей поцелуи... и тогда она полностью потеряла се-
бя...»42 Она стала ухаживать за больными и закалялась, высасывая
гной, зализывая паршу и поглощая вшей.
Больше известная как святая Екатерина Генуэзская (ум. 1510 г.), эта
женщина стала одним из главных вдохновляющих источников мисти-
цизма в Великий век Франции. Ее позиция кажется несовместимой
с развитием процесса цивилизации в буржуазной культуре с идеалами
умеренности, самообладания, сдерживания всех инстинктов, за кото-
рыми таилось стремление сохранить общественный порядок. Это обу-
словливало значительное слияние всех этих составляющих в образе
жизни. Моралисты и врачи следовали почти одним и тем же принци-
пам. Они проповедовали, что чрезмерность вредна для здоровья души
и тела. Например, считалось дурным разбрасывать свое семя где попа-
ло, как и воздерживаться от всяких сексуальных контактов. По по-
следнему пункту моралисты-католики придерживались единого мне-
ния с той оговоркой, что полное воздержание оставалось уделом выс-
шего духовенства. Несмотря на это, многие разделяли страх, что
полное воздержание женщин — еще считалось, что в момент соития
они также теряли свое семя, — может породить опасные формы упрям-
ства, мятежности и высокомерия 43 . Это был многовековой страх. Он
соответствовал представлениям о девственности как источнике сверх-
человеческой власти и свободы.
Женщины, подобные Екатерине Генуэзской, служили живым дока-
зательством обоснованности такого страха. В атмосфере всеобщего
разочарования, вызванного Реформацией, возникло стойкое непри-
ятие любого публичного высказывания, устного или письменного,
о «божественной мудрости» носительниц особого обаяния и вдохнове-
ния. К этому моменту Екатерина Генуэзская уже двадцать лет, как по-
коилась в могиле, но ее духовный подвиг, письменно зафиксирован-
ный ее учениками, преодолел все преграды. Она будет еще два века
оказывать решающее влияние на развитие духовной культуры Запада.
Нужно полагать, что это женское духовное наследие удовлетворяло,
несмотря ни на что, особым духовным устремлениям, и не одних толь-
ко женщин, но и мужчин, отправляющих власть. Совершенно очевид-
но, что его привлекательность преодолевала сопротивление, которое
оно провоцировало. Это касается всего вклада женского мистицизма.
Ни в какой другой области духовной культуры Запада женщины не
сыграли такой бесспорной роли, как в области мистицизма, ни в какой
другой отрасли науки, как в сфере «божественной науки». Напрашива-
ется вопрос, был ли это специфический вклад, некий «иной» мисти-
цизм, отличный от мужского. На этот распространенный, но далеко не
простой вопрос можно дать пока несколько предварительных ответов.
 В мои намерения не входит тендерная характеристика мистических
текстов. Я ограничусь констатацией того, что мистические сочинения,
написанные женщинами, можно воспринимать на равных с написанны-
ми мужчинами, маскулинными. В большинстве своем фемининные
тексты были анонимными в силу принятых условностей или желания
избежать предосудительного отношения со стороны читателей. Так
б ы л о с Маргаритой Евангеликой (Маг§агйа Еъап^еИса. Ко1п, 1545), ла-
т и н с к и м и з д а н и е м Евангельской жемчужины (Бге ЕюащеШске Реег1е.
ХЛтесЬ*, 1535) Рейнальды ван Эймерен, жившей в монастыре в Арнеме
на севере Нидерландов. Это мистическое произведение оказалось од-
ним из важных вдохновляющих источников французской мистики на-
ряду с наследием Екатерины Генуэзской44.
Ф р а н ц у з с к о е и з д а н и е Евангелической жемчужины [Ьа Рег1е ёьащё-
Идие. Рапз, 1602) было благосклонно встречено Пьером Берулем, круп-
ным церковным авторитетом, будущим основателем ордена ораториан-
цев во Франции. Жемчужина циркулировала в салоне женщины-мисти-
ка Барб Аврийо (она же госпожа Акари; ум. 1618 г.), матери шестерых
детей и одной из духовных наставниц Франсуа де Саля. Сама Барб Ав-
рийо следовала по пути, проложенному Терезой из Авилы (ум. 1582 г.),
стоявшей у истоков мистического движения раннего Нового времени.
Она основала первый во Франции монастырь босых кармелиток, куда
она уединилась позже, после смерти своего мужа. До того ее париж-
ский салон некоторое время играл роль духовного центра Европы, про-
поведующего идеи трех женщин — одной из Женевы, другой из Арне-
ма, третьей из Авилы. В силу своей популярности эти идеи перешли на-
циональные границы и были записаны, напечатаны и переведены45.

Духовная любовь п физическая любовь

Мистики, мужчины и женщины, отличаются непреодолимым желани-
ем как можно более тесного контакта с миром божественного, а не
с окружающим их обществом. В христианском мистицизме под этим
подразумевается непосредственный опыт любви с личным Богом.
Бог — Другой, но одновременно он — Отражение и Подобие, пережи-
ваемый в конечном итоге как самое сокровенное «я». При всех неиз-
бежных индивидуальных различиях христианский мистицизм конца
Средних веков и начала раннего Нового времени обнаруживает две
тенденции, часто соединенные вместе. С одной стороны, это онтологи-
ческий и платонический мистицизм, с другой — христоцентрический,
брачный, или, если хотите, элитарный мистицизм образованных лю-
дей и народный мистицизм безграмотных. В момент экстаза, когда ин-
териоризация до самого сокровенного «я» и слияние с Возлюбленным
составляют одно целое, мистики переживают абсолютное единение
и полноту чувств. На образном языке брачного мистицизма, в этот
высший момент совершается венчание небесных, а не земных супру-
гов. Их любовный и эротический союз поднимается над миром прину-
ждения, где царствует власть социальных и церковных законов 46 .
Как же эту любовную связь переживали женщины? Секуляризация
монашеской жизни, в которой они играли такую заметную роль, важ-
ность матримониального универсума должны были способствовать то-
му, что женщины без труда усматривали в божественном Женихе сво-
их супругов, тем более что такова была традиция. Действительно, про-
тотип женщины, посвятившей себя Богу, — девственница времен ран-
него христианства. Она уже именовалась не только как служанка
(апсШа), но также как Христова невеста. Термин §роп$а СЬпзй означал
целиком всю Церковь, но также и любую девственницу, посвятившую
себя Богу. Уже в первые века христианства они считались невестами
Сына Человеческого, и в то время Церковь рассматривала принятие
обета девственности как венчание. На заре раннего Нового времени
брачный смысл образа первых женщин, посвятивших себя Богу, боль-
ше, чем когда бы то ни было, соответствовал культурным моделям
Запада.
Правда, в социальном плане женщинам было труднее, чем мужчи-
нам, в силу их подчиненного положения, ускользнуть от этих моделей.
Зато в своем внутреннем существовании они легче освобождались от
них, поскольку не имели такой, как мужчины, интеллектуальной под-
готовки. В самом сердце этого внутреннего универсума женщины-мис-
тики пользовались неслыханной свободой. Здесь они отрешались не
только от мира с его принудительными гражданскими и церковными
установлениями, но также от всего, что могло помешать их бегству.
В Боге все было возможно, даже верх безумия, так что женщины в са-
мых интимных уголках своей души становились Богом, а Спаситель —
Матерью. «Таким образом, Иисус Христос... — сама наша Мать. Мы
черпаем наше бытие от него, именно там, где берет начало источник
Материнства; со всей этой сладчайшей любовью, которая бесконечно
рождается из него. Столь же истинно, что Бог — наш Отец, столь же
истинно, что Он — наша Мать» 47 . Эти слова одной затворницы поздне-
го Средневековья отвечали желанию многих и соответствовали не-
тленным образам, жившим в глубинах коллективной памяти. Поэтому
тридентским реформаторам потребовалось много усилий, чтобы по-
пытаться справиться с этим бисексуальным опытом, отныне считав-
шимся неприемлемым, и объяснить верующим, что Божий Сын, вопло-
щенный в человека, взял все от тела мужчины (сГЬиото тазсЫо) и ни-
чего от тела женщины 48 .
 Мистики придавали большое значение воображению и способности
чувственного восприятия. Этот взгляд тоже входил в противоречие
с развитием «цивилизирующего» процесса буржуазной культуры. Он
был скорее близок к вольнодумной первопсихологии ученых шаманов
Возрождения и флорентийских неоплатоников49. В поисках мистиче-
ской любви физические явления, эротические желания и фантазии
представляли собой этапы пути, ведущего к постижению самых интим-
ных глубин души, пути умерщвления плоти, пути, усеянного ловушка-
ми. Женщины, казалось, переживали эту болезненную аскезу и эту
столь завидную связь с Божественным Возлюбленным непосредствен-
ным, сугубо личным и эмоциональным образом. Здесь снова их прак-
тически не сдерживали культурные модели, так что их безусловное,
полное экстаза, погружение вызывало часто зависть и неодобрение
мистиков-мужчин.
Вероятно, женщины ощущали свой мистический опыт как физиче-
ски, так и духовно, а следовательно, более полно и абсолютно, чем
мужчины. Они могли физически переживать единение с Богом гораз-
до чаще и непосредственнее, ибо были крепко связаны с тем, что име-
ло отношение к телу, рождению и смерти, к кормлению, к заботе
о других и утешению, молоку, крови и слезам. Поэтому их христоцен-
тричное сострадание в полной мере обращалось к телу Искупителя.
Именно у женщин родился культ Пей: Ма*ет Оо1ого8а, держащая на
своих коленях тело Христа, умершего, но еще не воскресшего, с неж-
ностью предъявляя его миру, словно новорожденного, — символ возро-
ждения всего человечества. И именно среди них развился культ при-
частия, ритуального акта принесения в жертву тела Христова. Многие
переживали сущностное превращение (хлеба в Плоть, воды и вина
в Кровь) столь интенсивно, что в момент принятия просфоры в них со-
вершалось сокровенное 1пи1айо СЬпзй (уподобление Христу). Вкушая
Божественное тело, женщины становились Христом. В этом совершен-
ном союзе его страдание каждый раз становилось их страданием50.

Оппозиция
Такой интенсивный способ существования, такая религиозность, пе-
реживаемая духовно и телесно, неизбежно модифицировались по ме-
ре того, как светский мир усовершенствовался разумно, а духовный
попал под влияние Церкви. Разрыв между «священным» и »мирским»
углубился. Мистические проявления в общественной жизни сталкива-
лись со все большей нетерпимостью. Такое отношение ослабило дви-
жение женщин-мистиков, ибо в свои самые активные и самые плодо-
творные периоды они вели — и нередко — существование полумона-
хинь, которое позволяло соединять любовь к ближнему и страстное
отождествление себя со своим Божественным Возлюбленным. Необхо-
димо было изолировать их и строго контролировать с помощью испо-
ведников и духовных наставников. Бывало (а это часто случалось и в
прошлом), что наставник становился мало-помалу равным или другом
или даже учеником, что создавало деликатные проблемы51.
Так произошло в конце XVI в. с Изабеллой Беринзага (ум. 1634 г.),
итальянкой, которая, как и Екатерина Генуэзская, оказала решающее
влияние на французский мистицизм. Безграмотная, она отказалась не
только от замужества, но и от монастыря. Она решила жить как полу-
монахиня в своем родном городе Милане в тесном контакте с иезуита-
ми. Проявляя чрезвычайную набожность, он четко излагала идею ка-
толической реформы. В сотрудничестве с иезуитом Акилле Гальярди,
которому было поручено руководить ее духовной жизнью, но который
в конце концов оказался под сильным воздействием ее проницательно-
го ума, она разработала для Общества Иисуса весьма благосклонно
принятую программу реформ. Другим плодом их диалога стало не-
большое пособие по вопросам духовной жизни, озаглавленное Крат-
кое руководство по христианскому совершенствованию (Вгеъе СотрепЛго
рег/еггопе стИапа), жемчужина простоты, ясности и краткости52.
Эту пару осудили и принудили к молчанию. Акилле Гальярди от-
рекся, а Изабелла Беринзага обрекла себя на вечное уединение. Но их
пособие успело появиться в Париже (1597 г.) в переводе Пьера Беру-
ля. Таким образом, плод духовной дружбы получил широкую аудито-
рию, несмотря на существование его яростных противников53. И снова
кружок мадам Акари сыграл здесь важную роль. Такие кружки уче-
ников-мужчин, собиравшихся вокруг харизматической женщины, ред-
кие в клерикальной среде, были частым явлением в салонах замуж-
них дам.

Дух, разум и Дева-Мать

Учение Изабеллы Беринзага и Акилле Гальярди, проповедующее путь
к совершенствованию, было небезопасно. Он внушало презрение к све-
ту, побуждало к полной пассивности, к чистой покорности, подобной
«покорности мучеников... покорности ягнят»54. Ключевое слово «пас-
сивное спокойствие» ^ше^е раззгуа) исключало любое действие в духе
неискоренимой традиции одного из самых опасных текстов — Зеркала
простых душ (Ммои Лез втез згтр1ез\ ок. 1300 г.) полумонахини Маргари-
ты Порет (ум. 1310 г.), «библии» движения Свободного Духа, которую
три века тому назад предали сожжению на костре вместе с ее авто-
ром55. Краткое руководство было тем более опасно, что в отличие от
Зеркала оно намечало путь к совершенствованию и всеобщему опыту
божественного на языке, понятном для всех. Реалистически мыслящие
люди прекрасно знали, что эта дорога могла привести к анархии и сво-
бодомыслию, к неприятию любого церковного посредничества и даже
к отказу от любой практики добродетели, в том числе покорности.

К разумной набожности
Реальной угрозой, о которой здесь шла речь, было происходившее в те-
чение веков обмирщение религиозного опыта. Так, пренебрежение
к миру (соп(:етрЬд8 тшкИ), присущее ораторианской монашеской прак-
тике в Средние века как аскезы лишь некоторых, рисковало переро-
диться в презрение к миру для многих. Такая опасность возникала по-
стоянно и постоянно тревожила умы всех церковных и светских вла-
стей. Лица, посвятившие себя Богу, надменные и не поддающиеся
никакому влиянию, бросали вызов духовенству и бюрократии, угрожа-
ли общественному порядку. Таким образом, секуляризация презрения
к миру должна была по крайней мере сопровождаться секуляризацией
р1е(а8, то есть добродетелью в семейном и религиозном смысле этого
слова либо же набожностью верующего гражданина56.
Эта двойная секуляризация в виде разумной комбинации строгости
принципов и прагматизма, к которой стремились горожане и сельские
жители, эмансипированные в силу своего продвижения по социальной
лестнице, в конце концов смоделировала моральный климат Европы
раннего Нового времени. Это было особенно верно для Северной Евро-
пы, а именно для Нидерландов; немалую роль здесь сыграло также
движение «Нового Благочестия» с его длительным воздействием как
на протестантские, так и на католические общины. Поэтому практика
веры несла на себе яркую печать неприятия любой крайности и страст-
ную потребность соединить интериоризацию и мир чувств с конкрет-
ной реальной жизнью. Впрочем, в самых ранних религиозных общинах,
затронутых движением «Нового Благочестия», а именно в общинах
«Сестер Общей жизни», духовные браки заключались только в час
смерти, в момент перехода в вечную жизнь57.
В такой атмосфере любое проявление крайней религиозности вызы-
вало настороженность. Может быть, поэтому женщины-мистики и свя-
тые, хотя и весьма многочисленные в южных провинциях Нидерлан-
дов, не имели такого общественного влияния, как их средиземномор-
ские сестры, не говоря уже о возможности проявить свой пророческий
дар. Причина того не в более низком уровне совершенства или «реали-
зованной святости», а в отношении к ним, в характере восприятия их
святости. Их отличие от итальянских женщин-мистиков и женщин
«святой жизни» (8ап1е лауе), о которых говорилось выше, заключалось
не в личности самих этих женщин, а в реакции на них их окружения и
особенно в том узком периферийном пространстве, которое общество
предоставляло им для их деятельности58.

Духовные девы
После Реформации любое проявление духовности встречалось с воз-
растающим опасением как католиками, так и протестантами. Любое
женское вторжение в религиозные дела вызывало подозрение. В север-
ных провинциях Нидерландов недостаток в священниках привел к
критическому состоянию, что дало возможность полумонахиням вре-
менно осуществлять пасторскую деятельность. В официальных доку-
ментах они значились под термином «девственницы» или «духовные
девы», а в просторечии их называли оскорбительно «Ыорреп», что, ве-
роятно, означает «кастрированные женщины». В католических кругах
смягчали кличку с помощью уменьшительного суффикса («к1ор]ез»).
В отличие от бегинок, из которых мало кто пережил Реформацию,
число Ыорреп возросло до такой степени, что уже превышало число
священников. Эти женщины имели все черты полумонахинь осталь-
ной Европы. Они жили как мирянки: по одной или группами, или даже
с родными. Они были связаны, как терцианки, с нищенствующими ор-
денами, такими как францисканцы, но также с иезуитами и мирскими
орденами, что создавало многочисленные трудности у духовенства.
Их деятельность менялась в зависимости от обстоятельств. Они
поддерживали неофициальные церкви, предлагали убежище и помощь
подпольным священникам, помогали бедным и больным и преподавали
катехизис. Очень быстро они подверглись осуждению за то, что слиш-
ком широко пользовались языком: иными словами, они совершали грех,
выступая с публичными проповедями и принимая на себя роль миссио-
нерок. Они столь успешно действовали в роли пасторш, что в середине
XVI в. кальвинистские власти выдвинули против них серьезные обви-
нения, почти не отличавшиеся от сплетен, циркулирующих в католиче-
ских кругах. Говорили, что к1орреп авторитарны и наглы, что они на-
рушают приличия своим откровенно независимым поведением и тем,
что ходят без сопровождения; их подозревали в греховных связях со
священниками, которые лишали их не только чести, но и состояния.
В целом отношение к деятельности этих Ыорреп, казалось, было
противоречивым. Действительно, в ней не видели смысла или, по край-
ней мере, ничего о ней не знали, ибо совершенно не интересовались
конкретными делами, их личной жизнью и мнениями. Это особенно
видно по реакции Рима на тревожные сообщения по поводу нетерпи-
мой ситуации на периферии католического мира. Прелаты папской
курии ограничились тем, что дали инструкции относительно общения
между священниками и служанками и предупредили о необходимости
избегать скандалов, чтобы не подвергаться оскорблениям со стороны
протестантов. Зато на местах большинство священников с гордостью
сравнивало своих сотрудниц с первыми христианскими девственница-
ми. Они называли их героинями христианства эпохи гонений. Сопер-
ничество между монахами и мирянами часто приводило к взаимным
обвинениям: общение с девственницами квалифицировалось как раз-
врат и жадность. Это как раз свидетельствует о том, что духовенство
ценило поддержку, которую эти женщины оказывали ему.
У протестантов необычная активность деятельности этих полумона-
хинь вызывала такой страх, что можно подумать, исходя из некоторых
документов, что голландские города были прямо захвачены ими, что-
бы обращать в «папистскую ересь» любого, кто попадал под их влия-
ние. С другой стороны, их тяга к знанию делала их скорее объектом
насмешек, чем страха; их сравнивали с прециозницами и учеными да-
мами. Однако для католиков это любопытство давало повод к серьез-
ному обвинению. Чрезмерная набожность девственниц считалась гре-
хом. Хуже того, они часто культивировали еретические идеи и ложную
мистику. Необходимо было обуздать их страсть к чтению, ограничивая
его назидательными сочинениями, рекомендованными их духовными
наставниками.
В одном пункте осуждение девственниц за их рвение было едино-
душным: большинство католиков и протестантов сходилось на том,
что в делах веры и пасторства позволять сотрудничество набожных
мужчин и женщин означало играть с огнем. Пример путешествующего
Иеронима и его спутницы матроны Павлы слишком часто вовлекал
женщин в большие неприятности; так, они могли пожертвовать лже-
пророкам все свое состояние, духовное и материальное59.

Набожность п деторождение
О том, сколь серьезным было осуждение такого сотрудничества со сто-
роны глав традиционных церквей, можно судить по их реакции на дея-
тельность заблудших спиритуалистов — и мужчин, и женщин. Речь
идет о людях необыкновенной набожности, которых было особенно
много среди католических квиетистов и протестантских пиетистов.
Так, в протестантском мире вспыхнули жаркие споры, когда Анна Ма-
рия ван Шурман (ум. 1678 г.), известная женщина-ученая, в поисках
единственной Истины присоединилась к монашеской секте («семье»)
Ж а н а Аабадн, бывшего иезуита. Они встретились, и очень скоро их
стали сравнивать с Иеронимом и Павлой. Отметим, что Анну Марию
ван Шурман упрекали, как и Павлу, за то, что она оставила обычный
орден. Ее трактат, в котором она защищала право женщин на образо-
вание, принес ей международную известность. Но в своем сочинении
Эвклерия (.Еис1епа; 1673 г.) она уже ставила любовь к ближнему, пре-
зрение к мирскому и служение Богу выше занятий наукой. В том же
труде звучало требование возврата к общинной жизни, основанной на
модели любви, исповедуемой ранними христианами. Несмотря ни на
что, она не оставила своих ученых занятий. И тем не менее, ее жизнен-
ный выбор рассматривался скорее как измена науке, вызванная нера-
зумной страстью 60 .
Упреки в адрес женщин-последовательниц Жана Лабади схожи
с критикой, обрушившейся на духовных дев. Их обвиняли в том, что они
покинули своих родных и свои семьи, хотя чаще всего речь шла об оди-
ноких женщинах определенного возраста или вдовах. В действитель-
ности же их осуждали главным образом за то, что они самостоятельно
избрали для себя образ жизни, который означал разрыв с семейной
традицией, а следовательно, отказ от уважения и солидарности по от-
ношению к своим родным. Это ослабленное чувство семьи приводило
женщин с их неразумной склонностью к щедрости к тому, что они от-
давали все свое имущество секте Жана Лабади. Критики намеренно
создавали ложное впечатление, несправедливо утверждая, что его уче-
никами являлись исключительно женщины. Таким путем пытались
удержать других женщин и одновременно дискредитировать Жана
Лабади и его «семью» избранных. Говорили, что этот проповедник,
привлекающий главным образом женщин, действовал как волк в ов-
чарне, чтобы насытить свою алчность и свои плотские желания.
Равно и в лагере католиков в XVII в. возросла напряженность меж-
ду спиритуалистическими и рационалистическими тенденциями, за-
вершившаяся победой разума. В начале 1680-х гг. инквизиция открыла
охоту на квиетистов*. Это преследование подтверждается юридически-
ми документами, содержание которых вызывает, правда, большие со-
мнения у исследователей: действительно, странные обвинения в лож-
ном мистицизме вкупе с сексуальными отклонениями больше говорят
о разгоряченной фантазии самих обвинителей, чем о поведении обви-
няемых. Так, в Риме один из самых опасных квиетистов Мигель де Мо-
линос (сначала находившийся под покровительством папы Иннокен-
тия XI), увлекший за собой значительное число женщин, особенно мо-

* Квиетизм (от дгие1Щ лат. — спокойный) — течение в католицизме ХУП в.,

проповедовавшее спокойствие и пассивность. — Пргш. перевод.
нахинь, был обвинен в том, что служил черные мессы в монастырях.
Обвинители рисовали эти сцены как смесь святой обедни и ритуала
оплодотворения: в момент освящения в святой чаше была не вода и не
вино, а сперма совершающего богослужение и вагинальная слизь при-
сутствующих женщин. В своем неуемном воображении они рассказы-
вали даже, что с этой целью Мигель де Молинос клал на алтарь обна-
женную монахиню и доводил ее до оргазма прикосновениями своей
смазанной маслом руки; затем наступала очередь всех остальных, и та-
ким образом собиралось женское «семя»61.
Эти следы древних ритуалов, сохранившихся в сознании давших
обет безбрачия церковных функционеров, свидетельствуют о психиче-
ском смятении, которое, вероятно, следует рассматривать в более ши-
роком контексте того времени, где сосуществовали поклонение разуму
и почитание Девы и Матери Марии. Дева-Мать была существенным
элементом официальной идеологии Контрреформации. Действитель-
но, необычная роль Марии в таинстве божественного рождения име-
ла фундаментальное значение для католической концепции Церкви,
в частности, в вопросе о посреднической функции духовенства, отме-
ненной протестантизмом. Возрождение культа Марии, воспеваемого
всеми католическими реформаторами, сопровождалось укреплением
парадоксальной связи между набожностью и деторождением, между
священством и Воплощением, между священником-посредником и по-
средницей всех благодатей. Производительная сила матерей и транс-
цендентная власть девственниц как синоним божественной свободы
объединились в противоестественном союзе Девы-Матери и священни-
ков (девственных и плодовитых). Он-то стал непобедимым оружием
в борьбе против старых и новых врагов. Вот почему нужно было раз-
рушить представление о чудесном мире, в котором богини-матери
(Майтез и л и Майгопае), с и в и л л ы и «божественные родительницы» были
неиссякаемым источником всех вещей, звеном между тенью и светом,
смертью и жизнью — Утренней Звездой. В то же время надо было бо-
роться с еретическими, раскольническими силами и ждать наступле-
ния «цивилизации», несущей новую концепцию мира, в котором не бы-
ло места тайне как знаку фундаментальной связи между естественным
и сверхъестественным62.
Самая почитаемая из женщин, вместилище мудрости, мистическая
роза, царица всех святых, воплощает, как никто другой, разрыв между
протестантской культурой и культурой католической. Эти духовные
культуры, доминировавшие в западном обществе той эпохи, претерпе-
ли одинаковую эволюцию. Но Дева Мария продолжает быть образом
различия, оставаясь на вершине камня, где есть место только для од-
ной Церкви.
Юг и Север: Эпилог
Понятно, что представленное выше краткое исследование двухвековой
истории было предпринято ученым, знакомым с католической топо-
графией, в частности с топографией Италии и Нидерландов. Речь идет
о первичном изучении данных и о предварительных результатах реа-
лизации широкого проекта, цель которого — составить карту тропи-
нок, гротов и ручейков, еще не нанесенных на существующие карты ге-
нерального штаба. В основе этого проекта — новый взгляд на пейзаж
и новый подход к пространству, иная концепция мира, родившаяся
благодаря изменению представления о человеческом существе, жен-
щине и мужчине. Все больше и больше исследователей включается
в работу над этим проектом на различных участках. Итог их усилий —
множество новых линий, в том числе линий исследований религиозно-
го опыта. Линий, расходящихся по такому множеству направлений,
что только их ограниченное число могло сейчас войти в поле прицела
и стать определенными ориентирами.
Наш обзор далек от того, чтобы претендовать на новый синтез.
В том, что касается религиозного опыта, нам недостает многих работ,
обобщающих итоги международной дискуссии, подобной той, которая
уже давно ведется по проблемам Средневековья. После настоящего
прорыва научной мысли, коим можно считать известный труд Н. 3. Дэ-
вис Город женщин и религиозное изменение (Сйу \Уотеп апЛ КеЩюш
63
СКащё\ 1975) , исследования в этом направлении продвигались очень
медленно, особенно в области изучения католической духовной куль-
туры. Причина такой медлительности — в негативном взгляде на Контр-
реформацию, часто рассматриваемую как период, затормозивший вся-
кую возможность прогресса.
Ныне мы сомневаемся больше, чем когда-либо, в результате и каче-
стве этого «прогресса». Но, быть может, просто еще не настало время
для новой дискуссии Юга и Севера о различных путях развития куль-
туры — католической и протестантской — в плане оценки роли женщин
в каждой из них, так же как и о формах их опыта, обусловленных осо-
бенностями тендерных отношений.
Но такой день придет.
б
ЖЕНЩИНЫ В ПОЛИТИКЕ
МдТдПП Земон Дэвпс

В 1586 г. в латинском издании своих знаменитых Шести книг

о государстве Жан Воден, рассуждая о различных сословиях
и категориях граждан в республике, заявил в заключение:
«Что же касается сословия и категории женщин, я не буду на них
останавливаться; я лишь полагаю, что им подобает держаться
в стороне от любых магистратур, руководящих постов, судов, на-
родных собраний и советов и уделять все свое внимание единст-
венно женским и домашним делам».

В 1632 г. один английский правовед попытался таки опре-

делить отличие в положении женского пола от мужского. Он
сделал это в предисловии к книге о законах и статутах (7Ъе
Ьашз КезоШюп о/ \Уотепз КщЫ$)\

«Женщины не имеют никакого отношения к составлению зако-

нов или к одобрению их, к толкованию законов в обвинительных
речах и приговорах, и тем не менее они обязаны строго подчи-
няться установлениям мужчин, причем их никак не может (или
в очень малой степени) оправдать незнание».
В действительности юристы несколько преувеличивали
различие между полами. При старом порядке многие мужчи-
ны были отстранены от участия в политической деятельности
по причинам, связанным с размерами собственности, богатст-
ва или с социальным положением, тогда как некоторые жен-
щины обладали политической властью благодаря рождению
и наследованию или, по крайней мере, неформальому поли-
тическому влиянию. Тем не менее политической сфере была
свойственна явная асимметрия между женщинами и мужчи-
нами, и ее нарушения рассматривались как особая угроза
функционированию и символизму жестко упорядоченных
иерархических обществ. Шотландский кальвинист Джон Нокс в 1538 г.,
живший в эпоху Марии Тюдор, Марии Стюарт и Екатерины Медичи,
назвал их правление «чудовищным» (в смысле противным природе са-
мим царствованием женщин).

Армия, суды, администрация

Считалось «естественным», а также предписанным божественным за-
коном, что женщины не должны брать в руки оружие. Армии раннего
Нового времени чаще всего формировались из наемников и рекрутов,
а то, что уцелело от феодальных ополчений, также относилось исклю-
чительно к мужской сфере. Не потому вовсе, что все мужчины были
обязаны доказывать свою мужественность в сражениях. Просто като-
лическим священникам запрещалось проливать кровь — акт, который
делал их «нечистыми» и ставил вне закона, а в ХУ1-ХУ11 вв. мужчины,
принадлежавшие к радикальным протестантским сектам, также отка-
зывались обнажать свои мечи, ссылаясь на то, что высшая степень
мужской доблести заключается в пацифизме. Символ женщины в дос-
пехах при этом никуда не исчез: амазонки оставались частью литера-
турного ландшафта Западной Европы, тогда как образ Жанны д'Арк
со знаменем в руках напоминал французам о том, чего может достичь
женщина, увлекая мужчин на битву.
Жанна никогда не скрывала своего пола, даже когда одевалась как
воин, и, возможно, именно она вдохновила тех немногих француже-
нок, которые открыто участвовали в сражениях XVII в. Обычная хит-
рость, к которой прибегали женщины, желавшие попасть в армию или
на военный флот в Англии, Франции и Нидерландах, заключалась
в том, чтобы скрьггь свой пол под мужской одеждой. Те женщины, ко-
торые открыто сопровождали любую армию раннего Нового времени,
являлись поварихами (иногда женами, готовившими еду для своих му-
жей), служанками, маркитантками и проститутками.
Расширявшийся мир судов, служб и регистраций обнаруживает
такую же асимметрию. Женщины заключали контракты и были их
объектами, но никогда не могли ставить под ними подписи. Как бы
ловко они ни держали перо в руке, они никогда не становились пис-
цами или секретарями в канцеляриях. Как бы умело они ни урегули-
ровали конфликты в своих общинах или в системе духовного родст-
ва (сотшега§е), они не исполняли обязанности судей даже самой не-
значительной королевской юрисдикции во Франции или мировыми
судьями в Англии (хотя в Средние века некоторые аристократки зани-
мали эту должность) и не заседали в составе английского большого
жюри или суда присяжных. Наследниц^или вдова могла обладать не-
которой высшей или низшей юрисдикцией в поместном (манориаль-
ном) суде, назначая своего представителя осуществлять, от своего име-
ни судебные и арбитражные функции, как поступали и многие муж-
чины-сеньоры. (Анна Клиффорд, шериф Уэстморленда в качестве
наследницы третьего графа Камберленда — необычное явление для
Англии ХУП в., поскольку собирала местные суды от своего имени.) За
исключением формальных должностей при дворе королевы или прин-
цессы, женщин никогда не допускали к постам, ключевым для успеш-
ного функционирования государства раннего Нового времени, — от
канцлера и ниже, вплоть до королевского сержанта и тюремщика. В то
же время они могли пытаться повлиять на назначение на должность,
если они имели состояние и связи; и в любом случае они пользовались
престижем, доходами и знакомствами, которые они имели благодаря
официальному положению мужчин их рода.
Что значило быть «гражданином» королевства, города-государства
или просто города в Европе раннего Нового времени, не совсем ясно —
как по отношению к мужчинам, так и к женщинам. «Права», «привиле-
гии», «свободы» и «иммунитеты» различались в зависимости от терри-
тории, так же как терминология и знаки политического правового ста-
туса. Но большинство мужчин в стенах города раннего Нового време-
ни можно классифицировать по категориям — бюргеры, жители и
чужаки с разными правами и обязанностями; для женщин же если эти
различия и устанавливались, то при этом никогда не предполагалось
их участие в политической жизни. В качестве гражданина женщина на-
ходилась под защитой закона своего города; как вдова она должна была
направить от своего дома мужчину (или внести определенную сумму де-
нег) в городскую милицию; однако ее редко призывали в народное соб-
рание для голосования или обсуждения и никогда не приглашали засе-
дать в городском совете. Единственной функцией в городской админист-
рации, где женщина могла найти нишу, являлся надзор за больницами:
групповые портреты управляющих благотворительными больницами
в Амстердаме и Гарлеме XVII в. изображают женщин полными досто-
инства и столь же внушительными, как и мужчины. Но в целом город-
ское управление оставалось делом мужчин — мужей, отцов и вдовцов,
которые знали, что есть наилучшее для их семей.

Монархии и власть королев

Два типа политических режимов раннего Нового времени — республи-
ки и монархии — по-разному определяли рамки политической роли
женщин. Олигархические республики, такие как Флоренция в период
раннего Возрождения, Венеция,\швейцарские кантоны и германские
имперские города, предоставляли ясёнщинам крайне мало возможно-
стей публично отправлять политическую власть. Здесь женское поли-
тическое влияние могло осуществляться лишь неформально, напри-
мер, через мужей, сыновей и широкую сеть родственных связей.
Напротив, государства с монархической формой правления —
Франция, Англия, Испания, германские княжества и герцогство Фло-
ренция периода позднего Возрождения — формально резервировали
должности для женщин и предоставляли им арену для публичной и по-
лупубличной деятельности. Там, где власть приобреталась путем дина-
стической преемственности, а не через избрание или кооптацию, жен-
щин помазывали в королевы, а рождение детей и брак становились
вопросами высокой политики. Блестящие дворы, столь важные для
престижа королевской персоны и всей системы монархического прав-
ления, нуждались и в женщинах, и в мужчинах. Хотя женщины нико-
гда в действительности не заседали в королевском тайном совете, они
участвовали в беседах политического и личного порядка, которые ве-
лись в залах, апартаментах и спальнях королевского дворца.
В Англии королевы имели полное право занимать престол в отсут-
ствие мужского наследника по прямой линии. Правление Елизаветы I,
как и царствование Генриха VIII и Эдуарда VI, уже давно изучено
с точки зрения религиозной политики, социального строя, экономиче-
ских изменений и внешней экспансии. К этим проблемам мы можем
ныне добавить проблему «гендерного стиля», использовавшегося как
королями, так и королевами, и его влияния на современную им полити-
ческую культуру и стабильность. Когда Елизавета I в 1558 г. взошла на
престол, она столкнулась не только с обычными предубеждениями по
поводу женского правления (женщины подчиняются мужчинам-фаво-
ритам, они изменчивы и иррациональны), но также оказалась один на
один с наследием, оставленным ее предшественницей и единокровной
сестрой Марией Тюдор, которая действительно подчинялась своему
супругу Филиппу II Испанскому и которая никого не породила своим
королевским лоном, хотя и притворялась беременной.
Елизавета I прибегала к многочисленным хитростям во время сво-
их торжественных въездов в английские города после коронации, пози-
руя для своих парадных портретов, широко распространявшихся по
стране, а также в локальных рамках своего двора. При всем при том,
что она использовала как ход в дипломатической игре возможность
своего вступления в брак, она всегда оставалась для английского наро-
да королевой-девственницей. Ее тело, облаченное в чопорные, тяже-
лые от жемчуга одежды, было столь же недоступным, как если бы его
покрывали доспехи; в случае необходимости королева-девственница
выглядела как мужчина и бщла^способна вдохнуть мужество в своих
воинов. Она одновременно была символической фигурой, достойной
заменой католического образа Девы Марии (этому, безусловно, спо-
собствовало и то, что день рождения Елизаветы падал на праздник Ро-
ждества Марии). Кроме того, в качестве королевы-девственницы она
могла претендовать на звание возлюбленной, супруги и матери для все-
го английского народа и для своих придворных, чтобы говорить с ними
на языке любви и быть объектом их желаний.
Правление Елизаветы I не обошлось без вспышек недовольства
и оппозиционных настроений, порождавших слухи о том. что короле-
ва-девственница имеет любовников и незаконных детей, или, напротив,
что она физически уродлива. Но в целом Елизавете удалось утвердить
стиль чисто женского самообладания, который поддерживал ее коро-
левский авторитет в рамках иерархизированного сознания XVI в.
На противоположном берегу Ла-Манша возможности французских
королев были более ограничены. Старый Салический закон наследова-
ния был впервые использован в XIV в., чтобы оправдать исключение
женщин из порядка наследования престола; в XVI в. правоведы заяв-
ляли, что это исключение восходит к временам древних франков. Это
означало, что один из «основополагающих законов» королевства, став-
ший одним из немногих «конституционных» ограничений, наложен-
ных на королевскую власть при старом порядке, основывался на пред-
ставлении о женском непостоянстве и на страхе перед перспективой
чужеземного владычества в случае, если корона перейдет к слабой
женской линии. Церемония коронации французских королев подчер-
кивала различие между достоинством короля и достоинством короле-
вы. Королей венчали в Реймсе, королев — в Сен-Дени. Королей пома-
зывали ниспосланным с небес елеем, который давал им чудотворную
способность исцелять золотуху; королев помазывали освященным еле-
ем, который обеспечивал им плодовитость. Скипетр и трон королевы
были меньше, чем у короля, и если корону короля держали пэры коро-
левства, корону королевы — лишь бароны.
При коронации королева получала кольцо, символизирующее не
только Троицу, но и обязанность бороться с ересью и заботиться о нуж-
дах бедных. Французской королеве приходилось играть политические
роли: одни она исполняла в качестве правительницы, если она получа-
ла такое звание, другие — неформально в качестве королевской супру-
ги и матери. Екатерина Медичи является лучшим примером использо-
вания всех этих возможностей, причем ее семейная цель заключалась
в том, чтобы удержать законную власть за сыновьями, политическая —
чтобы сохранить галликанскую католическую монархию, возвышаю-
щуюся и над гугенотами^и над ультракатолическими литерами, а им-
перская — чтобы попытаться установить мир между борющимися ре-
лигиозными партиями. Хотя она в конечном итоге потерпела неудачу
в своих усилиях, на этом пути она искусно использовала весь политиче-
ский арсенал — от пышных дворцовых процессий и царственных въез-
дов в города до местных крестьянских танцев, от эдиктов умиротворе-
ния до приказов о лишении протестантов государственных должно-
стей, от матримониальных союзов до участия в кровопролитии.
Был ли созданный ею стиль правления, отмеченный тендерными
особенностями, в той или иной степени ответственен за эту неудачу?
Екатерина представляла себя в образе благочестивой вдовы, подобно
античной Артемиде, построившей монументальную гробницу для сво-
его супруга; если она этим и не смогла пленить французов, то, по край-
ней мере, имела возможность демонстрировать преданность их покой-
ному королю. Она играла роль женщины, давшей Франции королей,
и матери, которой преподнесли золотую статую Цереры при ее въезде
в Лион много лет назад. Она конструировала представление о себе как
о королеве на основе идеи материнства, которая оправдывала и ею ока-
зываемое покровительство, и ее милосердие, и ее твердость в защите
интересов сыновей, и ее стремление к порядку. Она изображала себя
матриархальной Юноной, председательствующей на бракосочетаниях,
призванных связать Францию со Священной Римской империей и при-
нести мир. При ее въезде в Париж после брака Карла IX с Елизаветой
Австрийской несли статую богини с лицом Екатерины и с картой Гал-
лии в руках.
Но здесь отчасти и таится причина тех трудностей, с которыми
столкнулась Екатерина Медичи, ибо материнство и матриархат были
в XVI в. образами семантически неоднозначными. Когда по пятам брака
следовало убийство — свадьба дочери Екатерины с Генрихом Наварр-
ским завершилась резней в день Св. Варфоломея, — враги королевы-ма-
тери могли с легкостью изобразить ее ведьмой (и в придачу итальян-
ской отравительницей), породившей слабых, лживых, двуполых сыно-
вей, подобно Генриху Ш. Уже в 1575 г. в очень популярном у читателей
Удивительном рассказе о жизни, деяниях и распутствах Екатерины Ме-
дичи (Бйсоигх тегоеШеих Ле 1а гге, асНот е1 АероНетею Ле Са1кеппе йе
МеИсй) она именовалась «образчиком тирании», управляющей други-
ми «посредством влечения страстей, которые властвуют над ней». Она
узурпировала корону, и ее дурное правление явилось воплощением как
раз того зла, которое Салический закон стремился предотвратить.
Королева Анна, правившая Англией скорее самостоятельно (1702-
1714 гг.), чем совместно со своим супругом Георгом Датским, представ-
ляет третий пример монархического стиля. В тендерных терминах его
можно охарактеризовать как «женский», согласно осторожным сужде-
ниям начала XVIII в,
Действительно, правление Анны ознаменовалось войной с Франци-
ей и конфликтом двух форм правления: с одной стороны, суверенная
правительница, облаченная широкими законными полномочиями, ко-
торая стремится воплощать, подобно Елизавете I, единство Англии,
«чтобы уберечь [ее] от власти безжалостных мужчин из обеих партий»
и которая рассматривает своих министров как личных слуг; с другой
стороны, постреволюционная система партийного соперничества, вы-
боров и правления кабинета министров (находящегося еще в эмбрио-
нальном состоянии), направленная на ограничение власти монарха.
В делах войны Анна, часто недомогавшая, ничего не восприняла от во-
инственного стиля Елизаветы I, впрочем, как и ее супруг, скончавший-
ся в 1708 г. Носителем военного символизма в годы правления этой ко-
ролевы был главнокомандующий герцог Джон Мальборо. А Анне бы-
ло чуждо и материнское начало в стиле управления: ведь все ее дети
умерли при рождении или во младенчестве. Ее манеру поведения опи-
сывали как приветливую, но не царственную, учтивую, но не властную.
Анна регулярно советовалась с Сиднеем Годолфином (то умерен-
ным тори, то умеренным вигом) и другими мужчинами, но наиболее
тесное личное и политическое общение у нее было с женщинами, осо-
бенно с Сарой Черчилль, герцогиней Мальборо. Их отношения нача-
лись еще в девичестве (Сара была лишь на несколько лет старше Анны);
в течение долгого времени Анна считала Сару скорее «другом», чем
простой «фавориткой». Она сама предложила той переписываться под
именами миссис Морли и миссис Фримен. «С этого момента, — свиде-
тельствовала Сара Черчилль, — миссис Морли и миссис Фримен нача-
ли общаться между собой как равные, делая это в силу взаимной при-
вязанности и дружбы», и стиль их писем со всей очевидностью под-
тверждает это1. После конфликта двух подруг в середине правления
Анны Сару заменила ее более молодая кузина Абигайль.
Свой стиль правления, в котором тендерный фактор был весьма
значим и который Анна воистину создала сама, подобно материнской
модели Екатерины Медичи, мог впоследствии использоваться по-раз-
ному. Хотя она принимала решения самостоятельно и часто с большой
твердостью, ее связи и дружба с женщинами способствовали тому,
что ее воспринимали как «слабую» и подчиняющуюся фавориткам.
Но можно также предположить, что женская манера являлась страте-
гией^ направленной на утверждение ее собственного понимания монар-
хии и национального единства в период интенсивного развития партий-
ной системы. Более «мужская» королева, возможно, спровоцировала
бы мятеж, более матриархальная — презрение.
 с Можно\Ьыло бы распространить этот анализ политической роли,
г
Г
политической риторики и тендерного стиля на многих других прави-
25 тельниц и на другие страны: на андрогинную шведскую королеву Кри-
С
>Г
а стину, российскую императрицу Екатерину II и др.

3
Политическая деятельность
03
а
<I)
С
при королевских дворах:
я
ГО
очевидицы и фаворитки
IX.

Дворы государынь и государей предоставляли женщинам потенциаль-

ное поле для политической деятельности в рамках абсолютной монар-
хии и иногда даже для выражения их политических взглядов. Женщи-
ны принимали участие в дворцовых церемониях, вступали в отноше-
ния покровительства и становились членами политических группиро-
вок; они, как и мужчины, ходатайствовали о должностях, пенсиях и
прощении для членов своих семей и своих клиентов. Письма мадам де
Севинье, как и Мемуары герцога де Сен-Симона пронизаны политикой.
Описание Севинье в 1664 г. процесса по обвинению в государственной
измене Никола Фуке, могущественного министра финансов при Людо-
вике XIV, опирается на информацию, полученную от свидетелей и да-
же от участников процесса. Она демонстрирует не только свою симпа-
тию к земляку ее мужа-бретонца, но также интерес к вопросам управ-
ления и судебной процедуры. Вот как мадам де Севинье описывает
момент, когда Никола Фуке отказался вторично принести присягу:
«Тогда господин канцлер закатил речь, чтобы убедить законную власть су-
да, говоря, что их установил король и что его полномочия подтверждены
высшими судебными инстанциями. Господин Фуке ответил, что от имени
власти часто совершались вещи, которые, по размышлению, иногда призна-
вали несправедливыми. Господин канцлер прервал его: "Как? Вы говорите,
что король злоупотребляет своей властью?" Господин Фуке ответил: "Это
вы, сударь, говорите, а не я. Это не моя мысль, и я удивлен, что при моем
положении вы пытаетесь еще поссорить меня с королем. Но, сударь, вы сами
прекрасно знаете, что каждый может ошибиться. Когда вы подписываете
постановление суда, вы считаете его справедливым. На следующий день вы
отменяете его; вам известно, что можно изменить мнение и точку зрения"».

Мадам де Севинье критикует манеру канцлера вести процесс, ино-

гда называя его шифрованным именем (Тоби), когда ее замечания ста-
новятся слишком острыми, и хотя она испытывает облегчение, что Фу-
ке не приговорили к смерти, она тем не менее глубоко разочарована
тем, что его признали виновным и осудили на пожизненное заключе-

188
ние. «Есть ли что-лиоо в-мире столь же ужасное, как эта несправедли-
вость?» Ее возмущение, однако, никогда не распространяется на коро-
ля-солнце: «Такая грубая и низкая месть не могла исходить из сердца,
подобного сердцу нашего властелина»2.
Что касается высокой политики царственного владыки, то женщи-
ны могли порой надеяться повлиять на нее, играя роль «фавориток».
Мадам де Ментенон, сначала любовница, а затем морганатическая су-
пруга Людовика XIV, гордилась, что король прислушивался к ее мне-
нию. Она писала в 1695 г. Луи-Антуану де Ноайлю, парижскому архи-
епископу: «Возьмите в обыкновение, монсеньор, составлять отдельное
письмо, если вы хотите, чтобы я показала его королю. Вы не должны
включать в него что-либо указывающее на наше личное общение, но
должны говорить в нем только о поручениях, которые вы уполномочи-
ваете меня передать в ваших посланиях и которые я очень хочу выпол-
нить». Во время дебатов об Испанском наследстве в 1700 г. совещания
министров Людовика XIV проходили в ее покоях, и дипломатические
депеши читались в ее присутствии. Опасность общеевропейской войны
побудила ее активно участвовать в обсуждениях о целесообразности
принятия испанской короны Филиппом, внуком Людовика XIV. «Испан-
ские дела идут плохо», — пишет она в письме от 14 ноября. И различ-
ные источники расходятся в оценке того, выступала ли она сначала за
или против наследования французским принцем испанского престола3.
Но какой бы ни была ее позиция, этот эпизод ясно показывает полити-
ческую роль, которую мадам де Ментенон играла при Людовике XIV.
Приблизительно в то же самое время Сара, герцогиня Мальборо,
сделала своим принципом говорить правду королеве Анне; она писала
в Рассказе о деяниях вдовствующей герцогини Мальборо (Ап АссоипЬ о{ 1ке
СопАисЬ о/ 1ке Вогюа^ег Бискезз о/МаПЬогощк; 1742 г.): «Я п о с т а в и л а ис-
тинные интересы моей повелительницы выше угождения ее прихо-
тям». Сара считала себя государственной деятельницей, а своими со-
трудниками — мужа, герцога Мальборо, и Годолфина. В первую оче-
редь она пыталась помешать Анне «вверить себя и государственные
дела почти полностью в руки тори», будь то церковные проблемы или
назначения министров. Иногда королева делала то, что герцогиня со-
ветовала ей, например, она в конечном итоге отвергла торийский
билль об отрешении от государственных должностей всех тех, «кто не
может получать удовольствие от крайне бессмысленной церковной по-
литики, заключавшейся в укреплении веры посредством гонений»4.
Но Анна не всегда следовала ее советам даже в годы их самой горя-
чей дружбы.
Цена за такую форму политической деятельности та же, что и за
«влияние» при монархическом режиме: она сокрыта от глаз, необъяс-
нима и вызывает особое подозрение, если ими оперируют женщи-
ны. Так, мадам де Ментенон пыталась снять с себя ответственность,
утверждая, что она не влияет на политику, в то время как герцог
де Сен-Симон изображал ее «злой колдуньей» и «фатальной женщи-
ной», которая управляла королем и государственными делами «злове-
щим» образом.
Оценивая в своей Истории Англии от Революции до настоящего време-
ни (ТНе НЫогу о/ Ещ1апй /гот 1ке Кеьо1иИоп 1о 1ке Ргезеп1 Типе; 1778 г.)
правление королевы Анны, радикальный историк-виг Катарина Со-
бридж Маколей назвала его «ярким примером» слабости формы прав-
ления, «при которой благосостояние и процветание страны всецело за-
висит от добродетели государя». Какими бы добрыми ни были ее наме-
рения, Анна ничего не понимала в искусстве управления. Она «любила
власть, [однако была] абсолютно неспособной осуществлять ее само-
стоятельно». Наоборот, она являлась «рабыней фавориток», таких как
герцогиня Мальборо, женщина «горячего и властного нрава», которая
использовала слабость королевы, чтобы навязать свои «личные взгля-
ды». С точки зрения Мэри Уолстоункрафт, республиканки и феми-
нистки, Мария Антуанетта воплощала все зло французского двора в
правление Людовика XVI: в своем Историческом и моральном взгляде
на происхождение и развитие Французской революции (Ап НЫопса1 апА
Мога1 Угеьо о/ 1ке Огщхп апЛ Рго%ге$$ о/ 1ке Ргепск Кеъо1иИоп\ 1794 г.) она
говорит о ее «сладострастной мягкости», «ее губительных пороках»,
о том, что она проводила время «в самых легкомысленных забавах, не
проявляя никакой твердости ума, чтобы совладать со своим бредовым
воображением», а при этом ловко использовала свою красоту, чтобы
иметь «неограниченную власть» над королем. Для достижения власти
путями, открытыми при дворе, требовалась хитрость раба.

Сдвещательные ассамблеи
Однако существовали другие сферы для политической деятельности
женщиц. некоторые из них были неразрывно связаны с монархической
системой управления ее институтами, другие же обладали потенциаль-
ной возможностью для их изменения.
В целом женщины редко оказывались прямыми участницами на-
родных собраний и представительных учреждений. Их присутствие на
собраниях «всех жителей» в деревнях Дюнуа, Сентонжа и других сель-
ских районов в XVII в. было большим исключением, чем в средневеко-
вый период. Сельские советы старейшин и собрания налогоплательщи-
ков приходов, которые никогда не допускали в свой состав мужчин-
бедняков, закрывали двери и перед женщинами, даже если они были
вдовами собственников или свободными держательницами земли. Ес-
ли вдову приглашали на собрание, созванное городскими властями,
так это единственно для того, чтобы она выслушала объявление о ка-
ком-то новом правиле или официальном предписании, а не для того,
чтобы она высказала свое мнение или проголосовала.
Во Франции женщины имели в принципе право присутствовать на
местных ассамблеях, выбиравших депутатов в Генеральные штаты:
аббатисы участвовали в выборах представителей первого сословия,
наследницы феодов — представителей второго сословия, а женщины-
главы семейств и должностные лица женских гильдий — представите-
лей третьего сословия, однако в XVI в. на штаты, решавшие важные
вопросы, они, кажется, посылали вместо себя мужчин-заместителей.
Как в такой ситуации мог быть услышан голос женщин? Комитеты, со-
ставлявшие регистры жалоб (саЫегз с!е сЫёапсе) по всей Франции для
Генеральных штатов 1614 г., не включали женщин; они могли быть
объектом некоторых жалоб (например, на незнатных горожанок, осме-
ливавшихся носить шелк вопреки своему социальному положению), но
сами не представляли наказов от своего имени. Когда штаты, наконец,
собрались под беспокойным взором Марии Медичи, перспектива иметь
женщину в качестве правительницы оказалась весьма чувствительным
вопросом.
После 1614 г. Генеральные штаты больше не созывались, провинци-
альные же продолжали собираться до конца эпохи старого порядка.
Письма мадам де Севинье показывают, что женщины ее положения
могли вступать в отношения с такими институтами и углублять свое
понимание политического процесса в «абсолютной» монархии, даже не
исполняя формальной роли депутата.
Штаты Бретани собрались в августе 1671 г. в Витре недалеко от
тех дворянских владений, которые мадам де Севинье унаследовала
от своего покойного мужа. «Я никогда не видела штатов; это весьма
замечательная вещь», — пишет она своей дочери, а затем переходит
к рассказу о знатных бретонцах, прибывших в город, некоторых с же-
нами, о званых обедах и других развлечениях, в которых она участво-
вала вместе с ними, и о посещениях ими ее владений. На некоторых за-
седаниях штатов мадам де Севинье, вероятно, присутствовала («Это
великая радость видеть себя на штатах»), и она им дала следующую
оценку:

«Штаты не д о л ж н ы долго длиться. Надо только спросить, чего желает ко-

роль. Никто не говорит ни слова; вот т а к все и происходит. Ч т о касается гу-
бернатора, к нему поступает — к а к и м образом, мне неизвестно, — более со-

191
 рока тысяч экю. Множество других даров, пенсии, ремонт дорог, городское
строительство, пятнадцать или двадцать званых обедов, постоянная игра,
бесконечные балы, комедии три раза в неделю, великое хвастовство; тако-
вы штаты».
Она завершает рассказ описанием тостов, провозглашенных в честь
короля бретонскими аристократами за то, что тот вернул провинции
поднесенные ему в качестве «подарка» сто тысяч экю. Четыре года
спустя король перевел Бретонский парламент из Ренна в Ванн. Тогда
мадам де Севинье проницательно заметила: если бы штаты проходили
сейчас, первым делом они должны были бы заплатить за возвращение
парламента в Ренн и вторично купить королевские эдикты, за которые
уже было выложено два с половиной миллиона ливров всего лишь два
года тому назад5.
Вероятно, штаты Лангедока, которые каждый год торговались с ко-
ролем по поводу размеров «добровольного дара» (скш §га1ш1), могли
навести на политические размышления, подобные размышлениям ма-
дам де Севинье, жен депутатов и участников, хотя для публики были
открыты только церемониальные заседания.
В протестантской Англии те немногие аристократки, которые на-
следовали звание пэров, не заседали в палате лордов. Женщины нико-
гда не баллотировались на выборах в палату общин. Тем не менее
знатные леди могли оказывать поддержку одному из кандидатов; по-
сле утверждения партийной системы в конце XVII в. супруги кандида-
тов часто играли существенную роль в кампаниях своих мужей и при-
влекали голоса мужчин, принимая у себя жен влиятельных избирате-
лей. Что касается менее знатных женщин, они держались в стороне от
толп избирателей, перед которыми выступали и к которым взывали
тори или виги.

Политические писательницы
и памфлеты
Скромный политический ойыт, получаемый женщинами через посред-
ство представительшдХи совещательных институтов, расширился бла-
годаря развитию /Периодической печати и жанра памфлета, а также
росту женской /Грамотности. Они могли прочесть (или прослушать
громкое чтение) множество памфлетов, вышедших из горнила фран-
цузских религиозных войн и религиозно-политической борьбы в Анг-
лии XVII в. А некоторые из них становились их авторами: женское
мнение, которым могли пренебречь как «болтовней», если оно выска-
зывалось устно, приобретало большую основательность, когда появля-
лось в напечатанном виде. Так, в 1536 г. Мари Дантьер выпустила ано-
нимное описание освобождения протестантами Женевы от тирании ка-
толиков и савойцев; в 1665 г. квакер Маргарет Фелл Фокс опубликовала
Оправдание говорящих женщин [\Уотеп'з Зреакгщ ]и$И}1е<!), а н о н и м н у ю
апологию женщин-проповедниц, что в контексте Англии эпохи Рестав-
рации являлось не только религиозной смелостью, но также и полити-
ческим вызовом. С 1681 по 1715 г. Элинор Джеймс, жена одного лон-
донского печатника, выпустала в свет тридцать трактатов и памфле-
тов под своим собственным именем в защиту англиканской церкви
и Иакова II. «О, если бы я была мужчиной, — пишет она в предисловии
к Апологии англиканской церкви [А УтИсаНоп о/ 1ке Скигск о/ Ещ1ап&\
1687 г.), — я бы училась дни и ночи и, без сомнения, я бы превзошла За-
воевателя, и, тем не менее, я надеюсь таковой стать».
В начале XVIII в. число женских политических публикаций умно-
жилось как во Франции, так и в Англии6. Не сводясь к одному полити-
ческому направлению, эти сочинения или защищали традицию, или
призывали к переменам. Их порыв иногда выходил за рамки конкрет-
ных проблем и поднимался на уровень утопических надежд, как, на-
п р и м е р , в Описании тысячелетнего чертога [ВезспрИоп о/ МШетит НаЩ
1762 г.) Сары Скотт, где изображалось общество благородных дам, ко-
торые реформируют в гуманном ключе образование, экономический
уклад, брачные отношения и медицинскую практику в своих приходах,
противопоставляя новый образ жизни жестоким нравам лендлордов-
охотников, живущих по соседству.
В последующие десятилетия Катарина Собридж Маколей демонст-
рирует своим творчеством широту женских политических интересов.
Ее брат заседал в парламенте; она же сражалась пером. Помимо своей
м н о г о т о м н о й Истории Англии от восшествия на престол Иакова I (Нгз-
1огу о/ Еп$1апс1 /гот 1ке Ассетоп о/]ате$ I; 1763-1778), где она з а щ и щ а е т
свободолюбивую республиканскую традицию и осуждает деспотич-
ных или некомпетентных монархов и узурпировавшего власть тирана
Кромвеля, она опубликовалатрактаты^ащиту авторского права, «де-
мократической системы» правленшГ(против Томаса Гоббса), частое об-
новление парламентов через систему выборов (против Эдмунда Бер-
ка), а также в осуждение репрессий против американских колоний. По-
следние годы жизни она вела переписку с Джорджем Вашингтоном
и посетила его в США; она приветствовала новую американскую кон-
ституцию, но предупреждала Вашингтона, что сосредоточение власти
в руках президента может привести к злоупотреблению доверием
и что двухпалатное законодательное собрание может «со временем
[стать] источником политического неравенства»7.
Бунтовщицы, мятежницы,
революционерки
Катарина Маколей выделила группу женщин, удостоенную похвалы
в ее Истории, — подательниц петиций Долгому парламенту в период
Английской революции 1640-1660 гт. Женщины раннего Нового време-
ни постепенно включались в борьбу в периоды крутых политических
изменений. Представительницы низших сословий уже давно привыкли
участвовать и даже инициировать бунты в городах или селениях, когда
нарушались законные права и власти были неспособны выполнять
свои обязанности: когда цены на зерно или хлеб были слишком высо-
ки, налоги несправедливы, общинные поля огорожены, когда соверша-
лись святотатства и т. д. 8 В эпоху Фронды (1648-1652 гг.) выступления
женщин на местах стали неотъемлемым элементом жизни Франции.
В 1644 г. в Париже они присоединились к уличным антиналоговым ма-
нифестациям, которые спровоцировали первое столкновение парла-
мента с кардиналом Мазарини и регентшей Анной Австрийской; и они
активно участвовали в демонстрациях, хлебных бунтах и грабежах, ко-
торые сопутствовали перерастанию Фронды в открытое антиправи-
тельственное насилие.
Но дальнейшее возрастание роли женщин во Фронде было прежде
всего связано с деятельностью представительниц высшей аристокра-
тии, которыми двигала верность своей семье, идея монархии, ограни-
ченной советами знати и региональными институтами, а также жажда
власти. Герцогиня де Лонгвиль, супруга губернатора Нормандии и се-
стра двух принцев крови (Великого Конде и принца де Конти), стала
активной участницей Фронды с самого начала, помогая братьям в дости-
жении их целей. Она поддержала борьбу Руанского и Парижского пар-
ламентов против регентши и кардинала Мазарини; бежала из Парижа
в связи с арестом братьев и мужа и присоединилась к другим вождям
знати в бельгийском пограничном городке, чтобы выработать планы
дальнейших действий (в том числедоговор с Испанией); триумфально
вернулась в столицу после освобождения принцев, а в последние меся-
цы гражданской войны (когда ее муж, отдалившись от нее, перешел
в лагерь Мазарини) вдохновляла радикальное движение Орме* в Бордо.
В это время правительство обвинило ее в государственной измене, что
свидетельствовало о ее политической значимости. Эта бесстрашная
женщина выпустила в соавторстве большой памфлет Апология в защиту

* Орме («вязовая роща») — орган городской власти в Бордо, созданный бур-

жуа и ремесленниками. — Примеч. пер.
господ принцев (Аро1о§ге роиг Меагеип 1ех Рппсез; 1650), в котором она зая-
вила, что считает своей обязанностью защищать «свободу слова, един-
ственную оставшуюся мне вещь». В 1652 г. мадемуазель де Монпан-
сье — Великая Мадемуазель (1а Сгапйе Мас1ето18е11е) — повела войска
против своего кузена Людовика XIV и с триумфом вступила в Орлеан;
об этих событиях она рассказывает с чувством гордости и удовольст-
вия в своих Мемуарах. Фронда оставила после себя два конкурирую-
щих образа женщин, участвовавших в политике: образ королевы-ре-
гентши, которая вновь продемонстрировала, какая опасность угрожает
стране, если «корона переходит в женские руки» («1а соигоппе 1отЪе
еп ^иепои^11е»), и образ сильной женщины (Гетте Гог1е), действующей
ради блага Франции.
На другом берегу Ла-Манша во время гражданской войны в Англии
некоторые женщины — хотя ни одна из них по своей значимости не
сравнима с Великой Мадемуазелью — сражались с оружием в руках на
стороне как роялистов, так и «круглоголовых»*. А другие выполняли
более традиционные обязанности, ухаживая за ранеными и помогая
возводить укрепления. Они участвовали в уличных демонстрациях
в Лондоне, чтобы оказать давление на парламент, а некоторые писали
памфлеты, особенно в защиту «старого доброго дела» парламента
и Индепенденства, то есть терпимости к протестантским конгрегаци-
ям" и упразднения официальной церкви.

Подательницы петиции и женские

интересы
Новым явлением в период гражданский^ войны в Англии была подача
женщинами петиций парламенту по/общественно значимым вопросам.
В 1642 г. «группа женщин» обратилась с петициями против «лордов-па-
пистов и суеверных епископов». На следующий год, помимо других по-
пыток, «около двух или трех тысяч женщин, преимущественно из низ-
шего сословия, собрались в Вестминстере, чтобы представить палатам
общин и лордов петицию с требованием окончить гражданскую войну
и восстановить мир9». После поражения и казни Карла I поступили
петиции от женщин из общины левеллеров, последователей Джона
Лильберна, который переместил демократические идеи религиозных

* То есть пуритан. — Примеч. пер.

** Речь идет о требовании церковного самоуправления для каждого прихо-
да. — Примеч. пер.
сект в сферу политики; их символом были зеленые ленты. Они проси-
ли освободить Лильберна и других своих арестованных лидеров, отме-
нить тюремное заключение за долги, снизить налоги, обратить внима-
ние на продовольственное снабжение и безработицу и т. д.
«Смутьянкам» — так члены Долгого парламента назвали женщин-
левеллеров — было заявлено в 1649 г., «что дело, по поводу которого
вы обращаетесь, более важно, чем вы думаете, что Палата уже дала
ответ вашим мужьям, и поэтому вам лучше отправиться домой, занять-
ся вашими собственными делами и обязанностями, подобающими же-
нам». Обосновьюая свои петиции, эти женщины удивительным обра-
зом сочетали традиционные аргументы «слабого пола», нуждающегося
в помощи, с новыми требованиями о предоставлении им политических
прав. Прежде всего, они ссылались на Господа: поскольку Бог «всегда
готов принять прошения от всех людей, не делая никаких различий
между ними», то и парламенту следует сделать то же самое. Еще боль-
шую важность имеет их заявление парламенту весной 1649 г.:
«Разве мы не столь же заинтересованы, что и мужчины, в тех свободах и га-
рантиях, которые содержатся в Петиции о правах и в других добрых зако-
нах этой страны? Неужели должны отнимать от нас наши жизни, наши те-
ла, свободы или имущество в большей степени, чем у мужчин? ... И можем
ли мы оставаться дома, как если бы это не касалось нас, наших жизней, сво-
бод и всего остального? ... Поэтому мы вновь умоляем вас рассмотреть на-
шу последнюю петицию... Ибо нас совершенно не удовлетворяет ответ, дан-
ный вами нашим мужьям и друзьям»10.
Таким заявлением жешщшы-левеллеры бросили вызов центрально-
му принципу патриарх&лыюго закона, ставящего их ниже их отцов
и мужей, и выдвинули/тезис об обязанности самим защищать свои ин-
тересы, не менее важные и, возможно, специфические по сравнению
с интересами мужчин.

Право голосовать?
Необычность этой позиции, сформулированной в пылу политического
противостояния, тем более очевидна, когда мы сравниваем ее с тезиса-
ми, выдвинутыми при обсуждении избирательных прав. Последнее
имело место в 1647 г. в Путни, в Генеральном совете армии Кромвеля,
то есть в чисто мужской среде. Кромвель и генерал Айртон доказыва-
ли, что те, кто будет облечен властью вершить государственные дела
Англии, должны иметь к ним «постоянный и твердый интерес», осно-
ванный не просто на его принадлежности к английской нации, но так-
же на обладании значительной собственностью. Левеллеры и другие
участники обсуждения, напротив, утверждали, что право голоса следу-
ет предоставить любому, кто родился в Англии: «Я полагаю, что самый
последний англичанин никак не будет связан в строгом смысле со сво-
им правительством, если он не имеет голоса, чтобы выразить свое со-
гласие на подчинение ему». Генералы предупреждали, что это будет
означать ликвидацию собственности; их оппоненты язвительно спра-
шивали, ради чего сражались солдаты — ради свободы или чтобы по-
зволить «владельцам богатств и поместий» поработить их. Тем не ме-
нее все они были едины в том, что один класс населения должен быть
лишен права голоса: подмастерья, слуги и нищие, «ибо они зависят от
воли других людей и боятся вызвать их недовольство... Их голос будет
голосом их хозяев» 11 .
Дискуссия в Путай не коснулась вопроса о женщинах, но ясно, что
он стал бы сложной проблемой с точки зрения всех типов аргумента-
ции, здесь задействованных. Возможно, сказали бы, что их следует ли-
шить права голоса либо по причине их зависимости от воли мужей, ли-
бо потому, что, получив это право, они неизбежно выступят против
этой зависимости.
Идея, что у женщин нет особых интересов, отличных от интересов
мужчин, не подвергалась сомнению в политической мысли эпохи Рес-
таврации.
Для мужчин право голоса сохранилось в том же виде, каким оно
было в XV в.: его имели только жители самоуправляющихся городов
и свободные собственники участков, приносящих доход не менее соро-
ка шиллингов в год, а также редкие женщины-собственницы, которые
голосовали (или пытались голосовать) на выборах до 1640 г., теперь
фактически исчезнувшие. В период Славной революции 1688-1689 гг.
женщины вновь включились в политику, начиная с принцессы Анны,
успешно интриговавшей против своего отца Иакова П, и кончая жи-
тельницами Лондона, устраивавшими мятежи против папистов, хотя
на этот раз уже не было «подателей петиций в юбках».
В 1690 г. в одном трактате о парламентском праве впервые было от-
крыто заявлено, что женщины не могут голосовать — знаковый факт,
свидетельствующий, что этот вопрос витает в воздухе. В том же самом
г о д у Д ж о н Л о к к в Двух трактатах о государственном правлении (Тхюо
ТгеаНзез о/ Союегптеп1) смоделировал отношения внутри семьи по прин-
ципу отношений в гражданском обществе и государстве. Жены делят
с мужьями родительскую власть над своими детьми во время их несо-
вершеннолетия, а власть мужа и жены по отношению друг к другу
ограничена контрактом. Тем не менее, «хотя у мужа и жены только
один общий интерес, они, обладая при этом различным разумом, бу-
дут порой неизбежно иметь и разные желания; поэтому необходимо,
чтобы право окончательного решения — то есть власть — принадлежа-
ло лишь одному из них: естественно, мужчине как более способному
и более сильному»12. Локк не рассматривал вопроса ни о голосовании
женщин, ни вопроса об их гражданском качестве, но он, видимо, счи-
тал, что «народ, дающий согласие на установление той или иной формы
правления, это мужчины, которые выносят "окончательное решение".
Передовым мыслителям XVIII в. оставалось лишь извлечь уроки из
политического прошлого женщин и, используя новые категории, рас-
пространить на них локковские идеи и другие определения естественно-
го права. С точки зрения радикальной республиканки Мэри Уолстоун-
крафт, пример королев, фавориток, дворов, системы аристократиче-
ского влияния и всего остального, что привносит в политическую
жизнь сексуальность, фривольность или слабость, являлся сугубо нега-
тивным. Однако, согласно ее рационалистическим критериям, еще
худшим был беспорядочный уличный женский бунт («строго говоря,
бунт черни», — писала она о рыночных торговках, совершивших поход
на Версаль). В своей Защите женских прав [А УтсИсаНоп о/{Не КщЫ$ о/
\Уотащ 1792 г.) она утверждала, что женщины обладают способностью
обучиться «мужской доблести», а мужчины — научиться ответственно-
сти за мирную жизнь. И те и другие имеют право принимать участие
в управлении государством и быть полноправными гражданами, дейст-
вующими по принципам разума. Иерархия в браке также подлежит
уничтожению, даже с учетом того, что на долю женщины выпадает
только ею исполнимся задача быть матерью. Вооруженная буржуазны-
ми представлениями о новом типе государственного устройства и но-
вых типах мужчин и женщин, Мэри Уолстоункрафт надеялась покон-
чить со старым известным противоречием, столь характерным для
всей эпохи старого порядка, — с противоречием между республикан-
скими, эгалитарными формами правления, с одной стороны, и полно-
правным участием женщин в политической жизни, с другой. Она охот-
но признавала, что женщины-публицистки и подательницы петиций
прошлого проложили путь к этому республиканскому идеалу. Но, воз-
можно, пониманию женщинами природы власти в гораздо большей
степени, чем эта власть могла предполагать, способствовали иные
формы их политической активности, имевшие более давнюю исто-
рию, — от использования разных каналов влияния до мятежей.
Интермедия
7
Если судить
по изображениям
Франсуаза Борен

Потребовать от иконографа-женщины писать о картинах —•

значит принять другой способ чтения, почувствовать, что
взгляд, богатый «визуальными архивами», способен рассмот-
реть их под новым углом зрения. Решать на иконографиче-
ском материале женский вопрос — значит расспрашивать
картины при неизбежно субъективном отборе, фокусировать
взгляд на изолированном объекте и, в силу этого, объекте иска-
женном, видя старые изображения современным взором, ибо
«фигуративный образ статичен, а восприятие динамично»1.
Иконография, конечно, ставит проблему. Трудно отде-
лить реальное от воображаемого. Классическое разделение
между художественным произведением и документом не по-
могает. Поэтому крестьянки, будь то добропорядочные или
испорченные, на иллюстрациях Ретифа де Ла-Бретонна более
идеализированы, чем крестьянки Аенена. Что касается ри-
сунков в медицинских книгах, иллюстраций происшествий,
политических событий, они являются не очень надежными
свидетелями исторической реальности, даже если они мас-
терски сделаны. Впрочем, рисунок не всегда идет в ногу с тек-
стом, который его сопровождает: одна и та же гравюра меняет
смысл в зависимости от различных легенд*, более или менее
нормативных, или же в зависимости от различных текстов,
которые она иллюстрирует. Наконец, в большинстве своем
авторы — мужчины. В ту эпоху немного женщин имели дос-

* Легенда — надпись-пояснение под картинкой. — Примеч. пер.

туп к визуальным изобразительным средствам, и их произведения, наг
званные народным искусством, делались на хрупком материале: тка-
ни, вышивки, кондитерские изделия весьма недолговечные предметы
по сравнению с деревом, фаянсом или глиной.
Более того, ограниченное число рисунков заставило нас осущест-
вить строгий отбор материала и привести его в логичную и целостную
систему. Ориентация на читателя являлась определяющим фактором
среди других при выборе, основанном, между прочим, на желании вы-
звать его удивление, а следовательно, и интерес. В конечном счете
главной советницей оказалась интуиция.
Наконец, необходимо осмыслить/классифицировать этот материал,
что требует некоторых уточнений: читатель имеет перед глазами вере-
ницу образов, которые не были предназначены для одной и той же пуб-
лики. Разные социальные группы обладают разными способами выра-
жения и рассматривают разные произведения, хотя перегородки между
этими группами отнюдь не жестки, проницаемы и становятся все более
прозрачными с течением времени. Светская живопись, ювелирное де-
ло, любая художественная форма, признанная таковой в ту эпоху, яв-
ляются привилегией аристократии. Классу городской буржуазии при-
сущ интерес к гравюрам в книгах, напечатанных типографским спосо-
бом, тогда как народу доступны в основном только картинки. В XVI в.
эстамп оказывается местом встречи различных идеологий и всех кате-
горий публики. Кроме того, одна тема часто передается многими изо-
бражениями, а одно изображение отсылает ко многим темам, то есть
образы разлетаются по всем направлениям, «любой художественный
объект является местом слияния, где можно найти свидетельства бо-
лее или менее большого числа (которое может быть и значительным)
точек зрений на человека и на мир»2.
Иконографический ряд организован как путешествие-прогулка. Вна-
чале после символического образа пары мы видим изображение жен-
щины, вышедшее из средневековой и ренессансной традиции (ил. 1-3).
Затем перед нами женское тело, его специфика (ил. 4-17). Все это за-
вершается маскулинной репрезентацией головы женщины, где на пер-
вый план выходит дилемма между природой и культурой (ил. 18-23).
Затем — и это результат подобной репрезентации — и разделение тен-
дерных ролей, и его опасности, и его заботы (ил. 24-34).
Позже мы видим попытки женщин к самостоятельности: худож-
ницы, образованные женщины, женщины-мистики, бунтовщицы —
все они свидетельствуют о побеге женщин из замкнутого мира, где
они находятся и где они чувствуют себя пленницами (ил. 35-46).
В конце путешествия появляется проблема, возникшая накануне ре-
волюции, которую придется решать последующим векам (ил. 47-48):
 женщина Ева-Мария-Пандора XVI в. ощутила вкус к поли-
тической власти.
Отталкиваться от изображений — значит предоставить
им роль гида, слова же следовать по пути, проложенному
ими. Главная задача — постоянно ссылаться на них: так же,
как художник, каким бы абстрактным он ни был, без кон-
ца возвращается к теме, а историк — к архивам. Здесь кар-
тины — те же архивы.

Мы начинаем иконографический ряд изображением спле-

тенной пары (ил. 1), чтобы подчеркнуть общую проблема-
тику: отношение между маскулинным и фемининным ми-
рами. На первый взгляд Адам и Ела показаны в момент со-
вершения первородного греха; однако вызывает удивление
поднятая рука Адама (к яблоку?), удерживаемая рукой
Евы. И змей, и яблоко отсутствуют, зато есть две руки
у горла мужчины, направленные на Адамово яблоко. Нет,
речь идет не о библейской паре, но о воображаемой первой
в мире паре, в которой не было чьего-то доминирования, то-
го или иного пола, паре, одновременно сексуально различ-
ной и сексуально безразличной, это двое в одном или один
в двух — гермафродит.
Метаморфоза Гермафродита и нимфы Салмакиды Яна
Госсарта (1517 г.) иллюстрирует рассказ Овидия. Поэт пи-
шет в своих Метаморфозах (Ме1атогрко$е$), что Салмакида
влюбилась в прекрасного Гермафродита, когда тот купал-
ся, и, получив от него отказ, попросила богов соединить их
тела в одно. Можно было бы интерпретировать этот миф
как миф о женщине, ставшей опасной в силу своей страсти,
и о ее жертве — мужчине. Однако конструктивная симмет-
рия картины и то, что мы знаем о художнике, не позволяют
согласиться со столь субъективной трактовкой. Ян Госсарт,
считавшийся первым художником Нидерландов, стремив-
шимся освоить достижения итальянского Ренессанса, чер-
1. Метаморфо- пает свои сюжеты в мифологии, библейской истории или
за Гермафроди-
та и нимфы Новом Завете. То, что он оказывается, таким образом, на
Салмакиды, перекрестке разных художественных и религиозных куль-
картина, Ян Гос-
сарт, фламанд-
тур, отражает сложную социальную и культурную ситуа-
ская школа, цию на пороге раннего Нового времени. Стремление к объ-
ок.1517 г. Рот- единению и разделению, к слиянию и автономии, алхими-
тердам, Бой-
манс-Ван Бей- ческая мечта первородного андрогина передаются через
нинген Музеум переплетение ног, соединение рук, поднятых к небу, через

202
 сс попытку мужчины дышать, чему способствует (или меша-
с
ет) женщина. И что же это за женщина — полная загадки,
а& ставящая нас перед вопросом, помогает ли она или вредит?
з: Прежде всего, она — дочь Евы.
На заре Возрождения продолжали сохраняться средне-
вековые религиозные представления о женщине. Бертольд
Фуртмейр пишет миниатюру Древо жизни и смерти (ил. 2)
д л я Зальцбургского требника [ЗаЬЬиг^ег Мжа1е) — официаль-
ного служебника для священников Римско-католической
церкви и в этом качестве привилегированного инструмента
передачи знания. Здесь сразу же читается противопостав-
ление Добро/Зло, Спасительница/Родительница всех несча-
стий, воплощенная в образах Марии и Евы. Слева дева сни-
мает с дерева около небольшого распятия противоядие от
смертного греха, просфору, которую она передает избран-
ным в сопровождении ангела со свитком, где начертано:
«Смотрите, это хлеб ангелов, пища пилигримов». Справо —
Ева, чья сверкающая нагота привлекает все внимание, про-
тягивает несчастным запретный плод, сорванный с дерева
рядом с головой мертвеца, то есть «она кормит злом». Око-
ло них скелет со свитком, на котором написано: «От этого
дерева исходит зло смерти и благо жизни»; он сопровожда-
ет тех, кто причащается таким образом. Два образа смерти
рядом с нашей общей прародительницей. Все округлено
в этой картине: пространство сцены, медальоны, дерево,
просфора, яблоко, грудь и живот Евы — истинное графиче-
ское воспевание женственности. Расположение Евы в пра-
вой части рисунка подчеркивает ее преобладающую важ-
ность и, нарушая хронологию, ставит ее после Девы Ма-
рии, как будто образ Богоматери не полностью стирает
первородный грех. В этой драме проклятия мужчина вы-
теснен на второй план: Христос, победитель смерти, изо-
бражен совсем маленьким, в виде распятия где-то в ветвях
дерева, да и Адам, первый мужчина, оказывается наполо-
2. Древо жизни вину сокрытым стволом того же дерева. В сцене доминиру-
и смерти, ми-
ниатюра Зальц- ет двойное женское присутствие, причем верховодит всем,
бургского треб- кажется, негативное начало.
ника, Бертольд
Фуртмейер, ду- Способствовал ли гуманизм выдвижению женщины
найская школа, и повышению ее роли? Ответ на это, очевидно, не может
ок. 1481 г. Мюн- быть однозначным, как это показывает внимательное про-
хен, Баварская
государствен- чтение картины Жана Кузена Ева, первая Пандора [Еда
ная библиотека рпта РапАога) (ил. 3). В этом значительном произведении

204
 XVI в., которое можно назвать первым ню эпохи Возрож-
дения, атрибутами изображенного тела, этой идеализиро-
ванной красоты, являются человеческий череп, ветвь яб-
лони, ящик Пандоры и змей. В совершенном обнаженном
теле угадывается средоточие негативных образов, взятых
из мифологии, Библии, античной истории и современности
и связанных с темой фатальной женщины. Перед нами пе-
реплетение аллегорий, несущих метафизический, мораль-
ный и политический смысл.
На первом уровне античная героиня Пандора наклады-
вается на библейский образ Евы; две традиции объединя-
ются, чтобы представить женщину источником всех зол.
Если тема Евы принадлежит еще Средневековью, то тема
Пандоры, забытая в Средние века, снова становится излюб-
ленной в XVI в. Сближение этих двух тем не является абсо-
лютно новым, но их слияние в одном образе оригинально.
3. Ева, первая Однако тайна полотна еще не разгадана. Для чего изо-
Пандора, карти- бражен этот античный город вдали, это необычное положе-
на, Жан Кузен,
ок. 1540 г., ние змея вокруг руки Евы? Исследование Жана Гийома3,
Париж, Лувр опирающееся на лабораторный анализ, который позволил

206
обнаружить других змей на том же изображении, раскры-
вает третий женский образ: образ Клеопатры, умирающей
от укуса аспида. Поза Евы-первой Пандоры, идентичная по-
зе египетской царицы на многих предшествующих гравю-
рах (среди них — знаменитый фронтиспис, сделанный Ган-
сом Гольбейном Младшим), позволяет отождествить ее с
Клеопатрой; эта «жадная, жестокая и порочная женщина»
вызвала в XVI в. новый взрыв интереса. Но тогда откуда
такая сдержанность послания? Жан Гийом осторожно вы-
двигает гипотезу о скрытом здесь намёке на фатальную
женщину своей эпохи, ту, что оказывает самое губительное
влияние на власть, — на фаворитку короля Генриха II Диа-
ну де Пуатье.
Ева Жана Кузена несет в себе формальное сравнение
с нимфой Бенвенуто Челлини, которая, перенесенная в за-
мок Ане, символизировала Диану де Пуатье, владелицу тех
мест, победительницу царственного оленя. И точно: она
как отрицательная героиня присоединяется к трем другим.
Парадокс между идеализированным телом и опасностями,
которые это тело скрывает, ставит под сомнение неоплато-
ническую концепцию прекрасного как пути к добру и сви-
детельствует о трагическом видении человеческого сущест-
вования.
В этих двух изображениях Евы внимание фокусируется
на теле женщины. Благодаря своей красоте оно несет сви-
детельство божественного, и в то же время оно близко
к животному началу, благодаря способности к биологиче-
скому воспроизводству. Любопытно, что красота изобра-
женной представлена как угроза, а «животная» функция
женщины рассмотрена в положительном смысле.

Пугающее тело
Тревожащая зрителя странность гравюр, из которых одна
принадлежит Мартину Хеемскерку (ил. 4), а другая — Ав-
рааму Боссу (ил. 5), проистекает из их двусмысленности.
Через эти «аллегории» мы догадываемся о более или менее
ясно выраженных концепциях природы, женщины, культу-
ры и земли. Природа (А/а1ига) показывает женщину с мно-
жеством грудей по образу Кибелы и Исиды, этих символов
плодородия; на гравюре героиня кормит ребенка на фоне
 Й Иф
« м цчЛиил /ШС*

Л(п,И 4 гта ргми/н т ргл мы , [г/ДТ0** пшпапшп гсрит ТЯШига поиаМ*

мм т Мо/ш
'Ног/в/игУшщт, втабициг т/игфгг рщпн; >й* / г и пи, вгошпл/ь уаггл/и як аГио, .
*РшН аа ягитнН. гГ 4&о\ еаиЫ Гавот •.

4. Природа, пасторального пейзажа перед глобусом, покрытым всевоз-

гравюра, Мар-
тин ван Хем-
можными инструментами,- что созданы наукой и техникой.
скерк, голланд- Тут и циферблат, и перегонный куб, и наугольник, и песоч-
ская школа, ные часы. А Природа — женское начало Вселенной. Она
ок. 1572 г.
Париж, Нацио-
действует как добрая мать, кормящая своим молоком, ис-
нальная биб- точником жизни, человечество и космос.
лиотека У доброй Природы есть, однако, и обратная сторона —
дикая сила, которая вместе с дестабилизацией, порожден-
ной научной революцией, превалирует в эпоху раннего Но-
вого времени4. Такое понимание природы воплощено в обра-
5. Мандрагора,
зе безголового существа женского пола с лоном, покрытым
гравюра, Авра-
ам Босс, фран- листьями, на гравюре Авраама Босса (ил. 5). В действитель-
цузская школа, ности речь идет о мандрагоре — растении, использовавшем-
XVII в. Париж,
ся повивальными бабками из-за его свойства способство-
Национальная
библиотека вать зачатию, но также ведьмами, как о том часто говорят

208
 и тексты, и картины. Альбрехт Дюрер рисует мандрагору
в верхней части своих знаменитых Четырех ведьм.
Двусмысленная природа, двусмысленная женщина: Мар-
тин Хеемскерк противопоставляет женщину/природу миру
техники и культуры, у Авраама Босса мандрагора символи-
зирует женское лоно — и благотворное, и пагубное, и чудес-
ное, и смертоносное*.
Этот дуализм, расцвечивающий красками взгляд, уст-
ремленный на женское тело, пропитывает всю атмосферу
Суда Париса Николаса Мануила Дейча (ил. 6). Его двусмыс-
ленный Завтраке на траве XVI в. отмечен необычайной
фантазией в том, что касается одежды персонажей. Платье
Париса, одетого подобно знатному немецкому рыцарю того
времени, соседствует с боттичеллиевской прозрачностью
одеяния Венеры, богатый буржуазный костюм Юноны —
с эротическим убранством Минервы. Двусмысленным яв-
ляется также и пространство, где реализуется морализа-
торская тема, которую давняя традиция связывала с темой
первородного греха, сближая Венеру, получающую золотое
яблоко, с Евой, срывающей яблоко с дерева. Многочислен-
ны образные намёки: поза Париса — перевернутая поза
Адама в лесу на гравюре Лукаса Кранаха Первородный
грех... Силуэт Венеры напоминает ее же силуэт с большими
крыльями, сведенными к прическе, на картине Альбрех-
та Дюрера Фортуна, хотя у Дейча она уверенно, а не осто-
рожно, как у Дюрера, стоит на земле... Поза же Минервы
скалькирована с позы Минервы из дюреровских Четырех
ведьм5. Все эти формальные соотношения говорят о цирку-
ляции идей между художниками и показывают, что среди
них был и Николас Дейч, однако лишь одна явная черта
свидетельствует о его морализаторской интерпретации —
небольшая надпись на дереве: «Парис Троянский, безумец»
(«Рапз УОП Тгоу <1ег ТогесЬЬ»). Наконец, двусмысленней
подлинный сюжет этой сцены, окрашенный мягкой ирони-
6. Суд Париса, ей; помимо морализаторских мифологических кодов (мо-
картина, Нико-
лас Мануил
жет быть, Парис — автопортрет художника, а Венера — ми-
Дейч, немецкая ловидная уличная девица), художник показывает нам лю-
школа, между бовное свидание между мужчиной и женщиной. Открыв
1516 и 1524 гг.
Базель, Госу-
дарственное со-
брание произве-
* Мандрагора — растение семейства пасленовых, содержащее
дений искусств, много витамина С и в то же время алкалоиды. Двойственный ха-
Кунстмузеум рактер действия растения обыгран художником. — Примеч. пер.

210
 ее
с

аси
к
г

7. Вывеска глаза Парису (большинство гравюр изображают его уснув-

на доме немец-
кой повитухи,
шим, которому снится этот суд под началом Гермеса, здесь
картина, XVI в. превращенного в Купидона), Николас Дейч позволил обме-
Замок Ге-Пеан, няться взглядом мужчине и женщине. Касание рук Париса
департамент
Луар-и-Шер и Венеры на округлости женского живота скрепляет союз
(Франция) этой пары взаимным обещанием плодовитости.

212
Вывеска немецкой повитухи (ил. 7) совсем другого поряд-
ка: беременная женщина — объект заботы. В центре карти-
ны — живот в обруче платья, жестких линий волос, ручки
кресла и трех пальцев-ножниц повитухи, дающей три сове-
та для благоприятных родов.
Ибо от плодовитости женский живот берет свою власть
и свою тайну, и картины, помещенные на следующих стра-
ницах, показывают, каким объектом изумления и страха он
становится для общества раннего Нового времени.
После морализаторской картины, на которой беремен-
ная женщина слушает советы повитухи, следует научное
изображение: ребенок в материнском чреве, фигурирую-
щий в трактате врача Адриана ван Шпигеля О формирова-
нии зародыша (Ве /огтаНо /оеШ), о п у б л и к о в а н н о м в 1631 г.
(ил. 8). Перевод с научного языка на язык аллегории граве-

Т&Ь.11И.

8. Об образова-
нии зародыша
Адриана ван
Шпигеля, гравю-
ра на дереве,
Матье Мериан,
швейцарская
школа, 1631 г.
Париж, Нацио-
нальная биб-
лиотека

213
 ее
с
а
а
К
г

9. Женщины, ра заставляет представить женскую матку с лежащем в ней

которые роди- зародышем в виде цветка, превращающегося в плод.
ли много де-
тей, гравюра Наряду с относительно рациональными рисунками здесь
на дереве из также много фантасмагорических иллюстраций: вот жи-
Альманаха для вот, совершенно автономный относительно тела беремен-
1677 г. от
Рождества ной женщины с необычно плоской грудью из Парижского
Христова. альманаха 1677 г. (ил. 9). Гравюра под заголовком Женщи-
Париж, Библио-
тека Арсенала
ны, которые родили много детей (Вез /еттез диг оп1 еп/ап1е
Ъеаисоир Л'еп/апкз) отталкивается от реального медицинско-
го случая, о котором рассказывал Амбруаз Паре; позже он
был описан в серии «Голубая библиотека»: некая Доротея
родила за два раза двадцать детей. Она была такой тяже-
лой, что ее живот волочился по земле, и ей приходилось

214
 ^
си
со
ш
>1
гп
п
^
<п
34
Ц"
п
о
3
ш
оО!
си
П>

3
2
•9
"О
з
1
0
Ц)
сл
о
тэ
П)
з:

поддерживать его большим ремнем, пропущенным через 10. Повитуха,

или Акушерская
шею. По словам врача XVII в. (ил. 10), слишком толстым
книга Сципиона
женщинам, чтобы облегчить роды, приходилось прини- Меркурия, гине-
мать позы, присущие четвероногим. кологический
трактат, гравю-
В 1726 г. безграмотная крестьянка Мэри Т о ф т заявила, ра на дереве,
что, испугавшись при виде одного кролика, разрешилась от Милан, 1618 г.
бремени сразу пятнадцатью крольчатами (ил. 11). Врач, Париж, Библио-
тека старого ме-
присутствующий при родах, стал искать объяснений, и эта дицинского фа-
история дошла до ушей короля Георга I, который отправил культета
к женщине своих собственных врачей. Год спустя обман
был раскрыт.
Тем временем поток памфлетов и показаний разделил
Лондон на два лагеря. Сорок лет спустя Уильям Хогарт на-

215
 11.Фронтиспис мекнет на это событие в серии гравюр Легковерие, суеверие
к Краткому по- и фанатизм (СгеАиШу, 8ирег$ИИоп, апЛ РапаНсит).
вествованию
о необыкновен- Как и живот, грудь играет двойную роль: эротическую,
ном разреше- когда она является главным фокусом маскулинного вооб-
нии кроликами,
гравюра, 1727 г.
ражения, и питающую, когда она становится объектом нор-
Лондон, Британ- мативного дискурса.
ская библиоте- На огромном полотне (9,52 х 2,8 м) Пир Ирода и усекнове-
ка, Коллекция
Гарри Прайса ние главы святого Иоанна Крестителя (ок. 1630 г.), недав-
но атрибутированном Варфоломею Штробелю6 (ил. 12),
фигура Саломеи занимает минимальное место. Перед на-
ми потрясающая европейская фреска первых десятилетий
XVII в. В ней — сатира на политику равновесия великих
12. Пир Ирода держав, проводимую Ришелье, аллегория безумств Европы
и усекновение в эпоху Тридцатилетней войны, а возможно и намек на
главы Святого
Иоанна Крести-
матримониальное путешествие принца Уэльского и герцога
теля (фраг- Бэкингема в Мадрид в 1632 г.*
мент), картина,
Варфоломей
Смысловое разнообразие произведения уходит на вто-
Штробель, рой план, когда взгляд падает на выступающую грудь Сало-
польская шко- меи, несущую сильную эротическую нагрузку, благодаря ее
ла, ок. 1630 г.
Мадрид, Музей
Прадо Опечатка. Путешествие имело место в 1623 г. — Примеч. пер.

216
 се необычайному расположению относительно головы св. Ио-
с
8
5:
анна. Белизна приоткрытой груди особо подчеркивается на
фоне кроваво-красной головы Крестителя: красное и белое,
а
н два цвета-критерия красоты. Саломея показывает нам «две
г
маленьких приподнятых груди... таких круглых, что ка-
жутся не частями ее тела, а двумя созревшими плодами»7,
а на блюде — плод ее труда, ее танца. Два смертельных да-
ра... Этот волнующий гимн обольщения и извращения
предназначен для одного из самых негативных женских
образов. Отцы Церкви сделали из Саломеи (имя которой
означает «Спокойная», «Умиротворительница») прототип
женщины, одержимой дьяволом, и многочисленные сред-
невековые легенды представляют ее как повелительницу
ведьм и организатора ночных шабашей.
С тонким эротизмом маньерисгского искусства контра-
стирует чувственность гравюры Жан-Жака Аеке, посвя-
щенная пророчице (ил. 13). У Саломеи, окруженной тол-
пой исторических персонажей, грудь выступает из платья,
сделанного из узорчатой ткани и усеянного драгоценными
камнями. Выше голов этих персонажей видится кукольное
личико с огромным количеством маленьких косичек, увен-
чанных диадемой. Два тяжелых шара груди, к которым у
Аеке слегка прикасается фаллоподобная вуаль, выступают
из строгого платья монахини-отшельницы с чувственным и
решительным лицом, скованным капюшоном. Монохром-
ная симфония черного, серого и белого, строгий и таинст-
венный образ плотского желания женщины, сексуального
и материнского, подчеркнутого словами легенды: «И мы
тоже станем матерями, ибо!..» Как же не увидеть здесь
намёк на Гражданскую конституцию духовенства. Идет
1792 г., и ярость споров вокруг этой проблемы, должно
быть, повлияла на этого архитектора-провидца, зачарован-
ного женской сексуальностью. Его монахиня столь же вол-
нует, как и Саломея Б. Штробеля.
13. И мы тоже
станем мате-
Но подлинное предназначение груди — кормление моло-
рями, ибо!.. ком. Это и есть настоящая власть, если судить по рисунку
гравюра, Жан- Мартина де Восса (ил. 14), который допускает две возмож-
Жак Леке,
французская ные интерпретации. На нем можно увидеть маскулинную
школа, критику: женщина пользуется своим преимуществом, кото-
1793-1794 гг. рое ей дает лактация, чтобы убедить мужчину поклоняться
Париж, Нацио-
нальная биб- идолам (сцена с Соломоном в верхнем правом углу) или ли-
лиотека шить его силы (намёк на Далилу в верхнем левом углу)8.

218
 14. Аллегория Но то же изображение можно трактовать и как прославле-
власти жен-
ние женщин: искупление кормящей матерью дурных по-
щин, рисунок,
Мартин де Восс ступков женщин, изображенных на заднем плане, есть в то
(?), фламанд- же время демонстрация власти, более важной, чем какие-
ская школа,
конец XVI в.
либо другие виды мирской власти, символы которой валя-
Коллекция ются разбитыми у ее ног.
Чарльза Фер- В XVIII в. Жан-Жак Руссо и Дени Дидро своими сочине-
факса Мюррея
ниями, а Жан-Батист Грез своими картинами способствуют
утверждению нормативного дискурса, воспевающего корм-
ление ребенка материнской грудью. Хорошая мать (Оге §и1е
МиНег) (ил. 15) — немецкая фаянсовая скульптура на сюжет
картины Греза, свидетельствует об этом новом идейном те-
чении и о его значительном распространении среди широ-
кой публики. Грудь и чрево, ассоциирующиеся с материнст-
вом, становятся предметами прославления.
Родить — значит сыграть главную и истинную женскую
роль; многочисленные дети — украшение настоящей жен-
щины. На гравюре Луи Бине (ил. 16) изображен Эдме Ре-

220
тиф, отец писателя Никола Ретифа де А а Бретонна, сидя-
щий под портретом своего отца в окружении четырнадца-
ти выживших детей и второй жены; в этой состоятельной
семье мужчине пришлось дважды жениться, чтобы иметь
такое количество детей; можно представить, сколько раз
женщина, целью существования которой было воспроиз-
водство рода, сталкивалась со смертью. Женщины умира-
ют во время родов, дети умирают во младенчестве. Экс-во-
15. Хорошая
то (клятвенное обещание), сохранившееся в Австрии 1775 г. мать, группо-
(ил. 17), показывает крестьянскую чету подле их восьми вой портрет,
фарфор, Карл
мертворожденных детей, чету, взывающую к Богу: «Боже!
Готтлиб Люк,
У тебя уже восемь детей, оставь нам милостью своей девя- немецкая шко-
того!» Конечно, их молитва обращена к Богу, но заступни- ла, ок. 1770 г.
Нюрнберг, Гер-
цей здесь является Дева Семи Страданий с умершим Хри- манский нацио-
стом на коленях. Скорбящая Мать (Ма(ег Во1огоза) предсе- нальный музей

221
16. Развращенная крестьянка
Ретифа де Ла-Бретонна, гра-
вюра Луи Бине, французская
школа, 1784 г. Париж, Нацио-
нальная библиотека
 17. Австрийское
экс-вото, 1775 г.
Вена, Австрий-
ский музей
народного греха

дательствует в этой сцене, ибо она позволяет осуществить

отождествление. Смерть, «угроза для семьи, неизбежная ее
спутница», преследует женщину в течение всей ее жизни.
Женское тело, конечно, увенчано головой. Но способна ли
она мыслить? Вот в чем вопрос.
Вереница лиц, представленных на следующих изобра-
жениях, имевших в то время широкое хождение (за ис-
ключением фронтисписа, выгравированного Криспеном де
Пасесом для романа Ш а р л я Сореля Сумасбродный пастух
[Вег^ег ех{гаиа§ап{), предназначенного д л я образованной
элиты), свидетельствует о разнообразных формах пред-
ставления женской головы, равно как о разных дискурсах.
Домашняя хозяйка (ил. 18) дает нам весьма конкретное
описание брака и всех связанных с ним домашних обязан-
ностей. Все аксессуары женского труда от наперстка до ка-
стрюль и непременной прялки, собранные вместе, указыва-
ют на то, что ожидает юную пташку после замужества.

223
 ее
с

а
си
к
з:

18. Домашняя
хозяйка, ано-
нимная гравю-
ра, XVII в.
Париж, Нацио-
нальная биб-
лиотека

«Шутливое мужское лицо»» на другой стороне гравюры

также сделано в духе Арчимбольдо, но орудия труда в сво-
ем большинстве предназначены для наружных работ, в то
время как женские инструменты используются дома и в его
пристройке — птичьем дворе. Тон приятный, без горечи
и язвительности. По сравнению со старухой-хозяйкой в оч-
ках с шиньоном и трубкой аллегория Прекрасное милосердие
(Ьа ВеИе СНагйё) (ил. 19), выглядит просто царственно.
У нее — лицо-сад и грудями — карты полушарий. Пастух
Лисид — заимствованное имя — влюблен в пастушку Ека-
терину, из имени которой (СаЙгеппе) он сделал анаграм-
му СЬапгё. Он восторженно восхваляет красоту возлюблен-
ной перед Ансельмом, своим другом художником, кото-
рый предлагает ему нарисовать портрет девушки по его
описанию. Но, о удивление, Лисид не узнает модели, и Ан-
сельму приходится объяснять, что он делал портрет, верно
следуя его словам: лицо цвета лилии и розы, коралловые
уста, глаза-солнца, бросающие лучи и пламя, волосы из се-
тей, удочек и крючков, чтобы ловить сердца, среди кото-

224
рых самое большое — сердце Аисида около ушка, чтобы
нашептывать ей о своих печалях любви. Мишень шаржа,
помимо визуального удивления, — манерный, прециозный
язык, но не сами прециозницы. Шарль Сорель не предвос-
хищает Мольера.
Женские головки, будь то символы среднего сословия
или интеллектуальной элиты, имеют то общее, что они под-
вержены влиянию лунного светила; это породит такую же
обширную иконографию, как и иконография на тему спора
из-за брюк, но более вариативную. На ил. 20 луна освещает
ночную сцену и посылает свои лучи на головы пяти веселя-

19. Прекрасное
милосердие,
фронтиспис
к Экстрава-
гантному пас-
туху Шарля Со-
реля, рисунок
М. ван Лохома,
гравюра Криспе-
на де Пасса,
1628 г. Париж,
Национальная
библиотека

225
 се
с
§
з:
а
<ъ
к
г

20. Влияние щихся женщин из небогатого городского сословия. Они го-

луны на головы ворят: «Луна над нашими головами, так давайте петь и ве-
женщин, ано-
нимная гра-
селиться, поскольку это наш праздник». На первый взгляд
вюра, XVII в. это мягкая насмешка над женским капризом, но наше лег-
Париж, Нацио- кое беспокойство перед этим хороводом кумушек куда бо-
нальная биб-
лиотека лее серьезно: было бы достаточно пустяка, например раз-
деть женщин или убрать городской пейзаж, чтобы стать
свидетелем уже колдовской пляски. Связь женщина — луна
21. Истинная
женщина, сразу же ведет к связи ночь — колдовство.
анонимная Анонимная гравюра XVII в. Истинная женщина (Ьа
гравюра, XVII в. шауе /етте) (ил. 21) представляет «страшного монстра с
Париж, Нацио-
нальная биб- двойной головой... в церкви — ангела, а дома —дьявола».
лиотека Соблюдена точная симметрия между дьяволом и женщи-

226
Се ЛГофв к оюЫе а <ЬиЫг ф , У^ЩМеге се ЗСсфе рАте
Уфпг п г ^ у е Проще: пкпЬии! аисшегсфя
^ оишГог, оагоЯе Ь ф сГи геггаг 9ие с№ хт^Гегш.и-,
Ша со/Те*ффиисп*соп}стс.0ша(1А^еп е*ШеактшГ*
/ Г м т о т п г г А У 1 Е . Е Т Р Е Ь А М Г Ж Т

теаисг-^ аип
рлг е/Ьге Ходе*,
рЖ
аисипе амбитее,
ТоиТ с/гагше её По/Ьге 1>*е а р е и Ле Ли гее,
0,иел согпгпегг^епЁ а 1>шге о// сотме/ие а тоисгг
ной, настоящих сиамских близнецов. Речь идет не о смене 22. Зеркало
ролей, а об одновременном выражении двойственного жен- жизни и смер-
ти, анонимная
ского существа — ангела и демона. гравюра, XVII в.
Если это не дьявол, являющийся вторым «я» женщины, Париж, Музей
Карнавале
то это смерть (ил. 22). В воображении людей ее причина —

23. Если ты
ищешь путь,
фронтиспис
к Несовершен-
ству женщин,
XVII в. Париж,
Музей народно-
го искусства
и традиций

229
женщина; она — дочь Евы, которая силой своего искушения
погубила человеческий род (ил. 2-3). Она — источник смер-
ти из-за своей сексуальности и своей красоты, эфемерной
и обманчивой: гравюра и легенда предупреждают против
исходящей от нее опасности.
Для самой женщины смерть оказывается дважды смер-
тью; когда она подчиняется предначертанию природы и ко-
гда ставится вопрос о существовании ее души, она умирает
полностью вместе со своим телом.

Чтобы справиться с такой двойственностью женщины (дья-

вол, смерть), проще всего сделать ее безголовой. Великая
тайна женского гайо решается с помощью смертной казни.
Тут, наконец-то, женщина сведена к ее функции: она царст-
вует без головы в своей сфере. Гравюра (ил. 23) является
ф р о н т и с п и с о м к п а м ф л е т у Несовершенство женщин [Ь' 1т-
рег/есНоп Лез /еттез), в котором автор выстраивает целую
цепочку образов, один негативнее другого9: женщина —
«самая несовершенная из творений, пена Природы, огор-
чение для ангелов». Она хороша только без головы, тогда
она выполняет предназначенную ей роль пастушки и пря-
хи. Пряха — это подлинная женщина: длинный ряд мифо-
логических героинь от Пенелопы, Ариадны, Арахны до
знаменитых Парок сделали из прялки символ женского су-
ществования, ее обозначение в самой сокращенной форме.
Сомнение в женском разуме скажется на разделении
тендерных ролей, пространства для деятельности и на сосу-
ществования полов в повседневной жизни.

Жить вместе
«Жить вместе» станет одной из самых распространенных
тем иконографии; древо любви, как и спор из-за брюк, не-
обходимость равенства сторон, как и мир, вывернутый на-
изнанку, имеют то общее, что они прошли через границы,
через эпохи, через различные слои общества, заимствуя
все формы искусства от самых элитарных до самых массо-
вых. Такое постоянство темы брака подчеркивает его мо-
ральную и социальную значимость. Чтобы жить вместе,
нужно сначала встретиться, как показьюает салатница Ре-
не Легро (1781) (ил. 24)10. Сельский пейзаж создает атмо-
 ^—"I
си
со
СИ

гп
п
ГЭ

ЗЬ
3
4
сг
о
3
и
0
СП
-О
01
ЗЕ
п>
23
2
4» екагтятк у <«!»««"
мрмМ^инки* с I в
ут 1И»! тэ
О)
««•«ли «Т л* I з:
^•ОлЬ ипс § <п
Слпп с й1
и*
01
С71
О
"О
0)
:г

24. Древо люб-

сферу свободной любви, чего не может быть в пространст-
ви, фаянсовая
ве города. Древа любви не претерпят слишком больших из- салатница,
менений с XV по ХУШ вв.; они только разделятся на две Рене Легро,
1781 г. Париж,
категории: на их ветвях будут находиться или мужчины,
Музей народно-
или женщины. Когда мужчины внизу, средствами оболь- го искусства
щения являются вино, музыка, безделушки; обольстители, и традиций
занявшие выжидательную позицию, не прибегают к силе,
чтобы заставить женщин спуститься; наоборот, женщины
проявляют агрессивность: они, конечно, предлагают подар-
ки, но вместе с тем орудуют топориком, пилят дерево, под-
нимаются по лестнице, бросают веревки-лассо. Может быть,
это изменение традиционных ролей, которое вызывает
необходимость прибегнуть к силе, чтобы возникла такая

231
 ситуация? Но тогда кто ж е этот анонимный голос на леген-
де по всему краю тарелки, который советует женщинам
атаковать дерево и прекратить дарить подарки? Кто здесь
говорит? Инициатива насилия не принадлежит женщинам,
насилие им подсказывается.
Вопрос о женском насилии ставится и в споре из-за шта-
нов. Огромное количество изображений на эту тему т о ж е
м о ж н о распределить по двум основным группам. В первой
(ил. 25) пространство диаметрально разделено на две ча-
сти; мужчина и женщина, окруженные или нет символи-
ческими предметами их пола (платье/штаны, ружье/прял-
ка, лопата/метла и т. д.), оспаривают что-то друг у друга. Во
второй группе мужчина отсутствует, сохраняется только
эмблема его храбрости — фаллические штаны, из-за кото-
рых ж е н щ и н ы дерутся, таскают друг друга за волосы, куса-
25. Кто будет
носить шта- ются среди разметавшихся юбок, обнаженных бедер, голой
ны? деревянная груди. Изображаемая сцена не столько касается вопроса
скамья на хо-
о власти, сколько передает страх перед женской сексуаль-
рах, середина
XVI в., Хогст- ностью, что и объясняет насилие. Штаны, бывшие раньше
ральтен, колле- символом власти, превращаются здесь в сексуальный сим-
гиальная цер-
ковь Св. Екате-
вол. Если женщина завоевывает право надеть штаны, про-
рины исходит самое худшее — смена ролей. А у б о к XVIII в.

232
 п
О
3и
0
СТ>
ТУ
а
26. Женщина п>
1
с мушкетом, 3
муж с прялкой,
лубочная кар-
"О
тинка, XVII в. СИ
Париж, Музей з:
о
Карнавале си
си
СП
о
(ил. 26) изображает мужа с чепцом на голове, с веретеном Пэ
п>
в руках, сидящим на стуле и убаюкивающим ребенка, а на- л:
против него стоит женщина в каске, со шпагой у бедра и с
мушкетом на плече. Это мир, вывернутый наизнанку. Од-
нообразная повторяемость таких рисунков, отсутствие жи-
вописного воображения заставляют задаться вопросом, не-
ужели изменение ролей может быть представлено только
в терминах инверсии (перестановки), а не в новой, ориги-
нальной, форме.

ЭТИ символические образы вдохновляются повседнев-

ной жизнью; в реальности некоторые занятия требуют в
той или иной степени единого тендерного пространства. Его
разделение по диагонали на деревянной гравюре из Рокс-
бургских баллад [КохЬиг^Не ВаИаЛз) ( и л . 27) у к а з ы в а е т н а г р а -
ницу между полами, социальными группами, видами дея-
тельности и их месторасположениями11. Атрибутами дворя-
нина являются конь, подвижность, лесной простор, охота;
атрибутами домохозяйки — табурет, статичность, прялка,
прядение шерсти на пороге дома. Все происходит в двой-
ной перспективе — «видеть и быть увиденным». Подобную
«паноптическую» композицию можно наблюдать и в город-
ских сценах.

233
 се Диагональная композиция также характерна для гравю-
ры, сделанной по рисунку Жака Стеллы Вечерний отдых се-
а мьи (УеШёе /атШа1е), которая подчеркивается перилами
си
к лестницы и распределением световых масс (ил. 28). Здесь
з:
прочитывается символическая роль границы, отделяющей
маскулинное пространство от фемининного. Лишь моло-
дой человек в группе женщин, вероятно со своей будущей
супругой, представляет единственное реальное смешение
полов. Эта гравюра вызывает интерес и по другим причи-
нам. С одной стороны, его выполнила женщина, Клодин-
Франсуаза Бузонне, племянница художника Жака Стеллы,
которая обучилась этому искусству, не обычному для ее по-
ла, и зарабатывала им себе на жизнь. С другой стороны,
гравюра показывает пример того, как живописное изобра-
жение может служить проводником различных идеологий;
действительно, в двух других версиях, которые нам извест-
27. Домохозяй-
ка и охотник, ны, граверы Боннар и Девим благодаря нормативным ле-
гравюра на де- гендам превратили обычную жанровую сценку в урок по
реве из Роке-
бургских бал-
освоению социального или космического порядка 12 .
лад,1500- Если в сельской местности женщина может выйти за
1700 гг. Лондон,
Британский пределы предписанного ей пространства, работая в поле
музей или отправляясь на рынок, то в городе таким классиче-

234
 п
3
<п
3
3
о
3
ы
0
сл
ГО
СУ
ЭЕ
со
3
3

го
01
з:
0
к
и»
01
СП
[о
"О
П
а>

ским, гендерно смешанным пространством является улица, 28. Вечерний

место, где циркулирует информация и где рождаются слу- отдых семьи,
гравюра Кло-
х и . Парижские заторы [Ье$ ЕтЪаггав Ле Рат) (ил. 29), неис- дин-Франсуазы
черпаемая иконографическая и литературная тема, пока- Бузонне по ри-
зывают типы поведения и конфликты, рождающиеся из-за сунку Жака
Стеллы, 1667 г.
слишком тесного взаимодействия. Нет ни одной гравюры Париж, Нацио-
на данную тему, которая не представила бы нам этот жи- нальная биб-
вой обмен репликами и быстроту реакции, характерных лиотека

для городского люда. «Ты заплатишь за товары моего му-

ж а и за весь его труд, который ты испортил!», «Остановите
вора, он украл мой головной убор!», «Большую Пикардий-
ку ведут в приют!» — кричат маленькие ожившие силуэты.
Разделение тендерных ролей не остается без послед-
ствий, оно порождает беспокойство и тревогу, во власти ко-
торых находится персонаж гравюры Абрахама Босса Муж-
чина, начиненный хитростью [Ь' Нотте /оиггё Ле таИсе)
(ил. 30). Век спустя эта склоненная голова, которую подпи-
рает согнутая рука, рухнет, чтобы дать место опустошенно-
м у г е р о ю Ф . Г о й и в Сне разума, порождающем чудовищ.
Обезьяна рядом с ним, в той же меланхолической позе, —

235
29. Парижские
заторы, гравюра, 30. Мужчина, начи-
Франсуа Герар, ненный хитростью,
французская шко- гравюра, Авраам
ла, ок. 1720 г. Па- Босс, французская
риж, Националь- школа, XVII в. Па-
ная библиотека риж, Национальная
библиотека
 МВШЯРРМИМШбИВШМ
111 Б Ш е ^ Н к Ш
1 8 1 ИЙшишЯшИИ

Чс пе У015роиН пас /с (ршпи' Саг^ / / / с/1 (оишмГдс^с пищ. ОоиГсемй'1 а (1с V^^^спу.
с У^с МСИГскпСШЗ ЛС/и* Ш1Ш1Х,
<ЛНу от гауоп <тс [сп сарпсс, 1)оиргосспагПк уисас [ус*

ЩШШ({ / / ашсИс сс 'Лс/птг. Чкссб (ъиусп'ус Л//ш,тх. Оп /чс// ///с(1пыи си их,

Л)а пошли [сит «1с / / л / / / г с ^ Ош ШиисМЬр/шрпсЛф* : ^Л/сп/аШргспЙгс а/а/оиггип

 эмблема универсального художника и символ безумия
и страстей, жертвой которых является все человечество.
Мы бы хотели остановиться на этом образе и подумать об
огромности мужской печали. Освобождает ли роль власте-
лина от всякой заботы, от всяких угрызений совести, от вся-
кого сожаления перед лицом провала «того, что могло бы
быть так прекрасно, когда двое существуют в гармонии»,
осознает ли он несправедливость, совершенную по отноше-
нию к другому полу? Легенда ведет нас от онтологического
и метафизического плана к плану историческому: причина
мужских несчастий находится в плаще, где свили гнезда
«эти хитрые и опасные зверьки», и этот фактор будет дик-
товать маскулинное поведение: погруженность в себя и от-
страненность от мира.
Когда женщина не заперта, она зла и опасна; важно не
позволить ей излить плохое настроение, словесный поток
31. Святая
Вавилла, дере- и заставить ее закрыть чрево и рот. Чтобы запереть чрево,
вянная скамья будут использовать пояс девственности, мифологическим
на хорах, XVI в., отцом которого является Вулкан и который в действитель-
Пон-де-Се,
церковь ности придумал один падуанец в конце XIV в. Что касается
Св. Мориллы женского языка, то «Милосердие» в нижней части скамьи

238
для хоров (ил. 31) дает представление о женщине, полно-
стью запертой: монахиня или крестьянка с фаллическим
поясом, заменяющим мужской член или подчеркивающий
его отсутствие, в паре с его точной копией — ртом, запер-
тым на висячий замок. В отличие от широко распростра-
ненной гравюры Абрахама Босса, «Милосердие» на скамье
из церквушки св. Мориллы оставалась в течение долгого
времени почти неизвестной как для церковников, так и для
мирян; кто мог видеть эту св. Вавиллу, к которой мужья об-
ращались с просьбой дать им замок молчания для своих
жён? 13 Такая же неизбежная, как и неверность, болтли-
вость жен (жалкая компенсация за отсутствие власти) при-
водит мужчин в отчаяние. Эта иконографическая и литера-
турная тема будет облекаться во все более грубые формы
вплоть до садистских рисунков Томаса Роулендсона, на ко-
торых сапожник с шилом в зубах энергично зашивает рот
ворчливой старухи.

Отказывать женщинам в праве на слово означает считать

их низшими существами и, следовательно присваивать себе
право руководить их внешним видом и воспитывать их:
«Модой называют способ шитья одежды в нынешние вре-
мена; необходимо соответствовать ей14» Там, где речь
должна была бы идти об удовольствии, изобретательности,
встает вопрос о долге, о соответствии, а здесь недалеко и от
греха и предосудительной крайности. Одним словом, нель-
зя переходить границы своего пола и своего ранга. О том,
что женщина обязана следовать нормам, предписанным ее
полу, со всей очевидностью говорит фронтиспис Он - жен-
щина, или Мужчина-женщина [Шс МиИег от 1ке Мап- \Уотпап;
1620 г.) (ил. 32). На нем мы видим молодую особу, преобра-
женную в мужчину: у нее короткие волосы, шляпа с перья-
ми, кинжал; в это же время парикмахер собирается сде-
лать с ее спутницой то, что Далила сделала с Самсоном.
Перед нами кульминационный эпизод долгого спора о бес-
стыдстве женщин, стремящихся одеваться на мужской ма-
нер. В 1620 г. король Иаков I настоятельно требовал, чтобы
духовенство взяло это дело в свои руки; он был услышан
и писателями; Он - женщина выражает протест против мас-
кулинизации женщин во всех сферах 15 . Полтора века спус-
тя беспокойство не утихнет, и Луи-Себастьян Мерсье напи-
ш е т в Картинах Парижа {Ье 1аЫеаи Ле Раггз), что «женская
32. Ню тиИег, одежда должна иметь пол. Женщина должна быть женщи-
или мужчина- ной с головы до ног».
женщина, фрон-
тиспис, гравюра Другой существенный запрет — не выходить за пределы
на дереве, своего ранга: на многочисленных гравюрах между кресть-
1620 г. Сва-Ма-
рино, Калифор-
янкой и горожанкой (или аристократкой) проводится такая
ния, Библиотека же четкая граница, как между Турцией и Германией. Со-
сэра Генри Хан- храняется страх перед иным, трудно постижимым общест-
тингтона
вом. В этом смысле мода проявляет насилие: своим приспо-
собленчеством она принуждает индивида не нарушать со-
циального порядка, установленного Богом... или королем.
Предполагаемая элитарность также представляет собой
насилие: мушки, которыми украшают себя прециозницы
в XVII в., это целая система знаков, тайный язык, понят-
33. Вселенский
маскарад, гра- ный только посвященным, исключение тех, кто не принад-
вюра Никол я лежит этому миру, Насилие осуществляется также через
Герара по ри- роскошь и связь с правящим классом. С XVII в. гравюры
сунку Боннара,
французская говорят о возмущении против непомерного расходования
школа, XVII в. муки на пудру: «Это из-за твоей напудренной морды хлеб
Париж, Нацио-
такой дорогой», читаем мы на их легендах. Мода — штука
нальная биб-
лиотека сложная: зримая демонстрация целого набора экономиче-
 — с Л1А.5 С А К А Р Е 1Ш1УЕИ5ДЦЬЕ.
N0(13 €п аих рЫ*г «/гл. '
А <1еъпп*г у н е / / ^ т и г хотите.*
^ / к ^ г л ^ ^ л о г г л г к.пызс/1/- т/иг
Л^о/ я м г ^ м г коттлг
Ь Л г л» л с г о п Г е и х т е т о ш "Ытипл*
^ Ошич1 и /гутг^КГ ёсиг Цтга г т л л / Л г
\ Ои 'ш (Рги-ыпы пс лттты ггеп вич>и
| О/иг сс ^ие п<*м рагхпмож . ^

А 1М , '1

Л,
Г * •Т.
г*с
V> х- л

ТХ-ЧРЯ » Е С О Т & В ТОЙ

Лпчлг/

ч\ .
1 I "

/и>/ (нмг^ А*-» Г ' / л ч м л / ' . Ф ч ' лАжЛлщ^ . ^клг

ЬЕ САКУАУАЬ Р Е К Р Е Т Ц Е Ь . ,
1)1СП </адс/и /оМ унлгуи*/ал* е(ге м СагтлеаС г . > СИП /«• ///«л<уг/«* •?•<•/*/>/»•*
Ст, ^ ^ Г & с Л ? »г сис/иг «<*</ мРМг&с с1\ги таисс
кни . §071 К 1тЫйси % *гОпV//*7<\.г»«г/чг/ул*
А Лгу им с г к лтхгу, /скЛтгкс, /г / / у / / , /«? л л / Ламе «^А/л/ «*«*?*/*« 1 три *
$<н/роиг (гетр*г, а*1гияг< унг Жу/мх? им/нмГуисп 1с
Рои/" л , (ти рои г пнг&ге . Рсг/с/шс пеапЬпоим. //«* * г<*/~р, ^иг / с/гс.
ских интересов, религиозных и политических требований, 34. Гравюра
социальных и культурных систем отсчета, она диктует не об образовании,
XVII в. Париж,
только способ одеваться, но и обычаи и манеру поведения, Библиотека
попутно изменяя мир эмоций и сдерживая страсти. Она декоративных
искусств, Кол-
найдет свое полное воплощение в придворном обществе,
лекция Макле
и царство этикета станет ее самым совершенным выра-
жением. Такое общество, где «истинное лицо стирается
за маской других»16, подвергается осуждению в гравюре
Н и к о л а Г е р а р а Вселенский маскарад (МазсагаЛе ипшгзеИе)
(ил. 33) с двумя странными многоликими и лучащимися си-
луэтами, обутыми в сабо*, но одетыми в платье, совмещаю-
щее элементы одежды магистрата, буржуа и аристократа,
с которых «все обнажающее Время» срывает маски. Ху-
дожник включает в этот «вечный карнавал» бесчисленное
разнообразие застывших и обманчивых масок мужчин и
женщин, которые используются в высшем свете. Идеалом
же Просвещения станет прозрачное, открытое общество —
но возможна ли прозрачность?
Учиться выглядеть, но также и приобретать умения.
Гравюра к одной книге (ил. 34) резюмирует общую характе-
ристику женского воспитания в конце старого порядка.
Мальчикам предназначены чтение, письмо, геометрия, ме-
тоды войны, девочкам — шитье. Критикуется ли здесь та-
кое положение или же автор является проводником идео-
логии? Трудно ответить на этот вопрос, поскольку авторст-
во не установлено.
Каковы же действия и инициативы женщин, мечтаю-
щих о самоутверждении, перед лицом этих норм? Вырвать-
ся наружу — вот тот глагол, который подходит к следующе-
му ряду изображений, свидетельствующих о появлении не-
обычных категорий женщин.

Женский прорыв
Если анализировать произведения женщин, признанных
профессиональнымихудожницами, — хочется сразу отдать
предпочтение Артемисии Джентилески и Кларе Петере
(ил. 35 и 36), именно они подчеркнули те способы само-

* Сабо — башмаки, выдолбленные из дерева или на деревянной

подошве, которую обычно носили бедняки. — Примеч. пер.

243
 сс
с

а.
01
к
х:

35. Юдифь утверждения, которыми пользуется меньшинство. Это на-

и Олоферн, силие и хитрость. Юдифь и Олоферн (ил. 35) — это сцена рез-
картина, Арте-
мисия Дженти- ни со сладострастными позами, с кровавой жестокостью
лески, италь- (смягченной в черно-белой репродукции) — является прямо-
нская школа,
ок. 1617 г. Фло-
таки чудовищным изображением изнасилования. Извест-
ренция, Гале- но, что Артемисия, дочь уважаемого художника и сама ху-
рея Уффици дожница, сама пережила изнасилование; последовавший за

244
этим судебный процесс длился пять месяцев и подорвал ее
репутацию. Юдифь, с которой отождествляет себя Арте-
мисия, — это оборотная сторона Саломеи; она — «хорошая»,
добродетельная отсекательница головы. В мощном спле-
тении рук прочитываются разные акты: во-первых, роды —
голова Олоферна выступает из пространства между его
двумя руками, словно между бедрами на окровавленной
постели, она будто вырвана из чрева двумя повитухами;
во-вторых, насилие — мужчину насилуют две женщины;
и в-третьих, ритуальное жертвоприношение. Ролан Барт
увидел здесь резкую смену тендерных ролей и утверждение
женской власти. Это действительно так, но здесь важно от-
метить нейтрализацию одного насилия другим, функцию
живописи как заклинания. Картина Артемисии Дженти-
лески породила огромную литературу. На коллоквиуме,
посвященном деятельности и творчеству этой художницы,
состоявшемся в 1979 г., Дэниел Бьюрен говорил о почти
полной невозможности расшифровать ее. Все пути «к ее по-

36. Натюрморт
с вазами для
цветов, кубка-
ми и ракушка-
ми, картина,
Клара Петере,
фламандская
школа, 1612 г.
Карлсруэ,
Государствен-
ный выставоч-
ный зал

245
ниманию отрезаны окончательно и с той же жестокостью,
что и голова Олоферна» 17 . Чрезмерность женского насилия?
Рядом с этим кровавым разгулом — спокойный натюр-
морт, иной мир, иной способ существования (ил. 36). Кларе
Петере принадлежит большая роль в истории этого жанра.
Натюрморт, написанный в Карлсруэ в 1712 г., остается ее
шедевром: кубки и ракушки говорят о увлечении той эпохи
«комнатами чудес» (\Уипс1егкаттегп), собраниями любо-
пытных вещей, созданных природой или человеком. Но са-
мое большое из этих чудес, которое представляет для нас
главный интерес в этой картине, — автопортрет, семь раз
повторенный в семи овальных выпуклостях на кубках. На
первый взгляд перед нами роскошный натюрморт, при бо-
лее глубоком прочтении мы обнаруживаем спокойное са-
моутверждение автора: «Я здесь», кажется, говорят семь
крохотных портретов в полсантиметра высотой. Резкости
Артемисии, громко заявляющей о себе, противостоит спо-
койное лукавство Клары Петере.

Другая форма независимости заключается в умении читать

и писать. Две женщины с пером в руках, две перспективы,
открывающиеся для образованной женщины (ил. 37 и 38).
Первая — леди Дакр, написанная Хансом Эвортом в 1555 г.,
с бледным лицом, сжатыми губами, отсутствующим взгля-
дом. Массивное тело в черном говорит о ее статусе вдовы.
Руки заняты письмом. В верхнем левом углу виден портрет
ее покойного мужа, принадлежащий кисти Ганса Гольбей-
на Младшего (1540 г.). Она борется с трудной судьбой: ее
муж, обвиненный в убийстве одного из своих стражников
в апреле 1541 г., был повешен в июне того же года. С тех
пор она прилагает все усилия для его реабилитации, кото-
рой она добьется в 1558 г. И не случайно она изображена
пишущей: положение вдовы дает ей полные гражданские
и юридические права и позволяет брать на себя любую от-
ветственность.
Другая женщина тоже пишет под портретом своего му-
жа, но в домашнем платье, в интимной атмосфере кабине-
та-библиотеки, полного личных предметов: образ уедине-
ния (рпуасу) характерен для XVIII в. Перед нами графиня
Улла фон Тессин, супруга чрезвычайного посла Швеции во
Франции, крупного коллекционера французской живопи-
си. Улла изображена работающей над своим сочинением
 ж

0 37. Леди Дакр,

картина, Ханс
Эворт, фла-
мандская шко-
ла, ок. 1555 г.
Оттава, Нацио-
нальная гале-
рея Канады

Портреты знаменитых мужей [РогЬгайз А'коттез ШизШз).

Цветная акварель О л а ф а Фридсберга показывает иную
форму отношений между мужчиной и женщиной, а имен-
но интеллектуальное и эмоциональное согласие. Два века
разделяют эти портреты, однако остается все та же потреб-
ность представлять женщину под взглядом ее мужа.
Другой тип изображения, но уже под оком иного Супру-
га, можно наблюдать в картинах мистического характера.
Вместо неподвижных поз библейских женщин перед нами
откинутые назад тела влюбленных или рожениц, в состоя-
нии экстаза, с закрытыми глазами, обращенными внутрь
себя или же, наоборот, поднятыми к небесам. Тело повест-
вует о невыразимом. Отношение к божественному устанав-
ливается двумя способами: первый отталкивается от цер-
ковной и социальной иерархии, это религия. Другой пред-
полагает непосредственное общение с Божественным Сло-
вом, это мистический опыт, «реакция против присвоения
истины клириками... она отдает приоритет прозрению неве-
жественных, опыту женщин, мудрости безумных, молча-
 38. Гоафиня
Улла фон Тес-
син в своем
рабочем каби-
нете, акварель,
Олаф Фридс-
берг, шведская
школа, XVIII в.
Стокгольм,
Национальный
музей

нию ребенка»18. Устанавливается диалог любви: «В буду-

щем ты примешь ответственность за мою честь, как моя ис-
тинная супруга. Моя честь — это твоя честь, а твоя —
моя»19, — скажет Христос св. Терезе. «Если это любовь, то
она мне ведома», — воскликнул французский писатель
Шарль де Бросс перед статуей Терезы из Авилы Лоренцо
Бернини (ил. 39), тем самым подтверждая духовную реаль-
ность видения и его влияние на жизнь Терезы, единствен-
ной женщины — Учителя Церкви. Событие встречи дает
толчок, оно заставляет Терезу действовать и писать, оно де-
лает из нее точку притяжения внешне противоречивых им-
пульсов: мистического и реального, созерцательного и дея-
тельного, фемининного и маскулинного. Тело Терезы сыг-

248
рало большую роль и после ее смерти, став мощами, что
свидетельствует о «жажде прямых посланий с Небес»20.
Еще одно прямое послание с Небес — странное зрелище,
которое разыгрывается между 1728 и 1732 гг. на париж-
ском кладбище Сен-Медар (ил. 40). В его основе — сен-
тябрьская булла 1713 г. Единородный [11пщепйи$), осудив-
шая янсенизм и вызвавшая протесты верующих прихода
Сен-Медар; на могиле янсенистского диакона Франсуа де
Париса, умершего в 1727 г., происходили чудеса и исцеле-
ния. Кладбище превратилось в нечто среднее между боль-
ницей и театром, где большинство актеров были женщины
плебейского происхождения. Публика присутствует при

39. Экстаз Свя-

той Терезы,
скульптура,
Лоренцо Берни-
ни, итальянская
школа, 1641—
1651 гг. Рим,
Церковь Санта
Мария дела
Виттория
 1ЯШИ11111 гнтИн
и::: г | Ш | Ш Ш 1 Ш № № | Ш 1 Ш
медицинском освидетельствовании барышни Луизы Арду- 40. Барышня
Ардуэн, гравю-
эн, которая в 1731 г. продемонстрировала на людях целеб- ра, Ресту,
ную силу конвульсий, которые сопровождались «страш- 1731 г., из Прав-
ными болями и сильным сотрясением тела, так что присут- да об оспари-
ваемых чудесах
ствующие подумали, что я стала жертвой великого зла Каре де Монже-
(Ьаи! та1)». Ответ на утрату ИСТИННОГО богопочитания, на рона, Кельн,
отсутствие поддержки со стороны священников и государ- 1745-1747 гг.
Париж, Нацио-
ственной власти читается в отметинах на их телах, кото- нальная биб-
рые, подобно пергаментам, несут текстуальные свидетель-
ства реальности христианского Бога, избравшего Воплоще-
ние, дабы доказать факт Своего существования.
На полюсе, противоположном неимущим женщинам-из-
гоям, находятся те, кто достиг высшей власти, — это коро-
левы. Изображения правительниц принимают две диамет-
рально противоположные формы: аллегории и сатиры. Две
королевы, но одновременно две совершенно различные судь-
бы, страны, эпохи, религии и два способа иконографической
репрезентации. Елизавета I, полноправная королева, рож-
денная в ст*ране, которой управляет, и сама создавшая свою
иконографию: элитарная живопись, предназначенная для
нее самой и ее окружения. Мария-Антуанетта, супруга ко-
роля, иностранка, ставшая жертвой карикатуры: саркасти-
ческий эстамп, распространившийся среди простонародья.
Полотно Ханса Эворта (?) Королева Елизавета I и три бо-
гини (Оиееп ЕИгаЪе1к I апй 1ке ТЬгее СосИешз) (ил. 41) свиде-
тельствует о разрыве между представлениями XVI и XX вв.
Мы видим замешательство, вызванное чьим-то появлением:
фигура, расположенная в центре картины, охвачена волне-
нием и убегает; она — единственная, кто движется на фоне
общей статичности. Культурной элите XVI в., которой и
предназначалось это полотно, знание символического язы-
ка позволяло сразу же понять истинную тему: суд Париса.
Елизавета I представлена как настоящая икона: ее прослав-
лению служит весь декор, заполненный розами и гербами
Тюдоров. Достаточно одного ее появления со знаками вла-
сти (скипетр, корона и держава), чтобы привести в смяте-
ние трех могущественных богинь. Да, она — женщина, но
лишь по внешнему виду, и мужчина — по своей функции.
Королева и девственница, Елизавета I, кажется, создана из
другой субстанции, чем все другие смертные женщины.
На другом краю божественного Олимпа — свинарник.
Тут перед нами противоположность королевы-девственни-

251
 41. Королева цы — зверь-гибрид французской королевской четы. В кари-
Елизавета I к а т у р е Двое составляют одно [Ье$ Леих пе /оп1 ди'ип) и з о б р а -
и три богини
(фрагмент), жен Людовик XVI, этот «домашний боров», который сле-
картина, Ханс дует за своей госпожой Марией-Антуанеттой, женщиной-
Эворт (?), гиеной с головой, увенчанной змеями. Но если, как говорит
1569 г. Дворец
Хэмптон-Корт легенда, они являются равными частями этого гибрида-чу-
довшца, бессильного из-за разнонаправленности их тел и
двуголовости, шарж не беспристрастен. Людовика XVI
упрекают только в пассивности и неспособности, что не яв-
ляется преступлением; карикатура же направлена против
зловредности его супруги, которая остается излюбленной
мишенью и как женщина, и как королева, и как иностранка;
ее атрибуты выражают традиционную критику женских не-
достатков. Неутолимое сладострастие и сексуальность: это
она наставляет рога Людовику XVI. Надменность и тще-
славие: павлиньи перья (может быть, и намек на немысли-
мые прически той эпохи?). Она кровожадна со своим телом
гиены, хищница, питающаяся падалью (ее роскошь обрека-
ет на голод и смерть нуждающихся). Она несет гибель со

252
своей короной из змей, «подобных множеству фаллосов» 21 ; 42. Двое
она уподоблена Медузе, чью судьбу она разделит, лишив- составляют
одно, карикату-
шись головы. ра на Людовика
К этому зооморфизму причастна и другая категория XVI и Марию-
Антуанетту
женщин — ведьмы. Их принадлежность к мифу и к исто- после бегства
рии подтверждает значительность иконографических изо- в Варенн, 22
бражений, посвященных теме колдовства, воспринимаемых июня 1791 г.
Париж, Нацио-
всеми социальными группами. Их можно встретить во всех нальная биб-
странах и во все времена, даже если охота на ведьм там и лиотека
не практиковалась. Франсиско Гойя остается типичным при-
мером устойчивости влияния этого мифа. Когда история
соединяется с мифом, размах иконографии достигает сво-
его апогея. Гравюра (ил. 43) из знаменитого трактата Мэ-
т ь ю Х о п к и н с а Открытие ведьм (Бшоюегу о/ ЛРйскез) 1 6 4 7 г .
дает нам портрет в полный рост этого «главного охотника
на ведьм» (А^йсЬ Кпс1ег СепегаИ), как он сам себя называл.
Он изображен в тот момент, когда приступает к допросу
двух ведьм — иллюстрация рассказа о двух старухах, такая
же буквальная, как и портрет девушки (Прекрасное Мгио-

253
 сс

а
<11
к
з:

43. Открытие сердив), написанный на основе рассказа ее возлюбленного.

ведьм, гравюра Здесь изображена Элизабет Кларк, старая, одноногая ни-
на дереве,
Мэтью Хопкинс, щенка, рассказывающая о своих «отродьях» («нпр$»), во-
Лондон, 1647 г. площениях дьявола, образах гибридного и незавершенного;
Париж, Нацио-
другая старуха называет свои порождения «именами, кото-
нальная биб-
лиотека рых ни один смертный не мог бы придумать», по словам
Мэтью Хопкинса. В английской живописи ведьмы по боль-

254
шей части появляются в сопровождении весьма необычной
фауны, тогда как у немцев и французов женщина сама час-
то представлена в зверином облике. На нашей гравюре две
старухи сидят внутри помещения, принимая тем самым
статическую позу женщин и занимая привычное для них
пространство, хотя, как правило, ведьмы находятся за пре-
делами обитаемой земли в неопределенных местах, и они
обычно всегда в пути. Характерная инверсия! Традицион-
ные атрибуты женских ролей оторваны от своей функции:
метла служит для того, чтобы покинуть пространство до-
ма, лечебная мазь становится бальзамом, привлекающим
демонов, в котле варятся детские зародыши и замешивают-
ся дьявольские снадобья. Это мир, вывернутый женщина-
ми наизнанку. Но этот перевернутый мир не остается в пре- 44. Безумная
делах символического: сотни женщин заплатили своими Гоета, картина,
жизнями за беспорядок, который они якобы сотворили. Питер Брей-
гель, голланд-
Похожая на ведьму знаменитая Безумная Грета из одно- ская школа,
именной картины Питера Брейгеля (БиИе Спе1) (ил. 44) вво- ок. 1563-1564
гг. Антверпен,
дит нас в мир войны. Сквозь адский пейзаж, наполненный Музей Майера
символами, взятыми из алхимии и с полотен Иеронима ван дер Берга

255
Босха, идет гигантская женщина с котлом на голове, выста-
вив вперед шпагу, с латной рукавицей на левой руке; она
держит под мышкой ларец с золотом; ее руки нагруже-
ны котелками и корзинами со смехотворной добычей; она
смотрит вперед, не обращая внимания на окружающий бес-
порядок, — главная фигура на картине, судя по месту, кото-
рое она занимает, по своим огромным размерам и концен-
трации красок на ее одежде. Может быть, она, если следо-
вать пословице «безумная женщина идет в ад со шпагой
в руке», является неким женским аналогом Дон Кихота,
жадности, прообразом Мамаши Кураж или просто симво-
лом беспощадной войны, рушащей все на своем пути? По-
зади Злой или Несчастной Греты — маленькая фигурка,
одетая в белое: добрая Маргарита (св. Маргарита Анти-
охийская), которая одерживает победу над дьяволом и при-
вязывает его к своей подушке; она окружена маленькими
женщинами, яростно сражающимися против сонма бесов.
Сцена, населенная женщинами, где маскулинное появляет-
ся только в форме адских или аллегорических персонажей.
Неужели здесь мы видим П. Брейгеля, признающего как
дурные, так и хорошие черты женщин? Эта аллегория, воз-
можно, более двусмысленна, чем кажется. Хорошая ли
она, злая ли она, Безумная Грета является «вторжением
женского насилия в коллективное сознание Европы XVI в.,
переживающей смутные времена»22.
Рисунок Урса Графа Ландскнехт и девка (ил. 45), выпол-
ненный пером, является самым реалистическим из всех
изображений, представленных в настоящей главе. Это сви-
детельство, взятое прямо из жизни, так же как и рисунки
Жака Коло, набросок, который не искажен никакой мора-
лизаторской интенцией, никаким символизмом, никакой
пропагандой. Урс Граф — искушенный знаток армейской
жизни. Его юная развратница с кошельком и кинжалом,
прицепленными к юбке, принадлежит к тем бесчисленным
бродяжкам, порождениям войны, которые следуют за ар-
мией, часто как армейские проститутки, и открыто участву-
ют в битвах, грабежах и разделе добычи.
Женщины появляются на общественной сцене во время
мятежей. Самые известные — хлебные бунты, но также
и религиозные, особенно в XVI в., или же политические.
Рисунок Лукаса Кранаха Старшего является эскизом для
пропагандистской листовки в защиту Реформации, датиро-
 —
^I
си
со
о*
>1
гп
л
^

<п
3
н
<Г
13
О

и
О
СП
"С
а
п>
з

#
&
:г
о
г Л х ^ » ^ 1и
а
о
СП

ъ
П>
5

ванный 1537 г. (ил. 46). Горожанки и крестьянки, молодые 45. Ландскнехт

и старые, набрасываются на монахов и священников с вила- и девка, рисунок
пером, Урс
ми и цепами. Объект их агрессии не случаен: для лютеран Граф (ок. 1485-
монахи — излюбленная мишень, а для женщин — давние 1527 гг.?),
швейцарская
враги, видящие в них источник всех зол, неутомимого сла- школа. Берлин,
дострастия и вечного соблазна. Тем не менее, даже зная Архив искусства
о кранаховском увлечении темой женской жестокости, этот и истории

257
 46. Пять мона- призыв к фемининному насилию, брошенный мужчиной,
хов, избивае- удивляет в эпоху, когда литература и живопись были столь
мых женщина-
ми, Лукас Кра- единодушны в ее осуждении.
нах Старший, Молодая английская пропагандистка (ил. 47), подогре-
немецкая шко- вая и распространяя недовольство по городу, представляет
ла, ок. 1537 г.
Берлин-Далем, свою позицию на клочке бумаги, приколотом к корсажу.
Прусское куль- Она доминирует на пространстве гравюры благодаря сво-
турное насле-
дие
ему месту и своему росту. В сопровождении двух других
женщин, которые распространяют листовки среди заклю-
ченных и пытаются всучить их солдатам, и девочки с кук-
лой-суфражисткой она выступает в защиту освобождения
Джона Уилкса, друга Дени Дидро и барона Гольбаха, при-
говоренного в 1768 г. к тюремному заключению за свои
прогрессивные взгляды. Это фемининное вторжение в по-
литику имеет место в Лондоне, рядом с тюрьмой, за два-
дцать лет до Французской революции.
К а р т и н а Триумф Марата (Ье Тпотрке Ле Мага1) Л у и Бу-
айи (илл. 48) показывает апогей «доброй» революции, в ко-
торой принимают участие женщины. Сцена происходит
24 апреля 1793 г.; перед нами Друг Народа, с триумфом
внесенный в зал Конвента. Это спонтанный революцион-
ный праздник, еще не ставший официальным. Среди всех
персонажей, приветствующих Марата, нас интригует лицо,

258
единственное обращенное к зрителю. Неопределенный си-
луэт с колпаком санкюлота и революционной кокардой,
молодая девушка, одетая по-мужски или же юноша с жен-
ским лицом? Может быть, это сам художник, о чем мож-
но подумать, если сравнить это изображение с его портре-
тами, или же Теруань де Мерикур, на чем настаивает тра-
диция? Луи Буайи, в чьих республиканских убеждениях
усомнился один ревнивый соперник, набросал это полотно,
чтобы привести в замешательство своих хулителей, и за-
вершил его в 1794 г. Может быть, художник хотел отдать
дань героине, попавшей в немилость, которая, как и он,
участвовала в этой сцене не больше, чем он? Может быть,
он и не стремился изобразить сам себя? Как бы там ни было,
для женщин это был поворотный пункт во Французской ре- 47. Мятеж
волюции: три месяца спустя Марата убьет Шарлотта Корде, Уилкса, гравюра
Окея по рисунку
«женщина-иуда», и в ноябре 1793 г. декрет о запрете клубов Джона Колета,
и обществ женщин надолго задушит женское слово. английская шко-
ла, 1768 г. Лон-
Сравнение картины Луи Буайи с картиной Иоганна Ген- дон, Британский
риха Фюссли (ил. 49) подчеркивает серьезность проблемы музей

259
 48. Триумф Ма- в конце XVIII в. — участвовать в общественной жизни или
рата,картина, же быть осужденными на молчание. Молчание (Оаз Зскшг-
Луи Бойи, фран-
цузская школа, §еп), название картины Фюссли, означает «молчание», «не-
1794 г. Лилль, моту», «акт молчания». Когда знаешь о присущем Фюссли
Музей изящных
искусств пристрастии к локонам и завиткам, когда приходит на ум
легкость и подвижность его шекспировских героинь и ко-
гда вспоминаешь о его интересе к лицу, только тогда начи-
наешь понимать глубину печали, которую он хотел придать
этой женщине. Он лишил ее всех этих атрибутов: сидящая
с опущенной головой и плечами, она предстает перед на-
шим взором в строго фронтальной позе. Это существо оди-
ноко в своей позе абсолютной отрешенности, отчужденное
от всякой общественной жизни и сосредоточенное на своем
49. Молчание, внутреннем «Я». Сто лет спустя Эдвард Мунк использует
картина, Иоганн ту же самую фронтальность, чтобы выразить страх и тре-
Генрих Фюссли,
швейцарская вогу перед миром.
школа,
ок. 1799 г.
Цюрих, Дом Благодаря нашему иконографическому обзору становится
искусств понятным это «зеркало женщин», отражающее некоторые

260
постоянные общие черты, несмотря на различия в возможных прочте-
ниях образов, на смещения смысловых акцентов из-за текста легенд.
Во-первых, двойственность, двухчленность женского образа — ан-
гел/дьявол, богиня/животное, жизнь/смерть, Ева/Мария, — демонстри-
рующая крайности, в которых существует женщина, как если бы ей
было отказано в среднем, «нормальном», положении.
Во-вторых, постоянство и повсеместность присуствия некоторых
тем, таких, например, как связь женщины и луны, или спор из-за шта-
нов, или мужчина за прялкой, или суд Париса, или истерия в женском
теле. А безголовая женщина (от неолитических статуэток до послед-
ней к а р т и н ы М а р с е л я Д ю ш а н а или Стоглавой женщины (Ретте Сеп1
ТёШ) Макса Эрнста — похоже, везде мужчины упорствуют в своем же-
лании изображать женщин без головы.
В-третьих, фундаментальный запрет на нарушение тендерных гра-
ниц: опасны те женщины, которые говорят, одеваются и используют
атрибуты, свойственные мужчинам, выворачивая тем самым мир наиз-
нанку. Привилегии женщины обратились против нее самой: частая
смена ее мироощущения в зависимости от «менструальных настрое-
ний», полнота счастья при вынашивании ребенка, ее способность да-
вать жизнь сделали из нее объект-субъект страха и породили сомнение в
ее умении мыслить, что привело к изоляции ее от всех областей разума.
Иконограф среди историков... Можно предположить, что наш подход
вызовет интерес в связи с полученными результатами. Изображения,
обычно привлекающие внимание историков, невысоко оцениваются ис-
кусствоведами, которые предпочитают говорить о совсем других полот-
нах23. Не был ли мой выбор картин слишком субъективным? Какая, на-
пример, неосознанная потеря аппетита заставила исключить из иконогра-
фического ряда изображения кухни, главного места женской власти?
Приоритет, отданный именно этим иллюстрациям, желание посто-
янно возвращаться к ним заставили читателя идти вслед за мной. При-
вычка к повествовательности текстов, к установлению интеллектуаль-
ных связей плохо согласуется с непосредственностью визуальных отно-
шений между образами; это дань, которую приходится платить за то,
что мы отталкиваемся прежде всего от изображения. В конце этого ви-
зуального путешествия с многочисленными отступлениями — хотя и
слишком сжатого — мне бы хотелось воспользоваться словами Роже
Кайуа и сказать вслед за ним, до какой степени «я все больше и больше
сожалению о преступной краткости этого текста. Слишком смелые
страницы могут только возбудить воображение читателя, по крайней
мере, послужить исходной точкой для его размышлений. <...> я стара-
юсь утешить себя, вспоминая высказывание одного философа о "пло-
дотворности недостаточного''» 24 .
раздел второй

О ней так много

говорят
Что представляют собой женщины?
Речь шла о гендере, и в поле описания находились женщины
Европы раннего Нового времени. При этом некоторые темы и
структуры являлись общими для большинства репрезентаций.
Уподоблявшиеся мужчинам либо изображавшиеся отличны-
ми от них, женщины тем не менее оказывались почему-то на
более низкой ступени, чем сильный пол. Привычка устанавли-
вать порядок соподчинения половых отношений оставалась ус-
тойчивой, и она предвосхитила взгляды европейцев на народы
Нового Света и Африки. То, что должным образом упорядо-
ченная семья с главенствующей ролью отца рассматривалась и
как фундамент, и как метафора для должным образом орга-
низованного государства, несомненно, укрепляло этот иерархи-
ческий способ мышления. Даже когда небеса утратили в гла-
зах натурфилософов свою эфирную сущность, а право аристо-
кратии по рождению претендовать на высокий социальный
статус стало оспариваться, нашлись основания для ограничения
поля деятельности женщин в гораздо большей степени, чем
мужчин, исходя из приписываемых им как полу особых черт.
Не все женщины представали в своих негативных ипоста-
сях. Они могли изображаться и очень плохими, и очень хоро-
шими, как показала Франсуаза Борен в главе, посвященной
репрезентации женщин в искусстве: Ева и Дева Мария (Ева
более грешная, чем Адам, Мария не столь святая, как Иисус),
блудница и целомудренная жена, великодушный образ мило-
сердия и устрашающий символ войны и разрушения. Даже
в самых лучших проявлениях они, как считалось, не облада-
ли полноценным разумом.
Эта система представлений по большей части конструиро-
валась мужчинами и для мужчин — зрителей и читателей.
Она отталкивалась от античной традиции, от распространен-
ных предрассудков и профессионального соперничества, от
опыта отношений с женщинами, или близких, или далеких,
и от мужских надежд, фантазий и страхов. Рождавшиеся
в результате этого образы и установки не были однозначны-
ми, как можно заключить из этих общих замечаний. Такие
авторы, как Франсуа Рабле, оставляли лазейки для иной ин-
терпретации (кто более заслуживает осуждения в его Третьей
книге — жена, всегда наставляющая рога своему мужу, или
одержимый навязчивой идеей Панург, желающий получить
такие гарантии, каких никто не имеет права требовать от другого чело-
века?). Комические жанры переворачивали тендерные иерархии с ног
на голову: споры среди естествоиспытателей и моралистов приглаша-
ли читателей сделать свой выбор между различными точками зрения.
Даже Жан-Жак Руссо не был категоричен в своих рассуждениях.
Жан-Поль Десев использует термин «женская контркультура» в своем
описании тендерной игры в литературе раннего Нового времени. Когда
женщины становились читательницами и даже авторами, литературные
произведения приобретали смысл и доставляли удовольствие, которые
прежде не могли вообразить себе писатели-мужчины. Для них женщины
служили лишь предлогом к творчеству (возлюбленная или муза), аудито-
рией, нуждающейся в нравственном наставлении, и сосудами для автор-
ской мечты. Более полнокровные персонажи появляются в поле зрения,
когда Десев обращается к писателям, творившим за пределами поэзии и
романного жанра: Этъенн Пакье (XVI в.), смягчающий иерархическую
концепцию идеей «брака компаньонов», мадам де Севинье, подчерки-
вающая радости женской независимости, Джеймс Босуэлл, очаровы-
вающий женские сердца, хотя и предпочитавший мужскую дружбу.
Мир театра, описанный Эриком Николсоном, также отличается не-
однозначностью. Даже до того как женщинам позволили присутство-
вать там в качестве зрительниц и исполнительниц, сцена была одно-
временно и местом развлечения, и местом опасности, где подрывались
стереотипы патриархального брака, хотя их основа никогда не стави-
лась под сомнение. Независимо от фабулы, актеры, часто переодетые
женщинами, исполняли свои роли таким образом, что нарушающая за-
коны приличия проститутка или прелюбодейка могла предстать в бо-
лее выгодном свете, чем притворно-стыдливая девушка, а мужья-тира-
ны осмеивались более зло, чем неверные жены. Когда такие женщины,
как Афра Бен, принялись за написание пьес, их атака на принудитель-
ный брак оказалась сильнее мольеровской.
Людей, подобных Афре Бен, не было среди тех, кто определял ха-
рактер просветительского дискурса о женщинах и тендере. Глава, на-
писанная Мишель Крамп-Канабе, показывает, как философы XVIII в.
сделали свободного взрослого мужчину моделью универсального Че-
ловека. «Женщина» представляла для них особый случай; большинст-
во просветителей полагало, что она обладает более конкретным и ме-
нее абстрактным разумом, чем Человек. Она ограничена своей сексу-
альностью и своим телом. Женщины получили самую низкую оценку
у Шарля де Монтескье, который считал, что они используют свои пре-
лести для подчинения мужчин, и самую высокую у Жан-Жака Руссо,
полагавшего, что они живут, чтобы доставлять удовольствие мужчи-
нам, и у Иммануила Канта, с точки зрения которого они приучают
мужчин к более высокой морали. Лишь некоторые мыслители отверга-
ли такое понимание женщин в рамках теории универсального Челове-
ка: Клод Адриан Гельвеций требовал равного образования, а Жан Ан-
туан Кондорсе — равных гражданских прав для обоих полов. Женщи-
ны могли использовать аргументы просветителей в самых различных
целях, как, например, Мэри Уолстоункрафт, которая опровергала Рус-
со в своей Защите прав женщины.
Тело женщины считалось источником всех ее недостатков, как де-
монстрирует Эвелин Беррио-Сальвадор в главе о медицине и науке.
Обсуждение этой темы продолжалось на протяжении всех трех иссле-
дуемых столетий, когда врачи-мужчины пытались как можно больше
узнать о таинственных отверстиях у женщин и об их неутолимой сексу-
альной жажде. Была ли женщина несовершенным и низшим сущест-
вом по сравнению с мужчиной, как утверждали Аристотель и Гален,
а ее половые органы — мужскими, но вывернутыми внутрь? Или же
она являлась полностью сформированной физической особью, обла-
давшей (по другой теории Галена) уникальным органом, маткой, источ-
ником материнства и «неистовства»? Участвовала ли она своим семенем
в акте зачатия наряду с мужчиной или просто была пищей для утроб-
ного плода? Когда микроскоп обнаружил яйцеклетки и сперму, они
стали в этом споре важнейшим аргументом. Опирался ли врач на ста-
рую теорию сходства тела и природы или на новую механистическую
философию конца XVII в., медицинское описание женщины неизмен-
но использовалось, чтобы принизить ее роль и обосновать ее мнимое
непостоянство. По крайней мере, в этом споре оставалось немного мес-
та для заботы о здоровье женщины и ее удовольствии, которые, как
считалось, были необходимы для зачатия или облегчали его. И когда
повивальные бабки начинали писать о своем искусстве, они разрабаты-
вали этот дискурс в подобном ключе (голодное чрево ведет к беспло-
дию), однако также использовали его и в собственных целях, когда вы-
ступали против хирургов-мужчин, вторгающихся в их царство, ибо
скромные женщины нуждаются в целительницах своего пола.
В конце ХУШ в. появился новый образ женщины как особого пол-
ноценного физического организма с присущими ему частями, женщи-
ны скорее хрупкой, чем неистовой, и достаточно образованной, чтобы
стать приятной компаньонкой для своего мужа и достойной матерью
для своих детей. В то же время приведенные факты свидетельствуют,
что этот образ являлся слишком ограниченным, был связан с другими
культурными практиками и мог по-разному интерпретироваться как
мужчинами, так и женщинами.
Натали Зеллон Дэвис и Арлетта Фарж
8
Неоднозначность
литературного дискурса
Жан-Попь Десев

Женщпна-предлог
Среди ловушек, которые подстерегают женщин в литератур-
ном дискурсе, есть и такая: женщины, воспеваемые поэтом,
утрачивают свою индивидуальное существование. Они стано-
вятся только предлогом, предоставляющим автору возмож-
ность проявить свой талант; их убийственный взор, их бело-
розовый цвет лица, их смертоносный арсенал обольщения
увеличивают лишь достоинства жертвы-мужчины, а сами они
оказываются не более чем видимостями. Перечтем одно из
трех или четырех стихотворений XVI в., которые сохраняют-
ся в памяти сегодняшних французов благодаря таинственной
алхимии времени и школьных учебников:
0иап<1 уоиз зегег Ыеп \аеШе, аи зои-, а 1а сНапс!е11е,
А8818е аиргез <1и Геи, <1еук1ап1 & Шап(,
Бй-ег, сЬап(ап1 т е з уегз, еп уоиз езтегуеШап1,
Копзагй т е се1еЪгс>и, Йи (.етрз ^ие ^езкиз Ье11е.
Ьогз, уоиз п'аигег зегуап1е оуап11е11е поиуеИе,
Бе]а зоиз 1е 1аЬеиг а (1ету зоттеШап!,
О т аи Ьгш1 с1е Копзагс! пе з'аШе гезуеШап!,
Ветззап! уозйге п о т (1е 1оиап§е 1ттог1е11е.
Ш зегау зоиз 1а (.егге, & Гатаите запз оз:
Раг 1ез отЬгез Муг1еих ргеп<1гау т о п героз.
Уоиз зегег аи Гоиуег ипе лаеШе ассгоир1е,
Ке^геиап! т о п атоиг, & уозйге Пег с1езс1ат.
ЧЬ/ег,31 т'еп сгоуег, п'а(1епс1е2 а с1ета1п:
СиеШег йез ащ'оипГЬиу 1ез гозез с!е 1а чае1.
 Когда, старушкою, ты будешь прясть одна,
В тиши у камелька свой вечер коротая,
Мою строфу споешь и молвишь ты, мечтая:
«Ронсар меня воспел в былые времена».
И, гордым именем моим поражена,
Тебя благословит прислужница любая, —
Стряхнув вечерний сон, усталость забывая,
Бессмертную хвалу провозгласит она.
Я буду средь долин, где нежатся поэты,
Страстей забвенье пить из волн холодной Леты,
Ты будешь у огня, в бессоннице ночной,
Тоскуя, вспоминать моей любви моленья.
Не презирай любовь! Живи, лови мгновенья
И розы бытия спеши срывать весной*.
Важно, что этот великолепный, волнующий текст принадлежит по-
эту, который узнал при жизни большую славу, достаточную, чтобы
разбудить многие годы спустя безымянную служанку, компаньонку
старой Елены. Пьер де Ронсар изображает свою возлюбленную снача-
ла сидящей в кресле, а затем на корточках (ассгоирге) — образ зависи-
мости и низкого положения женщин, тяжелого труда и разрушитель-
ной старости. Здесь также образ одиночества, покинутости: из прелест-
ного круга юных фрейлин королевы, где она блистает сегодня, поэт
переносит постаревшую красавицу в недостойное (и маловероятное)
общество единственной служанки. То, что неизменно в Елене, — заслу-
га поэта, но только как отражение его собственной славы: нет Пьера де
Ронсара — нет и «бессмертной славы», нет славы — нет и Елены.
Еще куда ни шло, если бы был только один этот сонет и только од-
на Елена! Но удивительная согласованность идеи и формы, с таким ис-
кусством здесь воплощенная, перестает ощущаться, ибо размыта в мо-
ре 136 других сонетов, в которых говорится о том же самом и которые
кажутся по отношению к нашему сонету черновиками или повторами.
И Любовь к Кассандре (Ье$ Атоигз Ле СаззапЛге) и Любовь к Марии (Ье$
Атоигз Ле Мапе) бесконечно соревнуются в этой неистощимой теме пе-
чали. Та же картина и у Филиппа Депорта, который в Любви к Диане
(Ье$ Атоигз Ле Бгапе) нанизывает друг на друга 155 сонетов, в Любви
к Ипполиту [Ье$ Атоигз Л'Шрро1у1е) — 88, в Клеонике (С1ёотсё) — 104, а в
Других стихах о любви (Вюегш Атоигз) — е щ е 40 в о к р у ж е н и и песен,
стансов, элегий, заплачек и т. д. 2 : «Это дневник несчастий, которые
я пережил!» — восклицает он. Зачем же столько рифмованных строк,

* Пер. В. Левика. См.: Поэзия Плеяды. М.: Радуга, 1984. С. 653-654. — При-
меч. пер.
если за «сожаления, вздохи, труд, страсть и слезь^ Вознаграждением ^
становится отказ»? А затем, что вознаграждение — не в этом, не в объя- га
тиях жестокой возлюбленной, а в литературной славе, часть которой оо
падает и на короля, обязывая его к щедрости. Депорт получил от коро- иг
левской власти* несколько аббатств, из которых одно, как говорят, за ^
единственный сонет. Вознаграждение также и в приобщении широкой §
и!
и
публики к форме культурного развлечения, которая несколько сродни 01
сегодняшней рекламе: и та и другая предлагают одно и то же видение ^
Ф о
антазиями, и этот гос- п
подствующий дискурс навязывается женщинам помимо их воли. Мо-
лодые богини, которых обволакивало облако фимиама, могли на сво-
ем пьедестале только молчаливо принимать эти почести.
Известно, что Возрождение видело в красоте явное проявление-бо-
жественного, а в женщинах — крайнее воплощение этой божественной
сущности 3 . Делил [ВёИе) Мориса Сева, — может быть, самый совершен- о
ный из таких неоплатонических памятников Любви, этой «первород- §
п
ной силе, которая создает гармонию мира и является условием духов- ^
ной аскезы <...>, исключающей плотское обладание» 4 . ^
Стихотворения
Астрофил и Стелла сэра Филиппа
[А$1горНе1 апА Сидни
81е11а) тоа несчастной
к ж е ц е л о м улюбви
д р е н н ыизи цикла
мета- ^
форичны. На огромном стиховом пространстве, состоящем из 108 со-
нетов и 11 песен, воспевающих возлюбленную, поэт осмеливается §
украсть у нее лишь один поцелуй, и то во время ее сна5. ^
В океане стихосложения, возникшем в Европе XVI в., среди гармо- ^
низированной массы мифологических образов и «цветов риторики», со
рождаются и чудеса подлинного чувства и красоты. Но всегда поэт оста-
ется в рамках самовлюбленной вселенной, воспевая свои собственные
эмоции, свои вечные раны, свою смерть, к которой он готов бесконеч-
ное число раз; женщина-предлог безнадежно отсутствует в этом шоу
одного мужчины (опе шап з Ь о \ у ) . Случается, что, устав от повторения
одного и того же, закостеневший влюбленный меняет тон. Так, изобре-
тательный Пьер де Ронсар посвящает жизнерадостную оду горничным,
которые не слишком жеманятся по сравнению с дамами высшего света:
Ь'атоиг <1ез псЬез Рппсеззез
Ез1 ип таз^ие <1е Ыз&ззе
0и1 уеи1 ауо1г зез езЬа1з
II Гаи* аипег еп Ней Баз.6
В любви богинь одни печали,
Один обман мы все встречали,

* Ф. Депорту покровительствовали Карл IX (1560-1574 гг.) и Генрих Ш

(1574-1589 гг.). - Примеч. пер.

269
 Кто жаждет подлинной любви
В простых сердцах ее лови*.
Увы! Это опять же общее место в литературе. Из него можно вы-
браться, но только в исключительном случае, благодаря, например,
Луизе Лабе, всегда искренней:
Дй У15, ]е шеигз, т е Ъгй1е е4 т е поуе
_|'ау сЬаи( ез1гёте еп епйигап1 &ок1иге.
Тону в пучине и горю в огне,
День ото дня живу я, умирая".

Или Пьеру де Ронсару: среди его насыщенной условностями Коро-

левской рощи [Воса§е гоуа1) возникает неожиданный дискурс, где поэт
рассказывает со всей страстностью и горечью прожитого опыта о пол-
ной препятствий любви юноши к кузине; на этот раз их воздвигает не
красавица, а собственная мать, восставшая против свадьбы сына, не-
смотря на желание остальных; есть отец, сочувствующий своему от-
прыску, но бессильный в чем-либо ему Помочь:
...роит аи1ап1 ^ие угеШеззе т ' а ГаН
Раг та1ас11е ипро1еп1 е( йезГаН,
Те пе зраипиз а 1оп уои1ои- сотрЫге,
Саг ёёзопгаиз се п'ез1 раз т о п а&иге
Бе т е тез1ег с!е посез, т с!е пеп,
Ье зеи1 уои1о1г <1е 4а теге ез11е пиеп7.

Поскольку из-за старости и болезни

Я стал бессильным и немощным,
Я не могу поддержать тебя в твоем намерении,
Ибо отныне я не вмешиваюсь
Ни в дела женитьбы, ни во что-либо другое,
Моя воля — это воля твоей матери***.

Только одной этой темы о всесильной и деспотичной матери доста-

точно, чтобы почувствовать всю искусственность тысячи стихотвор-
ных строк, в которые погружен этот необычный для поэта разговор.
В следующем тексте я остановлюсь на примерах такой дисгармонии
или соответствия между художественным произведением, его авто-
ром, его читательской аудиторией и атмосферой времени.

* Русский перевод В. Левина (Пьер Ронсар. Избранная поэзия: Переводы

с французского. М.: Художественная литература, 1985. С. 161). — Примеч. пер.
** Ьоийе ЬаЪе. 8оппе1 УП // Ап(Ьо1о§1е р о е н и е Ггап^адзе: XVIе <аес1е. Уо1. 1.
Рапз: Сагтег-Иапипапоп, Р. 324 (русс. пер. Ю. Денисова: Луиза Лабе. Сонеты //
Поэты Возрождения. М., 1989. С. 248). — Примеч. пер.
*** Дословный перевод. Примеч. пер.
Женщина, которую наставляют
Будь то А н г л и я и л и Франция, X V I в. или X V I I в., м ы находимся в хри-
стианском мире и в самом сердце столкновений и споров Реформации
против Контрреформации, иезуитов против янсенистов, пуритан про-
тив людей свободных нравов. В этот вихрь идей и насильственных дей-
ствий, неизбежно захватывающий политиков и теологов, вместе с дру-
гими вовлечены и женщины. Какое ж е место отводят им авторы мно-
гочисленных публикаций, поднимающих вопросы закона, спасения,
религиозной практики?
Католическая литература предписывает им исполнение религиоз-
ных обязанностей, непосредственно связанных с их полом: «Каждое
предназначение нуждается в упражнении в соответствующих доброде-
телях; они различны для прелата, для короля, для солдата, замужней
женщины, вдовы... каждому необходимо исповедовать те добродете-
ли, которые требует данный ему от века образ жизни» 8 . Мягкость, со-
чувствие, материнская любовь присущи женскому полу от природы.
Поэтому женщинам надлежит совершать милосердные и благотвори-
тельные деяния, заботиться о больных, бедных, стариках; на них, рож-
дающих детей, л е ж и т ответственность за их начальное образование;
они должны преподать им основы веры и правила поведения; посколь-
ку их долг — руководить домом, они обязаны умело вести хозяйство,
делать полезную работу, следить за прислугой. Повиновение и цело-
мудрие довершают образ хорошей супруги, до замужества бывшей по-
корной дочерью. Протестантский дискурс, более эгалитарный и более
требовательный, видит в супруге почти акег е§о своего мужа; в то ж е
время он вменяет ей в обязанность кормить грудью своих детей, строго
следить за их воспитанием и их нравами, быть помощницей мужа
в управлении хозяйством, а если тот отсутствует или умирает, занять
его место: отправлять семейный культ, устраивать браки детей — сло-
вом, хранить честь семьи. «Жизнь женщины, супруги, домашней хо-
зяйки и матери является, в представлении идеологов Реформации,
личным делом, индивидуальной аскезой, почти героизмом, в любом
случае, самореализацией» 9 . Растущая маргинализация гугенотов во
французском обществе способствует распространению среди широкой
публики произведений, призванных не столько убеждать в преимуще-
ствах истинной веры, сколько примирять религию с цивилизацией.
Настойчивые обращения св. Франциска де Саль (1608) были, воз-
можно, нацелены прежде всего на женщин, открытых для искушений
века. Его последователи пытаются передать его послание (модифици-
ровав его применительно к потребностям своего времени) «порядоч-
ной женщине», которую они выслушивают в исповедальне и часто
встречают в салонах. Вот почему у нас вызывает интерес свидетельст-
во монаха-кордильера Жака дю Боска — он вдохновляется непосредст-
венно реальностью середины XVII в.10
Обращаясь к «Дамам», стремясь их убедить, «что не обязательно
чуждаться общества ради сохранения добродетели», Жак дю Боек на-
чинает свою книгу Порядочная женщина (Ь9коппейе /етте) с апологии
чтения, беседы, мечтания, которые предстают «благородными занятия-
ми души»: «Благодаря Чтению мы поддерживаем контакт с умершими,
благодаря Беседе — с живыми, а сами с собой — благодаря Мечтанию;
Чтение обогащает память, Беседа оттачивает ум, Мечтание формирует
суждение». Отдавая приоритет чтению, «необходимому всем дамам»,
автор определяет свою городскую (или аристократическую) публику
как избранную, «порядочную» и праздную. Какие книги надо читать?
Без сомнения, благочестивые сочинения, но странно, что он не цитиру-
е т ни одного и з них, к р о м е Введения в благочестивую жизнь ('ШгоЛисИоп
а 1а уге с1ёуо(е), для которого Порядочная женщина может быть прекрас-
ным предисловием. К ним добавляются труды по истории и филосо-
фии, а также творения поэтов, потому что «примеры из мифологии
развлекают больше, чем исторические». Неважно, что их авторы —
язычники (поскольку они принадлежат античности): лучше брать у
них добрые советы, чем развращаться, читая романы (мы вернемся
к этой теме). Неудивительно, что дю Боек рекомендует женщинам сле-
дить за своей репутацией больше, чем за внешностью, — им надлежит
быть целомудренными, постоянными, верными, благоразумными, гра-
циозными, а не кокетливыми, злоязычными, завистливыми или, тем
более, распущенными. В главе Ученые дамы он выказывает себя реши-
тельным феминистом, не боясь вызвать гнев «невежд и глупцов, кото-
рые воображают, что если женщина учится читать, то она неизбежно
станет порочной или, по крайней мере, будет навлекать на себя подоб-
ные подозрения». Наоборот, считает он, «образование способствует
развитию их лучших наклонностей», а что касается интеллектуальных
способностей, то женский «темперамент, более тонкий, чем наш, дела-
ет их более предрасположенным к занятию искусствами и науками».
Но когда речь заходит о том, чтобы определить, какое место отводит-
ся образованию в повседневной жизни, автор снова возвращается к
принятым социальным моделям: «главным занятием женщины остает-
ся хозяйство, а учеба — лишь вид развлечения. Такова ее доля, о чем
говорил св. Павел», согласный в этом с Аристотелем и другими фило-
софами. Все мудрецы придерживаются единого мнения о «разделении
обязанностей между супругами: женщина ведет дом, а мужчина тру-
дится вне дома... Нет занятия более подходящего для женщин, чем то,
которое обязывает их как можно реже выходить из дома». Но не для
того, чтобы проводить там время в праздности! «Если внимательно га
посмотреть на то, что делают женщины, можно прийти к выводу, что оо
половина рода человеческого парализована и лишь другая занята де- 1Г
лами. В то время как мужчины жизнь кладут на то, чтобы воевать, §
получать образование, руководить, совершать путешествия, что же де- §
лает большинство женщин? Ответ сводится к тому, что они не делают
ничего, кроме как наряжаются, гуляют, болтают или играют. Неужели
они рождены лишь для этого?» Так пусть они делят свое время между
полезными занятиями, образованием, молитвами и благопристойным
отдыхом.
В английской пуританской литературе уделяется большое место ^
браку и роли в нем супруги: женщине предписано прежде всего быть
«хозяйкой дома, какой бы знатной и состоятельной они ни была. Имен- ^
но таким должно быть положение женщины; это ее судьба, ради кото- о
рой она и была сотворена» 11 . §
На этом фоне скромный труд отца дю Боска знаменует собой появ- 5
ление нового течения, которое утверждается во Франции и в Англии; п
01
оно все больше и больше признает способности и права женщин, про-
должая одновременно декларировать их обязанности, в первую оче- ^
р
кого «соглашения» как в католическом, так и протестантском мире, §
V

по поводу нового статуса супруги, да и в литературе, отразившей эти ^

изменения 12 , тоже. Но если английские «пособия по поведению» (соп- ^
с1ис1 Ьоокз) обращены к супружеской паре, то дю Боек обращается ис- со
ключительно к женщинам (женам или вдовам), становясь вольно или
невольно духовным наставником. Исповедник, главная фигура три-
дентского католицизма, фактически занимает место мужа в том, что
касается духовной жизни, а вскоре, если верить Жану де Аабрюйеру,
и мирской: «Он занимается их делами, ведет их тяжбы, вступает в пе-
реговоры с судьей, посылает к ним своего врача, поставщика, своих ра-
бочих, сам покупает им дома, обставляет апартаменты, заказывает
экипажи. <...> Он начал с того, что внушил к себе уважение, а кончил
тем, что внушает страх» 13 . Порядочная женщина напоминает нам, что
католичка (будь она замужней, одинокой, вдовой или монахиней) ни-
когда не должна выходить из-под мужской опеки, а тем более устра-
шать или обольщать исповедника, любовника или мужа (чему можно
найти множество примеров у Луи де Сен-Симона). Было бы несправед-
ливо по отношению к этой книге, как и ко всем другим, наивно наста-
вительным работам, сводить их к одной-единственной программе. Ув-
леченный своей поучительной задачей, добрый отец дю Боек инфор-
мирует нас о самых разных сторонах жизни женщины, и по тому, как
273
он описывает ритуалы, причуды моды, видно, что Женщина пред-
ставляет в его глазах особый мир, некую республику, государство в
государстве. Его малохудожественный и тяжеловесный текст тем не
менее оказывается как бы фоном для живых портретов, созданных
Жедеоном Тальманом де Рео, мадам де Севинье или Жаном де Ла-
брюйером.

Женщина, о которой мечтают

Сегодня нам трудно представить влияние театра на общества прошло-
го, как в городе, так и в сельской местности. По обеим сторонам Ла-
Манша это — общенародное развлечение, ибо все ходят в театр, а бродя-
чие театральные труппы проникают повсюду. Отсюда — острые споры
о его влиянии. Не случайно охранители общественного порядка счита-
ли воздействие театра куда более вредным, нежели влияние дурных
книг, предназначенных прежде всего (но не исключительно) тем, кто
умел читать. В 1580-х в Англии начинается беспощадная борьба между
любителями театра и представителями среднего класса (пискНе с1азз),
который все более пропитывается пуританскими идеалами. К счастью
для Бена Джонсона, Шекспира и для нас, вкусы двора, знати и народа
объединились в общей страсти к зрелищам 14 , которые удержались до
пуританской диктатуры Оливера Кромвеля и были восстановлены при
Карле П. Франция избежала резких перемен, несмотря на стойкую не-
нависть к зрелищам у части духовенства (вспомним, что комедиантов,
за исключением итальянских, отлучали от церкви).
Шарль де Сент-Эвремон в XVII в. высказал весьма интересные суж-
дения о театре своего времени. Проведший долгое время в ссылке
в Англии образованный француз, воспитанный на итальянской, испан-
ской и, конечно, латинской литературе, он постоянно сравнивает меж-
ду собой произведения, созданные в различных странах. «Что касается
морали и нравов, то нет такой комедии, которая бы так походила на
античную, как английская, — пишет он. — В английской комедии отсут-
ствует галантность, насыщенная интригами и любовными разговора-
ми, коих так много в испанской и французской, да и повседневную
жизнь она изображает, исходя из разнообразия темпераментов и ха-
рактеров людей»15. Словом, английские комедии похожи на англичан.
Также и авторы испанских комедий кажутся ему «более изобрета-
тельными, чем наши Причина в том, что в Испании, где женщины
почти никогда не показываются на людях, воображение поэта кон-
центрируется на разработке интриги, позволяющей возлюбленным
хоть где-то встретиться; во Франции же, где царит свобода общения,
весь свой талант автор направляет на эмоциональное выражение лю-
бовных чувств»16. Шарль де Сент-Эвремон обнаруживает явное соот-
ветствие между художественным произведением и средой, которая его
производит и «потребляет». С того времени, как во Франции мужчины
и женщины обретают возможность свободно встречаться, внимание
первых фокусируется в первую очередь на «исполнении Обязанности,
или на цели Ухаживания», в то время как вторые проявляют «скорее
галантность, чем страсть», используя, впрочем, галантность, «чтобы
устраивать интриги». Новизна такой ситуации заключается в симмет-
рии тендерных отношений. Если в XVI в. женщина-предлог только
внимает поэту, поющему ей о своем страдании, то в XVII в. как муж-
чины, так и женщины действуют осознанно и без всяких иллюзий
в условной галантности. «То, что во Франции называют словом "лю-
бить", означает, собственно, говорить о любви»17. И о ней действитель-
но говорят на все лады. И уж как ее воспевают — особенно в опере, где
страсти, кажется, могут переживаться только «через посредников»
(раг ргосигайоп).
«Благородные» литературные жанры — теология, философия, исто-
рия и право — либо игнорируют женщин, либо призывают их к выпол-
нению долга. Трагедии, комедии и оперы делают все наоборот — воспе-
вая страсти, отдают женщинам первые роли. Часто эта роль заявлена
уже в заглавии, и эта исходная констатация весьма интересна, посколь-
ку она заранее предупреждает, что цель интриги заключена в характе-
ре героини и в конфликтах, которые ей придется разрешать.
Это особенно верно для Жана Расина: Андромаха (АпАготадие), Го-
фолия (А&аИе), Эсфирь (Е$1кег), Ифигения (.1ркщёпхе), Федра (РкёАге)\
сколько имен — столько и воплощений женского типа, классического
варианта чистоты или порочности. Что касается Шекспира, то — хотя
он называет свои пьесы именем героя-мужчины или именами пары
(Ромео и Джульетта ((Котео апА ]иИе1), Троги и Крессида (ТгоНиз апА
СгешАа), Антоний и Клеопатра (Ап1опу апА С1еора(га), — е м у у д а е т с я
создать и незабываемые женские образы. Среди них незаслуженно
убитая Дездемона, Офелия со стелющимися по воде длинными воло-
сами, леди Макбет, вечно пытающаяся смыть со своих рук невиди-
мую кровь.
Достаточно было всего одного столетия (с конца XVI до конца
XVII в.), чтобы обогатить коллективное воображение целым пантео-
ном достойных женщин. И недаром мадам де Севинье использовала
имя «Андромаха» («ипе Апс1гота^ие») для обозначения вдовы!18 Нако-
нец, театральная пьеса (с непременными интермедиями в форме пе-
сен и танцев) или опера сами могут стать участницами празднества,
а именно светского ритуала, разыгрываемого за пределами сцены. Тут
дамы в сверкающих нарядах и мужчины в напудренных париках, с зо-
лотыми галунами встречаются друг с другом, кланяются, теснятся
в партере, наносят визиты, переходя из одной ложи в другую. А вот
и сам спектакль начинается в шуме болтовни, смеха, возгласов толпы,
довольной самой собой и своим присутствием здесь. Попробуйте-ка со-
хранить хладнокровие и не согрешить в своих мыслях или в своих чув-
ствах! Мудрец и консерватор Никола Буало обращается к мужу моло-
дой и добропорядочной жены с такими словами:
Раг 1о1-шеше Ыеп(о1 соп<1ш1е а ГОрега
Бе ^ие11 а1г репзез-1и ^ие 1а 5аш1е уегга
БЧт зрес1ас1е епсЬап1еиг 1а рошре Ьагшошеизе,
Сез ёапзез, сез Негоз а У01х 1ихипеизе;
Еп1епс1га сез (Изсоигзе зиг 1'Атоиг зеи1 гои1апз,
Сез (1оисегеих Кепаис1з, сез шзепзег Ко1апз;
8§аига сГеих ди'а 1'Атоиг, с о т т е аи зеи1 Бгеи зиргете,
Оп йои 1што1ег 1ои1, ^из^и,а 1а Уег(и т е т е :
Ои'оп пе зсаигоИ 1гор зе Ыззег епПаттег;
Ои'оп п'а геси с!и Ое1 ип Соеиг дие роиг а1тег;
Е11оиз сез Ыеих соттппз с!е Мога1е 1иЪ^ие,
Оие ЬиШ гесЬаиЙа (1ез зопз с1е за Миз^^ие?
Бе 4ие11з тоуетепз, <1апз зоп Соеиг ёхсНег,
ЗепйгаЧ-еИе а1огз 1оиз зез зепз а§йег?19
О какой мелодии ты думаешь,
Когда твоя Святая, которую ты сам ведешь в Оперу,
Увидит гармоничное великолепие чарующего спектакля,
Эти танцы, этих героев со сладострастными голосами;
Когда она услышит эти слова, воспевающие любовь,
Этих нежных Ринальдо, этих безумных Роландов;
Когда она узнает от них, что ради Любви
Как единственному высшему богу
Должно пожертвовать всем, даже Добродетелью:
Что можно очень быстро впасть в соблазн;
Что Небо дало сердце только для того, чтобы любить;
И все эти избитые темы греховной Морали,
Которую Люлли воспламенил звуками своей Музыки?
И какое волнение чувств
Ощутит она тогда в своем возбужденном сердце?
Невозможно лучше рассказать о всех этих разнообразных компо-
нентах, превращающих театральную пьесу или оперу XVII в. в универ-
сальное возбуждающее зрелище, перед которым ни одна молодая де-
вушка или женщина не сможет остаться равнодушной. Они найдут
в нем, помимо удовольствия увидеть, как молодые влюбленные одер-
живают верх над менторами и стариканами, множество аллюзий на
плотские наслаждения (чтобы говорить о них, есть слуги и служанки),
как и свидетельств независимого существования. Что касается вольной
речи и вольных нравов, афишируемых комедиантками и танцовщица-
ми, то даже если юные зрительницы не собираются вести себя столь
же скандально, то по крайней мере в запретах и скуке своей повседнев-
ной жизни они будут невольно сравнивать себя с ними.
Но еще более вреден роман. В театре или опере женщина своим
присутствием участвует в представлении, которое «льстит» чувствам.
Но время и место спектакля не имеют связи с повседневным, они вне
его; это праздник, заключенный в скобки. Женщина предается мечта-
ниям с романом в руках у себя дома, в одиночестве или в небольшой
компании, да и мечтает она уже по-иному. В интересующую нас эпоху
романы выходили тысячами: во Франции за весь XVII в. их издали
около тысячи двухсот, в первой половине XVIII в. — более тысячи, а во
второй половине — еще больше 20 .
Чтение некоторых романов требует такого количества времени, что
приходится откладывать книгу и снова возвращаться к ней, причем без
ущерба для понимания, ибо многие произведения представляют собой
просто цепь эпизодов, нанизанных друг на друга без всякой логиче-
ской связи: этот так называемый прием «выдвигающихся ящичков»,
рожденный вместе с Астреей (19А$1гёе\ 1607-1627), который будет уни-
версально использоваться вплоть до XVIII в. Может быть, благодаря
такому изобилию романов, критики и защитники этого жанра и загово-
рят о романах так, как будто бы они ничем не отличаются друг от дру-
га. Качество произведения или талант автора значат меньше, чем при-
надлежность книги к той особой области, что считается незначитель-
ной, преходящей и которая никогда бы не привлекла внимания, если
бы женщины, составляющие в силу своего легкомыслия и необразован-
ности ее естественную аудиторию, не находили бы в ней столько дур-
ных примеров. В своих письмах мадам де Севинье цитирует около два-
дцати романов, но чаще даже не по их заглавию, а по сходству того
или иного персонажа с каким-либо из ее знакомых.
Первое место занимает тут Дон Кихот (Боп ОцуоЬе) (24 цитаты), за
н и м следуют Принцесса Клевская (Ьа Рппсеззе Ле С1ёюез) м а д а м де Л а -
файет, ее близкой подруги (21 цитата), Амадей Галльский {АтаЛи Лез
Саи1ез), старый рыцарский роман, извлекаемый с восторгом из даль-
них уголков шкафа (17 цитат) 21 , и не выходящая из моды Астрея (9 ци-
тат). Кассандра (СаззапЛге) и Фарамонд (.РкагатопЛе) Готье де Л а к а л ь п -
ренеда, Клелия (С1ёИе) и Артамен, или Великий Кир (Аг1атёпе, ои 1е
СгапЛ Сугиз) мадемуазель де Скюдери упоминаются от четырех до се-
м и р а з к а ж д ы й , Комический роман (Котап сотцие) П о л я С к а р р о н а
и Мечтательницы (Утоппаггез) Жана Демаре де Сен-Сорлина — четыре
раза; все остальное — один или два раза. Ясно, что для мадам де Севи-
нье, страстной читательницы, роман значит намного меньше, чем италь-
янская или французская поэзия — Освобожденный Иерусалим (Сегша-
1етте ИЬега1а) упоминается сорок раз, Неистовый Роланд {Ог1апЛо/ипозо)
двадцать девять раз; семьдесят раз приходится на двадцать девять раз-
личных басен Жана де Лафонтена. Она обильно черпает у своих со-
временников: Пьера Корнеля, Жана Расина и Жана-Батиста Мольера
(сорок три цитаты из Лекаря поневоле (Мёйесхп та1$гё /ад)), из опер Фи-
липпа Кино и Жана-Батиста Люлли, из исторических сочинений и из
ограниченного числа античных авторов. Но ничто не сравнится с оби-
лием цитат из Священного Писания (сто двадцать одно упоминание),
из морализирующих и дидактических трудов янсенистов Антуана Арно
или Пьера Николя (последний цитируется девяносто пять раз), не гово-
ря о таких небольших произведениях, как надгробные речи. Мадам де
Севинье была восприимчива, как и вся ее эпоха, к прелестному неправ-
доподобию романических интриг: «они увлекали ее, как девочку»22.
В то же время она никогда не принимала всерьез «эти глупости», ко-
торые в ее глазах стоили не больше, чем слезливая литература или де-
тективы в наших. Умная и образованная аристократка, она могла по-
смеиваться над самой собой, как она безнаказанно смеялась над неве-
жественными священниками и боязливой набожностью. Что касается
отца дю Боска, то он всегда думает о менее информированной и менее
автономной женской аудитории: «Раз Матери не могут смотреть на не-
которые картины, не оставляя их воздействия на своих детей, отчего
ж не предположить, что похотливые Истории из Романов могут также
воздействовать на наше воображение и оставлять пятна в наших ду-
шах?» Но есть худшее зло: «Романы, сделав некоторых женщин сме-
лыми, делают их также изощренными. Женщины находят в них ухищ-
рения и уверенность в себе, они учатся у них не только дурным вещам,
которые им не следовало бы знать, но и самым изысканным способам
совершать их... Они узнают из романов, как одна женщина бросила
свою родину и своих родителей, чтобы бежать за чужестранцем, в ко-
торого влюбилась с первого взгляда. Там можно прочесть, как другая
женщина получала письма от своих поклонников, а еще одна давала
им деньги. Это не что иное, как уроки по искусству ловко грешить»23.
И этого главного врага женщин, эту вечную личину дьявола — Лю-
бовь — романы, комедии и оперы «стремятся показать как сладчайшую
и прекраснейшую вещь в мире...» Так пишет Антуан Арто, теолог, док-
тор Сорбонны. «Ничего другого и не надо, чтобы дать сильнейший тол-
чок этой гибельной страсти»24.
Не означают ли тревога этих печальных умов, страстность их вы-
сказываний, что литература и развлекательные зрелища сообща под-
питывают некий специфически женский тип контркультуры? Для них
не так важны достоинства, свойственные тому или другому произведе-
нию, статус и изысканный дар автора, взять хотя бы Клелию мадам де
Скюдери: «Мы не можем подвергнуть сомнению, сударь, ни достоинст-
ва персоны, написавшей Клелию, ни то уважение, с которым отнеслись
к этому сочинению <...> Пусть оно, с вашей точки зрения, будет самым
прекрасным из всех романов: но это — роман. И этим все сказано»25.
Действительно, литература, чью читательскую аудиторию (или ми-
шень) составляют преимущественно женщины, принадлежит к фри-
вольному и легкомысленному миру, в котором им нравится пребывать
(такова их природа) и где, в глазах моралиста, читать романы для
них — все равно что краситься, наряжаться, выставлять напоказ пре-
лести своего тела (мы остановимся позже на танцах); значение художе-
ственных произведений вытекает не из их литературных достоинств,
но из того, каким образом их используют. Мы вынуждены констатиро-
вать, опираясь на множество свидетельств, что все светское француз-
ское общество (за исключением некоторых ригористов) ведет себя так,
как если бы предание анафеме чувственных удовольствий и строгое со-
блюдение религиозного (и супружеского) долга были прежде всего во-
просом возраста и, вероятно, также и вопросом социального статуса.
Молодость кончится, настанет час заботы о вечном спасении, придут
мудрость и зрелость, оставив в стороне лицемерную набожность, кото-
рая никого не может обмануть. Луи де Сен-Симон так резюмирует
жизнь мадемуазель де Гамильтон, воспитанной в Пор-Руаяле: она «про-
несла его вкус и доброе начало через все заблуждения молодости, кра-
соты, высшего света и нескольких амурных приключений»26. Он воздает
на нескольких страницах посмертную похвалу Нинон де Ланкло, од-
ной из самых знаменитых куртизанок своего времени: «Речи ее были
очаровательны, бескорыстны, правдивы, скромны, совершенно досто-
верны, и, можно сказать, за ничтожным исключением, она была вопло-
щением добродетели и подлинной порядочности»27. Это понимание за-
блуждений молодости, красоты и высшего света не случайно принад-
лежит перу придворного. Пьер де Брантом делает похожие замечания
о дворе Валуа. Можно лишь задаться вопросом, не черпает ли «контр-
культура», о которой говорилось выше, свою силу в некоей легитимно-
сти, а свою легитимность — в примерах, подаваемых двором?
И еще раз правы цензоры: действительно, при дворе «обучаются
всем видам роскоши, тщеславия, честолюбия и вежливости; формиру-
ются страсти, которые приводят в действие все остальные...» «Так как
порок заразителен, он распространяется и в провинциях: эти формы
нарушений нравов воспринимаются как модели, и благодаря этому ги-
бельному, но естественному подражанию сами грехи знатных стано-
вятся образцом для народов, и в конце концов в провинциях пороч-
ность двора утверждается как признак утонченности!»28 Английский
двор при Иакове II и Карле II представляет собой зрелище свободы
нравов еще большей, чем свобода нравов Версаля, заключенная в кор-
сет этикета. Мемуары графа де Граммона (Метопез Ли сот1е Ле Сгатоп1)
очень живо это описывают29. Нет никакого сомнения, что такая свобо-
да нравов служила примером для подражания. Историк Лоуренс Сто-
ун хорошо показал такое заражение, анализируя жизнь Сэмюэла Пе-
писа, лондонца из среднего класса, который начал блестящую карьеру
в Адмиралтействе и одновременно вел свой необыкновенный Дневник
(Бгагу): «...распространение распущенных нравов двора Карла II по
всей социальной лондонской лестнице осуществляется благодаря слу-
хам, наблюдениям или примерам. Дневник С. Пеписа — яркое тому
свидетельство... Пепис продолжал испытывать удивление и отвраще-
ние к распущенности двора, но одновременно интерес, смешанный с за-
вистью. И хотя он тщательно старался держать свою жену подальше
от других мужчин, скрывая от нее собственные похождения, он мало-
помалу подчинялся искушению подражать социальному поведению
людей более высокого ранга, чем его собственный, хотя в более скром-
ной форме и страдая от сознания своей вины»30.

Так мы осторожно продвигались от поэзии XVI в. к назидательной ху-

дожественной литературе XVII и XVIII вв., чтобы выявить три измене-
ния вечно женственного. Видение женщин как некой социальной
группы с общими свойствами неизбежно вело к тому, что предпочте-
ние отдавалось описанию поведения и внешнего вида, тем более что ав-
торами рассказов о женщинах, как правило, оказывались мужчины.
Нетрудно увидеть в «женщине-предлоге» или в «женщине, которую на-
ставляют» идеал красоты или добродетели, налагаемый маскулинным
миром на объект своих страстей и своих поучений. Что касается «жен-
щины, о которой мечтают», также сотворенной романистами или либ-
реттистами, то в этом художественном пространстве она является од-
новременно и реальной женщиной, и женщиной, существующей в ми-
ре грез...

Три писателя, три свидетельства

Вместе с понятием виновности, обозначенным в связи с Сэмюэлем Пе-
писом, мы входим в область внутреннего мира, где рискованно делать
обобщения. Отсюда необходимость, а также желание сменить точку
зрения и сравнить на материале творчества трех писателей литературу
и жизнь (особенно их собственную). Свидетельства каждого из трех ве-
ков должны подтвердить, опровергнуть или внести добавление к вы-
шесказанному. Почему только три автора, если все пишут о женщи-
нах? Потому что приходится выбирать между монотонной антологией
и небольшим количеством материала с более доверительной манерой
изложения. Чтобы сделать этот выбор, следует исключить всю ангажи-
рованную, апологетическую и специальную литературу и все художест-
венные произведения, обращаясь только к мемуарам и корреспонден-
ции. Необходимо также, чтобы автор прожил достаточно длинную
жизнь — потому что тогда он может заметить, как поменялись вещи
и люди. Еще нужно, чтобы он проявил достаточно оригинальности,
ума и культуры, чтобы его свидетельство стало одновременно и прав-
дивым, и необыкновенным. Такое радикальное требование к отбору
исключает Мишеля де Монтеня и Вольтера как слишком универсаль-
ных, нормандца сэра де Кубервиля как слишком грубоватого и про-
винциального, Пьера де Брантома и Луи де Сен-Симона как слишком
связанных с придворной средой, Сэмюэля Пеписа и Джонатана Свиф-
та, чьи дневники охватывают события только нескольких лет, Тобайаса
Смоллета как слишком желчного, Джейн О стен как слишком запоз-
далую и т. д. Тем не менее остается немало других, из которых я вы-
брал для XVI в. Этьена Пакье, для XVII в. — мадам де Севинье, для ве-
ка Просвещения — Джеймса Босуэла.

Зтьен Пакье (1529-1615)

Известный юрист, стойкий приверженец последних Валу а, а затем Ген-
риха IV, великий гуманист, по случаю озорной поэт, основатель фран-
цузской исторической науки благодаря своим Исследованиям о Франции
(КескегсНез Ле 1а Ргапсе), Этьен Пакье был одним из тех людей, которые
возвышаются, словно скалы, среди бурь своего века. Отправленный
в отставку с должности генерального адвоката (ауоса! §ёпёга1) Палаты
Счетов, он уединился в своем сельском доме в Ажантейе, чтобы насла-
ждаться там ученым отдыхом; там он и умер в возрасте восьмидесяти
шести лет. В 1723 г. в Амстердаме было опубликовано полное собра-
ние его сочинений, в которое издатель включил письма от его младше-
го сына Николя, также юриста31.
Можно задаться вопросом, неужели пример его друга Мишеля
де Монтеня, которого он уважал и как человека, и как автора Опытов
(Еззаи), не вдохновил Э. Пакье подробно описать самого себя в своих
многочисленных и разнообразных сочинениях. Среди них есть настоя-
щий трактат об отношениях между мужчинами и женщинами — Моно-
фил (Мопоркйе), датируемый 1556 г. Автор использует в нем форму диа-
лога между «хорошо образованной Барышней» по имени Харилея
и «тремя молодыми знатными дворянами». Благодаря такому числен-
ному неравенству полов дискурс Барышни погружен в поток маску-
линного дискурса; она вынуждена постоянно находиться в боевой готов-
ности, в том числе и касательно «необычности одежды» (1а сиповке
сРЬаЬйз). О д и н и з трех собеседников — Филополь — переводит диалог
в более содержательное русло, ставя в первую очередь проблему сво-
боды, которой женщины должны пользоваться совсем не так, как муж-
чины. Утверждая это, он приводит примеры того, что, «отказав в праве
управлять государством, владеть оружием, исполнять общественные
функции... наши предки желали также, чтобы они хранили свое цело-
мудрие, которое не требовалось от мужчин, поскольку те не были
столь изменчивыми и похотливыми, как женщины». Возмущенная Ба-
рышня приводит в пример властительниц и прославленных воитель-
ниц прошлого (от Семирамиды до амазонок), поэзию Сапфо... и Мар-
гариты Валуа, красноречие римлянок Корнелии и Гортензии. Она осо-
бенно досадует на «несправедливый закон мужчин, которые, хотя
и знали, что женщины, лишенные физической силы, все же обладали
силой ума», тем не менее запрещали им выступать защитниками в суде
и исполнять общественные функции, не разрешали им даже дарить
и отчуждать свое имущество «без специального согласия их мужей».
Не потому ли все новые «добропорядочные и состоятельные семьи
ежедневно угасают и разоряются из-за глупости и расточительности
мужчин; и, верно ли, что, напротив, своим прирастанием и поддержа-
нием они обязаны мудрому руководству женщин»? Словом, если бы
женщинам было «позволено применять свой ум в тех же занятиях»,
что и мужчинам, «они столь же успешно могли бы руководить и по-
правлять дела города». Собеседники Харилеи изумляются тому, как
она удачно защищает свою позицию. Харилея же отвечает, что «хотя
из-за вас, мужчин, нам было запрещено чтение хороших авторов», все
же она тратит на это «лучшую часть своего времени». Что касается це-
ломудрия, почему его требуют от женщин, но не от мужчин, тогда как
божественный закон «равно ненавидит» сладострастие и в том, и в дру-
гом поле», — так это потому, объясняет она, что данное «человеческое
установление навязано мужчиной, который является одновременно «и
судьей, и участником процесса» в этом вопросе. Природная честность
побуждает женщин «обуздывать и накладывать запрет на плотские во-
жделения», тогда как мужчины «хвастаются, что отдают свои сердца
в кредит» и «всегда давали волю своим желаниям с первой попавшейся
женщиной!» Обращаясь к источникам куртуазной любви, когда дама
была госпожой, а мужчина — ее слугой, Харилея не хочет, однако,
«чтобы в любви один мог и должен был иметь больше власти, чем дру-
гой. Все должно совершаться по взаимному и обоюдному согласию.
А если такового нет — то и любовь ослабнет».
Оставив высокую область теоретических спекуляций, где Э. Пакье
доказывал, что женщина потенциально равна мужчине и если оказы-
вается в починенном положении, то только в результате насилия, «так
же, как обычно мы видим маленьких рыбешек, пожираемых больши-
ми», автор спускается на землю и обращается к социальным институ-
там, в частности к браку. Позади остается старый спор о природе
и культуре — природа, толкающая самца и самку к соитию, а та^же
культура, искажающая эту эгалитарную и естественную связь благода-
ря институту приданого, то есть материальному неравенству. «Искаже-
ние» это очень прочно укоренилось, считает Этьен Пакье. Не случайно
«чернь» одобряет богатого мужчину, берущего в супруги женщину,
которую он не любит, и называет безумным того, кто женится по люб-
ви на «девушке низкого происхождения». Результат: каждый ищет
компенсации за эти «колченогие» союзы, и чтобы заставить женщин
исполнять свой долг, мужчины (которые создают законы) придумыва-
ют строгие наказания за адюльтер. Но все же приданое существует, и у
него есть свои преимущества: брак служит тому, чтобы давать жизнь
детям, а приданое — обеспечению благосостояния. Действительно, ко-
гда ты замужем — надо жить, а это значит «поддерживать свое суще-
ствование соответственно статусу, питаться, кормить (своих) детей
и свою семью, помогать при болезнях... Такое бремя муж едва ли вы-
держит в одиночку». Рискнув говорить о «невыгодном положении» сво-
его пола, Харилея считает несправедливым, если «эта тяжелая двой-
ная ноша (вы исполняете массу обязанностей и приносите экю)» ляжет
на плечи мужа, «а женщине достанутся удовольствие и наслаждение,
и никакой заботы, кроме той, которая была бы ей по душе».
Можно подумать, что Э. Пакье так свободно высказывается благо-
даря тому, что говорит не от своего имени, а устами своей Барышни.
Тем не менее будем осторожны в суждениях, чтобы не попасть в ло-
вушку анахронизма. Современное автору общество разделено, и гораз-
до радикальнее, чем наше, на небольшое число богатых и огромное
число бедных. И в то время как бедные трудятся в поте лица (или уми-
рают с голода), богатые либо ничего не делают (кроме того, что любят
или сражаются), либо предаются благородным занятиям (теологии,
юриспруденции, литературе), которые не пачкают рук. Что касается их
жен, они остаются дома, чтобы следить за ведением хозяйства или
участвовать в светской жизни, равно как в других пустых деяниях, не-
избежных при их статусе. Харилея, оправдывающая существование
института приданого как возмещения за оказанную услугу, исходит из
повседневной реальности. Супруга, получившая приданое от своего
 ^ отца или своих родных, покупает если не «удовлетворение и удовольст-
а «
о вие», то по крайней мере материальные гарантии своего, в то время
2 высоко ценимого, положения. Неспособная сама обеспечить свои по-
требности (такую возможность предоставляет только монастырь или
о
г судьба содержанки), дочь дворянина или почетного лица не может
г унизиться до того, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Кто-нибудь дол-
жен брать ее под опеку, если только она как наследница или вдова не
существует на доходы со своего имущества. Либо же она попадает
О в хорошо известную и презираемую категорию бедных родственников.
§ Из Писем Э. Пакье мы узнаем о его жизни, четко поделенной меж-
§ ду адвокатской деятельностью, управлением имениями, изданием книг
оэ и сочинением писем, в которых он очень подробно, как полноценный
§ свидетель, рассказывает о нескольких памятных событиях. Часто так-
же он дает советы друзьям, знакомым женщинам, своим уже взрос-
^ дым детям. Так что же он говорит о женщинах и прежде всего о своей
супруге?
Возвращаясь вместе с ней после веселого сбора винограда в Бри
в 1558 г., он чуть было не погибает, отравившись грибами, и долгое вре-
мя проводит в постели. Следующие полтора года отданы выздоровле-
нию и путешествиям по провинции. По возвращении в Париж во Двор-
це правосудия все уже забыли об адвокате-дебютанте. Он ходит туда
в течение двух месяцев, не получая никаких дел, и так страдает, что
решает «совершенно изгнать себя оттуда». Жена видит, как он на гла-
зах сохнет, он же не осмеливается поделиться с ней своими тревогами.
Действительно, «она вышла за меня замуж вдовой и мечтала увидеть
меня когда-нибудь в числе знаменитых адвокатов, и вдруг из-за моего
решения она утратила бы свою надежду... И вот, понимая, что мои
страдания произошли от печали ума или большого сердца, она вместо
того, чтобы залиться слезами, как это сделала бы глупая парижанка,
сказала мне с восхитительной твердостью, что она находила мое реше-
ние очень правильным, что у нас есть мул и вьючная лошадь в конюш-
не и достаточно средств, чтобы жить в свое удовольствие».
Согласно другой версии той же самой истории, сама мадам Пакье,
«истинная героиня», видя своего мужа в печали из-за отсутствия рабо-
ты, побуждает его покинуть Париж, утверждая, что лучше «предпо-
честь потерю адвокатской профессии, чем жизни». И в том, и в другом
случае, независимо от того, героиня она или нет, эта женщина проявля-
ет твердость характера в момент, когда решается вопрос о будущем ее
семьи и ее собственном статусе — быть уважаемой супругой или про-
стой горожанкой. Она дала новые доказательства своей твердости
в эпоху Католической Лиги. Когда она умирает в 1590 г., Э. Пакье
скорбит так сильно, что говорит: «Господи! О, как мне было бы стыд-

284
но, если бы меня сейчас увидели». Здесь мы далеки от пошлостей и не- ^
лепостей всей литературы XVI в., в том числе и его собственной, но га
этот старец, оплакивающий свою жену в 1590 г., знал, чего он хотел, оо
перед тем как жениться. В письме к адвокату Лепикару он излагал на 1Г
двух страницах соображения, которые обильно представлены в Моно- Р
филе: «Что касается меня, я всегда буду за Брак и против Безбрачия не о
только потому, что вообще — это способ продолжить нас от одного ^
к другому в человеческом обществе, но, в частности, и потому, что ко- ^
гда мы не нуждаемся в женщинах, мы не нуждаемся больше ни в чем. п
Я хочу сказать, что, чтобы нам справиться с недостатками и слабостя-
ми нашего пожилого возраста, мы не рискуем полагаться на других
людей, как бы близки они ни были нам по родству, в такой же степени, ("о
как на наших жен, с которыми мы некогда поклялись нерасторжимо
связать свою жизнь». Брак должен основываться на «совместимости з
нравов и изгнании нужды», он должен быть эгалитарным, когда жена о
подчиняется своему мужу или муж — своей жене; что касается сексу- §
ального удовольствия, то нет ни одной женщины, какой бы красавицей ^
она ни была, которая не стала бы безразличной мужчине, если они спа-
ли вместе целый год, и нет такой дурнушки, к которой нельзя было бы ®
привыкнуть с течением времени». Однако по отношению к традицион- ^
ной заботе о продолжении рода Э. Пакье не столь категоричен: «Про- ^
изводить детей — великое счастье для мира, а не иметь их — отнюдь не §
несчастье». ^
Супруга, о которой мечтает Э. Пакье, будет прежде всего товари- ^
щем, а не женщиной-объектом и не женщиной-утробой. Впрочем, у каж- со
дого своя область: для мужа — труд и забота о профессии или офици-
альной должности, а в качестве отдыха — любой вид благородных за-
нятий (наука, поэзия, чтение классиков) или игры: кегли, шары в саду
или триктрак у камина. Супруга будет руководить домашними дела-
ми, в том числе воспитанием малышей (позже мальчики пойдут в шко-
лу, а девочки в монастырь). И она разделит часть его отдыха (прогулки
в небольшом обществе друзей, как в Бри в 1558 г., визиты и приемы,
музыкальные вечера дома, игра на лютне или на спинете). Одно пись-
мо предлагает нам конкретную и живую картину такого разделения
обязанностей: уже в преклонном возрасте Э. Пакье уединяется в своем
сельском доме в Шатле, где проводит дни в кабинете в обществе книг,
оставив заботу о сборе винограда (Бри тогда славился своими богаты-
ми урожаями) своей жене. Вот прекрасный предлог, чтобы отложить
на более поздний срок приглашение от соседа-дворянина: «Моя жена
сделала только половину своих дел: ее виноград находится в чанах, его
вот-вот должны начать давить, а мое вино бродит в моей голове...» Но
время идет, человек стареет, здоровье ухудшается, он даже впадает

285
в детство: как же приятно теперь, что за тобой ухаживает супруга, пре-
вратившаяся в заботливую мать, которая часто моложе тебя, а значит
и более подвижна, чем муж, и, что особенно важно, не забывает о сво-
их обязанностях, в отличие от неблагодарного потомства.
Не менее афористичный, чем Э. Пакье, сэр Фрэнсис Бэкон так ре-
зюмирует семейную жизнь: «Юноша находит в жене возлюбленную,
зрелый муж — спутницу, старец — заботливую сиделку»32. Этот голос —
не единственный в Англии начала XVII в., он свидетельствует о про-
грессирующей реабилитации брака. Поэмы Джона Донна, например,
передают прежде всего беспокойство мужчины, теряющего свои тра-
диционные ориентиры в слишком быстро меняющемся обществе: где
эти великие дома прошлого, которые предлагали поэту не только стол
и кров, но и расположение и покровительство? «Существует глубокое
и очень характерное ощущение нестабильности в личных взаимоотно-
шениях с другим человеком, связанное с осознанием происходящих из-
менений и неотделимое от него. Оно сосуществует со столь же харак-
терным признанием особой значимости любви между мужчиной и
женщиной. В действительности, они взаимно усиливают друг друга»33.
Эта взаимная любовь естественно вписывается в институт брака, одно-
временно иерархичный и эгалитарный, такой, о котором мечтает Э. Па-
кье, но также и Шекспир и даже сам Джон Донн, которому пришлось
заплатить продолжительной немилостью со стороны недоверчивого
патрона за собственный «романтический» брак с его племянницей.

Мадам де Севпнье (1626-1696)

«Дочь моя, как же назвать день, который открывает отсутствие!»
Лишь тайными тропами и цепью случайностей мы проникаем в интим-
ный мир этой страстной женщины, которая хотела, чтобы о ее страсти
знали только ее дочь и небольшое число близких. Атмосфера свобо-
ды, царящая в ее письмах, идет от чувства безнаказанности, но есть то-
му и другие причины. Рано осиротевшая, Мари де Рабютен-Шанталь
воспитывалась в Париже в материнском клане де Куланжей, недавно
лишенном дворянского статуса, но богатом и образованном. Таким об-
разом она ускользнула от «Рабютенов и от монастыря»34 и от слишком
сурового воспитания. В 1644 г. ее выдают замуж (тогда ей было восем-
надцать лет) за Анри де Севинье, бретонского дворянина, кутилу и во-
локиту. Вскоре его убивают на дуэли (1651 г.). Двадцатипятилетняя
вдова остается с двумя детьми, некоторым состоянием и долгами.
У этой умной, обольстительной женщины, для которой открыты двери
высшего общества, нет недостатка в претендентах. Она отказывает им,
предпочитая свободу: ее решение обоснованно, она сама пишет в 1687 г.,
что хочет забыть дату своего рождения и поставить вместо нее дату
вдовства, «которое было весьма приятным и счастливым»35. Позже она с»
сочувствовала горю матерей, потерявших сыновей в битве под Флерю- II
сом. «Что касается вдов, их не надо жалеть; они будут счастливы сме- §
нить мужей и стать любовницами»36. Отвечая ей, Бюсси-Рабютен шутли- §
во уточняет: «Я знаю трех молодых вдов, оставшихся после этой бит-
вы, вместе с которыми можно было бы радоваться смерти их мужей, :е
и двух дам, которых нужно было бы утешать, что их мужья спаслись п
от ран и остались живы. Уже давно боги Гименея и любви несовмести-
мы»37. Читая письма обоих корреспондентов, понимаешь скандальное
счастье быть вдовой, осуждаемое проповедниками и воспеваемое авто- "о
рами комедий «Надежда стать вдовой — печальный случай./ Эта ми-
"С
лость Неба всегда запаздывает,/ Наше прекрасное время уже прохо- п:
о
дит,/ когда наступает этот великий день38. В обществе, где все браки
принудительны, свобода начинается со смертью супруга. Механизмы §
заключения брачных союзов не изменятся во Франции и век спустя, ко- 9
<
гда Шодерло де Лакло покажет, какую выгоду извлекла из своего ^
вдовства мадам де Мертей39. В Англии развод разрешен с XVIII в. за- си
коном парламента, но процедура его чрезвычайно дорога и редка. ^
Вернемся к мадам де Севинье, которая в этот момент учится неза-
висимости, то есть постигает науку того, как надо управлять земель- §
ным владением, очень удобным, но с огромными долгами («выбраться
из пропасти» ей помогает ее дядя Куланж); как распределять свое вре- ^
мя между Парижем, где ей приятно посещать светское общество, со
и Бретанью, где жизнь не требует больших расходов; как устроить сво-
их детей, чтобы выдать дочь в знатную и богатую семью, а сыну купить
должность в армии до того, как его женить довольно поздно. Она дей-
ствует в полном соответствии с обычаями своего времени. Ее «свобо-
да» вдовы дает возможность видеть — кого она хочет, путешество-
вать — куда она хочет, сокращать траты, которые она считает излиш-
ними, или же увеличивать их на то, что ей нравится (подарки своей
дочери, благоустройство поместья). Она учится защищать эту бесцен-
ную независимость даже от чрезмерной предупредительности своих
подруг. Осенью 1689 г. две или три из них пытаются уговорить ее пере-
ехать из Бретани в Париж, чтобы уберечь ее от «ужаса деревенской зи-
мы». «Они боятся, что мне будет скучно, что я заболею, что мой ум за-
сохнет, наконец, что я умру. Они хотят меня видеть, держать меня ря-
дом с собой, управлять мною»40. Упрямая, она не двигается с места,
а месяц спустя, довольная своей маленькой победой, пишет дочери:
«...я иногда смеюсь и говорю себе: "Так это называется провести зиму
в лесной глуши?'' Сейчас эти леса пронизаны светом... И когда идет

287
дождь, есть уютная комната с жарким огнем в камине, часто с двумя
игорными столами, как сейчас. Вокруг люди, которые совсем мне не
мешают; я делаю, что хочу. А когда их нет, но нам еще лучше, потому
что мы читаем, и это удовольствие мы предпочитаем всему»41.
Ее любовь к независимости сочетается (и это еще один способ ува-
жать свободу) с толерантностью, что позволяет ее сыну Шарлю дове-
рять ей свои проступки, в том числе и альковные неудачи. Он стано-
вится одним из любовников Аа Шанмеле, и мать называет ее нежно
«моя невестка»; он проявляет слабость в постели Нинон де Ланкло,
«его конек внезапно остановился перед Леридой... Мы очень смеялись,
я ему сказала, что в восторге от того, что он был наказан тем же ору-
жием, чем и грешил»42.
Внимательно относясь к воспитанию своих внуков, в частности По-
лины де Гриньян, она настойчиво рекомендует их матери быть с ними,
проявлять сдержанность, гибкость и понимание. Но в критическую фа-
зу раннего детства она советует ей не слишком привязываться к ним и,
что самое важное, не смотреть на них как на забаву (она будет часто
возвращаться к этому слову). Когда Полина становится девушкой,
и мать думает поместить ее в монастырь, что и делает с перерывами
(отец, кажется, никогда ни во что не вмешивается), мадам де Севинье
высказывает следующие соображения: «...я удивляюсь, как она не ста-
ла в этом монастыре насмешливой глупышкой. О! как хорошо вы сде-
лали, дочь, что взяли ее оттуда! Держите ее при себе...»43 И десять лет
спустя: «Не думайте, что монастырь может дать воспитание; наши мо-
нашки не разбираются ни в чем, ни в вопросах религии, ни в чем-либо
другом. Вы это сделаете лучше в Гриньяне, когда у вас будет время за-
няться»44. И Полина остается в Гриньяне, где она учится, исполняя
роль секретарши своей матери, которая много пишет: прекрасный слу-
чай «изучить французский язык, которого большинство женщин не
знает». Отказать пятнадцатилетней девушке, как того требует глупый
исповедник, в чтении «прекрасных комедий Мольера» означает «иметь
в набожности только это оборонительное укрепление, а не проникать-
ся ею по милости Божьей». Разве Помпоны не обучают их дочь италь-
янскому и «всему тому, что служит формированию ума»? Это не поме-
шает им воспитать ее в истинно христианском духе. Бабушка колеб-
лется, какие книги посоветовать Полине, и рекомендует ей для начала
итальянскую поэзию: «Амипту (АтШа) Тассо, Верного пастуха (Ра$1ог
/Но)*, Филлис со Скироса (РИИ Ах Зсгго)**», а затем исторические сочи-

* Пасторальная драма Баттисты Гварини (1538-1612 гг.). — Примеч. пер.

** Пасторальная драма графа Гвидубальдо ди Бонарелли делла Ровере (1563-
1608 гг.). — Примеч. пер.
нения, «которые могут так долго утешать ее в праздности» 45 . В следую-
щем письме она возвращается к этой теме, близкой ее сердцу, и обра-
щает своей дочери образец великолепного послания семейной педаго-
гики из нескольких строк:
«Что касается Полины, этой пожирательницы книг, я бы предпочла скорее,
чтобы она пожирала плохие, чем вовсе не любила читать. Романы, коме-
дии, сочинения Вуатюра*, Саразена**, все уже проглочено. Попробовала ли
она Лукиана? Принялась ли за Маленькие письма (РеШе$ ЬеШез) ? Затем на-
до приниматься за историю; если же придется зажимать ей нос, чтобы она
ее проглотила, то мне ее жаль. Что касается прекрасных религиозных сочи-
нений, если они ей не нравятся, тем хуже для нее, ибо мы слишком хорошо
знаем, что даже неверующие находят их прелестными. Относительно мо-
рали... я бы не хотела, чтобы она совала свой носик в Мишеля де Монтеня
или в Пьера Шаррона и в других авторов того же сорта; это слишком рано
для нее. В ее возрасте истинную мораль узнают из добрых разговоров, из
басен, из исторических примеров, и, я думаю, этого достаточно. Если вы
уделите ей немного вашего времени, чтобы побеседовать с нею, наверняка
это было бы еще полезнее»46.

Благодаря Полине и ее носику мы снова возвращаемся к литерату-

ре. Но разве мы забывали о ней в наших разговорах о письмах? Книги
занимают действительно центральное место в повседневной и неизбеж-
но праздной жизни этой среды образованных дворян, галантных абба-
тов-версификаторов и женщин, компенсирующих пробелы поверхно-
стного воспитания чтением, а также посещением театра (мадам Дюф-
фан ставит их на одну доску, говоря о получении знаний 47 ).
При чтении писем мадам де Севинье удивляешься (и восторгаешь-
ся), как естественно входят цитаты в последовательно развивающийся
дискурс, который они проясняют и оттеняют. Мать и дочь знают клас-
сиков не по памяти, а глубиной своего сердца. «Мы перечли смерть
Клоринды [Освобожденный Иерусалим Тассо]. Хорошая моя, не говори-
те, что знаете ее на память, перечтите ее»48.
Между реальным миром и собственным «я» всегда существует
текст, посредничество которого отрывает человека от банального,
возвышает и делает относительным понимание счастья, рассеивает
печаль.
В тяжелом, полном траура и тревог 1680 году, она посещает семей-
ное владение под Нантом и обнаруживает, что сын, нуждающийся
в деньгах, приказал вырубить лес. И тут же она решает «не поддавать-

* Вуатюр Венсан (1597-1648 гг.) — французский писатель. — Примеч. пер.

** Саразен Жан-Франсуа (1615-1654 гг.) — французский поэт; принадлежал
к прециозной школе. — Примеч. пер.
ся чувствам и изливает свою душу в бравурной форме». Начав с длин-
ного пассажа об огорченных дриадах, старых лесных духах, седых во-
ронах, которые жалуются на то, что потеряли свое жилище, она завер-
шает его вопросом, «не говорили ли многие из этих дубов, как этот, где
же Клоринда»? Это место было самым «волшебным местом» (1ио§о
<Гтсап1о), какое когда-либо существовало49. Можно ли найти лучший
пример символической компенсации, чем это превращение вырублен-
ной рощи в волшебное место?
Вся западная культура постоянно опирается на авторитет текстов;
но они различаются между собой. Добропорядочный человек (Ьоппё1е
Ь о т т е ) и джентльмен, навечно отмеченные пребыванием в колледже,
испещряют свою корреспонденцию латинскими цитатами и опознава-
тельными знаками (письма, которыми обмениваются Джеймс Босуэл
и Уильям Темпл, типичны в этом отношении). Как правило, низшее ду-
ховенство, святоши, протестанты и особенно пуритане не цитируют
ничего, кроме Священного Писания. Только у женщин, в качестве
компенсации за недостаточное образование, есть привилегия пренебре-
гать правилами, то есть оставаться естественными50.
Манера мадам де Севинье черпать свободно из всех литературных
жанров, лишь бы они ей нравились, является собственно женской ма-
нерой. Просто она ею пользуется лучше, чем другие. Испытываешь
ощущение, будто выходишь из тепла на холод, когда оставляешь ее яр-
кую прозу ради мрачных дневников некоей шотландской семьи: супру-
га пишет, что совершила смертный грех (зтпес! ип*о (1еа&), ибо в одну
воскресную ночь семью охватило непреодолимое желание смеяться;
муж заболевает от сознания собственной вины, «мое тело было разби-
то и ныло от ветра в желудке, отчего все мешалось в моей голове», а их
дочь начинает свой дневник словами: «Я была богохульницей, но я по-
лучила прощение»51. Пример несколько утрирован, тем не менее фран-
цузские двойники этих несчастных (если оставить в стороне лицемерие
мольеровского Тартюфа) не столь далеки от твердого и вовсе не хан-
жеского благочестия людей типа мадам де Севинье, Сен-Симона, слу-
жанки Дорины из Тартюфа.
Однако, читая превосходные сочинения, авторы которых пытают-
ся, и не без успеха, реабилитировать пуританскую культуру, а именно
ее позитивный вклад в решение проблем сексуальности и брака, следу-
ет помнить, что она тоже, даже по признанию самих англичан, убила
«добрую старую Англию» («Меггу ОЫ Еп§1апс1»), такую живую еще
у Шекспира. Как если бы толерантность и скептицизм некого Э. Пакье
или некоей мадам де Севинье нуждались во всех источниках знания,
тогда как нетерпимость и пессимизм питались только одним — беско-
нечно пережевываемым Писанием.
Джеймс Босуэл (1740-1795 гг.)
«Я — особенный человек. Я располагаю фантастической импульсивностью
англичанина, которая заставляет меня думать и действовать экстравагант-
но. Несмотря на это, я обладаю хладнокровием и здравым смыслом шот-
ландца, чтобы осознавать это» Цатез Воз^еИ. МетогаЬШа).
Тысячи документов, письма, записки, дневники, опубликованные
в конце удивительной издательской судьбы52, дают массу информа-
ции, вероятно, не сравнимой ни с какой другой, о человеке Просвеще-
ния. Перед нами Джеймс Босуэл — сын высокопоставленного шотланд-
ского магистрата и матери со строгими кальвинистскими принципами.
Он адвокат, ставший знаменитым благодаря книгам, написанным им
самим: речам в защиту Корсики в 1768 г., рассказу о путешествии в
Хайленд с Сэмюэлом Джонсоном в 1785 г. и Жизни Джонсона (Ы/е о/
]окп50П:) — «самой известной биографии на английском языке» (1791 г.)53.
Он бесспорно принадлежит Просвещению своим гуманизмом, сво-
ей вовлеченностью в решение основных проблем эпохи, своими уни-
версальными знаниями и своим огромным интересом ко всем тем,
в ком воплотилась борьба идей (он встречался с Вольтером и Жаном-
Жаком Руссо, был другом Дэвида Юма, Оливера Голдсмита, Эдмунда
Мелоуна и многих других). Естественно, он имел пристрастие к путе-
шествиям и был чрезвычайно общительным. В его интеллектуальной
и эмоциональной жизни дружба занимала наверняка гораздо большее
место, чем любовь, ибо любовь смешивалась в нем с желанием, и, во
всяком случае в молодости, любая женщина, к которой он испытывал
вожделение, казалась ему любовью всей его жизни. Поскольку его тем-
перамент не уступал его обаянию и к тому же он был склонен к алкого-
лю, он прославился своими бесчисленными похождениями — от без-
обидного флирта до самого низкого разврата.
Почему такой удивительный разброс характеристик делает из
Дж. Босуэла интереснейшего информатора о женщинах XVIII в.? Да
потому, что у него была страсть к искренности, страсть, включающая
жажду жить и узнавать и одновременно желание ничего не пропус-
кать, а значит, обо всем рассказывать. В то же время были в нем
и склонность к самоуничижению, и отвращение к греху, и постоянное
чувство вины, что заставляло его исповедоваться в своих самых ин-
тимных грехах, призывая в судьи друзей и жену. Многие схожие чер-
ты обнаруживаются у другого протестанта — Ж.-Ж. Руссо, в том числе
неоднозначное отношение к женщинам, которое выражается, однако,
в иной форме сексуального поведения54.
Погружаясь в письма и дневники Дж. Босуэла, еще раз ощущаешь
специфику англосаксонской цивилизации. Читая любого из его фран-
цузских современников — Дени Дидро или Проспера Кребийона, Воль-
тера или Пьера де Бомарше, — отдаешь себе отчет, что все они принад-
лежат к глубоко смешанному обществу, где мужчины и женщины жи-
вут в постоянной естественной близости (или промискуитете), которая
не исключает неравенства и даже скрытой войны55. С Дж. Босуэлом,
наоборот, входишь в замкнутое, подлинно маскулинное общество: муж-
чины, конечно, общаются с женщинами, но привилегированные отно-
шения, истинно интеллектуальное общение и полное доверие царят
только между индивидами одного пола. Путешественники, по опреде-
лению, замечают то, что отличает обычаи других стран от их собствен-
ных. И как же увлекательно наблюдать, как столь разные люди, То-
байас Смоллет или Лоуренс Стерн, характеризуют интимную жизнь
между мужчинами и женщинами во Франции, один с возмущением,
другой с восхищением. Тобайас Смоллет пишет:
«Поскольку француз живет вместе с женщинами, начиная с самого детст-
ва, он привыкает не только к их обычаям и их капризам. По мере взросле-
ния он приобретает чудесное свойство оказывать тысячи маленьких услуг,
чем пренебрегают другие мужчины, чье время было употреблено на овла-
дение более значимыми талантами. Он бесцеремонно входит в спальню да-
мы, когда та еще в постели, подает ей вещи, в коих она нуждается, вынимает
рубашку и помогает ей облачиться в нее. Он присутствует при ее туалете,
советует, как распределить на ее лице мушки, и дает советы относительно
ее макияжа»56.
Сентиментальный путешественник Стерна встречает в Кале пре-
красную незнакомку, но долго не решается спросить ее, кто она, отку-
да и куда она идет:
«Нечего было и думать о том, чтобы спросить ее прямо — это было невоз-
можно. Бойкий французский офицерик, проходивший по улице приплясы-
вая, показал мне, что это самое легкое из дел на свете; действительно, про-
скользнув между нами... он сам мне представился и, не успев еще отреко-
мендоваться как следует, попросил меня сделать ему честь и представить
его даме. — Я сам не был представлен, тогда, повернувшись к ней, он сделал
это самостоятельно, спросив ее, не из Парижа ли она приехала».
Капитан получает за пять минут всю необходимую информацию
о самой даме и ее маршруте, кланяется и уходит. Путешественник за-
ключает: «Даже если бы я семь лет обучался хорошим манерам, все
равно я бы не способен был это проделать»57.
До сих пор сохраняется ощущение, что джентльмены, воспитанные
на базовых образцах грамматических школ и колледжей, ностальгиру-
ют по непосредственному приобщению к знанию, будь то интеллекту-
альные и спортивные состязания, секс или политика. Женщины же,
воспитанные подобным образом, симметричны им в своей радикаль-
ной инаковости. Нигде Дж. Босуэл не остается таким искренним, как
в письмах, теплых, восторженных и одновременно ясных, где он рас-
сказывает о своей жизни и спрашивает совета у своего давнего и посто-
янного друга Уильяма Темпла. И наоборот. Сэмюэл Джонсон, старше
его на тридцать лет, был для Дж. Босуэла больше, чем авторитетный
друг, чем-то вроде духовного отца, которого он ежегодно навещал
в Лондоне, убегая из Эдинбурга из-под грозной тени своего отца.
Столь же важное место принадлежит мужчинам и в другой обширной
переписке XVIII в. — переписке Горация Уолпола, который, учась
в Итоне, вступил в «союз четырех» с Греем, Уэстом и Эпггоном. Плато-
ническая и светская связь Г. Уолпола с мадам ди Деффан имела для
него (если не для нее) лишь второстепенное значение.
В этом устойчивом мире мужчин, которые общаются между собой
всю жизнь, есть много женщин, которые приходят и уходят, а некото-
рое из них остаются — супруги, родственницы, редкие подруги. Дж. Бо-
суэл хочет обольстить всех (и ему это часто удается), меняются только
способ и цель. Он играет своим обаянием с мужчинами, чтобы удосто-
иться беседы с ними (с Вольтером, с Ж.-Ж. Руссо) или же добиться
серьезного уважения (от корсиканского генерала Паскаля Паоли, от
Сэмюэла Джонсона и многих других). Игра с обаянием помогает ему
и с нравящимися ему женщинами — оно служит ему и чтобы быстрее
овладевать ими, и чтобы убедить богатую наследницу выйти за него за-
муж (здесь он терпит неудачу), и чтобы взять в жены бедную кузину,
которая любит его. Среди женщин, чьи судьбы пересеклись с его собст-
венной и которые благодаря этому проходят перед нашими глазами,
есть и дочь садовника. В апреле 1766 г. Дж. Босуэл возвращается в свое
шотландское родовое поместье после Большого Тура*, богатого при-
ключениями. За это время дочь садовника успела превратиться в кра-
савицу, по крайней мере, он это замечает, сраженный, словно ударом
молнии. Поскольку принципом его является «никогда не совращать не-
винную девушку», поскольку он к тому же уважает садовника («до-
стойного человека, полного редких качеств»), он оказывается «доста-
точно безумным, чтобы подумать о женитьбе»58. Не в силах обмануть
самого себя, он вспоминает о многих мимолетных связях — и не может
не думать, что на этот раз речь идет совсем о другом:
«Она и я некоторым образом воспитывались вместе. Насколько я могу по-
мнить, мы обычно строили домики и устраивали сады, барахтались в реке
и играли на ее солнечных берегах. Я не могу смотреть на нее как на нечто

* Большой Тур (Сгапс! Тоиг) — путешествие по Франции, Италии, Швейца-

рии и др. странам для завершения образования. — Примеч. пер.
 низшее по сравнению со мной... У нее необычайно миловидное личико, ма-
ленькая ножка и лодыжка. Она прекрасно сложена и обладает живой
и изысканной внешностью, совершенно неотразимой.
Я не упускаю ни одной возможности быть с ней, когда она разжигает
огонь или убирает комнату, я притворяюсь, что искренне хочу навести по-
рядок в библиотеке, и помогаю ей стирать пыль. Я рву свои перчатки, что-
бы она могла их зашить. Я целую ее руку. Я говорю ей, сколь прекрасной
я ее нахожу. Она полностью доверяет мне и не опасается с моей стороны
никакого дурного умысла; и у нее достаточно здравого смысла, чтобы пред-
ставить меня своим мужем».
Влюбленные обмениваются записками (доказательство, что девуш-
ка умеет писать), кроме того, она много читала, так как он ей всегда да-
вал книги: «Короче, она гораздо лучше любой знакомой мне дамы. Что
же я должен делать, Темпл?» Бежать. Три недели спустя «прекрасная
горничная уже подобна прошлой мечте», а год спустя, чтобы еще резче
подчеркнуть свое освобождение, Дж. Босуэл пишет У. Темплу, что
«она зажигает огонь в его камине и выливает его ночной горшок, как
и любая другая служанка». Поскольку он не стал злоупотреблять сво-
ей властью, а дочь садовника, со своей стороны, не делала никаких на-
меков на возможное замужество, она вышла из этого положения без
ущерба для себя. Что касается Дж. Босуэла, то он вскоре нашел новую
родственную душу и, зная о неудержимой пылкости своих увлечений,
обещает У. Темплу никогда не жениться без его одобрения. Родствен-
ная душа обладает телом, которым он может располагать в полное
удовольствие («в постели она божественна»). Это миссис Доддс, мо-
лодая женщин, покинувшая своего мужа в результате скандала (дети
остались с отцом). Отмеченная ссорами, расставаниями, примирения-
ми, беременностью и рождением дочери, Салли, их связь продлится
два года. Дж. Босуэл предоставляет своей любовнице квартиру, опла-
чивает служанку, дает деньги на содержание дочери (кажется, она
умерла молодой); его друзья и родные уговаривают его порвать с этой
замужней женщиной, опасной соблазнительницей (настоящей Лайдой*
или Цирцеей), описывая ему в деталях ее прежние похождения. Иметь
с ней отношения — это значит в глазах света слыть простофилей или
рабом собственных страстей. Можно ограничиться краткими встреча-
ми (пусть говорит природа), но «как только потребность будет удовле-
творена, объект должен быть забыт». Дж. Босуэл соглашается, что ей
не хватает воспитания и утонченности, зато она красива, мила и готова
принимать его в любой час ночи. Нелегко расстаться с такой женщи-
ной: он переживает, мучается совестью, уходит, возвращается и нако-

Лаида — известная коринфская гетера. — Примеч. пер.

нец порывает. Два года спустя он женится на своей двоюродной сестре
Маргарет Монтгомери. После несколько счастливых лет их брак рас-
падется: супруг впадет в депрессию и пьянство, супруга заболеет и бу-
дет жить в одиночестве.
Остается творчество, подробное описание каждого прожитого дня
его жизни (и, частично, жизни другого, Джонсона). Дж. Босуэл остро
ощущает бессилие слов: «Я постоянно вижу, насколько несовершенно
в большинстве случаев слова передают наши мысли». Однако он про-
должает рассказывать о своих даже самых незначительных поступках,
как если бы он предстал перед Страшным судом: безразличный к исто-
рии, но внимательный исключительно к тому, чтобы сохранить малей-
ший след его, Босуэлова, существования в истории. Это детальное и ис-
черпывающее изображение собственной жизни оказывается, помимо
воли автора, чрезвычайно информативным в части, касающейся мес-
та, которое занимают женщины в его судьбе, а следовательно, и в жиз-
ни современного ему общества. Он встречает их на постоялых дворах,
где он живет или обедает, но их нет в тех местах, где он работает (су-
дах, тюрьмах). Они приветствуют его на семейном завтраке, в доме,
где он гостит; предлагают ему чай в гостиной, но их нет на мужских пи-
рушках с обильными возлияниями, которые происходят чаще всего на
постоялом дворе, а не как во Франции — у одного из участников. Встре-
чая их захмелевшим на ночных улицах, он выбирает одну из них и ран-
ним утром возвращается к себе домой. Женщины разные в зависимо-
сти от места и времени. Каждодневные записи свидетельствуют об их
социальной дифференциации по несовместимым категориям: служан-
ки постоялых домов и горничные; жены друзей и родственников; дамы
из добропорядочного общества Эдинбурга или Лондона; содержанки
и просто уличные проститутки. Единственный общий знаменатель для
них — их господин — переходит по своему желанию от одной к другой:
ибо все его знают под одним из его обликов (догадываются ли они об
остальных?). Не случайно ли, регистрируя малейшее высказывание
Джонсона или других знаменитых друзей, он почти никогда не переда-
ет своих бесед с дамами за чайным столом? Разве им нечего было ска-
зать? Или ему самому нечего было им сказать? Кажется, что ему легко
только с проститутками: с ними нет никаких церемоний, никаких табу,
никакого стеснения, почти так же, как с друзьями детства; зато есть
страх венерического заболевания (часто оправданный). Он не проявля-
ет по отношению к ним ни сочувствия, ни презрения, а скорее подлин-
ную сердечность: «Я чувствовал себя счастливым с Дженни Киннер.
Она казалась такой здоровой и такой порядочной, что я ничего не бо-
ялся»; он дружески прощается с мисс Рейнальдс как раз перед своей
женитьбой и старается убедить ее сменить профессию: «У вас нет ника-

295
 I- ких способностей для этого, кроме того, что вы привлекательны и ми-
Ьс
а
о
СП
лы. У вас нет ни жадности, ни двуличности, которые здесь требуются.
о Я хотел бы помочь вам бросить это ремесло». Она обещала мне рабо-
о тать модисткой и вести себя прилично... «Сударь, я желаю вам счастья
о
г в вашем новом состоянии».
2
г Оставим Дж. Босуэла и его легкомысленную девицу, которые в вин-
го
ных парах и в волнении последней встречи желают друг другу малове-
<и роятного счастья. Он был распутником, склонным к меланхолии в той
г
О же степени, как Джованни Казанова был жизнерадостен: но разве не
о их свидетельства возвращают стольким женщинам, оказавшимся за
а
о бортом жизни или в растерянности, с которыми они делили мгновения
к
со жизни, их человеческую значимость, а вместе с ней, благодаря необыч-
ному повороту судьбы, и достоинство, которого они были лишены?
яго
IV.

Литература и язык тела: танец

В этой главе мы отошли от собственно литературы, стремясь пока-
зать женщин не столько в тексте, сколько в их отношении с текстом.
Мы также коснулись (среди прочего) проблемы тела. «Я, наконец, уви-
дела бедняжку Кадерусс, — пишет мадам де Севинье, — она совсем зе-
леная и обескровленная, жизнь уходит из нее»59. Тема болезни, ле-
карств и их воздействия постоянно присутствуют в мемуарах и пись-
мах, в то время как о здоровом теле почти ничего не говорится. Когда
оно появляется в художественном произведении, его описывают часто
в ничего не значащих условных терминах: «Самая прекрасная фигура
в мире, самая прекрасная грудь в мире» и т. д. Есть, однако, одна об-
ласть, где роман или «подлинное» свидетельство выходят за границы
сдержанности и стереотипов. Эта область — танец. Пьер де Брантом
часто выражает свое восхищение им; он разделяет его с королевским
двором: «Взоры всего зала не могли насладиться», видя, как Генрих III
танцует со своей сестрой Маргаритой Валуа»60. Пьер де Ронсар тоже
смотрит на них:
С о т т е ипе Г е т т е е11е пе тагсЬок раз,
Ма!3 еп гои1ап1 с!тпетеп11е раз,
Б Ч т р1ес1 §иззап1 сои1ок а 1а сас1апсе*.

Вместе с верховой ездой, уделом знатных девушек, танец остается

единственным языком тела, позволяющим женщине выражать себя

* Ргегге Ле КопзагЛ. Ьа СЬап1е. I: А 1а Маг§иеп1е е1 ш ^ и е рег1е с!е Егапсе, 1а

гоупе <1е ^ у а г г е Ц Ргегге Ле КопвагЛ. Ор. ей. Р. 367. — Примеч. пер.

296
наравне с мужчиной и в абсолютной взаимодополняемости с ним, ибо
обязательная для дам праздность простирается вплоть до физических
упражнений, которыми мужчины занимаются в их присутствии, напри-
мер, игрой в мяч на турнире, где женщины выполняют исключительно
роль зрительниц, сидя и смотря на них. Следовательно, бал предлагает
уникальную возможность подтвердить, что они тоже могут двигаться
грациозно, живо, увлеченно и страстно. Известие о бале приводит
в волнение как деревенских золушек, так и знатных красавиц из окру-
жения короля. Не случайно герцог Немурский и принцесса Клевская,
которые никогда не видели друг друга, встречаются первый раз на ба-
лу: оба они, несомненно (и автор это подчеркивает), блистают красо-
той и нарядами. «Едва они начали танцевать, как в зале поднялся ро-
пот похвал»61.
Вскоре тот же самый Немур, страдая из-за того, что на ближайшем
балу она будет присутствовать, а он нет, заявляет с горечью: «...нет та-
ких женщин, которым заботы о своем наряде не помешали бы думать
о возлюбленном, <они> наряжаются в угоду всему обществу, а не толь-
ко ради того, кого любят. Находясь на балу... они хотят нравиться
всем, кто на них ни взглянет»*. Нельзя лучше описать экзальтацию, ко-
торую порождает эта рафинированная форма эксгибиционизма среди
общества знатоков, и насколько она отличается от желания понравить-
ся единственному возлюбленному. Танец — это высшее наслаждение,
реализация потребности показать себя ($е рауапег); недаром данное
слово произошло от скрещения глагола зе раоппег («распустить хвост,
как индюк») и существительного рауапе, обозначающего медленный
и торжественный танец, рожденный в Падуе.
Мадам де Севинье рассказывает также о бретонских крестьянах,
«которым бы следовало запретить танцевать в разумно организован-
ном государстве», как и о местных дворянах, «которые выделывают
цыганские и нижнебретонские па с очаровательной деликатностью
и точностью»62.
Однажды, тронутая тем, что юная цыганка танцевала не хуже ее
собственной дочери, она обращается к начальнику каторжных галер
в Марсель с просьбой смягчить судьбу осужденного деда этой плясу-
ньи. Позднее она с восторгом смотрит на танцующую пару молодоже-
нов, особенно на мужчину: «Мадам де Шон, прекрасно танцевавшая
в свое время, была вне себя (еп е(ой Ьогз <Ге11е) и говорила, что ничего
подобного она никогда не видела»63. Знаменательное высказывание:
общество Старого порядка предписывало каждому сдерживать свои
чувства.

* Мари Мадлен де Аафайет. Указ. соч. С. 33. — Примеч. пер.

 п; От этих пут все ускользают как могут. Мужчины делают это через
о насилие (или войну, или охоту), труд, ученые занятия, игру и разврат;
о а женщины — в своих домашних заботах, интригах, флирте и светской
суете. Они могут освободить свой ум, только читая романы или превы-
ше вая в молитвах, свое же тело — только танцуя. Ретиф де Аа Бретонн,
г например, знает, что деревенские девушки «предаются танцу, когда
они свободны и твердо уверены, что им придется отказаться от всех
развлечений, когда они выйдут замуж... Те, кто танцует и веселится,
О станут когда-то без сожаления матерями, обреченными на тяжелый
^ труд». Есть и такие, коим матери или глупые священники запрещали
§• танцевать; они теперь «сожалеют об этом всю жизнь»64. Как эта быст-
к
оз ротечная свобода в союзе с молодостью и счастьем позже помогает им
аз| жить! Так, благодаря этому необычному писателю, мы входим в кре-
1
стьянский мир, который до сих пор считался недостойным изображе-
ния в литературе, да и сам не имел доступа к литературе из-за негра-
мотности, характерной для этой среды, особенно для женщин: отсюда
роль танца как особой отдушины в их тяжелой повседневной жизни.

Сколько же женских лиц мы обнаружили в литературе от Пьера де

Ронсара до Ретифа де Аа Бретонна. Благодаря этим свидетельствам,
хотя и разрозненным, нам удалось, с одной стороны, проникнуть в спе-
цифический женский универсум, существовавший отдельно от муж-
ского, а с другой стороны, увидеть прогрессирующий рост женской не-
зависимости по отношению к мужчинам. Эта независимость, о кото-
рой сначала лишь мечтали в рамках контркультуры, воплотившейся
в первую очередь в романе, на глазах становится все более реальной
и масштабной. Если в XVI в. ею пользовались только аристократки
и состоятельные вдовы, равно как некоторые куртизанки, то позже,
в ХУИ-ХУШ вв., она уже проникает в буржуазные слои. Это происхо-
дит вместе с урбанизацией, распространением образования, подража-
нием нравам двора, развитием индустрии отдыха и появлением про-
фессий, позволяющих женщинам существовать без помощи мужчин
(но также и без детей или же отдавая их на попечение кормилицам).
Наибольшее число женщин работало портнихами и продавщицами, но
вот уже в городах встречаются деловые женщины в тот самый период,
когда в деревнях Ретиф де Л а Бретонн видел слишком много крестья-
нок, «согнувшихся под тяжестью домашних забот или запуганных жес-
токими мужьями».
Наступает такой день, когда каждая женщина, посмотрев на себя
в зеркало, слышит, как в сказке, что она больше «не самая прекрасная
из всех» (и любой постаревший мужчина, но это — не наша тема). В зер-
кале литературы каждая может и мечтать, и одновременно получать

298
знание о силе и хрупкости своих прелестей, о непостоянстве мужчин
и о благах брака, о необходимости быть (или казаться) добродетель- со
ной и о преступном сладострастии. Кажется, что женщины усвоили оо
эти противоречия, совершая и то, что должно, и то, что нельзя, будучи
то наивно распущенными, то сознательно набожными. И наоборот. ^
Была ли литература дорогой знания для женщин? Затруднительно §
сделать какое-либо заключение; этот вопрос не так прост, его не так
легко решить. Чтобы усложнить его еще более, авторы описывают, по- X
о:г
мимо идеализированных героинь и злодеек, простых неграмотных п
женщин, довольствовавшихся танцами, подобно стрекозе из знамени- сг
той басни Ж а н а де Лафонтена. В таком случае, если все общество, 3
пропитанное литературой, - музыкой- и хореографией,
л. » создало культ 1Й
о
оперы, может быть, именно в ней, где поют и танцуют персонажи ро-
Т7
манов, каждый мог вообразить себя в земном раю? (прилагательное п:
«земной» имеет здесь решающее значение). Все испытывают потреб- о
ность мечтать, и не только женщины, но также и мужчины. §
Так поступают все женщины, и так поступают все мужчины (Соз1 ^
Гап Шйе, е соз! Гап ШШ). ^

ь
СИ

аI
ГЭ
О
^
сг
ь
П)
о
п>
со
9
ТЕАТР
Зрт Л. Нпколсон

Весь мир — театр, а любой театр — бордель: для мужчин и жен-

щин Европы раннего Нового времени последняя метафора
столь же значима, как и первая. Она также была в равной
степени неоднозначной. С одной стороны, отождествление те-
атра с публичным домом несло в себе негативную моральную
оценку, с другой — оно воплощало одновременно и сексуаль-
ную привлекательность и опасности, возникающие при опреде-
лении в терминах театра человеческих взаимоотношений и
идентичностей. Более того, осуждался ли он как место развра-
та или защищался как универсальное и в то же время отягчен-
ное эротизмом «зеркало природы», театр раннего Нового вре-
мени показывал женщину во всех ее негативных, позитивных
и нередко амбивалентных, то есть противоречивых ипостасях.
По крайней мере, спектакли считались в определенной сте-
пени непристойными и даже порнографическими, поскольку
они представляли собой публичное зрелище накрашенных
и разодетых женщин перед преимущественно мужской зри-
тельской аудиторией. Таково было главное обвинение настро-
енных против театра ранних христиан, а именно Тертуллиа-
на, св. Иоанна Златоуста и св. Августина1. Но XVI век с его
особым вниманием к женскому целомудрию, молчаливости,
покорности и погруженности в домашние заботы еще более
усилил сопоставление театра с борделем. Если женщину, осме-
лившуюся показаться в окне и позволившую прохожим смот-
реть на себя, могли обвинить в проституции, что тогда гово-
рить о лицезрении женщин, которые ходят, говорят, танцуют,
поют, обнимают, целуют, прелюбодействуют, совершают ин-
цест и даже убийство на сцене? Тот факт, что на протяжении
большей части исследуемого периода такие провокационные
женские роли исполнялись юношами-актерами, не только осложнял,
но и усиливал связь театра с анормативной сексуальностью: гомоэро-
тизм и сексуальная двусмысленность составляли основную причину
раздражения, когда женские персонажи переносились из-под крыши
частного дома на театральную сцену. Позже профессиональные актри-
сы имели различную судьбу: их осуждали как проституток, славили
как искусных исполнительниц или же, гораздо реже, они становились
королевскими любовницами. Таким образом, и игра на сцене, и вос-
приятие ее зрителями раскрывали страхи, желания, табу, фантазии
и даже позитивное отношение в открытой демонстрации либо жен-
щин, либо сексуальной жизни. Театральные труппы в Венеции, Мадри-
де и Лондоне и страдали, и извлекали выгоду из того, что их ассоции-
ровали с распутными нравами и проституцией. В разные периоды
ХУ1-ХУП вв. (как, например, в Лондоне в 1642 г.) театральная дея-
тельность подвергалась запрету в тех или иных городах; но случалось,
что ее поддерживали с энтузиазмом, порой не без скандалов.
Связь между театральным представлением и анормативным сексу-
альным поведением объясняет парадоксальные образы женщин в евро-
пейской драматургии данного периода. Хотя авторы пьес стремились
описать фемининное в соответствии с предрассудками современного
дискурса, специфические условия театра побуждали их создавать жен-
ские характеры, которые нарушали правила установленного тендерно-
го поведения и часто сами оказывались их жертвой. Даже наиболее
стереотипные фигуры одним фактом своего появления на сцене, уча-
стия в диалоге, воздействия на развитие интриги опровергали суждение
о неполноценности и подчиненности, которую были призваны вопло-
щать. В других случаях, особенно в пьесах, ставящих проблему напря-
женности и противоречий между быстро меняющимися социальными
слоями, женские персонажи одновременно покорялись, срывали по-
кров, бросали вызов, умели перехитрить или становились жертвами
несправедливых установлений и практик мира, где властвуют мужчины.
Независимо от страны, периода и господствующей религии сущест-
вовали женские роли, характерные для драмы и для общества этих
столетий. В той степени, в какой постсредневековый и доиндустриаль-
ный мир характеризовал женщин почти исключительно в терминах их
отношения к мужчинам, и нормативные (непорочная девушка, верная
жена и целомудренная вдова), и выходящие за рамки нормы социаль-
ные роли (прелюбодейка, проститутка, куртизанка, сводня или содер-
жательница публичного дома) подчеркивали важность сексуальной
жизни и женского тела. Между тем тело было именно тем, чего более
всего желало и что более всего угрожало патриархальному господству.
Также небезынтересны характерные для этого периода эволюция и от-
каз от некоторых мужских ролей, в особенности рогоносца, супруга не-
верной и часто лишь мнимо неверной жены.
В XVIII в. профессиональный театр открывает двери женщинам —
и актрисам, и сочинительницам пьес. Существовала ли связь между
проникновением женщин в эту новую сферу и изменением социальных
ролей женщин и их возможностей? Каковы были на уровне театраль-
ных представлений последствия того, что женщины стали исполнять
женские роли? Короче говоря, что женские персонажи и актрисы мог-
ли делать на сцене из того, что они не могли делать за ее пределами?
Как вносились и трансформировались социальные условия и опыт
женщин, перенесенные на сцену; либо они воспроизводились и ограни-
чивались? Богатая театральная продукция этого периода претерпевает
глубокие и многогранные изменения, что свидетельствует о существо-
вании конкурирующих и часто противоположных идей, личностей,
обычаев и своеобразия.

Проститутка, содержательница
публичного дома и куртизанка
Хотя испанский писатель Фернандо де Рохас*, возможно, не предназна-
ч а л свое знаменитое сочинение Трагикомедия Калисто и Мелибеи (Тга§г-
сотеЛга Ле СаШ(оу МеНЬеа; 1502 г.) для постановки на сцене, оно вскоре
стало с успехом играться на театральных подмостках под именем своего
самого яркого персонажа — Селестины (Ьа Се1езйпа), «старой шлюхи»,
под влиянием которой оказываются не только другие персонажи пье-
сы, но также ее читатели и зрители. В скором времени переведенная
или адаптированная на итальянский (1515 г.), немецкий (1520 г.), фран-
цузский (1527 г.) и английский (1530 г.), Селестина расширила и транс-
формировала содержание театральных образов сводниц (1епае) из
древнеримских комедий Плавта и Теренция. Сводница со своим умом,
обаянием, порочностью и, наконец, изворотливостью находится в цент-
ре сценического действия. Отныне она уже не просто циничная и вымо-
гающая деньги советница юной проститутки, а неоднозначная фигура,
которая эксплуатирует сексуальные представления общества и зрите-
лей и одновременно сама оказывается их игрушкой. Ее имя «небесная
женщина» не просто отражает обычай тогдашних проституток прини-
мать эффектные псевдонимы. В контексте пьесы этот оксюморон**

* Фернандо де Рохас (1470-1541 гг.) — испанский писатель. — Примеч. пер.

** Здесь имеется в виду конфликт между означением (денотатом) и соозначи-
ванием (коннотатом). — Примеч. пер.
прекращает быть таковым. Хотя Селестина немолода, склонна к вы-
пивке и, по словам Рохаса, «немного ведьма», в других отношениях она
достойна своего имени: она сведуща в различных искусствах и ремес-
лах, в том числе в медицине; и ее буквально боготворит ее главный
клиент Калисто. Подобно своим реальным двойникам, Селестина кон-
струирует свою почти мифическую идентичность — прием, который
помогает ей удовлетворять фантазии мужчин и в то же самое время
опустошать их кошельки. Благодаря такой двойственности характера
(сочетанию демонической порочности Селестины с ее многоплановым
самоопределением) пьеса сталкивается с дилеммой идеализации пред-
полагаемого агента греха. Как и в случае с многими ее театральными
преемницами, отсутствие у нее женской добродетели компенсирует,
а фактически высвобождает ее мужскую \аг*и.
Намеренно или нет, но многочисленные пьесы ставили зрителя пе-
ред выбором — либо простить «падшей женщине» ее недозволенные
мысли и поступки, либо смешать с грязью ее мужество, ум и таланты.
Среди таких персонажей сводница Альвигия в Комедии о придворных
нравах (Ьа Сог1щгапа\ 1533 г.) Пьетро Аретино, возлюбленная герцога
В и г г о р и я К о р о м б о н а в Белом дьяволе (Тке \Укйе БеьгИ; 1612 г.) Д ж о н а
Уэбстера* и изворотливая вдова в пьесе Женщины, берегитесь женщин
(\Уотеп Веюаге ЪУотеп; ок. 1621 г.) Т о м а с а Мидлтона**.
Если в своднице и была неизбежная «порочность», а в ее крикливо-
сти, независимости и «маскулинности» нечто «чудовищное», — она все
же обладала и определенной притягательностью. Тем самым театр
с его возможностью давать таким неоднозначным женским персона-
жам голос, костюм и пространство для действия функционировал не
только как свидетельство, но также как и канал противоречий в тен-
дерных ролях раннего Нового времени.
Существует очевидное различие, например, между Сводницей (Ьа
1епа\ 1528 г.), написанной Лудовико Ариосто для карнавального пред-
ставления при дворе герцогов Эсте в Ферраре, и Голландским лигером
(НоИапй'з Ьеа^иег) Шейкерли Мармиона***, пьесой, поставленной в
театре Солсберийского двора в Лондоне столетие спустя, в 1631 г.
У Мармиона Сводня является отрицательным персонажем, который
воплощает стереотипное представление о ее профессии, и ей он отводит
незначительную роль в развитии интриги. Наоборот, главная героиня
Ариосто превосходит даже Селестину не только потому, что она дости-

* Джон Уэбстер (ок. 1580 — ок. 1632 гг.) — английский драматург. — При-
меч. пер.
** Томас Мидлтон (ок. 1580-1627 гг.) — английский драматург. — Примеч. пер.
*** Шейкерли Мармион (1603-1639 гг.) — английский драматург. — Примеч. пер.
гает особой идентичности, но также потому, что становится проводни-
ком авторской критики современного общества. Эта женщина, продан-
ная своим мужем в дом терпимости, которой недоплачивает и которую
третирует ее богатый любовник, тем не менее оказывается красноре-
чивой защитнипей знания и образования, добивается своих практиче-
ских целей и является ведущим персонажем пьесы. Несмотря на то
что она названа Сводницей, ее нельзя считать шаблонной комической
фигурой, тогда как мармионовская Сводня выступает как карикатура
на уже окарикатуренную амазонку; она представляет угрозу, за ней
нужно следить, ее необходимо сдерживать; она не такая героиня, кото-
рой позволено высказывать свои собственные разрушительные идеи.
Значимость и явная привлекательность этих провокационных жен-
ских типов с дурной репутацией также порождали трудности, о чем
свидетельствуют цензорские усилия как гражданских, так и религиоз-
ных властей. Отождествление театра с борделем все более отвечает
духу времени; официальные эдикты не перестают осуждать «похотли-
вые» и даже «противоестественные» слова и действия, произносимые
и исполняемые в пьесах. Об этом сказано в декрете венецианского Со-
вета Десяти, запретившем в декабре 1508 г. все театральные постанов-
ки, но особенно те из них, которые исполнялись на частных приемах и
во время свадебных церемоний. Современный мемуарист Марино Са-
нудо* заметил, что проститутки иногда выступали на таких празднест-
вах, по крайней мере в качестве танцовщиц2. В этом случае театральное
событие становилось в буквальном смысле порнографическим, а зри-
тели, следовательно, навлекали на себя подозрение в добровольном по-
кровительстве блудницам. Убеждение, что представления являлись
поводами или как минимум стимулами сексуальной распущенности,
сохранялось на протяжении трех последующих столетий. Например,
актеров и особенно актрис в период испанского Золотого века (конец
ХУ1-ХУП вв.) поносили как распутных богохульниц, осквернительниц
общественной добродетели. Во Франции XVI в. парижская Книга ри-
туалов ассоциировала актеров с «блудодеями» и «женщинами дурной
жизни» и требовала отказывать им в общении и христианском погребе-
нии (Жан-Батист Мольер стал самой известной жертвой этого клейма).
Наконец, в Англии ряд пуритан и моралистов издавали пространные и
часто яростные трактаты против театра; среди них — Ниспровержение
сценических пьес (ТНе ОнегЬкгои) о/81а§е-Р1ауг, 1599 г.) Джона Рейнольдса",

* Мариино Санудо (Сануго) Младший (1466-1536 гг.) — венецианский исто-

рик и мемуарист. — Примеч. пер.
" Джон Рейнольде (1549-1607 гг.) — видный деятель английской пуританской
церкви. — Примеч. пер.
Историомастикс (НШопотазОх; 1633 г.) У и л ь я м а Принна* и Краткий
взгляд на бессмертие и мирской характер английской сцены (8Ног1 Угеш о/
Ьке 1ттоПаШу апЛ Рго/апепем о/ 1ке ЕщИзк 81а§е; 1698 г.) Д ж е р е м и
Колльера**.
В то время как многословный и едва ли не безумный Уильям Принн
клеймил завсегдатаев театра, называя их «прелюбодеями, прелюбодей-
ками, блудодеями, блудницами, сводниками, сводницами», Жан-Жак
Руссо лаконично сформулировал женоненавистническую позицию ан-
титеатральных полемистов (и свою собственную), говоря, что само-
стоятельные женщины «бесчестят свой пол. Посмотрим на наших ко-
медианток; можно ли считать их порядочными женщинами, если их
единственной целью является показывать себя публике, и, что самое
худшее, показывать себя за деньги?»3
Достаточно показательно, что слова Жан-Жака Руссо повторяют
высказывания параноидально подозрительных мужей из пьес, обви-
няющих своих жен в неверности, а следовательно, в проституции.
В Вольпоне (Уо1ропе; 1605 г.) Бена Джонсона, например, одержимый соб-
ственническим инстинктом Корвино видит, как его жена Челия броса-
ет из окна платок плуту Скотто (переодетому Вольпоне): этот поступок
он трактует в терминах сопоставления актриса/блудница. «Актерским
жестом бросили платок», — кричит он, после того как уже обозвал Че-
лию «шлюхой» и сказал ей: «Возьмите лиру, леди Суета [имя персона-
жа моралите], / И шарлатану бойко помогайте» (П. 3. 20-21; пер.
П. Мелковой). Слова Корвино, таким образом, передают идею, что
женщины, появляющиеся в обществе одни, пробуждают интерес окру-
жающих и неизбежно провоцируют сексуальные контакты.
В то же самое время его лживое обвинение само по себе является
зрительской реакцией: проецируя свойства, приписываемые актрисе/
куртизанке, на свою супругу, ревнивый муж обнаруживает свое жела-
ние, дабы она преуспела, исполняя эту роль. Короче, грань между же-
ной и блудницей могла быть очень зыбкой. Поскольку было мало
иных женских ролей, которые авторы переносили из реальной жизни
на сцену, замужние дамы в английской драме XVII в. часто страдают,
независимо от того, следуют ли они принятой модели поведения или
пытаются нарушить ее. Хотя Дездемона в шекспировском Отелло (ок.
1604 г.) беспорочно чиста и неприступна, ее клеймят как «блудницу» и
«проститутку», и она погибает от руки мужчины, который любит ее.

* Уильям Принн (ок. 1600-1669 гг.) — английский религиозный деятель ра-

дикального направления. — Примеч. пер.
** Джереми Колльер (1650-1726 гг.) — английский религиозный деятель; ли-
дер «неприсягнувших священников» . — Примеч. пер.
Даже когда жена сохраняет жизнь, ей удается это лишь благодаря то-
му, что она противодействует стремлению мужа унизить ее, иногда
с помощью терпения и «магии», подобно Гермионе в Зимней сказке
Шекспира (ок. 1610 г.), иногда посредством ума и ловкости, подобно
Марджери Пинчвайф в Жене из провинции (ТНе Соип1гу 1675 г.)
Уильяма Уичерли*. Когда муж Марджери мистер Пинчвайф грозит:
«я вырежу слово "шлюха" перочинным ножом на твоем лице» (IV. 2.
87), он выражает страстную (и в данном случае саморазрушительную)
навязчивую мужскую идею о подчиненности жены и ее верности, кото-
рая также служит двигателем драматургической интриги как в коме-
дии, так и в трагедии.
Хотя было бы ошибочным называть такую манеру изображения
Уильяма Уичерли феминистской, конструируемый им образ жестоко-
го и глупого мистера Пинчвайфа порождает симпатию к неверной
Марджери: ее оправданный флирт ставит зрителей перед моральной
дилеммой. Такую же дилемму сгавяг в английской драме XVII в. и не-
которые персонажи профессиональных проституток. В более нраво-
учительных, хотя и не менее популярных пьесах, назовем, к примеру,
Как мужчина может отличить хорошую жену от плохой (Ною а Мап Мау
СНоозе а СооЛ Щ/е Ргот а ВаЛ\ 1602 г.) Томаса Хейвуда" и Голландскую
куртизанку (Тке Би1ск СоиПиап\ 1605) Джона Марстона"*, на долю про-
ститутки выпадает то или иное наказание — моралистическая уловка,
призванная возвеличить целомудрие добродетельной женщины. Одна-
ко важная роль, отводимая в пьесе порочной женщине, в силу того, что
она действует на фоне глупых или вероломных мужских персонажей,
смягчает явно негативный образ, который авторы-мужчины стремятся
навязать ей. По крайней мере частично, такие неоднозначные трак-
товки показывали, что театр был в значительной степени искусством
угождения, и это противоречило его восприятию как источника непри-
личия.
В этом отношении в образах Дол Коммон из Алхимика (Тке А1ске-
тЫ\ 1610 г.) Бена Джонсона и Анджеллики-Бьянки из Странника (Тке
Яовег; 1677 г.) Афры Бен воплощается разнородная, хотя и компетент-
ная критика попыток регулировать мораль и сексуальную жизнь, что
определяет сценическую интерпретацию этих явлений. Как показыва-
ет имя Дол Коммон, героиня Алхимика, возможно, является обычной

* Уильям Уичерли (1640-1716 гг.) — английский драматург. — Примеч. пер.

** Томас Хейвуд (ок. 1574-1671 гг.) — английский поэт и драматург. — При-
меч. пер.
*" Джон Марстон (ок. 1575-1634 гг.) — английский поэт и драматург. — При-
меч. пер.
«уличнои девицеи» или «шлюхой», но она очень часто совершает экстра-
ординарные поступки. Она начинает действие, успокаивая своих ссоря-
щихся сообщников Фейса и Сатла и напоминая им об их «тройствен-
ном союзе» (уепШге ЫрагШе), в котором они должны «все делать сооб-
ща (ш соттоп)». Она тем самым восстанавливает утраченную было
ценность своего дискредитированного имени Коммон (что значит
«Общая»). Тем самым она побуждает партнеров называть ее «Дол
Единственная», «Дол Царственная» и «Кларидиана»*. Ее самая яркая
метаморфоза, когда она появляется в облике Королевы фей и, таким
образом, обманывает легковерного клерка Деппера, воскрешает ми-
фическую иконографию Елизаветы I. В рамках основной темы алхимии
Дол выступает в пьесе как одна из главных волшебниц; она стремится
изменить свою шаблонную идентичность, рождая великую иллюзию
романтичности, образованности, царственности и божественности. Ак-
терское начало ее профессии становится очевидным, и поэтому ее
роль чревата двойным нарушением норм — ведь она добивается успе-
ха, используя как раз те виды самообмана, которые правят миром мыс-
лей, слов и поступков ее зрителей.
Напротив, Анджеллика-Бьянка у Афры Бен предстает как самая
знаменитая из всех итальянских куртизанок, женщина, которая за
свою благосклонность в течение месяца берет тысячу золотых монет,
чьи портреты известны, а песни, доносящиеся с балкона, привлекают
толпы поклонников. Она напоминает очаровательных, но испорчен-
ных куртизанок в пьесах периода перед Реставрацией. В контексте же
вольных театральных нравов Лондона 1670-х гг. и под пером автора-
женщины она превращается в персонаж, явственно вызывающий сим-
патию. Так, именно она, а не ее юная соперница девственница Елена,
высказывается за высокую духовную любовь между мужчиной и жен-
щиной. Любовь превратила Анджеллику-Бьянку из искусной курти-
занки в верную и любящую женщину, и она надеется также, что ее не-
постоянный возлюбленный совершит подобную эволюцию. Когда она
прибегает к шаблонному средству из арсенала проституток — к попытке
самоубийства, она терпит неудачу и оказывается перед лицом неясного
будущего. Афра Бен, таким образом, показывает, что хотя Анджелли-
ка-Бьянка не может полностью выйти за пределы стереотипной роли
куртизанки, ей удается сохранить свою личную самостоятельность.
П р о с т и т у т к а Д ж е н н и Д а й в е р и з Оперы нищего (В姧аг'5 Орега; 1728 г.)
Джона Гея** уже не работает на себя; ее эксплуатируют другие: когда
она обчищает карманы Макхита, она делает это, служа предприимчи-

* Кларидиана — героиня романа Зерцало рыцарства. — Примеч. пер.

" Джон Гей (1685-1732 гг.) — английский поэт и драматург. — Примеч. пер.
вому мистеру Пичему. В конце XVIII в. английские авторы, следуя кон-
тинентальным представлениям о благопристойности, стали полностью
устранять таких женщин из своих пьес. В результате судьба сцениче-
ской проститутки раннего Нового времени оказывается параллельной
судьбе ее прототипа: если в конце XV в. проститутку не только терпе-
ли, но порой даже официально признавали, то с конца XVI в. до
XVIII в. она была вне закона и часто загонялась в тень4.

Девушка, жена или вдова?

Как на сцене, так и за пределами театра раннего Нового времени «до-
стойные» женщины были также стереотипизированы. Шекспировский
Жак* рассуждает о «семи возрастах» у человека, а герцог Винченцо
Вьеннский из Меры за меру (Меазиге /ог Меазиге), повторяя р а с х о ж е е мне-
ние, заявляет, что женщина может иметь только три возраста: когда Ма-
риана говорит, что она не девушка, не жена и не вдова, герцог заключа-
ет, что она «никто». Весьма удачно грубиян Лючио тогда вставляет за-
мечание, что «...может, она шлюха, государь. Большую ведь часть их
не отнесешь ни к девушкам, ни к женам, ни ко вдовам» (V. 1. 178-180;
пер. О. Сороки). Эти строки прямо передают общепринятое представ-
ление о трех социальных моделях женской идентичности, которые,
в отличие от семи мужских возрастов, ограничиваются их сексуальны-
ми ролями — иными словами, это приписывание к той или иной модели
зависит от отношения женщины к партнеру-мужчине. Однако как раз
в этой финальной сцене Меры за меру, как и в других пьесах, написан-
ных Шекспиром и его современниками, такая категоризация, основан-
ная на строго определенных тендерных ролях, разрушается. Хотя Ма-
риана вновь соединяется со своим неверным мужем Анджело, юная по-
слушница Изабелла не отвечает на предложение герцога о браке. Этот
неопределенный финал обманывает ожидание, что действие вернется
в русло традиционных моделей женского поведения.
Другими словами, женские персонажи могли оказываться анорма-
тивными, даже когда они не преступали фундаментальных половых
и юридических ограничений, которые накладывались на эти три «жен-
ских сословия». В различных пьесах действуют женщины, сохраняю-
щие свою девственность или сексуальное достоинство и одновременно
утверждающие свою способность играть роли, обычно отведенные
мужчинам. В подобных случаях сценическая трактовка молодой жен-

* Персонаж из пьесы В. Шекспира Как вам это понравится (Аз Уои Ыке II).
Слова из акта П, сцены 7. — Примеч. пер.
щины как идеальной девушки, жены или вдовы в своей основе подры-
вается: вместо того чтобы поддерживать требуемое соответствие меж- со
ду женским целомудрием и молчаливой покорностью, героиня пьесы ^
избирает противоположный путь, присваивая мужскую привилегию са- ^
мостоятельного поведения. Закономерно, что этот процесс становле- п>
||
ния самостоятельного женского субъекта часто подразумевает наме- 3
ренную театральность поведения. 2
В Даме-привидении (Ьа Дата АиепАе\ 1629 г.) Педро Кальдер она це- ТЭ
ломудренная вдова донья Анхела избирает роль призрака, чтобы про- 01
и
должить свою любовную связь с доном Мануэлем и избежать подозре- го
2
ний со стороны ревнивых братьев дона Луиса и дона Хуана. Запертая
в своей комнате братьями, одержимыми идеей чести, она искусно
пользуется актерскими приемами, стремясь избавиться от семейной
тирании и удовлетворить свои собственные романтические желания: 5
в разные моменты она становится то талантливым декоратором, то ре- га
жиссером, то актрисой-волшебницей. ^
Несмотря на трагический конец в пьесе Герцогиня Мальфи (Тке §
Бискезз о/Ма1/ц 1614 г.) Джона Уэбстера, героиня изображена мужест- ^
венной вдовой, которая разыгрывает спектакль тайной, но на самом де- ^
ле законной свадьбы со своим управляющим Антонио. Подобно донье
Анхеле, герцогиня Мальфи одновременно принимает и отвергает пат- ^
риархальную заданность своей роли: с одной стороны, она не нарушает ^
ни закона, ни таинства, но с другой — идет против воли братьев, выхо-
дя замуж за мужчину по собственному выбору, соблюдая образцовые
брачные отношения вопреки страшным угрозам и мучениям.
Благодаря уму, мужеству и житейской гибкости эти героини Каль-
дерона и Уэбстера показывают всю противоречивость формулы оди-
нокого целомудренного вдовства, сконструированной мужчинами, ко-
торые пытаются поставить их под контроль. Такая схема, разыгры-
ваемая во многих пьесах, использует особый сюжетный ход, когда
целомудренные девушки или жены переодеваются мальчиками или
мужчинами. И вновь эти персонажи прибегают к сценическим улов-
кам, чтобы выскользнуть из пут стесняющей их ролевой модели и при
этом сохранить видимость следования ей. В более широком социаль-
ном контексте, где самоуничижение являлось идеалом, к котором)
женщин приучали стремиться, такие героини уничижали себя до такой
степени, что вообще утрачивали сколько-нибудь заметную женскую
идентичность. В дураках остаются мужские персонажи, которые не мо-
гут даже вообразить такой абсолютной перестановки тендерных ро-
лей, и поэтому столь редко обнаруживают женщину за «маскулинной»
внешностью. На другом уровне посмешищем становятся те зрители,
которые подобным образом судят об идентичности, исходя из гендер-

309
ных ролей, а о тендере — по одежде. Тем самым как презентация, так
и репрезентация высмеивают гендерно-определенные ограничения в
одежде и публичном поведении, установленные церковными и светски-
ми властями — а они, между прочим, соответствовали библейскому за-
прету на переодевание ( Второзаконие. XXII. 5).
Трудно определить, как эти ограничения воспринимались в общест-
венной психологии; однако есть достаточно данных, свидетельствую-
щих о том, что им или слепо следовали, или делали объектом ожесто-
ченных споров. Что касается отклоняющейся от нормы сексуальной
идентичности, то и ее защитники, и ее критики имели возможность
ссылаться на мифологические примеры, прежде всего на примеры «ан-
дрогины», «гермафродита» и «мужеподобной женщины». Эти фигуры
с неопределенной половой принадлежностью, часто угрожающе веду-
щие себя, могли удостаиваться позитивной оценки (например, библей-
ская Юдифь, Брадаманте у Лудовико Ариосто, Бритомарт у Эдмунда
Спенсера). По крайней мере, на уровне фантазии девушка могла вести
себя как мужчина и при этом сохранять свою девичью добродетель.
Однако ни мифический, ни хоть сколько-нибудь высокий статус не
характерен для переодевающейся в мужское платье Сантиллы («Ли-
дио-женщины») в пьесе Каландрия (Ьа Са1апЛгга\ 1513 г.) Бернардо До-
вици ди Биббиены*. Сантиллу отличает необычайное сходство с ее бра-
том близнецом Лидио, способность заменять его в нужные моменты.
При разработке этого сценария Биббиена перенес миф об идеальной
андрогинии в царство комической интриги, обмана и плебейских пер-
сонажей. Тем не менее история близнецов-двойников, которая услож-
няет и подкрепляет главную фабулу незаконной связи Лидио с Фуль-
вией, женой Каландро, разрешается заключением счастливого союза
и перспективой двойной свадьбы. Брат Сантиллы — распутник, но сама
она остается целомудренной, хотя Фульвия дважды затаскивает ее
в свою постель. Функционируя одновременно и на уровне фарса, и на
уровне романтической истории, смешение идентичностей в этой пьесе
также препятствует однозначному определению главного женского
персонажа: кто она — мужеподобная девица, которая содействует и по-
ощряет непристойное поведение, или же воплощение девственной не-
винности?
Каландрия повлияла на значительное число европейских комедий,
среди которых — Обманутые (СГ1тщаппаН; 1531 г.), написанные члена-
ми сиенской «Академии Оглушенных» (АссаЛеткц 1пйгопай (й 31епа),
и Прямодушный (Тке РШп Веа1ег; 1676 г.) У. Уичерли. Каждая из этих

* Бернардо Довици ди Биббиена (1470-1520 гг.) — видный деятель католиче-

ской церкви, кардинал; писатель и меценат. — Примеч. пер.
пьес выводит на сцену героиню, которая переодевается в мужское пла-
тье, чтобы привлечь и добиться руки неверного, эгоистичного и грубо-
го мужчины, объекта ее любви, и в каждой из них драматизируются
тем или иным способом серьезные препятствия, встающие на пути ге-
роини, когда та пытается играть роль идеальной «девушки». Если бы
Лелия, дочь Вирджинио из Обманутых, покорилась воле своего отца,
ей бы пришлось остаться в монастыре до дня своего нежеланного бра-
ка со старым и немощным Герардо. Поэтому она прибегает к переоде-
ванию в мужскую одежду как средству спасения, но этот путь приво-
дит ее к новым опасностям и сложностям. Ибо, хотя у нее есть оправ-
дание — это путь к освобождению и возможности быть вместе со своим
возлюбленным; переодевание толкуется также как пресловутая прак-
тика проституток, публичный позор и семейное бесчестье, приглаше-
ние и к мужской, и к женской гомосексуальности, признак и источник
безумия. На протяжении всей пьесы, однако, Лелия сохраняет те са-
мые добродетели, которые ее наряд, как подразумевается, должен дис-
кредитировать.
Весьма похожа на Лелию героиня Прямодушного Фиделия. Она пе-
реодевается в мужское платье и чувствует, что вызывает желание
у женщины, а к той, в свою очередь, питает страсть ее возлюбленный
господин. Так что героине приходится стать сводней, которой не дают
прохода сначала одна неверная жена, а затем муж этой самой жен-
щины; ее раздевают, чуть было не насилуют, наносят ей рану; лишь
по счастливой случайности в финале пьесы она обручается со своим
хозяином, женоненавистником и мизантропом Мэнли. У Фиделии,
правда, нет братьев-близнецов, и она действует в контексте сильно
коммерциализированных социальных отношений и вольных сексуаль-
ных нравов эпохи английской Реставрации. Вместо того чтобы вос-
пользоваться магическим самоизменением, она страдает оттого, что
оказывается инструментом удовлетворения сексуальных желаний как
своего хозяина, так и той самой пары. Вместо того чтобы придумать
для нее брата или сестру-близнеца, У. Уичерли одаряет свою героиню
приданым в две тысячи фунтов: деньги оказываются сердцевиной ав-
торского анализа современной сексуальной стратегии.
В драме раннего Нового времени мотив переодевания, таким обра
зом, является чем-то большим, чем простой возможностью добиться
комического смешения идентичностей и усложнить любовную интри-
гу. Особенно в контексте характерной для этих пьес сексуальной про-
вокации переодевание предстает и как реальное, и как символическое
средство для критики мужской сексуальной ненасытности и насилия,
женского сексуального двуличия, а также системы купли и продажи
невест, которая приводит к преступлениям и обману.
Прелюбодейка и рогоносец
Эти переодевающиеся в мужское платье героини предстанут во всем
своем провокационном значении, если сравнить их с некоторыми дру-
гими типичными сценическими ролями молодых женщин. Целомуд-
ренные, молчаливые и покорные девушки и жены, такие как «Терпели-
вая Гризельда», действуют во многих драматических произведениях,
и они удостаиваются похвалы и награды в финале за свое поведение.
С другой стороны, прелюбодейка, нарушающая нормы, была очень по-
пулярной, а подчас более сложной сценической фигурой.
Отчасти эта сложность определялась тесной связью между видами
художественной драматизации женского адюльтера и позорящими ри-
туалами того времени, объектами которых оказывались вступающие
в новый брак вдовы, непокорные жены или их мужья. Называвшиеся
в Италии «маттинатами», «шаривари» во Франции и «скиммингтоновы-
ми прогулками» или «грубой музыкой» в Англии, эти ритуалы часто
осмеивали свои жертвы, используя шум и явно сценические формы,
как, например, непристойные стихи, какофоническое песнопение, не-
приличные аксессуары и переодевания. Шаривари откровенно вывора-
чивали наизнанку атрибуты и процедуру брачной церемонии, заменяя
кольца рогами, гармоничную музыку «грубой», а традиционный сва-
дебный наряд платьем противоположного пола5. Точная форма и мо-
тивы этих обрядов отличались в зависимости от времени и места, но
они неизменно предполагали как минимум потенциальную измену и
непокорность со стороны жены. Шаривари, однако, могли играть пара-
доксальную роль, поскольку их громогласное, разрушительное и буй-
ное высмеивание сексуальных проступков само становилось наруше-
нием порядка. Более того, существовала тесная связь между ними и ко-
медиями, фарсами и другими сатирическими сочинениями, которые
поднимали на смех старых, немощных или неверных супругов. Так,
эротическая комедия, или эпический фарс Бетия (ВеНа; 1524- 1527 гг.)
Анджело Беолько «Рудзанте»* вызвала скандальную реакцию аудито-
рии, вероятно из-за ее откровенного сексуального языка и непристой-
ного сценария. Элементами последнего были заключение общего брака
между четырьмя персонажами и утренняя серенада в четвертом акте,
где изображалось возвращение считавшегося умершим Нале к его уже
«неверной вдове» Тании.
Как показывает фабула пьесы, в ней большая роль отводится
адюльтеру — но в тексте нет шаблонного образа прелюбодейки и нет

* Анджело Беолько «Рудзанте» (ок. 1500-1542 гг.) — итальянский писатель

и драматург. — Примеч. пер.
осуждения ее поступков. Подобным образом в другой драме Анджело
Беолько Беседа Рудзанте, пришедшего вчера с поля [Раг1атеп1о Ле Кихап1е
ске гега уе§пщ Ле сатро; ок. 1526 г.), изображающей крестьян, действу-
ющих под давлением особых социальных и экономических обстоя-
тельств, Гнуя, жена Рудзанте, бежит в Венецию и выбирает ремесло
проститутки исключительно ради экономического выживания. Столк-
нувшись со своим мужем, одетым в лохмотья и лишенным всего, она
убеждает его в необходимости такого образа жизни, и эти два челове-
ка, бежавшие со своей опустошенной войной земли, расходятся в раз-
ные стороны. Разочарованность Рудзанте является результатом его
попыток сыграть такие карикатурные роли, как роли брошенного пет-
рарковского возлюбленного или обманутого мужа, безумно влюблен-
ного в свою жену. В контексте «натуралистического» театра Анджело
Беолько адюльтер становится неизбежной экономической реальностью
для его прагматичных женских персонажей и парадоксальным смыс-
лом существования для его главного героя, на которого обрушиваются
страдания, но который мучает и сам себя. Беолько тем самым показы-
вает, в какой степени и экономические условия, и психопатология
адюльтера зависят от отношения к женщинам как к собственности,
как к слабым, покорным и сексуально неустойчивым существам. В пат-
риархальном микрокосмосе индивидуальной семьи все эти установки
вменяли в обязанность мужу (= полновластному господину) контроли-
ровать тело и сексуальную жизнь своей жены, особенно потому, что
широко бытовало мнение о неспособности к этому самих женщин6.
На деле, однако, эта патриархальная идея абсолютной власти мужа
и покорности жены подвергалась неизбежным исправлениям и ком-
промиссам, и именно из этого конфликта между теорией и практикой
часто рождались сценические толкования темы прелюбодейки и рого-
носца. Бранящихся супругов из французских фарсов ХУ-ХУ1 вв. мож-
но достаточно точно определить в терминах «спора из-за штанов» — то
есть соперничества за власть в семье. Например, в фарсе, или «споре»
(с1ёЪа1) Два мужа и их жены [Ье$ Леих таги е1 1еиг$ Леих /еттеу, ок.
1500 г.) проводится сопоставление между двумя супругами — Алисой,
целомудренной, но непокорной, и Жанной, покорной, но неверной.
Споря о том, какая жизнь предпочтительнее, их мужья выявляют две
стороны стоящей перед ними дилеммы: страх оказаться под каблуком
у жены и страх стать рогоносцем. Затем взгляды на брачные отноше-
ния высказывают женщины — Алиса хвастается своей незапятнанной
репутацией, Жанна же указывает, во-первых, на свое благоразумие,
с которым она доставляет наслаждение «богатым дворянам» в «тай-
ных местах», а во-вторых, на свое благочестие в исполнении библей-
ской заповеди «плодитесь и размножайтесь». В конце пьесы публика
видит реализацию соответствующих типов жизни этих двух пар: Али-
са и ее пьяный муж Колен дерутся и оскорбляют друг друга, и Колен
в финале жалуется, что им, мужчиной, повелевает женщина; Жанна
и ее тоже пьяный муж Матье пытаются заняться любовью, но терпят
неудачу из-за импотенции последнего. Кодекс чести отступает перед
образом власти и, следовательно, становится объектом сатиры, направ-
ленной не столько на женщин, сколько на жесткие модели целомудрия
и покорности.
Эти женщины, однако, подобно своим более поздним английским
сценическим двойникам в таких пьесах, как Невинная девушка из Чип-
сайда [А СКазЬе МаЫ т СНеарзЫе\ 1613 г.) Томаса Мидлтона и Варфоло-
меевская ярмарка (Ваг1ко1отеи) /ащ 1614 г.) Бена Джонсона, являются
прежде всего предметом манипуляций других персонажей и авторской
сатиры. Короче говоря, это не героические фигуры. Героизм, или, по
крайней мере, индивидуальность, чаще присущи трагическим жен-
ским персонажам, которые расплачиваются жизнью за свою невер-
ность. Так, Алиса Арден в анонимной пьесе Арден из Фавершема (АгАеп
о/ Раьегхкат; 1592 г.) замышляет убийство мужа ради своего любовни-
ка Мосби. Хотя титульный лист оригинального издания т-циайо* обе-
щал, что пьеса покажет «великую злобу и обман дурной женщины», на
самом деле речь в ней идет о трагическом душевном кризисе женщи-
ны, разрывающейся между чувством к мужчине, которого интересуют
в первую очередь ее деньги, и супружеским долгом, перед жадным
дельцом и ревнивым женоненавистником. В финале пьесы героиня,
приговоренная к сожжению на костре, клеймит лицемерие своего лю-
бовника, назвавшего ее «шлюхой», а также лживость маскулинного ро-
мантического дискурса: «О! только для тебя одного я никогда не была
шлюхой. / Чего только не могут сделать клятвы и уверения, / Когда
у мужчин есть возможность ухаживать?» (Сцена 18; строки 15-17).
В контексте системы патриархальных, часто заранее согласованных
браков (особенно в среде аристократов) адюльтер изображается порой
как освобождение или по крайней мере как средство разоблачения.
Если жанр трагедии требует, чтобы неверная жена была наказана,
а кодекс чести сохранен, некоторые трагедийные сочинения драмати-
зируют тиранию не только этого требования, но и маскулинных приви-
легий, на котором оно основывается. Отсюда постоянная критика в
«трагедии мести» лицемерия и распутства королей, герцогов, кардина-
лов и безнравственных придворных. Не удивительно, что недостойный
акт прелюбодеяния может придать силу прежде покорной женщине,
позволив ей сначала бросить вызов власти ее партнера, а затем под-

* В одну четвертую долю листа. — Примеч. пер.

вергнуть осуждению и порой отомстить ужасающе несправедливому
придворному обществу. Эта схема применяется в куртизанке Эвадне в
Трагедии девушки (Тке МагЛ'з Тга§еЛу; 1611 г.) Френсиса Бомона* и Джо-
на Флетчера**, а т а к ж е к проданной невесте/герцогине Кассандре в Ка-
ре без мести [Е1 Са$1що згп Уеп^апга; 1631 г.) Лопе де Беги. Обе героини
протестуют и мужественно восстают против эксплуатации, хотя им
приходится заплатить смертью за свой адюльтер.
Жестокость двойных стандартов, их основа — мужское соперниче-
ство — и сопутствующее им женоненавистничество с еще большей си-
лой критикуются в таких пьесах, как Врач своей чести (Е1 МёЛгсо Ле ш
копга; 1629 г.) Педро Кальдерона и шекспировских Отелло, Цимбелин
и Зимняя сказка. В каждой из них женщина, которой несправедливо
приписывают дурные намерения, героически защищает свою невинов-
ность, однако погибает, реально или символически. Как говорит Витто-
рия Коромбона у Д ж о н а Уэбстера, патриархальное правосудие глухо
и слепо, оно слышит только то, что хочет слышать, и видит только то,
что хочет увидеть. В Цимбелине Постум, прослышав о мнимой измене
своей жены Имоджены, начинает вынашивать мечту убить ее; затем он
обнаруживает, что это жестокое побуждение связано со страхом его
собственной возможной фемининности:

О, если б мог я истребить, исторгнуть

Все женское из собственного сердца!
От женщин в нас, мужчинах, все пороки.
От них, от них и мстительность, и похоть,
Распутство, честолюбье, алчность, спесь,
И злой язык, и чванство, и причуды!
Пороки все, какие знает ад,
Частично ль, целиком — да, целиком —
У нас от женщин! (П 5. 19-28; пер. П. Мелковой).

Нет сомнений, что эта тирада в сжатой ф о р м е выражает идею сек-

суальной греховности; она является плодом сомнений и неуверенности
по поводу устойчивости традиционной тендерной модели.
Скажем больше: психоз Постума носит не только личный, но и об-
щественный характер. Хотя герой и впадает в крайности, он в то ж е
время выражает широко распространенный взгляд, согласно которому
женщинам свойственен меланхолический тумор***, ими управляет Са-

* Френсис Бомон (1584—1616 гг.) — английский поэт и драматург. — Примеч. пер.

** Джон Флетчер (1579-1625 гг.) — английский драматург. — Примеч. пер.
*** По античным и средневековым медицинским представлениям человече-
ский организм наполнен четырьмя жидкостями (гуморами), определяющими
его темперамент. — Примеч. пер.
турн и, следовательно, они склонны к пороку, обману и непостоянству.
Вот почему мужья должны были противостоять этим «женским»
склонностям и контролировать их. В Англии, где суды отличались тер-
пимостью в делах о супружеской измене, вынесение приговора и пуб-
личное осуждение часто происходили на неофициальном уровне в
форме «грубой музыки», издевательских стишков и «скаммингтоно-
вых прогулок». Театральные по своей природе, эти ритуалы могли пе-
рерастать в настоящие спектакли, как, например, в Солсбери в 1614 г.,
когда Алиса Мастиан поставила сатиру-эспромт, взяв в качестве сюже-
та адюльтерную историю своих соседей. Избитый мотив рогов обману-
того мужа давал богатую пищу для гиперболизации и сочных пародий
и широко использовался в драматургии того времени. Безумно ревни-
вый Леонт в Зимней сказке чувствует, что у него на лбу растут рога, ко-
торые стремятся показать всем, что он обманут женой: внешний знак
становится началом другой жизни, Леонт в такой степени охвачен
страхом скандала, что превращается в карикатуру на самого себя. Как
подтверждают многочисленные театральные метафоры, обнаружива-
ющиеся в этой пьесе, Леонт сочиняет и исполняет по отношению к са-
мому себе злополучный, жестокий и трагический позорящий ритуал,
как будто он стремится удержать от этой опасности всех остальных.
Таким образом, прелюбодейка и рогоносец появлялись в самых раз-
ных вариантах в пьесах раннего Нового времени, сохраняя одну исти-
ну — для женщин опасно следовать своим желаниям и выражать свое
мнение. Мужа-прелюбодея или любовника-мужчину ждало менее суро-
вое или отсроченное наказание, часто в форме мести. В XVIII в. невер-
ные мужчины и даже Дон Жуан с его двойниками на французской
и английской сценах превратились из действительных в потенциаль-
ных «наставителей рогов», не более. Прелюбодейка же перестала быть
потенциально героическим или хотя бы ведущим персонажем. Подоб-
но образам проститутки и ведьмы, таких же непокорных и преступаю-
щих нормы, она была вытеснена из театрального репертуара.

Женщины как актрисы и драматурги

Одной из главных отличительных черт женщин, обвиненных в колдов-
стве, как и «фурий» и «мегер», являлась их болтливость, более всего
проявлявшаяся на людях. Это мнение позволяло не допускать женщин
того времени до сцены. Согласно многим писателям-мужчинам, «гово-
рящие» роли предоставляли абсолютную вседозволенность женщи-
нам, чью мнимо говорливую природу нужно было обуздать. Так что
в рассматриваемое время существовало немало пьес, в которых жен-
щины с готовностью проявляли это свое умение. В Европе в Средние
века и в XVI в. женщины-исполнительницы были представлены почти
исключительно танцовщицами, акробатками, молчаливыми аллегори-
ческими фигурами и, наиболее часто, певицами. В Англии эпохи пер-
вых Стюартов дамы королевского и аристократического происхожде-
ния нередко участвовали в дворцовых маскарадах и карнавальных ше-
ствиях, но они почти никогда не произносили диалогов. Столетиями
в условиях, когда перед ними вставала альтернатива или следовать,
или нарушать стереотипы молчания и чрезмерной болтливости, женщи-
ны боролись за возможность утвердить себя в качестве полноправных
актрис. Те немногие из них, кто писал и ставил пьесы, наталкивались
на еще более сильное противодействие со стороны не только морали-
стов, но и конкурирующих драматургов и импресарио мужского пола.
Представление, что лишь один шаг отделяет актрису от проститут-
ки, все время оказывался препятствием для женщин и до и после того,
как они завоевали право заниматься театральным делом. В Испании
в 1590-х гг. и в начале XVII в. Кастильский Совет, испытывая воздейст-
вие то критиков-иезуитов, то могущественных покровителей театра,
сначала запретил, а затем реабилитировал профессиональных актрис.
Считалось, что эти женщины ведут беспорядочную половую жизнь
и поэтому открыто оскверняют Деву Марию, когда играют ее роль.
В 1574 г. одна итальянская труппа, гастролирующая по Англии, где до
1660 г. — даты возобновления деятельности театров — существовал за-
прет на профессиональных актрис, вызвала бурю упреков за «пороч-
ное, бесстыдное и неестественное кувыркание»7.
В 1592 г. Томас Нэш* хвалил английских актеров за их нравствен-
ное превосходство над итальянцами: последние являлись «непристой-
ными комедиантами», позволявшими «шлюхам» исполнять женские
роли 8 .
Тем не менее имели место прецеденты, правда очень скандальные,
публичных театральных выступлений женщин, и хотя власти могли
осуждать их, а зрители нападать на них (как случилось с группой
странствующих французских актрис в Лондоне в 1629 г.), они в конеч-
ном итоге стали достаточно популярными, чтобы утвердиться в качест-
ве полноправных профессионалок сцены. Их признание в Италии
Франции и Испании совпало с профессионализацией театра в этих
странах, прежде всего с распространением деятельности компаний ко-
медии дель арте (соттесНа (1е1Гаг1е) в середине и второй половине
XVI в.; действительно, женщины сыграли важную роль в развитии им-
провизационных комических приемов. Хотя актерское ремесло явля-

Томас Нэш (1567-1601 гг.) — английский писатель. — Примеч. пер.

лось рискованной и осуждаемой профессией — положение, которое
остается неизменным, — самые талантливые и удачливые женщины
могли сделать успешную карьеру в этой сфере. Так, Изабелле Андреи-
ни* принадлежала ведущая роль «возлюбленной примадонны» (рпта
с!оппа 1ппатога1а) в самой популярной комедийной труппе своего вре-
мени «Джелози» («Ревнители»), и вместе со своим мужем Франческо
и автором Фламинио Скала** она сочиняла и разыгрывала замыслова-
тые сценарии, которые составили затем стандартный репертуар коме-
дии дель арте. Изабелла Андреини настолько усовершенствовала свою
роль юной возлюбленной, что вскоре определение «возлюбленная при-
мадонна» стало ее личным именем; исполняя ее, она прибегала не толь-
ко к приемам грубого фарса, но также переодевалась в мужскую одеж-
ду и использовала философский диалог, петрарковскую пародию и ци-
таты из Боккаччо и своих собственных сочинений. Ей приписывается
авторство знаменитой пьесы Безумие (Ьа раххга), которая позволила ей
продемонстрировать свое умение исполнять все главные роли или
«маски» (шазсЬеге) комедии дель арте, как мужские, так и женские:
Панталоне, Доктор Грациано, дзанни***, Педролино, Франческина
и др. Кроме того, она прославилась как исполнительница трагических
и пасторальных ролей, а также как танцовщица. Ее образцовый брак
смыл с нее клеймо «шлюхи», и она удостоилась христианского погребе-
ния. Короче говоря, Изабелла Андреини доказала, что женщина могла
сделать за пределами дома артистическую карьеру, и не только сексу-
альную.
Пример Изабеллы Андреини не мог, однако, произвести переворот
в общественном мнении и превратить актерскую игру в уважаемое ре-
месло. В течение столетия после ее смерти в 1606 г. даже такие высоко-
талантливые и признанные актрисы, как Мадлен и Арманда Бежар,
создавшие на сцене многие из лучших мольеровских женских образов,
оказались мишенью сплетен и клеветы. Английский театр эпохи Рес-
таврации, о котором сохранилось достаточное количество документов,
предоставляет дополнительные свидетельства неоднозначного отноше-
ния публики к актрисам — от поклонения до презрения. Сама необыч-
ность участия женщин в спектакле привлекала большую аудиторию,
которая наслаждалась зрелищем актрис в сексуально вызывающей

* Изабелла Андреини (1562-1604 гг.) — итальянская актриса и поэтесса. —

Примеч. пер.
** Фламинио Скала — итальянский драматург конца XVI — начала ХУП вв. —
Примеч. пер.
*** Маски простолюдинов и слуг, обычно крестьянского происхождения; от ве-
нецианского варианта имени Джованни. — Примеч. пер.
мужской одежде, а также исполняющих чисто женские роли, как, на-
пример, в классической пьесе Уильяма Конгрива* Любовь за любовь
(Ьоье /ог Ьо1)е\ 1705 и 1706 гг.). Некоторые актрисы, в том числе Нелл
Гвинн и Анна Брейсгердл**, приобрели славу благодаря своему исклю-
чительному исполнительскому мастерству; они часто завершали спек-
такль прямым обращением к зрителям на злободневные темы — еще
одно свидетельство их высокого статуса и популярности.
С другой стороны, даже самым удачливым актрисам эпохи Рестав-
рации приходилось бороться с предубеждениями, дискриминацией и
сексуальными домогательствами. Бытовало убеждение, что актрисы
ведут безнравственный образ жизни, и их уподобляли проституткам
и считали возможным делать им грязные предложения. Вызывали воз-
мущения и протест связи знатных мужчин с актрисами низкого проис-
хождения, даже когда, как в известном случае с принцем Рупертом
и Маргарет Хыоз, эти отношения завершались узаконенным и длитель-
ным супружеством9. Наконец, как и в современной индустрии развле-
чений, актрисам обычно платили меньше, чем их коллегам-мужчинам.
Женщины-актрисы редко достигали привилегированного положения
в литературной и общественной сферах, которое часто имели некото-
рые актеры. Вот почему недовольство сексистским отношением к жен-
щинам-актрисам и соответствующей практикой буквально пронизыва-
ет работы драматургов-женщин того времени, среди которых Мэри де
Ларивьер Мэнли***, Афра Бен и Сюзанна Сентливр****, творившие
в период от 1670-х до 1720-х гг. Несмотря на то что у них были друзья
и защитники в мужских театральных кругах, они признавались, что
сталкивались в своей профессиональной деятельности с огромными
препятствиями и предрассудками единственно из-за своего пола.
Афра Бен — ярчайшая из «женских голов» и одна из четырех или
пяти выдающихся драматургов своего времени, стала также самым
страстным и красноречивым защитником авторов-женщин от сексист-
ской дискриминации. Она специализировалась на комедиях с любов-
ной интригой, непристойным диалогом и адюльтерным приключени-
ем. После того как и женская, и мужская аудитория выразила недо-
вольство откровенностью ее пьесы Сэр Мнимый Больной (8п РаИеп1

* Уильям Контрив (1670-1729 гг.) — английский комедиограф. — Примеч. пер.

** Анна Брейсгердл (ок. 1671-1748 гг.) — английская актриса; возлюбленная
Уильяма Конгрива. — Примеч. пер.
*** Мэри де Ларивьер Мэнли (1663-1724 гг.)— первая профессиональная анг-
лийская писательница; драматург и романист. — Примеч. пер.
**** Сюзанна Сентливр (1669-1723 гг.) — английская актриса и писательница. —
Примеч. пер.
 д. Рапсу; 1678 г.), А ф р а Бен заявила в одном из предисловий, что причи-
а «
о ной этой критики является дискриминация ее как автора-женщины,
о В эпилоге той же самой пьесы она еще более едко обвиняет своих зри-
телей и еще более открыто защищает право женщин на творчество.
Этот поэтический текст из рифмованных двустиший, вложенный
г в уста актрисы миссис Гвин, стоит привести полностью:
I-
И тут, и там я слышу, как восклицает самодовольный хлыщ:
ь «О! какая нелепость, эта комедия женщины,
Которая из-за того, что она раньше могла нравиться нам,
и О М

О Будет теперь все время надоедать нам своей проклятой чепухой».

О Что же такого сделала бедная женщина, что ее следует
03
Лишать права на ум и святую поэзию?
Неужели в этом веке Небеса наделили вас большим,
Щ А женщин меньшим разумом, чем прежде?
В прошлом мы уже прославились в искусстве сочинительства и умели писать
Наравне с мужчинами, мы умели управлять, хотя и не сражаться.
Мы до Сих пор сохраняем пассивную доблесть и способны выказать,
Если обычай позволит нам, и активное мужество...
Мы покажем вам, что бы мы ни делали помимо этого,
Насколько умело мы подражаем некоторым из вас:
И если мы изображаем вас на сцене живыми,
Пожалуйста, скажите мне тогда,
Почему женщины не должны писать так же, как мужчины»*.
Таким образом, А ф р а Бен требует не больше и не меньше, чем пол-
ного равенства между писателями мужчинами и женщинами, защи-
щая право последних на активную самозащиту против патриархально-
го кодекса поведения, предполагающего их безусловную покорность.
А ф р а Бен реализовывала свои феминистские принципы — и в своих
пьесах, и в собственной жизни, хотя часто в менее резкой и достаточно
своеобразной манере. Ее жизненный опыт (до того, как она стала пер-
вой профессиональной женщиной-писательницей в английской исто-
рии) был сам по себе исключительным: она провела почти год на или
вблизи одной плантации в Суринаме, исполняла поручения англий-
ской разведки в Нидерландах и даже некоторое время провела в дол-
говой тюрьме. Как раз для того, чтобы расплатиться с долгами, она
принялась писать и публиковаться, отказавшись от традиционного пу-
ти — выйти замуж и погрузиться в семейную жизнь. Хотя у нее и было
несколько любовных романов и с мужчинами, и с женщинами, она, по-
сле смерти своего супруга в 1665 г., никогда больше не выходила за-
муж и сохраняла независимость до собственной кончины в 1689 г. 10

* Наш дословный перевод. — Примеч. пер.

320
 Многие из пьес Афры Бен затрагивают проблему принудительного
брака и стремления женщин освободиться из-под контроля их отцов,
братьев и мужей. При решении темы борьбы своих героинь за самоопре-
деление автор прибегает иногда к одному из своих излюбленных коми-
ческих приемов — переодеванию в мужчину или в мирскую женщину.
Так, в Страннике Флоринда и ее сестра Еллена бродяг по улицам Не-
аполя под видом цыганок. В случае с Елленой эта тактика также озна-
чает полную трансформацию персонажа, поскольку ее брат пытается
запереть ее в монастыре. Вновь Бен драматизирует патриархальное
стремление ограничить сексуальную жизнь женщины, что в свою оче-
редь провоцирует женщину на более искусные уловки ради самоосво-
бождения. Заявляя о своем намерении перехитрить брата и найти себе
возлюбленного по собственному выбору, Еллена выражается с боль-
шой определенностью: «Я желаю, чтобы мной обладал не тот, кому
я нравлюсь, а тот, кто нравится мне» (III. 1. 40-41). Она прилагает уси-
лия, чтобы соблазнить ведущего беспорядочную половую жизнь Виль-
мора, используя при этом прием переодевания. Между тем обычная
проститутка Лучетта завлекает неотесанного англичанина Бланта в
свою постель, где обирает его и выгоняет через люк: снова умная и не-
зависимая женщина разбивает претензии мужчин на превосходство.
Здесь также есть и художественная правда, ибо Бен постоянно тракту-
ет находящийся под контролем мужчин институт брака как эквива-
лент проституции, особенно если его основной целью является финан-
совая выгода. Созданные Арфой Бен образы проституток и неверных
жен, проникнутые симпатией автора, несомненно, выражают протест
против экономических ограничений, с которыми сталкивалось боль-
шинство женщин в условиях экономики дикого капитализма, где бал
правили мужчины. И, наконец, сцены с перевернутыми тендерными
ролями, в которых женщины активно ухаживают и очаровывают муж-
чин, объектов их желания, оказываются лишь театральной реализаци-
ей альтернативной эротической концепции автора.
Хотя актрисы, несмотря на препятствия, не прекращали завоевы-
вать сцену, краткая эра женской драматургии ушла в прошлое. После
1730-х гг., когда в Англии был принят Акт о привилегиях с обвинитель-
ным уклоном, женщины прекратили писать для театра и вместо этого
сконцентрировали свои усилия на более утонченном жанре — жанре
романа. Женские роли, хотя их теперь и исполняли женщины, все бо-
лее утрачивали свое значение и сложность, а любые нарушения норм
либо устранялись, либо сильно минимизировались. Ревизия или устра-
нение наиболее непристойных и пугающих отрывков у Шекспира явля-
ются показательным примером этой тенденции. В континентальной Ев-
ропе и Новом Свете нашлось мало последовательниц у мексиканской
монахини Хуаны Инесы де ла Крус (1651-1695 гг.), красноречивой ли-
рической поэтессы, которая написала одну полноценную комедию в ду-
хе Педро Кальдерона — Происшествия в одном доме (Ьох Етресоз Ле ипа
саза), поставленную в 1683 г. Это сочинение защитницы литературного
труда женщин и их права на образование содержит сцену, в которой
испанский аристократ дон Педро ухаживает за переодетым в женское
платье коренным мексиканцем Кастаньо: смешение социальных и тен-
дерных различий служит пародированию аристократических и в це-
лом маскулинных представлений о практике обольщения. В финале
пьесы дону Педро не удается завоевать руку своей возлюбленной до-
ньи Леонор. Монахиня Хуана, таким образом, проясняет сущность
маскулинной идеологии со своей особой точки зрения, с точки зрения
мексиканской монахини-феминистки.
В следующем столетии, однако, умение высмеять попытки аристо-
кратов обольстить женщин из трудящихся классов стало уделом пре-
имущественно драматургов-мужчин, таких как Карло Гольдони с его
Трактирщицей [Ьа ЬосапИега\ 1752 г.) и Пьер де Бомарше с его Женить-
бой Фигаро (Ье Мапа§е Ае Рщаго\ 1784 т.). У Карло Гольдони Мирандоли-
на, хозяйка постоялого двора во Флоренции, периодически заявляет
о своей решимости сохранить нежно любимую ею «свободу» и не выхо-
дить замуж. Но в конечном итоге желание героини сохранить свою не-
зависимость обретает драматическое звучание в контексте мужских
любовных притязаний: когда ее глупые знатные поклонники решают
биться ради нее на дуэли, она спешит обручиться со своим слугой
Фабрицио — это был единственный способ избежать неравного брака
с устаревшим миром чести, титулов и социального чванства. Ее брак
с представителем низкого сословия, как брак Сюзанны и Фигаро, обе-
щает жизнь, наполненную здравым смыслом, и прочное товарищество.
В пьесе Пьера де Бомарше графиня Альмавива и ее служанка рас-
страивают планы и сбивают с толку самого графа, потенциального пре-
любодея, что приводит к комической развязке, причем подчеркивает-
ся реализованная функция женщин как умиротворительниц домаш-
них конфликтов и споров.
В этом возвеличивании буржуазной модели супружеской верности
и сплоченности Женитьба Фигаро предвещает как социальную рево-
люцию, так и кардинальное изменение общественных ожиданий по по-
воду драмы и женских драматических персонажей. Театр рассматри-
вается теперь не как бордель и даже не как универсальное зеркало
природы, а как школа цивилизованных добродетелей и сексуального
приличия: наступает эпоха викторианской инженю и падшей женщи-
ны, искупившей свой трех.
10
Глазами авторов
философских
сочинений XVIII в.
Мишель Крамп-Канабе

Репрезентация означает то, что предстает перед мысленным

взором; это присутствие может быть более или менее аде-
кватным реальности вещи или изучаемого человека, но она
может доходить и до образной деформации этой реальности,
перемешиваясь с чистыми продуктами воображения или фан-
тазии. То что представлено в повествовании, — всегда вторич-
но, опосредовано по отношению к субъекту, который являет-
ся основой репрезентации.
Поэтому можно сказать: женщина — это объект репрезен-
тации, сконструированный иным субъектом, чем она сама,
субъектом, занимающим ее место, — маскулинным субъек-
том. Монополизация мужчинами «права» говорить, писать,
представлять женщин свидетельствует о долговременной эф-
фективности их стратегии. Она, естественно, продолжает
иметь место и в XVIII в., но уже, кажется, начинает расшаты-
ваться.
Этот век, если судить по тому образу, который стремятся
создать философы, оказался, действительно, просвещенным,
в том числе и в областях, кажущихся наиболее удаленными
от Просвещения, — в сфере домашнего рабства и политиче-
ского деспотизма. Дискурс Просвещения — это спор о челове-
ке, то есть о человеческом роде или о разумном двуногом су-
ществе: расовые и половые различия, хотя и сохраняют неко-
торую специфику, стираются. Приобщение к просвещению
заставляет действовать любого, кто претендует на звание человека.
И того, кто по праву обладает этим правом. Но что значит — быть про-
свещенным?
В 1784 г. Иммануил Кант в одном из номеров Берлинского ежемесяч-
ника (ВегИпгзсНе Мопа15-8сНгф) публикует небольшую статью под на-
званием «Ответ на вопрос, что такое Просвещение?». Этот текст доказы
вает его основную идею: человек приобщается к просвещению, когда
он освобождается от детского неразумения, в котором его в течение
долгой истории держали непонятные ему силы. Военный приказывает
ему повиноваться, финансист — платить, священник — верить.
Приобщиться к просвещению — не что иное, как стать взрослым:
взрослый человек — тот, кто осмеливается, наконец, воспользоваться
той естественной способностью, которая и определяет его сущность, —
разумом. Осмеливаться знать — это девиз, а не фактическое состояние.
Эта смелость, чрезмерная для властей, неразумно установленных, при-
суща самой природе, но человек должен ее проявить именно в той ме-
ре, в какой он получил ее от природы. Эта смелость, неотделимая от
общественной пользы, называется свободой. Свобода, которая сначала
проявляется в мыслях, по праву принадлежит любому разумному су-
ществу. Кантовский текст теоретизирует по поводу того, что входит
в просвещенный разум: свободный рационализм определяет человече-
ское в его сущности (определяя то, что является логическим статусом
определения), а также в его истории (давая имя тому, что является ста-
тусом вида «в процессе становления»).
Если дискурс Просвещения обращается ко всем людям, он должен
иметь универсальные масштабы. И из этого обязательного следствия
неизбежно рождаются трудности. Ибо кто имеет право на универсаль-
ное? В сущности все человеческие существа и в более общем плане все
разумные существа, которые с точки зрения разума могут и не быть
людьми. Все люди по природе равны в правах, а так как в истории этот
принцип был нарушен, было необходимо торжественно провозгласить
его в 1789 г. в форме «декларации» (Декларация прав человека и граж-
данина). Эта забота об универсальном находится в основании практи-
ческой философии И. Канта: все человечество должно рассматривать-
ся через мою личность, как и через личность любого другого. И всегда
как цель и никогда только как средство. Уважение каждого по отноше-
нию ко всем и уважение всех к каждому зиждутся на самом факте об-
ладания разумом. Философ заявляет в СгипЛ1е§ип§ гиг МеЬкарНузгк Л
8Шеп (Основоположения метафизики нравов; 1785 г.)*, что любое челове-

* См.: Кант И. Основоположения метафизики нравов // Кант И. Сочинения:

В 8 т. Т. 4. М.: Чоро, 1994. С. 153-246. - Примеч. пер.
ческое существо — это свободное существо или, что одно и то же, неза-
висимое, и оно не может подчиняться в своем этическом акте чужой я
воле. В Рассуждении о начале и основании неравенства между людьми
(Омсоигх $иг Г огщгпе е11е$ /опЛетеп1$ Ле IЧпё$аШёрагтг 1е$ коттез)* Ж а н -
Ж а к Руссо утверждал, что человека отличает от животного не столько 5)
разум, сколько его способность к свободному действию. Животное Ц
3
только подчиняется, человек же может по собственной воле согла-
шаться или сопротивляться. То, что люди сегодня повсюду оказывают- 5
ся «в цепях» — это трагическое следствие социальной деградации. Од- о
ш
нако эта деградация не в состоянии окончательно истребить ту свобо-
ду, которой они обладают от природы и которая составляет саму их
сущность. Тем не менее нужно признать, что универсальное насыщено о
внутренними противоречиями. Предназначенное как бы для всех, оно
представляет фактически привилегию немногих. Оно однородно в той 5
самой степени, в какой оно абстрагировано, и, как это позже подчерк- х
нет Георг Вильгельм Гегель, в частности в суровой критике просвети- о
тельской мысли, абстрактно-универсальное есть универсальное без з
различии, следовательно, пустое. а>
и
У ж е здесь кантовская формула категорического императива — з<
:х
<
нужно рассматривать каждого человека всегда как цель и никогда
только как средство — могла породить беспокойство. Что значит рас- со
сматривать каждого как средство? Нет ли таких человеческих су- ^
ществ, которые бы в большей степени являлись «средством», чем дру-
гие? Без сомнения, здесь речь идет главным образом о равенстве всех ^
перед моральным законом, который требует исполнять свой долг. Но ^
не оказывается ли под угрозой это неопровержимое право исполнять ^
а
В век Просвещения было общим местом говорить, что женщины со-
ставляют половину рода человеческого. В обращении к Женевской рес- 01
п у б л и к е , к о т о р о е о т к р ы в а е т Рассуждении о начале и основании неравен-
ства между людьми, Ж.-Ж. Руссо пишет: «Могу ли я забыть о той драго-
ценной половине Республики, которая составляет счастье другой, и
коей кротость и мудрость поддерживают в ней мир и добрые нравы»**.
Эти слова о половине рода человеческого, которые также использу-
ет Ж а н Антуан Кондорсе, не должны пониматься в их количественном
значении: в то время в различных перспективах ставится вопрос, дей-
ствительно ли женщины более или менее многочисленны, чем мужчи-
ны, в зависимости от страны, климата, политического режима и т. д.

* См.: Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основании неравенства

между людьми // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. — Примеч. пер.
** Т а м же. С. 38. — Примеч. пер.

325
Скорее нужно понимать термин «половина» в функциональном смыс-
ле: женщина участвует в воспроизводстве вида, она — супруга и мать,
дочь и сестра; она обладает статусом в семье и в обществе. Выражение
«половина человеческого рода» кажется двусмысленным, ибо доста-
точно странно, что его нельзя приложить к противоположному полу:
ведь о тех же мужчинах не говорят постоянно, что они составляют по-
ловину человеческого рода. Возникает едва уловимый софизм: перед
нами половина, которая не может составить пару с другой половиной;
женская половина, получается, существует только относительно муж-
ской половины, которая является для нее исходной и позволяет ее
определить. Это ассиметричное отношение породило противоречивые
утверждения, которые оценивают статус женщины или негативно,
или позитивно. Приведем здесь только два примера: по Ж.-Ж. Руссо,
женская половина не может претендовать на такую же значимость,
как другая; напротив, Ж. А. Кондорсе попытается осмыслить по край-
ней мере гипотетическое равенство между двумя полами. Попытка
Ж. А. Кондорсе, однако, остается единственной в хоре философских
размышлений, которые затрагивали женскую тему. Большинство из
них идут вразрез с мыслью Пулена де Аабарра, который в трактатах
О равенстве полов (Ое ГЕдаШё Лез зехез; 1673 г.) и О воспитании дам (Бе
ГЕЛисаНоп Лез Латез; 1674 г.; последний посвящен Великой Мадемуа-
зель*) защищает равенство мужчин и женщин в картезианском духе во
имя ясных и точных идей и рационалистической очевидности против
предрассудков любого рода. Тезис философии Рене Декарта о разуме,
равно распределенном между людьми, предполагает идею строгого ин-
теллектуального равенства полов. Вот почему один из самых вредных
предрассудков заключается в том, чтобы считать маскулинные дискур-
сы о женщинах содержащими истину: в этих дискурсах мужчины и су-
дьи, и заинтересованная сторона.
Век Просвещения в целом менее смелый. Стойкость предрассуд-
ков о «прекрасном поле» (как если бы красота принадлежала только
женщинам) кажется тем более парадоксальной, что просветительская
мысль борется в них против любого мнения, не опирающегося на ра-
зум, против любой системы, не исходящей из предпосылок. Парадок-
сально и то, что интеллектуальное неравенство женщин продолжает
утверждаться в то время, когда именно некоторые из представитель-
ниц высших социальных слоев руководят салонами, где царит фило-
софский дух, вносят вклад в развитие литературы, в распространение
научных знаний. Назовем маркизу дю Шатле, переводчицу Матема-

* Великая Мадемуазель — п п у л Анны-Марии-Луизы Орлеанской, герцогини

де Монпансье (1627-1693 гг.), кузины Людовика XIV. — Примеч. пер.
тических начал натуральной философии (Рппсгрга та1кетаИса ркйозоркгае
паШгаШ) Исаака Ньютона; мадам Лепот, члена Академии наук в Безье,
автора Астрономических записок (Мётопез Ле ркИозорЫе) и Таблицы дли-
ны маятников (ТаЫе Лез 1оп§иеигз Ле репЛи1ез). Список интеллектуаль-
ных трудов женщин весьма значителен.
Но требовали ли на самом деле женщины, чтобы их провозглашали
равными? Если верить некоторым маскулинным дискурсам, они не
просили равенства, поскольку оно их не интересовало. Шарль Луи
де Монтескье пишет в своих Мыслях [Мез Репзёез): «Следует заметить,
что, за исключением нескольких случаев, порожденных определенны-
ми обстоятельствами, женщины никогда не претендовали на равенст-
во: ибо у них столько других естественных преимуществ, что равенст-
во возможностей для них — уже всевластие»1.

Маскулинные дискурсы
Таким образом, мужчины-философы конструируют двойной дискурс:
рассуждение мужчины о мужчинах и рассуждения мужчины о женщи-
нах. В результате для двух неравных половин человеческого рода уста-
навливается двойная манера говорить, описывать, определять. Субъек-
том такого дискурса очевидно является мужчина, который также мо-
жет принимать себя за объект, не отрешаясь от своего качества субъек-
та. Женщина оказывается только объектом обсуждения, которое поме-
щает ее внутрь самого себя, продолжая сохранять свой статус внешне-
го. Именно в контексте такого одностороннего высказывания (или
текста) смешиваются идеологические процессы, если не всегда, то ча-
ще всего неосознанные, конечная цель которых состоит в оправдании
и защите своего отношения к «другой половине».
Речь вовсе не идет о том, чтобы отрицать существование «нейтраль-
ных» дискурсов о человеческом роде. Эти тексты в действительности
представлены в форме естественной истории, которая изучает челове-
ческий вид, сравнивая его с животными, чтобы найти общее и различ-
ное между ними. Такой тип компаративного исследования скорее на-
правлен на выяснение того, что составляет человеческий мир относи-
тельно животного, чем на установление на первой стадии анализа
отличий мужчины от женщины, если не считать сексуальных разли-
чий, которые изучаются в терминах анатомии и физиологии. Жорж
Б ю ф ф о н в своей Всеобщей и частной естественной истории (ШзШге
паЬигеИе §епёга1ё е1 рагИсиИёге) исследует человека с точки зрения нату-
ралиста: мужчина — это животное, которое существует, чувствует, ду-
мает, говорит и т. д. Состоящий из материального тела и души, органа
познания, мужчина представляет собой организованное единство, как
и женщина. Ж. Бюффон больше интересуется различиями, сущест-
вующими между людьми, населяющими различные климаты, чем ан-
тропологическим аспектом различий мужчины и женщины 2 .
Следуя за идеей, которая оформляется в его эпоху и которую
Ж.-Ж. Руссо попытается провести в Эмиле, или О воспитании (ЕтИе, ои
Бе ГёЛисаНоп), он утверждает — и это утверждение натуралиста! — что
материнское молоко — лучшее питание для ребенка. Ж. Бюффон пи-
шет в Естественной истории человека: «Если бы матери кормили гру-
дью своих детей, наверняка они были бы более крепкими и здоровы-
ми. Молоко матери должно подходить им лучше, чем молоко другой
женщины. Ибо физиологически зародыш привык к нему еще до рож-
дения, в то время как молоко другой женщины является для него но-
вой пищей»3.
Маскулинные дискурсы, объектом которых оказываются женщи-
ны, используют чаще всего личное местоимение первого лица множе-
ственного числа — «мы». «Мы» представляет всю общность мужчин,
которые намереваются создать теорию относительно другой половины.
Огромное количество примеров иллюстрирует этот далеко не ней-
тральный центризм мужского высказывания. Маскулинному сообще-
ству «мы» противопоставлено сообщество женщин — «они». Наш пол,
наши добродетели, наши нравы, наша роль — всё иное, чем у «них». Ж.-
Ж. Руссо служит здесь классическим примером. Его «Эмиль», состоя-
щий из пяти книг, имеет подзаголовком «или О воспитании». В первых
4-х книгах излагается теория воспитания юноши-сироты. Его личность
формируется под наблюдением гувернера-философа, по определению
просвещенного в вопросах природы, детства и человека. Эти четыре
книги не имеют никаких особых подзаголовков. Совсем иное дело —
Пятая книга, где появляется подруга, призванная составить счастье
Эмиля и воспитываемая единственно с этой целью. В Пятой книге есть
подзаголовок — Софи, или Женщина (8орЫе, ои 1а Ретте). Различие в от-
ношении к двум полам проявляется уже в самой организации текста,
даже если пока не говорить о содержании. Более того, в Третью книгу,
где Софи отсутствует, включено объемное Исповедание веры савойского
викария (Рго/етоп Ле /ог Ли ъхсагге зауоуагЛ), призванное научить душу
Эмиля интуитивному познанию высшего создателя природы, справед-
ливого и доброго Бога, гаранта порядка мира и человеческих доброде-
телей. У Софи нет прав на этот рациональный дискурс; ей придется
довольствоваться в Пятой книге элементарным катехизисом, состав-
ленным из вопросов ее бонны и ответов, сведенных к нескольким сло-
вам. Этот катехизис учит начальным знаниям необходимым, конечно,
для жизни: каждый взрослеет, производит потомство, стареет и умирает.
 Но вернемся к более сложному и явно неоднозначному вопросу
о природе женщины в руссоистской теории. Форма этого дискурса яс-
на: он пародирует самое начало Рассуждения о происхождении и основани-
ях неравенства между людьми («О человеке, в о т о к о м предстоит м н е
говорить: и сам вопрос, мною рассматриваемый, требует, чтобы я гово-
рил об этом людям»*); ясно, что в Эмиле Ж.-Ж. Руссо говорит как муж-
чина мужчинам по поводу женщины. «Исследуем же прежде всего сход-
ства и различия между ее полом и нашим», — пишет он в начале Пятой
книги4. Здесь же он утверждает, что «во всем, что не касается пола,
женщина есть тот же мужчина»**: разве у нее нет тех же самых потреб-
ностей и тех же самых способностей. Вопрос не так прост, как кажется,
и мы к этому вернемся. Но следует признать, что существует опреде-
ленное сходство между мужчиной и женщиной, хотя бы только в пла-
не способностей, ибо иначе — угрожающая мысль — как могла бы она
быть матерью наших детей? Собственно женщина должна быть тем,
чем она является на самом деле, и не играть в мужчину. Измерить ее
специфичность можно лишь мужским локтем; и измеряемое не может
узурпировать инструмент измерения. Вот почему нельзя культивиро-
вать в женщине мужские качества; мать должна делать из своей доче-
ри не порядочного человека, а порядочную женщину: «Это будет луч-
ше и для нее, и для нас»5. «Отсюда следует, что система ее воспитания
должна доставлять в этом отношении противоположность системе на-
шего воспитания»***.
Но, скажут, женщинам дают слово внутри некоторых маскулинных
дискурсов. Ш. А. де Монтескье или Ж.-Ж. Руссо (процитируем хотя бы
эти классические примеры) заставляют если не говорить, то по край-
ней мере, писать некоторых дам сераля в Персидских письмах [ЬеШез
регзапез) и л и Ю л и ю в Новой Элоизе (Ьа ЫоигзеИе НёЫ'зе). П е р е д н а м и не
фемининный дискурс, но двойное маскулинное высказывание, посколь-
ку оно принимает форму высказывания, исходящего от другого пола.
Юлия — не что иное, как женщина, о которой мечтает Руссо, женщина
настолько совершенная, что она искупает отсутствие диапозитива ее
создателя. Кровавый мятеж Роксаны в разрушенном серале Персидских
писем, возможно, передает гипнотический ужас Ш. Л. де Монтескье
перед неизбежным крахом деспотизма.
Маскулинный дискурс принимает обычную форму, как и форму об-
щепринятой истины, в статье Женщина (.Ретте), написанной для Эн-
циклопедии (Епсус1орёИе) Жана д'Аламбера и Дени Дидро. Фактически

* Руссо Ж.-Ж. Рассуждение... Соч. С. 45. — Примеч. пер.

** Русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 432. — Примеч. пер.
*** Русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 442. — Примеч. пер.
эта обычная форма выявляет целое созвездие теоретических трудно-
стей: кто может определить женщину, если ей отказано в возможности
определить саму себя? И как, с какой точки зрения ее определять?
Статья Женщина предлагает три подхода, сформулированных тре-
мя различными авторами. В первом из этих текстов, написанном абба-
том Эдмона Малле*, «понятие» женщина определяется через систему
сообщений. В Энциклопедии, как правило, в каждой статье даются ссыл-
ки на другие статьи, которые призваны уточнять, развивать и объяс-
нять ее основные термины. Текст аббата Малле ссылается на статьи
Мужчина (Нотте), Самка (РетеИе) и Пол (Вехе). Н и ч е г о удивительного,
поскольку женщина является объектом самого ожидаемого определе-
ния: «это самка мужчины». Статья Мужчина также содержит ссылки,
которые указывают на характеристики, присущие всему человеческому
роду. Так, при рассмотрении человеческого существа до его рождения
предлагается о б р а щ а т ь с я к статьям Зародыш (РоеШ), Эмбрион (ЕтЬгуоп),
Роды (Ассоискетеп1), Зачатие (СопсерИоп), Беременность (Сгошне) и т. д.
Статья Мужчина состоит из четырех частей. Первая, подписанная
Д. Дидро, представляет собой предельно общее определение, которое,
кажется, касается всего человеческого вида. Человек — это существо,
которое чувствует, размышляет, думает, наделено телом и душой, спо-
собно на добро и на зло, и в этом смысле это моральное существо, и,
наконец, он живет в обществе, создает для себя законы, а иногда и гос-
под, и в этом смысле это политическое животное. Вторая часть статьи,
также написанная Д. Дидро, идет под рубрикой Естественная история.
Она состоит из описания мужчины и женщины с анатомической и фи-
зиологической точек зрения. Основываясь почти исключительно на
Жорже Бюффоне и Луи Добантоне, автор перечисляет в этом тексте
различия, которые природа наложила на мужчину и женщину: пол, си-
ла, продолжительность жизни и т. д. Нейтральное рассуждение, но оно
высказано с помощью местоимения «мы»: «В любом возрасте задняя
часть женщины выше нашей...».
Третья часть, написанная Шарлем-Жоржем Аеруа, рассматривает
мужчину как моральную особь. Под моральной особью нужно пони-
мать человеческое существо, отличное от животных своей способно-
стью познавать, трудиться, действовать не под влиянием инстинкта, но
в соответствии с нравами. Здесь появляется идея о силе воспитания, ко-
торое формирует людей и может их изменить. Так же как и мужчина,
женщина формируется благодаря обучению; но каждый пол воспиты-

* Эдмон Малле (1713-1755 гг.) — французский священнослужитель; доктор

теологии и литератор; автор ряда теологических и литературоведческих ста-
тей в Энциклопедии. — Примеч. пер.
вается по-разному. В действительности формированием женщин руко-
водит маскулинный порядок — это порядок, вредный для самих муж-
чин, подчеркивает автор.
Наконец, в четвертой части Д. Дидро рассматривает человека под
углом зрения политики — экономическая деятельность, процветание,
социальное благополучие, население. «Это дети, которые играют в
мужчин». Следовательно, ради сохранения детей необходимо уделять
особое внимание отцам, матерям и кормилицам».
Но вернемся к статье Женщина. Она состоит из трех частей под руб-
риками «антропология» (аббат Малле), «естественное право» (де Жо-
кур), «мораль» (Жозеф-Франсуа Корсанбле Демаи*). Первый текст, бо-
гатый ссылками на Галена, древних евреев, Л. Добантона и др., посвя-
щен исследованию вопроса о неполноценности женщин и поиску естест-
венных и культурных причин этого. Еще раньше некоторые филосо-
фы (например, Марсилио Фичино) и анатомисты пытались доказы-
вать, что по своей органике женщина — это неудавшийся мужчина. Но
не основывается ли эта апелляция к природе исключительно на муж-
ских суждениях? Но тогда как же совместить неполноценность женщи-
ны с идеей равенства полов? Ничтоже сумняшеся аббат Малле предла-
гает разрешить противоречие следующим образом: «Многочисленные
предрассудки о прекрасном отношении мужчины к женщине были про-
дуктом обычаев древних народов, политических систем и верований,
которые, в свою очередь, их изменяли. Я исключаю из этого христиан-
скую религию, которая установила <...> реальное превосходство муж-
чины, при этом сохраняя женщинам права на равенство с ними».
В тексте де Жокура рассматривается статус женщины — самки че-
ловеческой особи — с точки зрения естественного права: функциональ-
но женщина определяется как собственность мужа. Поскольку целью
человеческого сообщества является производство потомства и сохра-
нение вида, отец и мать участвуют в реализации этой естественной це-
ли, но «важно, чтобы управление принадлежало одному из них». При-
мер цивилизованных народов со всей очевидностью доказывает, что
женщина должна подчиняться мужу. Однако де Жокур подчеркивает,
что женская покорность власти мужа «не безоговорочна». Автор спра-
ведливо констатирует, что принцип равенства прав, данных от природы,
нарушается благодаря утверждению превосходства одного из полов
в браке, который основывается на договоре, то есть на добровольном
взаимном соглашении. Возможно, женское повиновение объясняется
гражданскими условностями, установленными мужчинами без их ве-

* Жозеф-Франсуа-Эдуар де Корсанбле Демаи (1722-1761 гг.) — французский

поэт. — Примеч. пер.
дома. В любом случае женщина, выходя замуж, соглашается с этими
условностями, а значит, и с повиновением. В целом, в этом сложном
тексте, в котором отражаются все противоречия, присущие теории ес-
тественного равенства, речь идет о добровольности женского домашне-
го рабства.
Статья Ж.-Ф. Корсамбле Демаи исследует женщину в моральном
аспекте. Она представляет собой краткое изложение популярных идей
об «этой половине человеческого рода». Текст не претендует на теоре-
тическую целостность, определяя женщину исходя из ряда характери-
стик — искусство нравиться, привлекательность, воображение, страсть
к доминированию, к власти, которую она может удовлетворить лишь
обходными путями, притворство и это высшее искусство — кокетство,
которое рассматривается как исходная величина. Это, конечно, шаб-
лонный материал. Такая «аргументация» воплощена в образе Хлои,
кокетки с Крита, которая славится своим искусством и одержима поис-
ком одного или нескольких возлюбленных, часто безответным. Хлоя
представляет собой полюс несчастья амурной женственности; другой
полюс, скромный, почти молчаливый, представлен добродетельной
женщиной — супругой, матерью, внимательной к мужу, нежной с деть-
ми, доброй со слугами. Ее царство находится в одном месте: она — хо-
зяйка дома. Эта театрализация двух противоположных сторон одного
и того же пола не может, однако, скрыть примитивность утверждений
Ж.-Ф. Корсанбле Демаи, как и некоторое его беспокойство: природа
дала мужчинам право управлять, и только через свое искусство (при-
творство) женщины могут надеяться на освобождение. Заложено ли
это искусство в природе?
Красота, атрибут пола, кажется, исключает использование достой-
ных качеств: «Похвала характеру или уму женщины — это почти все-
гда доказательство ее некрасивости; кажется, что чувство и разум яв-
ляются лишь придатком к красоте». Характер женщины непостоянен;
это смесь темпераментов, компромисс, изменчивость. Вот почему сам
вопрос о его дефиниции кажется неразрешимым: ведь определить —
значит выделить из всех случайных вариаций некоторую постоянную
субстанцию. «Кто может определить, что есть женщина? Воистину, все
говорит в них, но двусмысленным языком». Маскулинный же дискурс
обладает привилегией однозначности, и в этом качестве он единствен-
ный обладает достоинством подлинного языка, поэтому только мужчи-
нам надлежит говорить о женщинах.
Если предположить, что женщинам предоставят право высказы-
ваться, о чем и где они будут говорить? «Но чем же, черт возьми, будут
они говорить?» — спрашивает Мангогул в Нескромных сокровищах (Ьез
Ьуоих тАшгеи) Дени Дидро; «Самой откровенной частью, какая у них
есть», — отвечает ему Кукуфа*. Такой самой откровенной частью явля-
ется драгоценность (украшение хотя и рукотворное, но, кажется, орга-
нично сочетающееся с человеческим телом), лоно, которое дано приро-
дой. Но разве любое человеческое существо говорит не головой? Пусть
так: но голова женщины, оказывается, населена странными вещами;
она скорее является приютом для взволнованных чувств, чем разума.
Разве женщины не находятся целиком во власти блуждающей матки,
которая повелевает их телом и их умом? Д. Дидро добавляет в Крити-
ке опыта о женщинах (СгШдие Ле Геззаг зиг 1ез /еттез), что у женщины
«преобладают чувства, а не разум; она несет в себе неукротимый ор-
ган, подверженный ужасным спазмам... ее голова говорит языком ее
чувств, даже когда они спят»6.
Мужчины говорят о женщинах в асимметричных и уничижитель-
ных терминах даже, и может быть, прежде всего (!), тогда, когда мас-
кулинный дискурс оценивает женские добродетели. Эти добродетели
позволяют провести непреодолимую линию разграничений. Маскулин-
ный дискурс, который, кажется, претендует на роль божественного
рассуждения, — дискурс созидательный, теологический, который гово-
рит с некоторым удивлением о своем собственном продукте — жен-
ском существе.

Природа женщины
В век, когда природа понимается не только как объект теоретического
исследования (естественная история, физика, химия и т. д.), но также
как нормативный принцип, необходимо поставить вопрос о специфич-
ности или неспецифичности женской природы. Женщина отлична от
мужчины по своей телесной конституции, это очевидно. Но можно ли
объяснить ее интеллектуальный, моральный, общественный и полити-
ческий статусы исходя из природы, или же они связаны некоторым об-
разом с полученным воспитанием? Если существует фемининная сущ-
ность, значит — так захотела сама Природа, если, конечно, верно, что
Природа преследует свои цели и не сводится к чистой механике. Разу-
меется: доминирующий дискурс, трактующий женскую природу, рож-
дается из маскулинных размышлений.
В философских текстах постоянно встречаются высказывания типа
«природа захотела...», «природа делает так, что...», «женщина по приро-

* Дидро Дени. Нескромные сокровища. Гл. 4 // Французский фривольный ро-

ман: Л. Р. Лесаж. Хромой бес. Ш. Л. Монтескье. Персидские письма. Д. Дид-
ро. Нескромные сокровища. М.: ИОЛОС, 1993. С. 406. — Примеч. пер.
де является...». Таким образом, целенаправленная природа смешивает-
ся—в той мере, в какой она является порядком и нормой, — с разумом.
Обращение к природе позволяет создать рациональную теорию феми-
нинного. Все происходит так, как если бы женщина находилась в непо-
средственной связи с природой. Без сомнения, мужчины — также при-
родные существа, но их отношения с природой опосредованы. Филосо-
фы-просветители рассуждают в большинстве своем в рамках той мыс-
ли, которую Клод Леви-Сгросс называет «дикой» (заиуа§е): женщина —
от природы, мужчина — от культуры. Отношение женщина-природа
столь тесное, что метафорически (но разве метафора не первична,
а слова не приобретают свой прямой смысл гораздо позже, как о том
писал Ж.-Ж. Руссо в Опыте о происхождении языков (Е&мхиг 1'огщте Ле$
1ап§иез)) природа может рассматриваться как женщина. Д. Дидро в
Мысли к истолкованию природы {Репзёех $иг ГШегртёШюп Ле 1а Ыа1иге)
восхищается необыкновенной плодовитостью природы, которая мно-
жит свои формы и, кажется, всегда ускользает от взоров: «Природа на-
поминает женщину, которая любит переодеваться, — ее разнообразные
наряды, скрывающие то одну, то другую часть тела, дают надежду на-
стойчивым поклонникам когда-нибудь узнать ее всю»*. Но что есть жен-
щина? Главным образом, это существо, которое обладает половыми
органами, отличными от мужских. Сексуальные различия, изученные
анатомами, врачами и другими, заставляют иногда ставить фундамен-
тальный вопрос: не существовал ли в начале один недифференцирован-
ный пол, общий половой организм, из которого родилось маскулинное
и фемининное? Можно ли предположить, что мужской орган — лишь
трансформация женского? Так думал Гален. Можно ли утверждать, что
Бог — одновременно и мужчина, и женщина? Сравните статью Женщина
аббата Эдмона Малле в Энциклопедии, где трактуется с беспокойным
любопытством тема гермафродита.
Трактовка женского пола всегда вызывала трудности. Подчеркнув
красоту женщины, ее очарование, ее неотразимую привлекательность
для другого пола, тексты останавливаются преимущественно на ее сла-
бости, малодушии и кокетстве, таким образом смешивая и физические,
и нравственные черты. Эти недостатки пола выражаются прежде всего
в факте физиологического рабства, которое преследует женщину, по-
ка она не теряет способности рожать. Процитируем здесь Философский
словарь (рйНоппапе ркИозорМдие) Вольтера, статью Женщины (Реттех):
«Физически женщина в силу своей физиологии слабее мужчины. Пе-

* Русский перевод дан по изданию: Дени Дидро. Мысли к истолкованию при-

роды. ХП //Дени Дидро. Сочинения: в 2-х т. М.: Мысль, 1986. Т. 1. С. 339. —
Примеч. пер.
риодические излияния крови, которые ослабляют женщин, и болезни,
которые рождаются от их сокрытия, длительность беременности, необ-
ходимость кормить детей грудью и прилежно заботиться о них, хруп-
кость их членов — все это делает их мало приспособленными к различ-
ным работам и ремеслам, которые требуют силы и выносливости».
Фемининная сексуальность чревата несчастной судьбой. При пер-
вом рассмотрении низкое положение женщины узаконено ее полом,
данным от природы. В пятой книге Эмиля Ж.-Ж. Руссо утверждает,
что все, что не принадлежит определенному полу, оказывается общим
для вида, однако в женщине пол преобладает 7 . «В ближайших послед-
ствиях полового различия не существует никакого равенства между
полами. Самец бывает самцом лишь в известные моменты. Самка же
остается самкой всю жизнь или, по крайней мере, всю свою молодость;
ей все беспрестанно напоминает о ее поле»8.
В сексуальном акте, считает Ж.-Ж. Руссо (и здесь он следует расхо-
жему мнению), мужчина проявляет активность и силу, женщина — пас-
сивность и слабость; мужчина должен мочь и хотеть, женщина доволь-
ствуется небольшим сопротивлением. Под этой тендерной парой узна-
ется другая теоретическая пара, фигурирующая в некоторых концеп-
циях теории познания: активное познание информирует и организует
пассивное чувствование. Для мужчины — здесь для Эмиля, прекрасно
воспитанного своим гувернером по законам природы, — сексуальная
потребность не является физической потребностью, это не настоящая
потребность9. Пол определяется не природой мужчины, а природой
женщины.
Фемининная сексуальность оказывается источником рабства жен-
щины. Но необходимо отметить, что понятие природы содержит в себе
ряд противоречий. В женской сексуальности природа может быть не-
обузданной. Пол, называемый слабым, имеет безграничные желания,
он обладает жаждой всепоглощения, которая в некоторых климатах
принимает столь угрожающий характер, что ради спокойствия и мира
мужчины, и так утомленные полигамным существованием, запирают
их на засов. Ш. Л. де Монтескье описывает, без намерения их оправ-
дать, меры, кажущиеся неизбежными при возможном разгуле жен-
ских страстей.
С точки зрения Ж.-Ж. Руссо, сексуальные отношения характеризу-
ются насилием. Если мужчина играет активную роль, добиваясь согла-
сия от женщины, то фактически она постоянно провоцирует его. Уже
на этом уровне кокетство таит опасность, и мужчина живет под гнетом
(но очаровательным) постоянной угрозы.
Но природа предусмотрела средства для сдерживания неистовст-
ва женской натуры. Она одарила женщин чувством, которое, быть
 ^ может, является также самым изысканным плодом социальной жиз-
о ни, — добротой или стыдливостью. Стыдливость — это скромность
о и сдержанность, основанные на осознании своих недостатков, она
умеряет излишество: «Все народы, — пишет Ш. А. де Монтескье в Ду-
хе законов (Ое ГЕзргИ Лез Шз), — единодушно относятся с презрением к
г распущенности женщин, потому что всем им внятен голос природы.
н
Она установила нападение, она же установила и защиту...»10.
^ В Эмиле мы встречаем подобное утверждение 11 , вероятно, заимст-
вованное у Ш. Л . де Монтескье.
Функция стыдливости заключается не только в сдерживании жен-
§ ских страстей. Стыдливость защищает женщину от атак самцов, но
о также позволяет ей доминировать над ними. В силу природы — в дан-
<ь ном контексте уместно использовать синоним «инстинктивно» — жен-
Щ щина задействует то, чем она одарена для целей, кажущихся несовмес-
^ тимыми. Здесь Ж.-Ж. Руссо пространно говорит об искусстве (естест-
венном?) женщин нравиться, покорять и в конце концов доминиро-
вать. Мужчина не имеет потребности нравиться, ему достаточно для
этого просто существовать — таков закон природы 12 . Женщина, по мне-
нию Ж.-Ж. Руссо, что тоже показательно, любит украшения с самого
рождения, девочка уже проявляет притворство. Если женщина хочет
нравиться, побуждаемая природой, то можно заключить, что она суще-
ствует только благодаря взглядам других, то есть мужчин. Женщина
оказывается созданием чужого суждения, чужого мнения. В этом
смысле она соответствует руссоистскому определению человека, дове-
денного противоестественными социальными законами до того, что он
оказывается не живой особью, а только кажущейся, полой маской, су-
ществом, не осознающим самого себя. Это несчастье человека, не при-
надлежащего самому себе, которого Ж.-Ж. Руссо описывает и оплаки-
вает, является в его же глазах естественным (а не социальным) стату-
сом женщины, и он считает это нормальным.
Ш. Л. де Монтескье, излагающий в Духе законов доводы без всякой
оценки, допускает также, что желание нравиться присуще женской
природе, но находит в этом определенную общественную пользу. Ибо
это желание «порождает наряды». Из любви к нарядам рождается воз-
можность увеличивать торговлю. И если женщины могут портить нра-
вы, в то же время они способствуют формированию вкуса. Наряды —
неотъемлемая часть социальной жизни13.
В Антропологии с прагматической точки зрения [Ап1кгоро1о$ге гп
рга§таНзскег ШпзгсЩ Иммануил Кант исследует некоторые черты жен-
ского пола: он заявляет сначала, что женщина является более слож-
ным объектом изучения, чем мужчина. Философ приводит несколько
обычных аргументов: проявления так называемой женской слабости —

336
на самом деле рычаги для управления мужчинами, желание нравить-
ся — не что иное, как средство для доминирования. Однако склонность
к доминированию принадлежит не только женщинам, но и всему чело-
веческому роду, независимо от пола.
И. Кант включает свои размышления о женщине в свою общую тео-
рию о достижении человеческим родом культурного состояния. Того
состояния, к которому стремится природа, используя средства, кажет-
ся, противоречащие цели. Только пройдя через серию безумств, чело-
век может прийти к разумному состоянию; только испытав все агрес-
сивные формы нелюдимости, он становится общительным. Стоит за-
метить, что, помимо функции продолжения рода, женщина, какой бы
наивной она ни была, ведет мужчину к нравственности. Да, женщина
принадлежит природе, но природе, чья цель — культура; без женщины
этот шаткий, но необходимый переход невозможен: «А так как приро-
да желала возбудить [у человечества] более тонкие чувства, необходи-
мые для культуры, а именно чувства общительности и благопристойно-
сти, то женщину она сделала властительницей мужчины с помощью
благонравия, красноречия и выразительности лица...»*.

Разум женщин
Неполноценность женщины, коренящаяся в ее тендерном отличии, ес-
тественно, будет распространена на все ее существо и особенно на ее
интеллектуальные способности. Действительно ли она обладает умом,
рациональной силой? Теоретически да, поскольку она человеческое су-
щество. Фактически изначальное декларирование интеллектуального
равенства полов отрицается почти единодушной маскулинной точкой
зрения. Если верно, что привилегией женщины является красота, и ес-
ли разум не дается раз и навсегда, а должен культивироваться, то то-
гда женщина не может одновременно обладать красотой (которая так
мало длится) и разумом (так медленно формирующимся). В Духе зако-
нов Ш. А. де Монтескье утверждает, что по крайней мере в южных
странах, где жаркий климат способствует раннему созреванию жен-
ской сексуальности, два пола по природе своей оказываются неравны-
ми. Это неравенство неизбежно ведет к зависимости женщин от муж-
чин: «расцвет разума у них никогда не совпадает с расцветом красоты.
Когда они могли бы властвовать благодаря своей красоте, это оказыва-
ется невозможным из-за отсутствия разума; когда же они могли бы

* Русский перевод дан по: Кант Иммануил. Антропология с прагматической

точки зрения. СПб.: Наука, 1999. С. 406. — Примеч. пер.
 ^ властвовать благодаря разуму — красоты уже нет. И так как разум не
о может им доставить под старость ту власть, которой не дала им во вре-
О мя их юности даже красота, то женщины неизбежно должны нахо-
диться в зависимом положении». В странах с умеренным климатом,
где женщина созревает позже, чем ее восточные сестры, ее красота со-
храняется дольше и может сосуществовать с кое-каким разумом. Вот
что является причиной моногамии по сравнению с полигамией в жар-
ких климатах. Тем не менее в странах с умеренным климатом речь мо-
жет идти только о «некотором равенстве между полами» 14.
Д л я большинства просветителей мысль, что у женщин отсутствует
§ разум или ж е он недостаточен, не вызывает сомнений, однако они хо-
оэ тели бы опираться на факты. Доказывая это, они чаще всего ссылают-
§ ся на то, что нет женщин, способных к изобретательству, что они не
могут быть гениями, даже если они занимаются литературой и некото-
рыми науками. Эту неспособность они связывают с «естественной» пси-
хологией. Женщины является существом страсти, воображения, но не
рационального рассуждения. Жан-Жак Руссо доводит почти до кари-
катурной крайности убеждение, что если женщина и не лишена разу-
ма, то способность думать у нее все равно более примитивна, чем
у мужчины. Он полагает, что она должна ее развивать только в той ме-
ре, в какой она испытывает в ней потребность, дабы выполнить свои ес-
тественные обязанности (повиноваться мужу, быть ему верной, забо-
титься о детях). По Ж.-Ж. Руссо женщина остается вечно в состоянии
детства; она не способна видеть что-либо, что находится вне ее замкну-
того домашнего мира, который ей предназначила природа, и из этого
следует, что она не может заниматься «точными науками». Единствен-
ная наука, кроме науки своих обязанностей (которую в действительно-
сти она знает — но лишь интуитивно), которую она должна знать, — это
основанная на чувстве наука о мужчинах, ее окружающих, и главным
образом о ее супруге.
Мир, утверждает Ж.-Ж. Руссо, — это книга для женщин, которые не
испытывают потребности в ином чтении. Одним словом, женщина име-
ет отношение только к конкретному. Ей надлежит читать (интуитивно)
в сердце мужчин (множественное число), а мужчинам — философство-
вать по поводу человеческого сердца (в целом). Неспособность рассуж-
дать как мужчина выражается —• среди других черт — в невозможности
для женщин понимать рациональные обоснования веры: вот почему
девочка должна иметь религию своей матери, а любая женщина — ре-
лигию своего мужа. Все кажется ясным: женскому уму не свойственна
концептуальная деятельность, разум женщины не способен к теорети-
зированию. Ж.-Ж. Руссо пишет в Эмиле: «Исследование абстрактных
и умозрительных истин, исследование принципов, аксиом науки, всего

338
того, что стремится к обобщению идей, не под силу женщинам: все их
занятия должны относиться к практической сфере; их дело — приме-
нять принципы, которые открыл мужчина, и производить наблюдения,
которые приводят мужчину к установлению этих принципов»15.
Ж.-Ж. Руссо выражает в жестких терминах парадокс, пронизываю-
щий опытно-чувственную теорию познания, который он заимствует,
как и большинство английских и французских философов века Про-
свещения, у Джона Локка и Этьена Кондильяка. В противовес Рене Де-
карту и Готфриду Вильгельму Лейбницу, которые считают, что идеи
«врождены» в человеческое сознание и не являются продуктом опыта,
эти мыслители полагают, что идеи рождаются в результате сложных
операций сравнения и комбинирования, которые обрабатывают и орга-
низуют сырой материал, полученный ощущениями. Эти «сенсуалист-
ские» теории познания имеют между собой много различий и не могут
быть сведены к единой системе принципов. Какими бы ни были эти
различия — некоторые мыслители, подобно Э. Кондильяку, утвержда-
ют, что ощущения первичны, однако ставят под сомнение существова-
ние любого объекта вне нашего сознания; другие, как Д. Дидро, наобо-
рот, склоняются к материалистической систематизации эмпиризма;
третьи, наконец, продолжают утверждать духовность души и дуализм
двух субстанций, подобно Ж.-Ж. Руссо, — они не могут пройти мимо
общей задачи — выяснить, как сложные идеи рождаются из ощущений.
Этот генетический процесс осуществляется в двух формах: через ана-
лиз содержания мысли возвращаются к истоку возникновения наших
идей и, отталкиваясь от этого истока, реконструируют механизмы мен-
тальной репрезентации. В этом процессе память и воображение игра-
ют ключевую роль. Вспоминать, воображать — это значит воспроизве-
сти впечатление от предмета, который его вызвал и который в данный
момент отсутствует. Сравнение таких представлений между собой, со-
отнесение их с языковыми знаками открывает путь к суждению. Сужде-
ние состоит в том, чтобы установить связь между понятиями, представ-
ленными знаками, абстрактными представлениями. Абстрагировать,
обобщать — вот специфическая операция разума. Процесс обобщения
от конкретного восприятия к абстрактной идее характерен для всего
человеческого рода и отражает также интеллектуальное и психологи
ческое развитие индивида безотносительно — теоретически — пола, ра-
сы, культуры.
Теоретически, но не фактически: доминирующий дискурс просве-
тителей конструируется так, как если бы в женской природе генетиче-
ский процесс познания, который ведет к формированию абстрактной
мысли, остановился на полпути. Отказать женщине в возможности аб-
страгировать и обобщать, точнее, думать — это значит утверждать, что
только мужчины способны на полноценную генерацию идей из ощуще-
ний. Женщина, кажется, осталась на стадии воображения: но что это
за тип воображения? Не тот, который генетически способствует позна-
нию, а уводящий с этого пути, который заставляет нас ошибочно при-
нимать желаемое за реальное и порождает фантазии. Воображение —
мать заблуждений и неправды, несет печать детства. Крайности вооб-
ражения могут привести к болезни, безумию, смерти. Задержка жен-
ского ума на стадии воображения объясняется, почему он остается дет-
ским, уязвимым и неконтролируемым. Одно из необходимых, хотя
и всегда недостаточных, лекарств от этого «безумия», заложенного
в женщине, — запретить ей чтение романов, этих выдуманных произве-
дений, с которыми может иметь дело только твердый мужской ум.
Однако аргумент, что развитие женских способностей останавлива-
ется на стадии, которые мужчины легко преодолевают, серьезно под-
рывает целостность генетического опыта, который утверждает исто-
ричность человеческого рода и индивида. Человеческий род имеет ис-
торию, которая трактуется двумя способами: или как прогрессивное
движение, часто хаотичное, но тем не менее телеологическое, к лучше-
му, или же как процесс утраты естественного равенства, которое над-
лежит реставрировать на новой основе через общественный договор.
Сказать, что интеллектуальное развитие женщины останавливается на
стадии чувственной интуиции, неупорядоченного воображения, если
оно не нормировано жестким вирильным контролем, значит утверж-
дать, что у женщин нет истории. Со своими неизменными функциями
и обязанностями, она остается тем, чем она всегда и была: «Нравиться
этим последним [мужчинам], быть им полезными, снискивать их лю-
бовь к себе и почтение, воспитывать их в молодости, заботиться о них,
когда вырастут, давать им советы, утешать, делать жизнь их приятною
и сладкою — вот обязанности женщин во все времена, вот чему нужно
научить их с детства»16.
Да, в этом вопросе Ж.-Ж. Руссо, как всегда, радикален. Поэтому
можно сказать, что «другая половина» человеческого рода представля-
ет некие общества вне истории, которые К. Леви-Стросс называет хо-
лодными (ГгоЫез), или «дикими», в противоположность обществам теп-
лым (сЬаийез), или «цивилизованным», которые сделали выбор в поль-
зу осознания мих себя в исторической перспективе.

«Естественно естественная» роль

Представление о сексуальной и интеллектуальной неполноценности
женщины, о ее природной роли в воспроизведении вида и заботе о де-
тях естественно сказывается на определении ее функции. Женщина
прежде всего супруга и мать. Такой взгляд дает возможность просве- га
щенному антиклерикальному уму направить свою критику против мо-
настырской жизни, противной природе, тем более что девушки — из
определенных социальных слоев — воспитываются в монастырях мона- §
хинями, которые не знают, что такое мать или супруга (если не иметь ^
в виду духовного брака с Иисусом Христом). Нет нужды останавли-
ваться здесь на многочисленных литературных и общественных спо-
рах того времени, которые были призваны напомнить женщинам о пре- о
небрежении их обязанностями: рожать детей, кормить их грудью, как
того требует природа. Трудно представить, чтобы женщина не была з^
замужем или не имела детей. Эта роль производительницы сопровож- о
дается статусом домашней рабыни: забота о муже, детях и хозяйстве ф.
предоставляет и накладывает столько обязанностей, что было бы жес- 9
токо обременять ее другими делами. Ш. Л. де Монтескье, устами своей эс
героини с Востока, утверждает, что такие обязанности настолько вели- о
ки, что необходимо оберегать от них женщин: эффективнее всего дер-
жать их в гареме17. Ж.-Ж. Руссо черпает свое вдохновение в другой и
культуре, в Спарте, хотя его мысль та же самая. Молодых спартанок,
как только они выходили замуж, запирали в доме, где они занимались <
хозяйством и семьей: «Таков образ жизни, предписываемый этому по- ^
лу природой и разумом»18. Женщины Востока, женщины Спарты, за-
пертые, отделенные от мужчин, которые занимаются общественными ЕЕ
п>
делами, управлением, государством в полном спокойствии, которое ^
могли бы поколебать женские бури — это бисексуальное распределе- г*
ние обязанностей также принадлежит веку Просвещения. ^
Без сомнения, многие просветители протестовали против принуди-
тельных брачных союзов, не основанных на взаимном согласии, на же- о/
лании двух сторон, как того требует само понятие соглашения. (Похо-
же, что Ж.-Ж. Руссо, судя по словам отца Юлии в Новой Элоизе, пола-
гал, что мнение отца при выборе супруга для своей дочери более
мудро, чем мнение ее самой.) Но, за исключением нескольких отдель-
ных случаев, статус супругов остается глубоко неравным. Муж являет-
ся главой семьи, господином своей жены, детей и своих слуг, если тако-
вые имеются. Процитируем еще раз текст Ж.-Ж. Руссо, где гувернер
дает советы Софи, идеальной супруге, которую с детства готовили для
Эмиля: «Делаясь вашим супругом, Эмиль стал вашим главою; вам
предстоит повиноваться — так захотела природа. Однако, когда жен-
щина походит на Софи, хорошо, если она руководит мужчиною; это
тоже закон природы»19. Закон природы играет на неуловимой диалек-
тике господства и подчинения. Но Софи может руководить мужчиной
только в той мере, в какой она задумана и сформирована им.
341
 Формальный аргумент, который пронизывает множество просвети-
тельских текстов, оправдывая неравенство полов в институте брака,
исходит из недоказуемой идеи, что для прочного союза необходимо
превосходство одного партнера над другим. Равенство быстро разру-
шило бы союз. Брак, кажется, несовместим с идеей демократии между
супругами. В этом заключен удивительный парадокс: брак понимается
как добровольное соглашение, но в действительности он основывается
на договоре о подчинении. Век, который отвергает положение, что че-
ловек может по договору согласиться на подчинение, и осуждает лю-
бую теорию, которая допускает добровольное рабство, в то же время
признает существование договора о рабстве между женщиной и ее гос-
подином. Процитируем Иммануила Канта: «Каждая сторона должна
в развитии культуры превосходить другую по-разному: мужчина жен-
щину — своей физической силой и своим мужеством, а женщина муж-
чину — своим природным даром овладевать склонностью к ней мужчи-
ны; в еще нецивилизованном состоянии превосходство всегда на сторо-
не мужчины»*.
Помимо обязанностей супруги, матери и хранительницы дома за-
мужняя женщина имеет еще одну обязанность — оставаться сексуаль-
но верной мужу. По этому поводу написаны горы литературы, и по
простой причине. Женская неверность потрясает основы общества, то
есть семьи: неверность женщины не позволяет мужу знать, отец ли он
своего ребенка. Как же он может оставаться главой семьи, если не уве-
рен в своем праве отцовской собственности над своим потомством?
Мужская неверность не является объектом столь же сурового осужде-
ния; но почему? Ведь если мужчина имеет сексуальную связь с другой
замужней женщиной, он неизбежно дискредитирует обманутого мужа
в его функции главы семьи и отца? Здесь также проявляется асиммет-
рия: представление мужчины о собственной жене игнорирует тот факт,
что есть и другие мужчины, у которых тоже есть жена. Как бы там ни
было, самое большое несчастье, обрушившееся на Эмиля, — не то, что
он обманут Софи, а то, что она забеременела не от него, а от другого
мужчины. Кто же больше уязвлен в данном случае — супруг или отец-
глава семьи?
В Новой Элоизе Ж.-Ж. Руссо устами Юлии защищает супружескую
верность и особенно верность жены. Тот, кто верит в существование
Бога, в бессмертие души, не может допустить ни малейшего проступка,
ставящего под угрозу священный нерушимый брачный союз. Сексуаль-
ная свобода обоих супругов вне этого священного союза является, по

* Русский перевод дан по: Кант Иммануил. Антропология... С. 402. — При-

меч. пер.
мнению писателя, одним из разрушительных последствий материали-
стической философии! Этой развращенной философии противостоит
голос природы: отец не может признать своим ребенка чужой крови.
Юлия защищает свой пол от этих философов. С исключительным, хо-
тя и наивным изяществом Ж.-Ж. Руссо вкладывает в уста женщины
речь, которая в действительности продиктована интересами мужчин:
«Если говорить, в частности, о женщинах, — пишет Юлия, — то какими
бедами грозит их распутное поведение, якобы не приносящее зла! Не
зло ли само падение грешной женщины, — ведь с утратой чести она
вскоре лишается всех прочих добродетелей»20.

Пленница
В Трактате о человеческой природе [ТгеаНзе оп Нитап ЫаШге) Д э в и д Ю м
рассматривает вопрос о целомудрии и верности женщины в рамках
теории страстей. Анализируя с точки зрения генезиса человеческую
природу, он констатирует, что ни одно желание не является врожден-
ным, а есть плод комбинирования различных впечатлений. Механизм,
по которому красота притягивает один пол к другому, не более сло-
жен, чем тот, по которому вкусное блюдо притягивает к себе голодно-
го человека. Женщина и мужчина по природе своей равно подвержены
одним и тем же желаниям и страстям. Но чистую природу невозможно
описать. Наша природа состоит из сплетения отношений, где основа,
все-таки, соткана обществом. Так могло сформироваться и женское
«естество». Есть факт, не более того, что существует чувство стыда, за-
стенчивости, о котором всегда упоминается в дискурсе о женской не-
верности. Но почему же нарушение супружеского долга женщиной
осуждается с большей суровостью, чем его нарушение мужчиной? Ни-
какой объективный довод не в состоянии обосновать такое представле-
ние. Когда теория бессильна, надо искать объяснение в практике, в ис-
тории нравов. Целомудрие супруги, ее верность являются обязательст-
вом, которое рождено не природой, а социальной необходимостью.
Полная сексуальная свобода мужчин противоречила бы интересам
гражданского общества; но значительно больше противоречила бы
им сексуальная свобода женщин. Ибо кто бы был тогда уверен в сво-
ем отцовстве? Д. Юм ничего не оправдывает, он только претендует на
описание того, как складывались нравы в течение долгого эволюцион-
ного периода. Речь идет, несомненно, о человеческой природе, однако
эта странная природа есть не что иное, как медленная запись обычая.
Вот почему понятие природы может быть полностью осмыслено, если
его подвергнуть сомнению.
 Умение все подвергать сомнению — как раз тот процесс, исходя из
которого Ш. Л. де Монтескье выстраивает правдоподобную теорию
в своем Духе законов. Определяя всеобщий дух, управляющий людьми,
он предлагает множество факторов (климат, религия, законы, принци-
пы управления, нравы, манеры), как и множество причин, которые
взаимопроникают друг в друга и взаимовлияют друг на друга, хотя
между ними не существует строгого взаимодействия. Какое же заклю-
чение можно вывести из этой теории по вопросу, существует ли специ-
фическая женская природа или нет? Женщину, как и мужчину, нельзя
определить одинаково, исходя лишь из типа климата, правления, зако-
нов, нравов. Женская природа на первый взгляд предстает как преиму-
щественно зависящая от условий существования, которые ее формиру-
ют, и особенно от типов политической власти, которые в свою очередь
определяются климатом. Но какой бы ни была форма правления (ан-
тичная республика, чьим принципом или движущей силой является
добродетель; монархия с ее принципом чести; деспотизм, движущей
силой которого является страх), у женщины никогда нет такой же сте-
пени свободы, как у мужчины. В определенном смысле она всегда
пленница; речь идет, согласно «объективному» методу Ш. Л. де Мон-
тескье, о констатации, но не о каком-либо оправдании. В античных рес-
публиках «женщины свободны по закону, но порабощены правилами
нравственности»21. Они действительно заперты в гинекее*, и чувство
мужчин к ним больше похоже на дружбу, чем на любовь, которая, на-
против, практикуется между мужчинами. При монархических режи-
мах (Ш. Л. де Монтескье рассматривает здесь только женщин, чей со-
циальный ранг позволяет им быть принятым при дворе) женщины
представляют для мужчин один из самых верных инструментов для
достижения успеха; как экономический субъект-объект женщина про-
воцирует распространение роскоши. Наконец, при деспотизме женщи-
на полностью превращается в вещь. Но разве деспотизм является фор-
мой правления? Он скорее его отрицание, некая политическая край-
ность, где, кажется, царит самое бедственное абсолютное равенство.
Все тут рабы — евнухи, женщины, визири, сам повелитель султан, кото-
рый находится во власти неугасимых желаний. Здесь чувствуется па-
губное влияние жаркого климата. При деспотизме, системе, утвердив-
шейся в огромных империях, все — пустыня: земля, как и сердца, знает
только страх. В этом типе государства «женщины не вносят роскоши,
но они сами становятся там предметом роскоши. Рабство их должно
достигать крайних пределов»22. Для деспотизма свойственен страх пе-
ред женщинами, всегда готовыми к интригам. Из этого следует необ-

* Гинекей — в Древней Греции женская половина дома. — Примеч. пер.

ходимость запирать их в замкнутое пространство сераля. Страх перед
женщинами — это страх перед их свободой, нерациональный страх лю-
бого деспотизма перед свободой вообще. Деспотическое правление чу-
довищно, оно может погибнуть только благодаря собственным инстру-
ментам: насилию и непомерным удовольствиям, которые завершаются
смертью. Последнее письмо султанши Роксаны своему находящемуся
в странствиях супругу демонстрирует полную катастрофу: султанша
соблазняет евнухов, превращает сераль в место наслаждений и провоз-
глашает свою свободу во имя законов природы против порабощающего
закона самца. И воспользовавшись этим новым языком, она умирает
от яда, приготовленного по ее приказу23. Это что, придуманная катаст-
рофа в воображении мужчины, живущего в умеренном климате? Спор-
ный вопрос. Тем не менее для Ш. А. де Монтескье призрак деспотизма
и этих женщин, которые могут освободиться от рабства, только про-
лив потоки крови, преследует любой политический режим, которому не
удается установить равновесие властей и создать систему противовесов,
чтобы помешать злоупотреблениям, присущим самой природе власти.
Сдержанность и умеренность являются наилучшими принципами
для политика. С этой точки зрения Ш. А. де Монтескье анализирует
правление женщин. Любопытно, что он уточняет, что «противно разу-
му и природе, если женщины становятся хозяйками в доме... но это не
так, когда они управляют империей». Традиционная идея — женщина
является хозяйкой в доме, но исключена из политики — оказывается
полностью перевернутой. Причина этого проста: слабость женщины
несовместима с силой, которой должен обладать глава семьи; но та же
слабость является гарантией умеренности в системе политической вла-
сти: «...эта самая слабость придает их управлению ту кротость и уме-
ренность, которые гораздо нужнее для хорошего управления, чем су-
ровые и жестокие нравственные качества»24.
Можно ли в конечном итоге утверждать, что при многообразии
условий, которые способствуют формированию разных типов женской
природы, сохраняются некоторые сущностные черты, которые опреде-
лят женщину как таковую? Сила и разум характеризуют мужчину по
природе, а женщин — привлекательность, источник их могущества. Но
разве привлекательность не развивалась различно в зависимости от
условий? Релятивизм делает акцент на неизменных чертах, которые,
однако, всегда подвержены изменению. В этом заключается одна из
главных теоретических трудностей Духа законов, порожденная неодно-
значностью понятия «природа». Научный подход Ш. Л. де Монтескье
подразумевает, что природа является и одновременно не является
только принципом случайного объяснения. Все, что существует, суще-
ствует в природе и может быть рационально понято. Таким образом,
есть причины для такого бесстыдства некоторых народов, как полита-*
мия. Но природа у Ш. А. де Монтескье означает также систему фунда-
ментальных законов, которые позволяют измерить и оценить сущест-
вующие нормы, в частности в тех случаях, когда они требуют вмеша-
тельства законодателей, чтобы быть исправленными.
Необходимо осуществить эти исправления в той мере, в которой
мужчина и женщина способны отходить от норм. Отойти от законов
природы возможно только для существа, которого природа (или Бог,
здесь неважно) пожелала сделать свободным. Эта естественная перво-
причина может принимать различные исторические формы, но сама
по себе не подвержена движению и времени. Вот с этой нормативной
точки зрения Ш. А. де Монтескье может негативно оценивать полига-
мию, деспотизм и т. д., продолжая давать им «объективное» объясне-
ние. То же самое для рабства во всех его формах.
Неоднозначность позиции Ш. Л. де Монтескье заключается в том,
что он придерживается двух суждений: с одной стороны, мы должны
попытаться понять исходные законы разума, и, с другой, мы можем по-
нять историю в терминах законов25. Разнообразие типов природы жен-
щин можно объяснить с точки зрения их исторического опыта; но жен-
ская история не объясняет фундаментального различия между мужчи-
ной и женщиной, которое не является исключительно вопросом пола.
Тем не менее «объективный» дискурс о женщинах — это прежде всего
тот, который рассматривает весь комплекс причин, которые сделали
ее тем, что она есть. Ш. Л. де Монтескье пишет в Моих мыслях: «Жен-
щины лицемерны. Это идет от их независимости. Так случается и с ко-
ролевскими пошлинами: чем выше вы их поднимаете, тем больше вы
способствуете контрабанде».

Необходимое образование
При исследовании формирующей или разрушительной функции вос-
питания природа человеческого существа должна определяться не
только в терминах сущности, но и в терминах социальных установле-
ний и истории. То, что верно для мужчины, кажется еще более верным
для девочки и женщины, которые получают другое воспитание, воспи-
тание, преследующее различные цели. Стоит здесь напомнить, что
воспитание девочек направлено на то, чтобы подготовить их к «есте-
ственной» роли супруги и матери, и огромное количество трактатов по
педагогике, появившихся в XVIII в. (некоторые из них написаны жен-
щинами), настаивает главным образом на практическом характере вос-
питания. Авторы педагогических трудов, часто с самыми лучшими по-
буждениями, делают акцент на неравенстве тендерных ролей. Мы по- ^
нимаем, что можно признавать существование неравенства, данного со
природой, и при этом осуждать вредные последствия традиционного
воспитания (например, в монастырских школах) для хрупкой и подат-
ливой женской природы. Это искреннее и благородное осуждение си
остается в рамках морализаторской критики: оно не предусматривает
того, что воспитание в большей своей части может быть ответственно
' а
за формирование характера и поведения женщины, ибо просто и легко 5
о
воздействовать на ее природу. о
03
Совсем иное дело, если обратиться к просветителям, провозглашав-
шим равенство мужчины и женщины. Такая позиция неизбежно пред- з
полагает, что необходимо отринуть все факты, свидетельствующие о
о неравенстве; утверждается, что если эти факты и имеют место, они ф.
не имеют силы доказательства, поскольку являются производными от 5
существующего социального порядка. Равенство, таким образом, заяв- х
ляется априорно: но равенство чего? о
Рассмотрим сначала подход Клода Адриана Гельвеция в его сочине- ^
нии 06уме [Ие ГЕзргй), первое издание которого в 1758 г. вышло ано- з
Зс
нимно. Он предполагает при описании природы ума использовать ин-
дуктивный метод Фрэнсиса Бэкона — от фактов к причинам. Но что <
понимать под фактами? В одном случае наблюдается некий факт, со
в другом — качества человека, в третьем — его действия и страсти
и т. д. Но наблюдение ведется в соответствии с теорией познания и нра- Е
вов, которая укореняет сенсуалистский эмпиризм: все наши представ- ^
ления, все наши поступки имеют своим источником чувства. Априор-
ность у К. А. Гельвеция заключается в идее, что человеку ничего не да- %
но природой, все благоприобретается им, за исключением, конечно, *?
его физической конституции чувствующего существа, действительно 0|
способного все приобрести. Из этого следует, что первоначально все ^
человеческие существа были равны независимо от их пола или этниче- ^
ских различий. К. А. Гельвеций основывает это равенство не на естест-
венных правах, а на идентичности умов. Все мужчины, все женщины
в нормальных условиях имеют один и тот же мозг, то есть физическую
способность, открывающую доступ к самым высоким мыслям. Движу-
щая сила любого человеческого поведения — это личный интерес, ин-
дивидуальная польза, но интерес, который не входит в противоречие
с общим интересом при наличии хорошей законодательной системы.
Но откуда же происходит неравенство? Следует заметить, что этот во-
прос задается не только по поводу отношений между полами, но также
по поводу отношений между людьми вообще. К. А. Гельвеций доказы-
вает, что неравенство порождают не физические, климатические или
иные условия; оно зависит единственно от «морального», то есть соци-
347
альных и политических факторов, которые в ходе исторической эво-
люции определили характер рода человеческого. Социально-историче-
ское развитие обусловило возникновение различий между людьми и,
в частности, «пороков», специфически свойственных тому или иному
полу. Одним из них является женская распущенность. Но действитель-
но ли это порок? Роскошь, которую делает возможной и которую про-
воцирует галантная женщина, полезна обществу, она обеспечивает ра-
боту огромному числу ремесленников.
Как бы то ни было, то, что дурные законы породили, хорошие зако-
ны могут искоренить, если правда, как считает К. А. Гельвеций, что
только сила законов может сформировать индивидов и народы. Таким
образом, фундаментальная функция законодательства — воспитание:
«всем, что мы имеем, мы обязаны воспитанию»26.
Женское неравенство, различия «природы» и «поведения», о кото-
рых с удовольствием и настойчиво говорило столько философов, —
всего лишь результат порочного воспитания, полученного девушками.
Именно оно, это воспитание, препятствует девушкам достигать успе-
хов в науках и искусствах, которые они вполне могут достичь. Женщину
воспитывают так, что она приобретает добродетели, оправдывающие
предрассудки, жертвой которых она же и становится. По определению
предрассудок не может поставлять доводы: обязанность женщины
быть целомудренной остается столь же необъясненной, как и искусство
факиров в Индии. Свобода нравов, и в частности, та, которая практи-
куется в отношениях между полами, может показаться теологу фор-
мой разврата. А для философа-просветителя? К. А. Гельвеций конста-
тирует, что свобода нравов, глубоко утвердившаяся в некоторых стра-
нах и некоторых религиях, не мешает общему благополучию нации.
Равный объем мозга у мужчин и женщин предполагает, что они
должны получать одинаковое воспитание. Не разрабатывая детально
какой-либо педагогической системы, К. А. Гельвеций утверждает, что
ничто из того, чему можно научиться, не должно запрещаться женщи-
нам. Наконец, воспитание должно носить общественный характер и
поэтому организовываться государством. Только хорошие законы мо-
гут обеспечить хорошую систему воспитания; и не исключено, что для
того, чтобы установить такую систему, придется менять государствен-
ные формы: «В каждой стране искусство формировать людей так тес-
но связано с формой правления, что какое-либо значительное измене-
ние в общественном воспитании вряд ли возможно без изменений
в самом государственном строе»27. Сочинение Обуме было осуждено
в 1759 г. папой Климентом XIII и торжественно сожжено по постанов-
лению парижского парламента, а позже теологического факультета
Сорбонны.
Гражданки?
Допустить равенство полов, необходимость общего образования, ка-
жется, предполагает признание права женщин на участие в политиче-
ской жизни, то есть на полноправное гражданство. Мы не будем здесь
анализировать политические права, которыми могли пользоваться
при старом порядке знатная женщина, состоятельная женщина, жен-
щина из народа и т. д. Речь идет скорее о том, чтобы констатировать
тесную связь понятия гражданства с понятием республики, несмотря
на разнообразие форм республиканского политического устройства.
Женева, например, является республикой, которой Ж.-Ж. Руссо возда-
ет д а н ь во вступлении к Рассуждению о происхождении и основаниях нера-
венства между людьми. Страна свободы, царство законов, желанных
для всех (Ж.-Ж. Руссо позже отречется от своей собственной иллюзии
об этой республике после запрещения Эмиля), Женева состоит из гра-
ждан, из всего народа. Но как же обстоит дело с женщинами, которых
Ж.-Ж. Руссо называет любезными и нравственными гражданками.
Они гражданки в силу того, что они супруги граждан; это не дает им
никакого другого права, кроме права хранить чистоту нравов и забо-
титься о взаимопонимании в семье. Это означает, что женское граж-
данство — замкнутое в частной сфере — исключено из политической
реальности. То же самое и для Софи. Она не имеет права на политиче-
ское воспитание со стороны наставника, который, прежде чем ее вы-
дать замуж, посвящает Эмиля, будущего главу семьи, в гражданскую
жизнь: что такое управлять, что такое договор, что такое быть гражда-
нином? Гражданство женщин — это только пассивный отблеск граж-
данства мужа, главы семьи. Дискурс Ж.-Ж. Руссо отличается упрямой
последовательностью: женщина не равна мужчине, она не получает того
же образования, что и он, она не имеет права ни на роль, ни на звание
гражданина, если только это не метафора.
Равенство прав, заложенное природой, равенство полов, равенст-
во в образовании являются причинами, которые обеспечивают в рес-
публике, где все граждане могут пользоваться одинаковыми права-
ми, допуск женщин к гражданскому, то есть политическому праву.
Ж. А. Кондорсе — бесспорно, философ, который в последней четверти
XVIII в. принимает всерьез эту просветительскую позицию. Стоит
только лишить прав одного индивида, утверждает он, как сразу же
оказывается нарушенным универсальный принцип равенства людей.
В июле 1790 г. Ж. А. Кондорсе публикует в № 5 Газете общества
1789 г. уоигпа1 Ле 1а 8осгё1ё Ле 189) статью, озаглавленную «О даровании
гражданских прав женщинам» («8иг Раскшззюп <1ез Геттез аи сЬоН с!е
сНё»), Он сначала говорит, что философы и законодатели постоянно
нарушали естественное право каждого на равенство, «спокойно лишая
половину рода человеческого права на участие в создании законов, ис-
ключая женщин из гражданства» 28 . Автор жестко полемизирует с об-
щепринятым мнением, согласно которому женщина якобы является
существом физически слабым, а следовательно, низшим. Сексуаль-
ность женщины сопряжена с рядом временных неудобств (менструа-
ция, беременность и т. д.), но эти специфические черты не могут ли-
шить ее права гражданства; ведь приступы подагры, ревматизм и дру-
гие недуги не отнимают его у мужчин. Другое общепринятое мнение —
женщины никогда не блистали своим гением в науках и искусствах —
также безосновательно. Предположим, что право голосования предо-
ставляется лишь гениальным мужчинам. Тогда будет крайне сложно
найти достаточное число граждан. Женщины сумели проявить свои по-
литические способности, когда формы правления предоставляли им
эту возможность. Были и есть, если ограничиться только ими, великие
королевы и великие императрицы: Елизавета I Английская, Екате-
рина II Российская, Мария-Терезия Австрийская. Ярким доказательст-
вом того явился век Просвещения: Ж . А. Кондорсе, завсегдатай мно-
гих салонов, в том числе столь авторитетного, как салон его жены Со-
ф и де Груши, считает, что такие салоны, организованные женщинами,
представляют ведущие центры идей Просвещения.
Ж . А. Кондорсе подвергает причинному анализу комплекс предрас-
судков, лежащих в основе ложных представлений о природе и нравах
женщины. В действительности эта природа и эти нравы являются про-
дуктом долгой истории, подспудного накопления обычаев. Женщина
не более легкомысленна, лжива, скрытна, коварна и т. п., чем раб-негр
труслив, раболепен, не верен слову (впрочем, его от него и не требуют).
Женщина и негр, человеческие существа, права которых неуклонно за-
щищает Ж . А. Кондорсе, являются печальным результатом тираниче-
ского порядка и иррациональной власти. Негр, без сомнения, не полу-
чает воспитания, он подчиняется грубой силе хозяина; женщину воспи-
тывают, но в ущерб ей самой, прежде всего священники, которые,
подчиняя ее сексуальность и ум власти, без какого-либо понимания,
стремятся подчинить через женщин весь человеческий род этой вла-
сти. Власть отца и мужа увековечивает женское рабство: но эта власть
безответственна, поскольку она направлена на существа, наученные
слепо повиноваться. В противовес любой идее, утверждающей, что
у женщины меньше разума, чем у мужчины, Ж . А. Кондорсе, — убеж-
денный, что разум или универсален, или его не существует вовсе, — воз-
ражает: женщины «на самом деле не ведомы разумом мужчин, они ве-
домы собственным разумом» 29 .
 Не означает ли это, что между этими двумя формами разума суще-
ствует различие по природе? Разум в любом человеческом существе
зиждется на эгоизме. Если существует разница между двумя полами,
значит — женщина должна преследовать и защищать свои собствен-
ные интересы. Но женские интересы были порождены законами муж-
чин. Женщина красится в той мере, в какой мужчины довели ее до та-
кого положения, когда для нее важно не быть, а казаться. Поэтому
женщина может рассчитывать только на «декоративный разум».
Не обратится ли дарование женщинам права гражданства в угрозу
для единства семьи? Не оставит ли женщина домашний очаг, это при-
вилегированное место, предназначенное ей природой (его символом
становится рукоделие, тема которого с неизбывной монотонностью по-
вторяется в многочисленных текстах эпохи), чтобы заняться составле-
нием законов на открытой сцене общественной деятельности? Этот ар-
гумент кажется действительно последним бастионом для тех, кто рату-
ет за сохранение неравенства двух полов во имя общественной пользы:
«Во имя пользы, — отмечает Ж. А. Кондорсе, — торговля и промышлен-
ность стонут в своих цепях, а африканец остается рабом. Во имя обще-
ственной пользы заключали людей в Бастилию, назначали литератур-
ных цензоров, организовали тайное судопроизводство, подвергали
пыткам»30. Он считал, что гражданская ответственность не только не
вредит семейной жизни, но, наоборот, женщина, член Национального
собрания, была бы более способна воспитывать своих детей.
В 1790-1791 гг. Ж. А. Кондорсе публикует в «Библиотеке общест-
венного ч е л о в е к а » Пять Записок о народном образовании (Сшу Мётоиев
$иг Ппз1гисИоп риЬИдие), Национальное собрание поручило ему подгото-
вить проект реформы народного образования, который он представил
в апреле 1792 г.; он не был принят. Это текст чрезвычайной значимо-
сти, он является памятником духа Просвещения. Образование имеет
ясную политическую цель: невежество всегда благоприятствовало ти-
рании, единственное средство обеспечить свободу и равенство наро-
да — дать ему образование. Образование должно стать всеобщим, свет-
ским и бесплатным. Такая концепция неотделима от политического
строя, который декларирует равенство всех перед законом. Он, между
прочим, утверждает также, что гражданин должен подчиняться толь
ко законам, в составлении которых он сам принимал участие, — одним
словом, законам Республики. Образование совершенствует человече-
ский род и способствует ускорению его необратимого движения к сво-
боде и разуму. Такое совершенствование является путем, ведущим час-
то через кризисы и революции к всеобщему счастью. В своем проекте
всеобщего светского образования Ж . А. Кондорсе четко различает об-
разование и воспитание. Образование принадлежит школе, единствен-
ному гаранту равенства учеников при получении знаний; воспитание
принадлежит семьям. Здесь необходимо понять аргументацию фило-
софа: семьи, имеющие различный социально-экономический уровень,
уже в силу этого представляют собой колыбель неравенства. Они так-
же являются местом различных мнений. Если школа будет вмешивать-
ся в воспитание, она вступит в конфликт с семейными сообществами.
Ж. А. Кондорсе не оставляет здесь никакого «частного» пространства,
которое стало бы в общественном пространстве «государством в госу-
дарстве». Если он оставляет сферу воспитания семьям, то это потому,
что он убежден, что с прогрессом Просвещения мнения, не основанные
на разуме, исчезнут. Это была, без сомнения, просветительская иллю-
зия, но ее разделяли многие мыслители Просвещения.
В «Первой Записке» утверждается, что образование должно быть
общим для мужчин и женщин: «Действительно, поскольку образование
ограничивается изложением истин и обсуждением их доказательств,
трудно представить, как различие полов может потребовать различно-
го выбора истин или различного способа их доказательства»31.
Резюмируем аргументацию Ж. А. Кондорсе в плане обоснования
равенства полов в образовании. В первую очередь, и это самое главное,
женщина должна быть столь же образованной, как и мужчина, во имя
равенства прав всех людей. Во-вторых, это равенство женщин в обра-
зовании способствует — если говорить не о принципах, а о прагмати-
ке — общественной пользе. Образованная женщина сможет следить за
образованием своих детей, обладая равными знаниями со своим му-
жем, и таким образом сделает семью более счастливой; она не позво-
лит своему мужу забыть знания, которые он получил в юности. Кроме
того, если бы неравенство оставалось вечным уделом женщин, было
бы невозможно уничтожить его у мужчин, то есть люди не могут быть
свободными и равными, когда половина человеческого рода не освобо-
ждена от своих вековых цепей. Просвещение не может осуществлять-
ся только одними мужчинами. Думать так — это значит придерживать-
ся иррационального взгляда, что один из полов является конечной при-
чиной другого; для Ж. А. Кондорсе такой взгляд является примером
средневекового мышления. «Гордыня сильного позволяет легко убе-
дить себя, что слабый был создан для него; но это га философия разу-
ма, ни философия справедливости»32.
В своей Социалистической истории Французской революции (НЫогге
$осга1Ые <1е 1а КёдоШит /гапдаме) Ж а н Ж о р е с сказал, что великая
мысль Ж. А. Кондорсе открывала путь в будущее. Однако эта разрабо-
танная им грандиозная теория прогресса человечества не столь уж
и радикальна, поскольку она сохраняет некоторые следы прежнего
менталитета. Так, женщины должны иметь те же гражданские права,
что и мужчины. Но чтобы пользоваться правом избрания своих пред-
ставителей (и быть избранным), граждане (будь то мужчины или жен-
щины) должны удовлетворять определенным условиям. Среди них
нужно выделить первое — иметь собственность... и пятое — не зависеть
от какого-либо частного лица или корпорации. Легко понять, что
в этом случае доступ к гражданским правам открыт не для всех, вопре-
ки тому, что должно вытекать из тезиса о естественном равенстве
прав. Мысль, что избирательное право принадлежит только тем из
«активных граждан», кто может платить определенный ценз, была по-
пулярна во время Революции. Эта цензовое избирательное право при-
надлежит только мужчинам, женщины лишены его. Ж. А. Кондорсе,
напротив, возражает против такой позиции на том основании, что по-
ловая принадлежность не должна иметь какого-либо значения при пре-
доставлении гражданских прав: если женщина обладает собственно-
стью, она получает право голосовать. Старое феодальное право, кото-
рое позволяло женщинам-держательницам земельных наделов участво-
вать в выборах, например членов бальяжей*, следовало не отменять, а,
наоборот, распространить на всех женщин-собственниц, глав семейств.
От общего образования Ж. А. Кондорсе ждет искоренения предрас-
судков, питающих представление о интеллектуальной неполноценно-
сти женщин. При всем величии принципа равенства полов остается
тем не менее одно различие: некоторые профессии резервируются за
мужчинами, а у женщин есть свои (например, они более способны пи-
сать учебники для начальной школы, способствовать развитию наук
благодаря своей естественной наблюдательности и т. д.). Женщина по
природе и по склонности — существо оседлое: вот почему ей предназна-
чена функция домашнего учителя. Женщине уютно в своем доме. Про-
свещенная женщина принимает гостей в своем салоне.
Между полами остается еще одно различие, которое Ж. А. Кондор-
се отказывается считать формой неравенства. Он доходит до предпо-
ложения, что особые тендерные свойства женщин могут открыть чело-
веческому роду путь к видам знаний, которые мужская половина не
знает. «Кто знает, когда другое воспитание позволит разуму женщин
развиться во всей своей естественной полноте, не будут ли близкие от-
ношения матери или кормилицы с ребенком, отношения, которых не
существуют для мужчин, исключительным средством для них достичь
открытий, более важных, более необходимых, чем можно себе пред-

* Бальяж (ЬаШ1а§е) — во Франции местный суд, отправлявший правосудие от

имени и под председательством бальи (назначавшегося королем правителя
провинции, обладавшего административной, судебной и военной властью). —
Примеч. пер.
ставить, для познания человеческого духа, для его совершенствования,
для ускорения и облегчения его развития?»33 Не означает ли это в неко-
тором смысле возвращение к определению специфики женщины с точ-
ки зрения ее «естественной» репродуктивной функции? Может быть, но
что здесь исключается как незначительное, так это функция супруги.

Потревоженное универсальное
Маскулинные рассуждения просветителей — каковы бы ни были их
различия и их пристрастия — не могут не принимать в расчет, что
в другой половине человеческого рода, даже тогда, когда свобода и ра-
венство любого человеческого существа объявлены существующими
от природы, имеется нечто непреодолимое и неустранимое, что всегда
тревожит изнутри искреннюю претензию разума на универсальность.
Прекрасная (и торжествующая) идея равенства прав содержит в себе
силу, которая может взорвать установленное социальное равновесие.
Не страшно, если порабощенные люди становятся равными. Но что де-
лать с женщинами, если принцип равенства применяется ко всем чело-
веческим существам? И как быть с неграми, если их освободить? Опас-
ность, кажется, заключается в том, что существуют два пола и различ-
ные «расы». Можно, конечно, вообразить существование одного-един-
ственного пола, способного к самовоспроизводству без различий, как
это было в аристофановском мифе, рассказанном в Пире (Зутропит)
Платона, о совершенно одинаковых сферических существах, которых
Зевс, чтобы наказать этот противоестественный вид, разделил на две
части, чтобы заставить их сблизиться друг с другом. Можно вообра-
зить также и существование самостоятельной человеческой расы, поя-
вившейся из земли и обладающей одним цветом кожи.
Но различия существуют: подчеркивают ли их или же стараются их
приуменьшить, противопоставление это всегда присутствует в маску-
линном обсуждении в более или менее замаскированной и скрытой фор-
ме. Чтобы попытаться разрешить данную теоретическую трудность, ко-
торую половые различия ставят перед просветителями, есть один путь —
приписать женщине двойственный статус. Иммануил Кант, без сомнения,
предпринял самые масштабные поиски в направлении, но не без риска.
Женщина, как и мужчина, — это личность в этическом смысле сло-
ва: как автономные существа они равны перед моральным законом, ко-
торый установлен повсюду свободной волей и которому сама эта воля
подчиняется. В этом смысле любое человеческое существо является
гражданином в этическом сообществе, которое И. Кант называет «цар-
ством целей». Но может ли такое равенство существовать в юридиче-
ском измерении? Право, по И. Канту, определяется системой принуж-
дений: свобода каждого ограничена свободой другого. Этическая сво-
бода, чисто внутренняя, должна, однако, реализовываться в поступках,
стать внешней, выраженной, если она не хочет оставаться простым наме-
рением. Экстериоризация свободы предполагает ее «воплощение» в ка-
кой-либо вещи. Эта вещь — собственность, по И. К а ш у — именно земель-
ная собственность, имеющая некую «субстанциональную» ценность.
Здесь мы входим в сферу частного права. Это право отличается от
общественного или политического, поскольку регулирует только отно-
шения индивидов к вещам (реальное право) и отношения индивидов-
собственников между собой (личное право, договорное право). Граж-
данское право не предполагает наличия какой-либо инстанции, выс-
шей по отношению к индивидам, государственной власти, но, однако,
неизбежно ссылается на нее, поскольку только государство может га-
рантировать собственность и выполнение контрактов. Субъектом пра-
ва может быть только тот, кто претворяет свою свободу в собственно-
сти. Подобным образом, в политическом плане только собственники
имеют право голосовать при республиканском режиме, который, по
И. Канту, не имеет никакого отношения к какой-либо форме демокра-
тии. А если женщина — собственница, может ли она пользоваться теми
же правами, что и мужчина-собственник? Категорически нет. Чтобы
рассмотреть статус женщины (но также слуг и рабочих, которые зави-
сят от хозяина или нанимателя и в этом качестве не могут быть само-
стоятельными членами общества), И. Кант вводит новый элемент в пра-
вовую теорию — «личное право реального вида», которое он следующим
образом определяет в сочинении Учение о добродетели (ТщепИекге): «это
право человека иметь какое-нибудь лицо, кроме себя, как свое»*. Если
проще, эта ф о р м а права позволяет обладать существом как вещью, ко-
торая, однако, является лицом. Нельзя лучше обосновать юридическое
и социальное неравенство не только половины человеческого рода, но
еще и любого индивида, который получает заработную плату. Центр
власти — это человек-собственник, будь то муж, отец, хозяин дома
и пр. Доказательством этого служит то, что он может обращаться
с личностью как с вещью (тез): если женщина или слуга убегают
(И. Кант не анализирует причины этого навязчивого желания убе-
жать), то владелец имеет право преследовать их. Странная новация
И. Канта не имеет иной цели, как только попытаться обосновать в пра-

* Цитата из Пояснительных замечаний к Метафизическим началам учения

о праве [Сгипс11е$ищ гиг Ме1карку$1к Аег_8Шеп), первой части Метафизики нравов.
Приведена по изданию: Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Сочинения:
В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 395. - Примеч. пер.
вовой форме фактически существующую систему доминирования. Ис-
следование брака проливает свет на истинную природу этого «нового»
права. Брачное сообщество, чьей целью является воспроизводство (хо-
тя бесплодие не является причиной разрыва), позволяет представите-
лю того и другого пола использовать тело партнера и наслаждаться им.
Естественная сексуальность приближает людей к животному миру.
И. Кант говорит в Учении о добродетели: «...плотское наслаждение в
принципе (хотя и не всегда по результату) сродни каннибализму. Ис-
требляется ли... женская плоть из-за беременности и возможного смер-
тельного исхода родов, а мужская — в результате истощения от частых
притязаний женщины на половую силу мужчины? Различие здесь —
только в способе пользования, и одна сторона в отношении другой при
таком взаимном пользовании половыми органами действительно пред-
ставляет собой потребляемую вещь (гез Гип^ЬШз)»*.
Обращаться с другим как с вещью в своем и через свое тело проти-
воречит праву людей на то, чтобы их не использовали единственно как
средство. Но если по свободному договору двух сторон, обладающих
свободой воли, каждая соглашается на то, чтобы с ней обращались как
с вещью, между ними устанавливается взаимность. Такое соглашение
определяется контрактом; в браке каждый супруг соглашается быть
используемым своем партнером. Моногамный брак упорядочивает кан-
нибализм естественной сексуальности. Странный контракт, который
обладает свойством быть неразрушимым! Это равенство супругов в фи-
зическом обладании не исключает и не противоречит, по И. Канту, уза-
коненному доминированию мужчины над женщиной. Ибо мужчина от
природы выше женщины, и нет нужды доказывать это утверждение.
З а рамками легализованного каннибализма и морального достоин-
ства, которое дает женщине этическое оправдание исполнять свой
долг, женщина фактически остается низшим существом. Здесь катего-
рический императив наталкивается на свое самое серьезное ограниче-
ние: если он что-то значит для каждого человеческого существа, то он
царствует только в пространстве чистого практического разума, в сфе-
ре нравственной автономии.
Одной из проблем просветительской философии является осмыс-
ление фемининной особости, в той или иной степени связываемой
с неполноценностью, вместе с попыткой совместить ее с принципом
равенства, основанного на естественном праве. Речь идет о том, что-
бы определить социальные роли женщины: супруга, мать и пр. Каж-
дый просветитель подчеркивает, что общество нуждается в слабом

* Также цитата из Пояснительных замечаний (Кант И. Метафизика нравов.

С. 397). — Примеч. пер.
поле. И в силу функции, продиктованной природой, женщина может
в некотором отношении быть гражданином. Ее политический статус
никогда прямо не признается (за исключением Ж. А. Кондорсе).
Можно сказать, что самая популярная идеология в XVIII в. заключа-
ется в том, чтобы рассматривать мужчину как конечную причину
женщины. Ж.-Ж. Руссо в Эмиле, без сомнения, усиливает эту теорию,
поскольку воспитание Софи (не случайно ее называют так) преследует
цель обеспечить счастье Эмиля. Но, радикализируя господствующую
идеологию своего века, он ее разрушает. Воспитание Софи страдает
фатальным пороком. Никто не познакомил ее с царством необходимо-
сти: несомненно, она воспитывалась по мягкой и гибкой системе прину-
ждений, поскольку ее судьба супруги обречена на подчинение, но ей не
дали возможности понять, что есть вещи, не зависящие от нас. Поэто-
му она не может смириться со смертью своих родителей и особенно со
смертью своей дочери. Эмиль везет безутешную Софи в Париж-Вави-
лон, средоточие всех пороков, перед которыми она не сможет устоять
(ее этому не научили).
В п о с м е р т н о и з д а н н о м р о м а н е Эмиль и Софи, или Одинокие [Етйе е1
ЗорЫе, ои 1е$ зоШапез)* Ж.-Ж. Руссо разрушает всю воспитательную сис-
тему, которая определяла судьбу его героев. Эмиль оставляет невер-
ную супругу, находит работу, порывает с семьей и со своей родиной,
становится рабом в Алжире, испытывает все тяготы иррационального
рабства, организует мятеж со своими товарищами и кончает тем, что
держит речь в просветительском духе перед рабовладельцем (на са-
мом деле текст не завершен, но мог ли быть иной финал?). Перестав
быть отцом семейства и гражданином, Эмиль становится в большей
степени человеком. Можно ли сказать, что Софи освободилась? Бы-
ло бы анахронизмом ставить вопрос в таком ключе. В несчастьях Со-
фи выявляется бесполезность полученного ею воспитания. Только
благодаря Софи, которая не предала и не солгала, но уже не принадле-
жит одному только Эмилю, этот мужчина сталкивается, наконец,
с прозаической стороной существования и приходит к осознанию само-
го себя.

* Русский перевод: Руссо Ж. -Ж. Эмиль и Софи, или Одинокие // Руссо Ж.-Ж.
Педагогические сочинения: в 2-х т. М., 1981. Т. 1. С. 593-618. — Примеч. пер.
11
Медицинский и научный
дискурс
Зве/шн Беррпо-Сапьвадор

От средневековых энциклопедий до различных сборников

эпохи Возрождения, от проповедников Контрреформации д о
ораторов Революции медицинский дискурс всегда востребо-
ван — ведь он оправдывает роль, предназначенную женщине
в семье и в обществе. Мари де Гурнэ в 1622 г. в своем сочине-
нии Равенство мужчин и женщин (Ь'Е^аШё Лез коттез е1 Лез
/еттез) протестует против взгляда на женскую физиологию
как на причину некоторых психических отклонений, а Кон-
станция де Тейс* в Послании к женщинам [Ерйге аих /еттез)
последовательно опровергает критику подобных предрас-
судков:

Ьшз50П5 Гапа1огтз1е, ауеи§1е еп 8а зоепсе ,

В'ипс НЬге ауес агС са1си1ег 1а ршззапсе,
Е1 с!и р1из ои (1и т о т з тГёгег запз арре1,
Оие за Гетте 1ш <1ои ип гезрес! е(егпа1.
Пусть анатом, слепой в своей науке,
Искусно измеряет силу мышц,
И более или менее безапелляционно утверждает,
Что его жена обязана вечно уважать его.

В действительности, теоретические основы такого дискур-

са были заложены еще в конце XIII в.: проблема решалась в
пространстве между аристотелизмом, рассматривавшим жен-
щину как незавершенного мужчину, и галенизмом, заключав-

* Констанция де Тейс (1767-1845 гг.) — французская писательни-

ца. — Примеч. пер.
шим ее в волнующую особость матки. Такое положение, начиная со
Средневековья и до XIX в., существенно тормозит развитие женской
медицины, возможно замедляя и прогресс в анатомии и биологии. Но
под стойкими стереотипами и постоянно воспроизводимым дискурсом
таятся и эволюционные прорывы, и отходы от традиционных пред-
ставлений, которые трудно поддаются анализу, поскольку не обяза-
тельно следуют за хронологией научных открытий. А у ж что меняет-
ся — так это, может быть, не столько знание о природе и функции каж-
дого из полов (оно получит свое завершение только в XIX в.), сколько
подход к осмыслению их различий в системе мира и общества.

Женская природа
Зачем говорить о женщине?
Сам субъект не столь очевиден. Интерес естествоиспытателя к женщи-
не является частью более широкой проблематики, касающейся воспро-
изводства людей: сексуальный диморфизм представляет тайну и для
биолога, и для анатома. В Средние века разгорелся спор между сторон-
никами Аристотеля, которые определяли самку как пассивное вмести-
лище эмбриона, и наследниками Гиппократа, которые рассматривали
ее как тело вдвойне активное, ибо она имеет и семя, и пищу, способст-
вующую развитию зародыша. Ссора, кажется, завершилась в XIV в.
компромиссом, нашедшим адекватное выражение в позиции Анри де
Мондвиля*: поскольку для воспроизводства человеческого рода необ-
ходимы и мужское и женское тело, небесполезно изучать анатомию
женщины, даже если она, по мнению Галена, представляет собой вы-
вернутое вовнутрь мужское тело.
Многочисленные комментированные переводы сочинений Галена
и Гиппократа, появившиеся в начале XVI в., дают новый импульс спо-
рам, но уже более масштабного измерения, поскольку медицинский
дискурс хочет быть и действием, и суждением о нем (ргах18 и <1оха). Не-
смотря на то что никакое важное анатомическое открытие не разрушает
схемы, установленной со времен Герофила** (IV в. до н. э.), — интерес
студентов к вскрытию женских тел в амфитеатрах крупных медицин-

* Анри де Мондвиль (ок. 1260-1320 гг.) — французский врач; лекарь Филип-

па IV и Людовика X; основоположник французской хирургии; автор трактата
Хирургия (Сугиг^ш). — Примеч. пер.
** Древнегреческий врач и анатом, один из основоположников александрий-
ской медицинской школы; первым вскрывал человеческие трупы для изучения
анатомии. — Примеч. пер.
ских факультетов, растущее число трактатов по анатомии и практиче-
ских учебников на французском языке свидетельствуют о жизненной
потребности в исследовании в области акушерства и гинекологии.
Кроме того, специалисты по женской медицине конца Возрождения
ясно осознают важность развития их науки. Прежде, пишет Жан Лье-
бо* в своем сочинении Сокровищница тайных лекарств от женских бо-
лезней (ТНгезог Лез гетеЛез зесгеЬз роиг 1ез та1аЛгез Лез/еттез; 1585 г.) боль-
шинство трактатов обходило вопрос о женских болезнях, поскольку
сама материя рассматривалась как слишком трудная и непонятная. Се-
годняшние врачи больше прислушиваются к наставлениям Гиппократа
и полны милосердия, чтобы помочь женщине в ее недугах. Более того,
в эпоху Возрождения врач лучше понимал моральные и социальные
последствия этих теорий: как же можно презирать и даже не желать
ничего знать о теле, созданном для зачатия и рождения себе подоб-
ных? Практикующий врач конца XVI в. воспринял бы почти как бого-
хульство женоненавистнический выпад Арнальдо де Вилановы** в его
Практике (РгасНса): «С Божьей помощью я сначала буду говорить
здесь о том, что касается женщин. Поскольку большую часть времени
женщины ведут себя как дикие звери, то я в должном порядке рас-
смотрю вопрос об укусах ядовитых животных»1.
Медицинский дискурс, когда он адресован профессиональному вра-
чу, обычной повитухе, женщине и любому лицу, имеющему доброе
и здравое суждение, не может не влиять на социальное поведение,
правда, он чаще всего воспроизводит ценности, господствующие в мен-
талитете. «Почему же большинство мужчин воспринимают как позор
рождение дочери?» — задает вопрос в своем исследованиях о беспло-
дии (начало XVII в.) врач Луи де Серр**\ — Нет, не потому, что они не-
навидят существо, созданное по их подобию, а потому, что они нахо-
дятся под давлением долгой традиции, которая начинается древними
(Аристотелем или Галеном) и завершается современниками (Франсуа
Рабле или Андре Тирако)****.
Действительно, труды по медицине чаще всего обнаруживают отри-
цательное отношение к женскому полу. Можно ли считать это продол-
жением культурных предрассудков — и следовательно, согласиться
с Луи де Серром? Тот, кто проводил свои опыты в эпоху Возрождения,

* Жан Льебо (ум. 1596 г.) — французский врач конца XVI в. — Примеч. пер.
** Арнальдо де Виланова (ок. 1240 г. — ок. 1310 г.) — испанский врач, алхимик
и философ. — Примеч. пер.
*** Луи де Серр — французский хирург и гинеколог начала XVII в.; особое вни-
мание уделял проблеме бесплодия. — Примеч. пер.
**** Андре Тирако (1480-1558 гг.) — французский юрист и гуманист; советник
парижского парламента; друг Ф. Рабле. — Примеч. пер.
как и его предшественник в позднее Средневековье, фактически был
пленником методологии: наблюдение основывалось на одном и том же
подходе, при котором ориентиром считалось мужское тело. При всем
своем уважении к Галену, этому высшему научному авторитету, ана-
том не забывает фундаментального принципа: «Все детородные орга-
ны, имеющиеся у мужчины, имеются также и в женщине». А различие
только одно — иное расположение этих органов. Это представление,
согласно которому образ женщин есть образ незавершенного мужчи-
ны, созданное еще Аристотелем, оказывается серьезным тормозом для
развития гинекологии. О серьезности этого препятствия свидетельству-
ет позиция врача-галениста Филиппа де Флесселя*, который, предла-
гая своим читателям полное описание человеческого тела, игнорирует
женскую анатомию, поскольку «половое различие — чистая случай-
ность»2.
Трактат этого парижского врача написан, правда, в переходный пе-
риод, как раз перед революцией в анатомии, которая проложила путь
успехам в гинекологии и акушерстве. Знаменитый фронтиспис тракта-
т а Везалия** О строении человеческого тела (Ое согрот китапг/аЬггса) —а
он иллюстрирует урок анатомии на примере тела женщины — можно
считать свидетельством того огромного интереса, который вызывала
эта тема. Но гравюры в главах, посвященным детородным органам, по-
казывают также, насколько анатомы остаются пленниками аналогий:
матка и шейка матки имеют поразительное сходство с урогениталь-
ным аппаратом мужчины. Этот рисунок спровоцировал самые различ-
ные комментарии в науках — от тератологии*** до психоанализа. Во
многих творениях хирургов-анатомов на протяжении трех четвертей
XVI в., несмотря на бесспорные достижения в наблюдениях, воспроиз-
водился тот же самый рисунок. Прекрасный пример тому — чрезвы-
чайно популярный труд Сципионе Меркурио**** Повитуха, или Акушер-
ская книга (Ьа соттаге о пссо§Шпсе), п е р е в е д е н н ы й н а м н о г и е я з ы к и
и многократно переиздававшийся до конца XVII в. 3
В т р а к т а т е 06 анатомии частей человеческого тела (Ое ИшсИопе
рагЫит согрот Китапг), опубликованном в 1546 г. с гравюрами хирурга

* Филипп де Флессель (ок. 1506-1561 гг.) — французский хирург; лекарь

Франциска I, Генриха II, Франциска П и Карла IX. — Примеч. пер.
** Андреас Везалий (1514-1564 гг.) — нидерландский хирург и естествоиспыта-
тель, основоположник новейшей анатомии; один из первых стал изучать чело-
веческий организм путем вскрытия. — Примеч. пер.
*** Тератология — дисциплина, изучающая уродства и пороки развития у расте-
ний, животных и человека. — Примеч. пер.
**** Сципионе Меркурио (1550-1615 гг.) — итальянский врач и ученый. — При-
меч. пер.
Этьенна Ларивьера, Шарль Этьенн* особо стремится дать удовлетво-
рительное описание женских гениталий, которые он явно отличает от
мужских. Речь идет о том, чтобы показать «через изображение жен-
ского тела всего того, чего нет в мужском». Однако точность наблюде-
ния подчиняется другому императиву: уважению авторитета Галена.
Так что, продемонстрировав свою свободу как представителя мира
науки, этот врач тем не менее выступает с ортодоксальным заявлени-
ем, полностью противоречащим тому, что показывают его рисунки.
Бросить вызов учителю было бы слишком смелым для него. Так что
тут налицо явный конформизм и осторожность.
И все же подобный парадокс обнаруживается в трудах многих авто-
ров, даже таких, которые (как Амбруаз Паре**) вовсе не всегда слепо
следовали древним. Амбруаз Паре, хирург-самоучка объясняет в трак-
тате 06 анатомии [Бе Гапа1отге), что матка есть специфический орган
самки, но при этом все-таки не забывает напомнить непреложную ис-
тину, суммируемую краткой формулой: «Женщина — вывернутый
мужчина».
В сущности, априорные утверждения Галена — предел, которым
врач ограничивает пространство своих наблюдений. Вот почему Пьер
Франко***, кажется, еще испытывает явную потребность в оправдании,
когда посвящает несколько глав своего трактата о хирургии женской
анатомии: «Поскольку срамным органам женщин очень часто требует-
ся хирургическое искусство, мы решили, что не будет смешным, если
мы об этом напишем»4.
Такое отношение объясняется пристрастием к методу аналогий,
к чему вдобавок прибавлена неточность анатомической терминологии.
Можно, впрочем, отметить тут и влияние народных верований, пред-
ставленных в многочисленных трудах, отражающих различные уров-
ни развития культуры. Вспомнить хотя бы басни о превращении деву-
шек в мужчин, которые, начиная с Плиния, наполняли сборники курь-
езов. Они то и дело становятся «фактами», признанными «наукой»:
разве плодовитый Антуан Дювердье****, рассказывающий о злоключе-
ниях одной бедной крестьянской девушки, которая, когда у нее нача-
лась менструация, извергла мужской член, прежде скрытый в ее чре-

* Шарль Этьенн (ок. 1505-1564 гг.) — французский врач и анатом. — При-

меч. пер.
** Амбруаз Паре (1509/1510 или 1517-1590 гг.) — французский врач, один из
основателей научной хирургии. — Примеч. пер.
*** Пьер Франко — провансальский хирург XVI в.; отец надлобковой цистото-
мии (вскрьггие мочевого пузыря). — Примеч. пер.
**** Антуан Дювердье (после 1625 г. — до 1668 г.) — французский писатель. —
Примеч. пер
ве, не опирается на авторитет врача Амата Лузитанца*? Сам Мишель
Монтень, рассказывая о похожем явлении, отсылает нас к свидетельст-
ву Амбруаза Паре. Научный дискурс и народная молва взаимно под-
крепляют друг друга, отражая этой игрой зеркал один и тот же образ —
образ несовершенства и незавершенности женского тела.

Женское несовершенство
Что касается врача, то он не может довольствоваться только описанием
особенностей женской анатомии; ему нужно как-то рационализировать
этот странный изъян природы. Теория темпераментов, завещанная ан-
тичными текстами, и особенно фундаментальные принципы галенов-
ской физиологии оставались в течение всего Средневековья основой
для объяснения и определения полового диморфизма.
До самого XVII в. они остаются фундаментом медицинской мысли.
С точки зрения Галена, женщина с ее холодным и влажным темпера-
ментом обладает сперматическими органами, более холодными и мяг-
кими, чем органы мужчины, и поскольку холод, как это считают физи-
ки, сокращает и сжимает, они остаются внутри, как бутон, который ни-
когда не расцветает из-за отсутствия солнечного света. Женское тело,
представленное таким образом, прекрасно вписывается по причине
своего бессилия и слабости в иерархическую концепцию творений, где
женская особь занимает место между зверем и человеком. Вот почему
гипотеза Галена оказалась столь живучей: она могла помочь в объясне-
нии не только анатомии, но и одного из специфических свойств жен-
ской физиологии — ее природы, функционально нарушающей услов-
ную «норму». Менструация — самый показательный симптом таких на-
рушений: начиная с античности научные трактаты и энциклопедии,
авторские тексты и народные верования приписывают этому виду кро-
вотечения мистический демонический характер. Следы такого подхо-
да можно обнаружить в труде нидерландского врача Левина Лемне**
О тайных чудесах природы [Бе тггасиШ оссиШз паЬигае), н о т а к ж е у Ж а н а
Фернеля***, который четко различает два элемента менструации (пер-
вый питает ребенка в матке, а второй превращается в молоко), но так-

* Амат Лузитанец — псевдоним Жоао Родригеша (1511-1568 гг.), выдающего-

ся португальского медика эпохи Ренессанса, жившего и работавшего в Рагузе
(совр. Дубровник). — Примеч. пер.
** Левин Лемне (1505-1568 гг.) — нидерландский врач и философ. — При-
меч. пер.
*** Жан Фернель (1497-1558 гг.) — французский врач, реформатор медицины;
автор трактата О скрытых причинах вещей (Бе аЪсИШ гегит саиш; 1548 г.). —
Примеч. пер.
же добавляет к ним и третий — вредный, который изливается во время
родов. Что касается специалистов по женскимй болезням, в первую
очередь Жака Сильвия*, но также Амбруаза Паре, Джованни Мари-
нелло" .или Жана Льебо, то они, конечно, выступают против такой
слишком иррациональной трактовки. Несмотря на это, они рассмат-
ривают менструацию как «избыточность», обусловленную слишком
влажным и холодным темпераментом, не способным превратить всю
пищу в полезную кровь. Пришлось ждать Трактата о болезнях беремен-
ных женщин (ТгаИё Лез та1аЛгез Лез /еттез §гоззез) Франсуа Морисо"*,
чтобы, наконец, получить объяснение, свободное от какой-либо апри-
орной предубежденности, хотя незнание цикла работы яичников и по-
мешало ему адекватно понять это явление.
В трудах по практической медицине, в естественно-философских
сочинениях теория темпераментов служит оправданию определенного
взгляда на женскую природу, хрупкую и непостоянную, — и это сфор-
мулировано в трактате Ги де Шольяка****, который издавался и ком-
ментировался до начала XVII в. Очень показателен с этой точки зре-
ния спор по поводу бесплодия. В своем трактате «Рассуждение о природе,
причинах, признаках и лечении препятствий для зачатия и бесплодия
у женщин» (ЕНзсоигз Ле 1а па1иге, саизез, зщпез е( сигаИоп Лез етрезскетеп1з
Ле 1а сопсерИоп е1 Ле 1а з1егИйё Лез /еттез; 1625 г.) Луи де Серр осуждает
позицию современников и заблуждения собратьев по профессии, ре-
шительно заявляя, что оба пола равно подвержены бесплодию. Серр
хорошо знал из своей многолетней практики, что мужчины обычно об-
виняют своих жен, если рождение первенца заставляет себя долго
ждать, и на этом основании требуют развода. В то же время врачи счи-
тают, что женщина — как «холодное и влажное поле» — легко может
испортить плодовитое мужское семя, и объявляют этот недостаток зна-
ком небесной справедливости (кажется, что «Бог намеренно пожелал
подвергнуть женщин такой болезни, чтобы умерить их гордыню и по-
казать, что они намного несовершенней мужчин» 5 ). Встав на такой ме-
тафизический путь, медицинская мысль может уже не бояться проти-
воречий: не случайно ведь говорят, что красивые женщины чаще ока-
зываются бесплодными, чем остальные.

* Жак Сильвий (Жак Дюбуа) (1478-1555 гг.) — французский врач, едино-

мышленник Везалия. — Примеч. пер.
** Джованни Маринелло — итальянский врач и лингвист второй половины
XVI в.; основатель новейшей косметологии. — Примеч. пер.
**• Франсуа Морисо (1637-1709 гг.) — парижский хирург, основатель акушер-
ской науки. — Примеч. пер.
**** Ги де Шольяк (ок. 1300-1368 гг.) — выдающийся средневековый француз-
ский хирург; автор трактата Великая хирургия. — Примеч. пер.
 Луи де Серр без труда показывает научную безосновательность та-
ких утверждений — ведь они игнорируют законы физиологии: беспло-
дие, обусловленное дефектом «комплекции», следовало бы скорее свя-
зывать с некрасивыми женщинами, чей злой нрав портит темперамент.
Какими бы ни были усилия, предпринятые Луи де Серр ом и другими
медиками (Лораном Жубером*, Гаспаром Башо** и др.), чтобы побе-
дить «простонародные заблуждения и мнения», врачи еще долгое вре-
мя не смогут избавиться от них, и также повивальные бабки, которых
должен был бы просветить их собственный опыт: Луиза Буржуа, зна-
менитая повитуха Марии Медичи, критикует женщин, которые возла-
гают на своих мужей ответственность за отсутствие потомства. По ее
мнению, «обычно это гораздо реже вина мужчин, чем женщин»6.
В сущности, наука лишь подтверждает то, о чем сообщают народ-
ные поверья. Почему святые целители — св. Грелихон, св. Паттерн и
св. Гиньоле — помогают именно бесплодным женщинам, и никто из
них не использует своего дара, чтобы исцелять подобное заболевание
у мужчин? Бесплодие, порожденное недостатком тепла или нарушени-
ем гуморального равновесия, по определению — женская хворь.
Впрочем, такая медицинская теория не может ограничиваться од-
ной физиологией. Очень часто врач становится также психологом
и составляет, следуя той же системе, моральный и интеллектуальный
портрет женщины. По традиции, которая берет свое начало, помимо
прочих авторитетов, от Аристотеля, женщина признается существом
слабым, вспыльчивым, ревнивым, лживым. В то время как мужчина
в той же традиции — смел, справедлив, деятелен. Что касается ренес-
сансной науки, она пытается показать, что эти качества являются неиз-
бежными и необходимыми следствиями женского темперамента. Луч-
ше всех это демонстрирует испанец Хуан Уарте***. В своем сочинении
Исследование способностей к наукам (Ехатеп Ле гщепш рага 1аз шепсга$\
1580 г.), которое имело немедленный и длительный успех и сразу же
было переведено на латинский и европейские языки, он утверждает:
женщина, погруженная в свою холодную влагу, не может обладать та-
ким же умом, как и мужчина; это-то и мешает ей успешно заниматься
науками и литературой. Женская физиопсихология, следуя логике его
рассуждений, вписывается раз и навсегда в теорию природной непол-
ноценности женщин.

* Лоран Жубер (1529-1582 гг.) — французский врач и фармаколог. — При-

меч. пер.
** Гаспар Башо — французский врач начала ХУП в. — Примеч. пер.
*** Хуан Уарте де Сан-Хуан (1529-1588 гг.) — испанский врач и философ-мате-
риалист. — Примеч. пер.
 Труд Джамбаттисты дела Порта* О лице человека (БеИа /Ыопотга
ЛеИ* иото) устанавливает тесную связь между строением тела, лицом
и нравами. Вот женщина. У нее всегда влажная плоть, узкое лицо, ма-
ленькие глаза и прямой нос — потому-то она боязлива, раздражительна
и лжива. Наоборот, широкое и сильное лицо мужчины отражает муже-
ство и справедливость. Аналогия с животным миром позволяет пред-
ложить еще одну символическую репрезентацию половой дифферен-
циации: женщина — это пантера и куропатка, мужчина же — лев
и орел. Труд этого неаполитанского врача, страстного приверженца
оккультных наук, астрологии и магии, представляет собой, конечно,
достаточно исключительное явление, однако его судьба оказалась дол-
гой. После выхода первого латинского издания в 1583 г. появились его
многочисленные итальянские издания и переводы на испанский, араб-
ский и французский языки; он, кроме того, оказал влияние на физио-
гномистов, особенно явно на Иоганна Каспара Лафатера**, вплоть до
конца XVIII в.
Жесткий детерминизм продолжает стойко держаться и после
XVII в. (Правда, его научные основы были серьезно поколеблены дру-
гими медицинскими теориями — например, спиритуализмом некоего
Журдена Гибле***, опубликовавшего в 1631 г. трактат Исследование ис-
следования способностей - Ехатеп Ле 1'ехатеп Лез езргйз, направленного
против Хуана Уарте.) Он легко вписывается в шкалу ценностей, приня-
тых всем обществом. Дискурсы юридической, теологической и науч-
ной элит используют его как алиби, чтобы оправдать низкое положе-
ние, занимаемое женщинами. Для многих теологов — таких, как Фло-
римон де Ремон**** или Франсуа Гарасс***** — роль женщин строго
ограничена той естественной хрупкостью, о которой говорят врачи.

Женщина как матка

Логика, обусловливающая негативное представление о половине рода
человеческого, увенчивается еще одним парадоксом: если женщина
и впрямь умственно отсталое существо, как о том свидетельствует нау-

* Джамбаттиста дела Порта (1535-1615 гг.) — итальянский врач и фило-

соф. — Примеч. пер.
** Иоганн Каспар Лафатер (1741-1801 гг.) — швейцарский поэт, философ
и протестантский теолог; создатель физиогномики. — Примеч. пер.
*** Журден Гибле — французский медик и философ первой половины ХУП в. —
Примеч. пер.
**** Флоримон де Ремон — французский теолог и полемист конца XVI — начала
ХУП в. — Примеч. пер.
***** Франсуа Гарасс (1585-1631 гг.) — французский теолог-иезуит. — Примеч. пер.
ка, то как же оправдать ее создание Всевышним? Может, она — ошиб-
ка природы?
Конечно, Аристотель дал-таки объяснение существованию уродов,
а Гален связал женскую ущербность с телеологией, но, начиная с
XVI в., ни врачей, ни натурфилософов, кажется, больше не удовлетво-
ряет аргументация древних. Спор между адептами окостеневшего га-
ленизма и исследователями, восхищающимися «великим творением
природы» — прямо-таки знаковое явление, свидетельствующее об изме-
нении позиций: доказывать радикальное несовершенство женского по-
ла оказывается в некотором роде чем-то близким богохульству и науч-
ной ереси. Пьер де Лапримоде* в сочинении Продолжение «Французской
академии» (Ьа $ийе Ле ГАсаЛётге /гапдаке), предназначенном для лю-
дей, интересующихся чудесами творения, страстно нападает на оши-
бочное мнение врачей и особенно на сравнительный метод, который
вводит их в заблуждение. Каждый пол, по его убеждению, совершенен
в своей особости, задуманной Создателем. Конечно, этот дворянин
и современник Генриха III стремится не защищать женщин, как и фи-
лософ Рене де Серизье, развивший ту же самую систему доказательств
в середине XVII в., но всего лишь желает предостеречь ученых о серь-
езных моральных и религиозных последствиях чрезмерного приниже-
ния женского пола.
Некоторые врачи серьезно восприняли это предупреждение; науч-
ное определение различия полов должно выражаться в терминах, не
противоречащих телеологическому кредо «природа ничего не делает
напрасно». Французская версия труда Джованни Маринелло Медицина
женских болезней [Ье теЛтпе раПепепЫ а11а т/егтйа Ле11е Аоппе) открыто
демонстрирует такую заботу. Жан Льебо в предисловии, отсутствую-
щем в оригинальном варианте его трактата, заявляет о своем намере-
нии доказать, исходя из законов натурфилософии, что женщина — от-
нюдь не «незавершенный мужчина». Да и можно ли, действительно, го-
ворить о несовершенстве творений природы на том основании, что
видов много и они различны? Самый маленький среди них, муравей,
столь же прекрасен, как и самый огромный, слон, ибо в порядке творе-
ния единственное, что имеет значение, — цель, для которой каждая
вещь создана. Это рассуждение, слишком далекое от научного наблю-
дения, фактически опирается на ренессансную космогонию. Однако
Жан Льебо не извлекает из ренессансного видения мира те же выводы.
Приписав каждому виду самостоятельную ценность, он забывает о
шкале в целом. Но ведь именно в ней и существует две ступени между

* Пьер де Лапримоде — французский мыслитель второй половины XVI в. —

Примеч. пер.
низшим (минеральным) и высшим (человеческим) уровнями — ступень
животного мира и ступень фемининности.
В дискурсе медиков-теоретиков, как и в деонтологии* практикую-
щих врачей, женщина обретает свою идентичность. Женское тело
больше не рассматривают только как испорченную копию тела муж-
ского, но как завершенную и особую единицу. Чтобы оправдать поло-
вой диморфизм, специалисты вынуждены ставить под сомнение преж-
де неоспоримые понятия.
В начале XVII в., впрочем, появляется разновидность сочинений,
очень хорошо выражающих потребность, испытывавшуюся тогда ме-
дициной, разобраться в этом вопросе. Так, Андре Дюлоран** и его уче-
ник Франсуа Раншен*** предпочитают излагать все, что касается жен-
ской анатомии и воспроизводства потомства, в форме «полемик» и «во-
просов». Его цель — наиболее полно выразить разнообразие мнений
древних и современных авторитетов, показав, что большинство пред-
рассудков в этой области проистекает от незнания анатомии. Как толь-
ко внутреннюю и внешнюю структуру женского тела начинают подроб-
но описывать, становится абсурдным утверждение о том, что «женщи-
на — ошибка природы». «Половой орган женщины — не меньшее
совершенство для ее вида, чем половой орган мужчины — для его вида.
Следует потому называть женщину вовсе не случайно возникшим жи-
вотным, как это делают варвары, но необходимым творением, создан-
ным природой изначально и с определенной целью»7.
Настойчивость, с которой Андре Дюлоран — регент медицинского
факультета Парижского университета — защищает новые взгляды, по-
казывает, что старое мнение оставалось все еще глубоко укорененным.
Но и книга доктора Журдена Гибле против Хуана Уарте свидетельст-
вует об этом еще очевиднее. В его глазах испанский автор виновен как
раз в своем безоговорочном подчинении авторитету Галена — а его-то,
учитывая прогресс анатомии, нужно было как раз пересмотреть. Та-
ким образом, поскольку отныне известно, что темперамент не спосо-
бен изменить расположение половых органов, и поскольку ясно, что
они различны у мужчины и женщины, — следует рассматривать все ис-
тории о половых превращениях (трансмутациях) как безоснователь-
ные. По мнению Ж. Гибле и А. Дюлорана, эти рассказы скорее указы-

* Деонтология — профессиональная этика. — Примеч. пер.

** Андре Дюлоран (1558-1609 гг.) — французский геронтолог; автор Анатоми-
ческой истории человеческого тела (.НЫопа апа1отка китат согрот; 1600 г.) . —
Примеч. пер.
*** Франсуа Раншен (ум. 1632 г.) — французский хирург, геронтолог. — При-
меч. пер.
вают на случаи гермафродитизма или же примеры ужасных опухолей
клетора.
И все же надо признать: жесткая позиция Хуана Уарте не была ис-
ключением ни для его времени, ни для последующих десятилетий.
Ги Патен* в 1624 г. выбирает темой своей диссертации вопрос: «Мо-
жет ли женщина превратиться в мужчину?» Хотя он сам и отвечает на
него отрицательно, он дает понять, что проблема остается актуальной.
Впрочем, главный хирург больницы Отель Дье** в Париже Савьяр
в конце XVII в. констатирует, что некоторые практикующие врачи пу-
тают еще пролапс (выпадение) матки с изменением пола! Сочинение
Л у и Б а р л я Новые открытия касательно человеческих органов, служащих
для деторождения {ИшоеИез АёсоиьеПеь $иг 1е$ ог^апз Ае$ Ноттез ьегоапь
а 1а §епегаНоп; 1675 г.) имеет одну цель: популяризовать для этих мало-
читающих хирургов и врачей то, о чем анатомические трактаты толку-
ют уже целое столетие.
Живучесть вышеуказанных заблуждений объясняется, без сомнения,
отсутствием анатомической подготовки, но также и укорененностью
аристотелевского принципа. Проще говоря, врачу кажется очевидным,
даже если он и не выражает это в терминах «комплекса кастрации», что
женский пол всегда стремится достичь мужского совершенства, которо-
го ему недостает. Транссексуальность, когда она допускается как био-
логически возможная, всегда рассматривается как маскулинизация.
«Мужчины, сформировавшиеся как таковые в материнской вульве, —
пишет Жак Дюваль*** в трактате О гермафродитах [Без НегтаркгоАйез), —
никогда не отказываются от своей мужской природы и никогда не воз-
вращаются к женскому полу, поскольку все вещи стремятся к совершен-
ству»8. Более того, это стремление к совершенству наблюдается не толь-
ко в природе, но и в поведении: Жак Дюваль отмечает, что гермафроди-
там очень часто при крещении дают мужские имена, поскольку их
родители предпочитают иметь скорее мальчиков, чем девочек.
Какими бы ни были усилия, направленные на то, чтобы избежать
системы отзывов, которая тормозит анатомическое наблюдение и раз-
витие терапевтической науки, научный дискурс определяется миро-
вым порядком, испытывающим потребность в легитимации, и единст-
венный способ легитимизировать этот порядок — продемонстрировать,
что роль каждого пола предписана природой. Так, для всех предшест-

* Ги Патен (1601-1672 гг.) — французский врач и писатель. — Примеч. пер.

** Отель Дье (Но(е1 Б1еи) — самая старая больница в Париже, основанная
св. Ландри, восьмым епископом города. — Примеч. пер.
*** Жан Дюваль — французский врач и ученый конца XVI — начала XVII в. —
Примеч. пер.
венников гинекологии и акушерства, будь то немец Герман Росслин,
итальянец Маринелло или француз Жан Льебо, лучшее оправдание
женщины и ее самая действенная защита — объяснять специфику поло-
вого органа, который определяет ее целиком. Поскольку матка является
вместилищем, где формируется «крохотное божье создание», посколь-
ку она связана с другими частями тела нервной системой и кровяным
потоком, она является самым необходимым и самым благородным ор-
ганом, наконец, органом-хранителем всей фемининности. Важность,
которую придают ей врачи и анатомы, не говоря уже об открытии
в конце XVII в. функций яичников, несомненно, уничтожили вольное
определение, унаследованное от последователей Аристотеля, перипа-
тетиков. Но что из этого вышло? Женщина теперь рассматривается
как пленница странного, живущего в ней органа. Защищенная матка,
спрятанная в глубине сокровеннейших частей, — место оплодотворе-
ния и вынашивания плода, обладающая символической силой, мощной
и таинственной. Теофраст Парацельс в своей Книге о матке (Виск
МаМск) определяет этот орган — (Ие Мийег — как «мельчайший мир»
(«к1еше$1е \Уек»), отличный от макрокосма и микрокосма; женщина-
мать — <Ие Ми&ег — не что иное, как типсЬлз сопс1и$из, и вот потому-то
ее анатомия, физиология и патология совсем иные, чем у мужчины
Терминологическая многозначность здесь значима. Сосуд, в котором
совершается зачатие и который защищает ребенка, обычно обознача-
ется именем «матки» или «матери», потому что женщина создана ради
этого органа и существует только благодаря этому органу. Очевидно,
в теории Т. Парацельса легко узнать многовековую традицию текстов,
интерпретирующих с большей или меньшей точностью Тимея (Тгтаеиз)
и Государство (КезриЪИса) Платона, где матке приписывается подлин-
ная внутренняя мощь.
Этот тревожащий образ женского полового органа как зверя, блуж-
дающего в еще более крупном и постоянно изменчивом существе, по-
рождает другой вопрос (и его известность и живучесть заставляют счи-
тать его не простым каламбуром): а действительно ли женщина — че-
ловеческое создание?
Происхождение этого спора более чем неясно. Вероятно, он восхо-
дит к церковному собору, состоявшемуся в Маконе в 585 г., на кото-
ром один епископ якобы настаивал, что женщин не следует относить
к категории людей. Эта легенда оказывается настолько живучей, что
в конце XVI в. Симон Гедик считает себя обязанным самым решитель-
ным образом осудить труд немецкого философа Валента Акидалия*

* Валент Акидалий (1567-1595 гг.) — немецкий ученый и гуманист, филолог,

поэт и критик. — Примеч. пер.
Женщины не являются людьми (МиНегез поп еззе котхпез). В к о н ц е
XVIII в. еще слышатся отзвуки этой полемики: с трибуны революцион-
ных клубов сторонники прав женщин бичуют те времена, когда обще-
ство мужчин поставило под вопрос наличие души у женщин. Помимо
комического аспекта, который мог принять этот спор, здесь можно
ощутить тонкую связь между простой физиологической констатаци-
ей — специфичностью матки — и ликвидационной теорией, которая по-
мещает женщину в чуждое и подозрительное пространство.
Тупик, в который заводит в конечном итоге теория, определяющая
фемининную идентичность, исходя из ее отличий от маскулинной, сви-
детельствует о тех препятствиях, которые предстояло преодолеть ме-
дицине, чтобы освободить свое обсуждение от предрассудков культур-
ного плана. Ибо как только хирурги и анатомы стали уделять телу
женщины внимание, которого оно было лишено по вине теории «неза-
вершенного самца», недоверие перед еще не понятыми проявлениями
фемининности толкнуло их к тому, чтобы принять точку зрения, вновь
запершую женщину в некую ограничительную типологию. После ми-
ф а о недоделанной женщине возникает миф о женщине-матке.
С XVI по XIX в. нет числа текстам, где научная терминология усту-
пает место метафоре при описании странного женского «животного».
Доктор Рондибилис, изображенный Франсуа Рабле в Третьей книге
[Тгегз Иые), является чисто вымышленным персонажем, но излагаемые
им медицинские теории принадлежат реальному медицинскому дис-
курсу — а именно дискурсу его современников, которые видят в матке
властвующий орган, предмет мучений «бедных самочек». Это также
дискурс современников Жан-Жака Руссо, которые не сомневаются, что
это «активный» орган, обладающий особым «инстинктом»9, это дис-
курс современников Жюля Мишле, которые рассматривают матку как
тиранический половой орган, подчиняющий «своей власти почти весь
спектр действий и чувств женщины», это даже почти уже дискурс на-
шего времени: «Если орган фемининной сексуальности стремится по-
глощать и присваивать, если он направляет любое психическое движе-
ние по замкнутым и круговым схемам, можно понять трудности жен-
щины, пытающейся ускользнуть от самой себя и выйти за пределы
своей чувственной жизни»10.

Больная женщпна
Таким образом, для большинства врачей и даже для тех, кто не при-
знает идеи радикального несовершенства, орган, определяющий жен-
щину, несет ответственность за крайнюю уязвимость ее психической
и физиологической природы. Хотя медицинский дискурс и сменил
свою теоретическую базу, он тем не менее не интегрировался в обыден-
ное сознание: при объяснении естественной неполноценности женщи-
ны: место влажного темперамента заняла несдержанность матки.
Большое число сочинений по гинекологии и акушерству на народном
языке, начиная с конца XVI в., свидетельствует не только о развитии
функций медицины, но также о формировании нового сознания у
практикующего врача: женщина — это больное существо, ее нужно по-
пытаться успокоить, чтобы она смирилась со своим ущемленным поло-
жением.
Повитуха Луиза Буржуа, чей профессиональный и семейный успех —
вопиющее опровержение этого мнения, остается тем не менее букваль-
но пропитанной им. Не случайно она задает вопрос о явной неспра-
ведливости природы по отношению к ее полу, а ответ может найти
только в метафизике: без болезней, которые матка приносит женщи-
нам, они могли бы и вправду «приравнять свое здоровье к здоровью
мужчин как телесно, так и умственно, но Бог пожелал их сделать
меньшими в этом отношении, чтобы предотвратить зависть одного
пола к другому» 11 .
Повитуха Марии Медичи не могла выйти за пределы того, что до-
пускали и ученые, и народная медицина.
В XVII в. Филибер Гибер*, автор Милосердного врача (Ье тёЛесгп
скагйаЫе) и Франсуа Морисо, знаменитый акушер, — оба согласны
с утверждением, высказанным еще Гиппократом: матка — причина
большинства женских болезней. Повитухи, чье теоретическое образо-
вание не основывалось на последних достижениях науки, будут еще
дольше сохранять это убеждение. В Кратком курсе искусства родовспо-
можения (АЬгё§ё Ле ГаП Лез ассоискетепЩ, опубликованном в 1754 г.,
мадам Лебурсье дю Кудре критикует сельских повитух, которые про-
должают рассматривать матку, «которую они называют «матерью»,
как источник всех женских болезней».
Фактически в течение многих веков женская терапия основывается
на идее, общей для врачей, моралистов и теологов: женщина — раба
своего пола. В этом отношении показательно изучение такой болезни,
как истерия.
Действительно, до конца XVII в. это заболевание связывается ис-
ключительно с женской патологией. Скажем больше: в медицинском
дискурсе оно является символом фемининности. Научному термину
«истерия», чья этимология весьма знаменательна, предпочитают более
конкретизированные выражения — например, «удушье матки» или

* Филибер Гибер — французский врач-акушер первой половины ХУП в. —

Примеч. пер.
«бешенство матки». Первый симптом, позволяющий врачу установить
диагноз, проявляется в необычных движениях матки, которая, подоб-
но зверю, бросается во все стороны в сильных конвульсиях. Заворо-
женные сочностью метафоры, хирурги-практики (такие, как Амбруаз
Паре) и врачи (такие, как Жан Фернель) приписывают женскому орга-
ну автономные чувства и поведение. То матка возмущается от того, что
ей неприятно, то, наоборот, успокаивается, следуя тому, что ей прият-
но, и т. д. Правда, Ж. Фернель отказывается от представления, восхо-
дящего к Платону; для него матка — это только внутренний орган, как
желудок или кишечный тракт, но по своей физиологии он, однако, от-
личается от других частей тела. Причина истерического принципа все-
гда одна и та же: ядовитый пар, выделяемый маткой, который, прохо-
дя по артериям и порам тела, влияет на весь организм вплоть до мозга.
Медикаментозное лечение истерии основывается на предполагае-
мых свойствах матки, особенно на необычно остром обонятельном
ощущении, которое обеспечивает эффективность благоухающих ваги-
нальных свечей (как полагали, они привлекают матку) или, наоборот,
окуривающих зловонных паров (считалось, что они сдерживают ее).
Такие средства широко распространены в народной фармацевтике —
как в пособиях о «женских секретах», так и в ученых медицинских
трактатах, предназначенных для подготовки врачей.
Медицинскому дискурсу приходится здесь балансировать между
недостатком анатомических знаний, неточностью терминологии, еще
не упорядоченной научными нормами, и фантазиями, связанными с
мифом о пожирающем лоне. Врач, указав средство остановить кризис
в момент его пароксизма, решает вопрос, как наилучшим способом ис-
коренить болезнь. Для большинства специалистов по женской патоло-
гии ядовитая субстанция, выделяемая маткой, происходит от задерж-
ки и порчи материи, иначе говоря, от нарушения функции кровяной
или семенной секреции, обусловленной образом жизни пациентки.
И в этом обнаруживается моральный подтекст подобной этиологии:
«Когда женщина, особенно молодая, наполненная плотскими жела-
ниями, сочная, хорошо откормленная, богатая кровью и семенем по
своей воле остается девственницей, или становится монахиней, или со-
стоит замужем за человеком, нерегулярно исполняющим свои супру-
жеские обязанности, или является вдовой, бывший муж которой был
сильно склонен к интимным удовольствиям, — так вот, когда она, иску-
шаемая любовным желанием, приходит в возбуждение от взгляда
мужчины, бесстыдного и сладострастного разговора, от поцелуя или
прикосновения к соскам груди или половым органам, да еще если она
все это представляет в своих мечтах, она щедро разбрасывает свое се-
мя в матке... и вот тогда, едва внутри нее скапливается испорченная
материя, к сердцу и мозгу поднимаются вредоносные пары, от кото-
рых происходят многие жестокие болезни»12.
Определение истерии можно свести к нескольким словам: это бо-
лезнь женщин без мужчин. Это настолько верно, что лучшим лекарст-
вом для девушек, больных истерией, считается брак. Действительно,
несмотря на несколько авторитетных голосов, в числе которых был, на-
пример, голос Жана Фернеля, оспаривающих слишком примитивную
терапию, популярная литература и различные научные компиляции
еще долго будут хранить этот ложный взгляд на истеричность. Тем бо-
лее что в них — скрещенье двух дискурсов — узаконенного научным и
философским авторитетом и опирающегося на народную мудрость:
матка — это своего рода пропасть, земля, которую никогда нельзя на-
сытить водой! Если женщина подвластна своему половому органу,
можно прийти к заключению, что она должна подчиняться мужчине.
Философ Сципион Дюплекс в одном из трудов, излагающем в привле-
кательной для широкой публике форме основные вопросы физиче-
ской и медицинской науки, объясняет «аппетит» матки законным же-
ланием полноты — ведь только в соединении с самцом самка достигает
своей завершенности.
В этой системе мысли истерия обретает аллегорический смысл, где
научное описание болезни вытесняется идеей женской природы. Стоит
ли удивляться тогда, что врачи в течение долгого времени не могли да-
же представить, что эта болезнь поражает и мужчин? Поэтому защи-
щенная англичанином Томасом Сиденхемом в 1681 г. Диссертация об
истерической болезни (БгззегШюп оп 1ке Ну$1еггса1 А//есОоп), в которой он
доказывал, что матка не является «первопричиной болезни, скорее
близкой к ипохондрии», была подлинной революцией. Она натолкну-
лась на многочисленные предрассудки и потому не могла быть сразу
же принятой врачебным сообществом. Нужно было, чтобы прошло не-
мало времени, прежде, чем врачи XVIII в. выяснили моральную этио-
логию «паровых» заболеваний — а ведь именно в них женщина пред-
ставала главной жертвой — и, наконец, покончили с традицией, рас-
сматривавшей истерию как «бешенство матки».
Жозеф Ролен — в первую очередь благодаря своему трактату О па-
ровых болезнях полового органа (Тгайё Лез а^/есИопз уарогешез Ли зехе) — от-
крывает новую эпоху: иронизируя над предрассудками своих коллег,
он обращает в прах все прежние теории странной власти матки. Исте-
рия, которую он называет «паровой болезнью» («айесйоп уарогеше»),
является в некотором роде болезнью социальной, порожденной испор-
ченным воздухом больших городов и распущенной жизнью света.
В принципе она может поражать и тот и другой пол, считает автор, од-
нако женщинам намного больше, чем мужчинам, угрожает то, что
Ж. Ролен и его современники рассматривают как болезнь века: пары.
Во-первых, потому что женщины имеют более тонкую и чувствитель-
ную природу, чем мужчины, и во-вторых, потому что их праздность
и нездоровый образ жизни представляют собой патогенное состояние.
Хотя царство утероцентризма и «оккультных свойств» поколеблено,
гиппократовская гипотеза сохраняет свою силу; по мнению Ж. Ролена,
«болезни женщин численно превосходят болезни мужчин более чем на
двести единиц»13.
Даже если неполноценность женщин в большей степени порождена
цивилизацией, а не природой, она тем не менее определяет их судьбу,
причем самым насильственным образом. В умах врачей XVIII в. истери-
ческие пары воспринимаются как наказание, которое обрушивается на
женщин, забывших о своей роли, предписанной мудрой природой. Док-
тор Бьенвиль после публикации труда своего соотечественника Самю-
эля Тиссо Онанизм [Ь'Опапгзте) непосредственно обращается к своим
читателям, чтобы подчеркнуть эту опасность. Он признает, что его кни-
га О нимфомании (Ве 1а путркотате)*, написанная по-французски, мо-
жет, конечно, показаться скабрезной, но он не видит в этом ничего пло-
хого. Если она попадет в руки молодых девушек, считает он, они смогут
поразмыслить над многими несовершенствами, присущими их полу,
почувствуют изменчивость своей природы и будут соблюдать прин-
ципы, которые защитят их от катастрофы, грозящей их слабому полу.
Мы видим, что медицинский дискурс, который претендует на но-
визну, соединяется с глубоко консервативной идеологией. Главным ав-
торитетом для Бьенвиля остаются, во-первых, врачи античности и сре-
ди них Мосхион — именно у него он заимствует термин «сатириасис»
(за4упаз18). Во-вторых, он опирается на медицинские авторитеты Возро-
ждения, в том числе Жака Сильвия, которому он противоречит, опре-
деляя «эротоманию» как нарушение нервных волокон, но которого он
почти дословно повторяет, когда описывает жертвы этой болезни
(слишком сильно влюбленных девушек, молодых вдов, женщин, заму-
жем за слишком холодными мужьями, читательниц неприличных ро-
манов и т. д.). Этот врач осознает себя моралистом, и крайний драма-
тизм его описаний обусловлен не научной строгостью, но стремлением
к эффективному образовательному воздействию.
В действительности врач не может быть ни ученым, занимающимся
чистым исследованием, ни философом, интересующимся единственно
вопросами онтологии: в то время различные области знания были еще
недостаточно четко разделены. Кроме того, развитие медицинской
практики, которая отныне уже не сосредоточена исключительно в руках

* Вышла в 1771 г. — Примеч. пер.

варваров-хирургов или повивальных бабок, приводит к тому, что врач
превращается в главного семейного советника. Начиная с XVI в., прак-
тикующий врач, пользующийся большим уважением в обществе, особо
востребован — он служит научным гарантом существующих ценностей.

Женская функция
Почва или семя?
Многочисленные трактаты о воспроизводстве человеческого рода,
которые появляются на французском языке, начиная с переводов Гале-
на или Жака Сильвия, выполненных Гийомом Кретьеном*, до трудов
хирурга Амбруаза Паре, принадлежат не только области биологии.
Практикам-гуманистам важно также было определить функцию каж-
дого из двух полов в природе и обществе. Конечно, интерес к эмбрио-
логии свойственен не только врачам Возрождения. В Средние века
шли долгие споры между аристотелизмом, рассматривающим зачатие
как активное излияние мужского семени на менструальную кровь сам-
ки, и теорией двойного семени, сторонниками которой были Гиппо-
крат и Гален, а затем арабские врачи XI в.
На заре Возрождения спор кажется решенным, и энциклопедисты,
как и врачи-практики, высказываются за галенизм, включающий неко-
торые положения аристотелизма: женщина вносит вклад в продолже-
ние рода своей менструальной кровью и семенем, чье воздействие тем
не менее остается менее активным, чем воздействие мужского семени.
Самые выдающиеся специалисты XVI в. рассматривали зачатие
как сплав трех элементов: мужского семени, женского семени и менст-
руальной крови. Исходя из этого, можно было бы закономерно пред-
положить, что положение изменится в связи с открытиями голландца
Ренье де Граафа** — изучая женские яйцеклетки, он положил начало
теориям овистов. Но не тут-то было; традиция, идущая от Аристотеля,
согласно которой женщина не обладает активной порождающей функ-
цией, еще крепко держится не только в народном сознании, как о том
свидетельствует литература, но также в умах практикующих врачей
и повивальных бабок. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть
О тайных чудесах природы Левина Лемне, посвятившего целую главу

* Гийом Кретьен — французский врач первой половины XVI в., автор трудов
по физиологии, переводчик на французский язык Гиппократа, Галена и Ж а к а
Сильвия. — Примеч. пер.
** Ренье де Грааф (1641-1673 гг.) — голландский анатом и физиолог; описал
строение фолликулов яичника (граафовы пузырьки). — Примеч. пер.
о пользе женского семени, чтобы опровергнуть вредное мнение неве-
жественных повитух, «которые пытаются убедить женщин, что их
роль в зачатии плода незначительна, что им дано только носить его
в своем чреве девять месяцев, как если бы они отдали свой живот
в аренду мужчинам, которые, подобно корабельным грузчикам, пере-
носили бы в нем свой товар и высыпали бы туда свои отбросы»14.
Недоверие врачей к повитухам, обладающим непомерным влияни-
ем, частично объясняет агрессивную тональность таких текстов, но об-
винение, тем не менее, имеет основание, ибо оно подтверждается по-
следующими медицинскими трудами, авторы которых, в том числе
А. Дюлоран, аргументированно критикуют упорных последователей
аристотелевской теории. В действительности дискуссия об образова-
нии зародыша превосходит обычный научный спор, ибо от его реше-
ния зависит моральный статус женщины. Если она активным воздейст-
вием семени участвует в воспроизводстве, по крайней мере в этом акте
она становится равной мужчине и даже выше его, поскольку, дав, как
и он, семя, затем она одна обеспечивает в период беременности корм-
ление эмбриона.
Как же согласиться с таким тезисом, основательно расшатываю-
щим все предрассудки о несовершенстве, слабости и неполноценности
женщины? Ставка велика, ибо речь идет о законной власти мужчины
в семье и в обществе, и вот почему литература так охотно включается
в этот научный спор; роль женского семени является одним из главных
аргументов поборников новой теории, выведенных сказочником Нико-
л я Ш о л ь е р о м * в его Войне самцов против самок (Ьа Сиегге Лез таз1ез
соп1ге 1е$ /ете11е$)9 которые оспаривают юридическую и политическую
дисквалификацию женщин.
Нельзя не отметить здесь разрыва между научными спекуляциями
и народным знанием. В то время как медицинские исследования бе-
рут на вооружение открытия в анатомии, в частности, открытие фал-
лопиевых труб, подтверждающее двусеменную теорию, многочислен-
ные тексты продолжают рассматривать «пассивность» матери как не-
обходимый компонент мирового порядка. И так вплоть до середины
XVIII в., ведь в 1750 г. Жак Готье-Даготи** публикует Зоогенезис (2оо-
§ёпёме), где, призывая в свидетели Священное Писание, Салическиь
закон и мораль, доказывает, что только отцу принадлежит активная
роль в воспроизводстве человеческого рода.

* Николя Шольер — французский писатель второй половины XVI в., автор

фантастических рассказов; его сочинение Война самцов против самок увидело
свет в 1588 г. — Примеч. пер.
** Жак Готье-Даготи — французский анатом и гравер ХУШ в. — Примеч. пер.
 Обозначается, впрочем, и другой разрыв, который становится оче-
видным уже в конце XVII в., когда свой бурный расцвет переживают
биологические исследования: дискурс ученых отделяется от дискурса
практикующих врачей, озабоченных единственно тем, чтобы решать
повседневные профессиональные проблемы с помощью проверенных
медицинских приемов.
После семнадцативековой стагнации серия открытий в биологии
полностью разрушает теорию человеческого воспроизводства. Голлан-
дец Ренье де Грааф в своем Новом трактате о детородных органах жен-
щины [Моьиз 1гас1а1и$ Ле тиИегит ог^апи §епегаИопг гпзетепНЬиз) форму-
лирует овистическую теорию; опираясь на первые наблюдения англи-
чанина Уильяма Гарвея* и исследования датчанина Нильса Стенона**,
он опровергает двусеменную теорию и покзывает, что все животные
и даже сам человек происходят из яйца — причем не из яйца, сформи-
рованного в матке путем сплава семян, а из яйца, которое находится
еще до соития в женских яичниках. Эта гипотеза, вызвавшая большой
интерес у ученых всей Европы, наталкивается также на сильный скеп-
тицизм со стороны врачей. Гийом Лами***, верный последователь Гип-
пократа, публикует в 1678 г. Диссертацию против нового мнения, претен-
дующего на то, что все животные рождаются из яйца (ршегШгоп соп1ге 1а
поиьеИе ортит дшрге(ёпс1 дие 1ош 1е$ апгтаих $оп1 ещепАгех А'ип оеи/). Он
полагает, что если двусеменная теория в некоторой степени подрывает
маскулинное превосходство, то овизм представляет прямо-таки двой-
ную угрозу для мужчин: они отброшены в разряд яйценосных и лишены
своего значения, поскольку женщина одна вынашивает в себе священ-
ное зерно жизни. Неудивительно, что до середины XVIII в. медицин-
ская литература, предназначенная для широкой публики, предубежде-
на против теории, «отдающей женщине почти всю заслугу в воспроиз-
водстве потомства»15.
Открытие сперматозоидов немцем Людвигом фон Хамом и гол-
ландцами Кристианом Гюйгенсом и Антоном Левенгуком**** в тот мо-
мент, когда овистический спор достигает своего апогея, должно было
бы стать предопределенной научной революцией. Оно должно было

* Уильям Гарвей (1578-1657 гг.) — английский врач, основатель современной

физиологии и эмбриологии; впервые высказал мысль, что все живое происхо-
дит из яйца. — Примеч. пер.
** Нильс Стенон (1638-1686 гг.) — датский анатом, естествоиспытатель и тео-
лог. — Примеч. пер.
*** Гийом Лами — французский врач второй половины XVII в.; категорически
выступал против практики переливания крови. — Примеч. пер.
**** Антон Левенгук (1632-1723 гг.) — голландский естествоиспытатель. — При-
меч. пер.
бы восстановить престиж мужчины как творца. Однако после эфемер-
ного успеха в конце ХУП в. «анималькулистский» тезис (о том, что че-
ловеческое существо первоначально формируется в мужской сперме)
опять наталкивается на сомнения врачей, которые не могут допустить,
чтобы человек выходил из какого-то подобия личинки. В конечном
итоге сам динамизм поиска усиливает недоверие ряда практикующих
врачей, вплоть до конца XVIII в. подтверждающих свою привержен-
ность гиппократовой двусеменной теории . Согласно Пьеру Русселю*,
именно эта теория является самой ясной и правдоподобной и лучше
всего соответствует пониманию христианского брака: продолжение ро-
да есть результат трех элементов неравного достоинства на шкале при-
родной и божественной иерархии.

Крупная матрица
Как бы ни сохранялось сопротивление новым научным открытиям, ка-
кими бы ни были попытки приспособить теорию Гиппократа к установ-
ленной иерархии полов, любопытство перед туманной тайной деторож-
дения оказывается причиной изменений в отношении врачей-практи-
ков к женщине-производительнице. Изучение процесса производства
потомства неизбежно ведет к признанию роли женского яйцевого заро-
дыша; мать считается не только ответственной за послеродовое станов-
ление ребенка, но и за формирование и развитие зародыша. Следует
поэтому максимально точно выявить законы наследственности, изучая
особое свойство женской спермы, а также влияние маточной физиоло-
гии на формирование зародыша. Внимание врачей тем более велико,
что они продолжают верить, что большинство наследственных болез-
ней передается в период беременности через мать; трактат английско-
го врача Уильяма Харриса о детских болезнях, на который в конце
XVII в. ссылались врачи всей Европы, выражает ту же точку зрения.
Патология и деформация гениталий, однако, еще не главная забота.
Поскольку не только мужчина поставляет материал для плода, значит,
не только от него переходят к младенцу нрав, характер, ум. Женщина
как равный участник влияет на психологическое становление ребенка-
Беспокойство перед такой констатацией порождается фантазиями, ко-
торые ориентированы явно или неявно на идею женского несовершенст-
ва, глупости и непостоянства. Джироламо Кардано** тут же объясняет

* Пьер Руссель (1742-1802 гг.) — французский врач, антрополог, писатель,

журнбалист. — Примеч. пер.
** Джироламо Кардано (1501/1506-1576 гг.) — итальянский математик, фило-
соф и врач. — Примеч. пер.
порочные нравы незаконнорожденных детей материнской наследствен-
ностью: «они родились от порочных женщин, лишенных какой-либо че-
сти... и, поскольку они рождены от таких матерей, у них те же нравы»16.
Короче, для матери недостаточно быть порядочной; нужно, чтобы
она обладала тонким умом, ибо ребенок может унаследовать ум одно-
го из родителей. Это, конечно, сильный аргумент против тех, кто счи-
тает обучение девочек делом бесполезным. Корнелий Агриппа тоже не
пренебрегал этим медицинским аргументом, когда он оттачивал свое
перо, сочиняя трактат О благородстве и превосходстве женского пола (Ле
поЬШШе е1 ргаехеИепЫа /оетмег мхих; 1529 г.). Но врачи, однако же, не
извлекают такого вывода из своих наблюдений. Напротив, роль, кото-
рую природа отводит женской наследственности, вызывает у них недо-
верие, и их рекомендации направлены прежде всего к тому, чтобы
обеспечить преимущество отцовского влияния.
Помимо патологии, изучение наследственности ведет к постановке
фундаментального вопроса о половом диморфизме. Поскольку «при-
рода ничего не делает напрасно», рождение самки или самца не может
быть результатом чистой случайности, и физиологи могут проанали-
зировать механизмы, управляющие формированием того или другого
пола. Согласно двусеменным теориям Гиппократа и Галена, оплодо-
творение проявляется как борьба между двумя видами семени внутри
маточного поля: если количественно или качественно преобладает
женское семя, рождается девочка, если же наиболее сильным оказыва-
ется мужское, то формируется мальчик. Как это очень хорошо объяс-
няют Амбруаз Паре, Жан Льебо или Джузеппе Личети* в своем Вга-
1о§о, И седа оуего АеИ'ессеИепха е1 изо Ае §епйаИ (1598 г.), эта борьба за
влияние совершается в самый момент сперматогенеза — в процессе, ко-
торый не только напоминает миф о гермафродите, но также и, по
странному анахронизму, предвещает современные теории бисексуаль-
ности: женский элемент, холодный и слабый, мужской элемент, теп-
лый и крепкий, изначально содержатся и в женщине, и в мужчине,
и доминирование мужского или женского начала зависит от возраста
и образа жизни. Иногда борьба оканчивается с неопределенным ре-
зультатом и приводит к появлению одного из тех гермафродитов, ко-
торыми так интересуются врачи Позднего Возрождения: это двуполое
существо, именуемое «мужчина-женщина» ( з е т т г , §упапс1ег или рша-
пег), символизирует суть спора о природе его сексуальности17.
Подобная концепция далека от того, чтобы удовлетворить всех вра-
чей, ибо в целом она предполагает невозможное, а именно, что жен-

* Джузеппе Личети — генуэзский врач и хирург конца XVI в. — начала

XVII в. — Примеч. пер.
ский темперамент может иногда быть гораздо горячее темперамента
мужчины. В трактатах появляются способы объяснения, не ставящие
под сомнение неизменную иерархию созданий и делающие женскую
физиологию ответственной за рождение девочки в силу недостаточно-
го качества менструальной крови или недостаточной температуры мат-
ки, способной превратить даже доброе зерно в плевел. Анатомия так-
же призвана вывести, наконец, более общий закон. Книга о генерации
(Ьше Ле 1а цёпёгаИоп) Жака Сильвия объясняет, что матка, этот микро-
мир образа всего тела, состоит из двух частей и принимает в своей пра-
вой части со стороны печени кровь лучшей температуры; следователь-
но, семя, находящееся в правой части матки, разовьется в мужчину, то-
гда как из семени, которому выпала несчастливая участь оказаться
в левой части, сформируется девочка.
Эта теория пользуется тем большим успехом, что она соединяет
в себе фольклорные верования и гиппократовскую традицию: в целом
все, что находится справа, касается мужчин и молодости, а все, что
пребывает слева, — женщин и старости. Если буквально интерпретиро-
вать известный афоризм Гиппократа — «ГоеШз тагез с1ех1га и!еп раг!е,
Гоетта зиш&а та§13 §ез!аШг» («Мужской эмбрион зарождается в пра-
вой стороне матки, а женский — в левой») — можно объяснить, следуя
Левину Лемне, шокирующую аномалию слишком авторитарных, му-
жеподобных женщин. По всей вероятности, это были девочки, зачатые
по ошибке в правой части матки.
Такая разнородная смесь гипотез обусловлена не только бурным
расцветом исследований, обязанных восторгу перед творениями при-
роды. Мотивация врачей объяснима: точное знание механизмов зача-
тия дало бы человеку новую власть над природой, ту самую, что он
имел (если следовать св. Фоме Аквинскому) в состоянии первобытной
невинности, когда пол ребенка зависел единственно от желания роди-
телей. Такая свобода решения — желанная мечта с незапамятных вре-
мен. Об этом свидетельствует фольклор с его магическими рецептами
о том, как родить сына или дочь. Врач-практик тем более понимает это
желание многих семей, что сам он уверен: родить девочку — значит ро-
дить целый источник неприятностей. Потому-то испанец Хуан Уарте
не жалеет советов для отца семейства, чтобы помочь ему избежать ро-
ждения особей женского пола, которые из-за своей холодности и влаж-
ности не могут обладать крепким и уравновешенным умом.
Не все врачи, естественно, разделяют это крайнее недоверие по от-
ношению к женщинам. Менее подверженные предрассудкам остаются
восприимчивыми к социальным соображениям, которые связаны с рож-
дением ребенка. Даже Лоран Жубер серьезно изучает благоприятные
периоды для соития, ибо «это может послужить мужчинам, которые
желают иметь сыновей для продолжения их дела, наследования иму-
щества, званий и должностей... Даже если бы это могло бы послужить
одному лишь прославлению мужского пола, этого все равно следовало
бы желать»18. Куда уж яснее!
Если родители желают иметь свободу выбора, то наверняка для то-
го, чтобы исключить из своего потомства слишком многочисленных
дочерей, которым придется выделять долю имущества и которые при-
чиняют столько беспокойств. Нужно будет оберегать их слабое здоро-
вье, дисциплинировать их слишком легкомысленный ум, учить их по-
давлять чрезмерную чувствительность и, наконец, придется выдать их
замуж или поместить в монастырь. Вот почему в течение многих столе-
тий врачи пытаются понять то, что Жак-Андре Мийо*, акушер Марии-
А н т у а н е т т ы , н а з ы в а е т Искусством рождать мальчика или девочку по же-
ланию (АГ1 Ле ргосгёег 1ез зехез а уо1оп1ё). В с е р е д и н е Х У Ш в., н а ч и н а я
с Исследования Хуана Уарте до Искусства делать мальчиков (Ь'АГ1 Ле
/агге Лез дагдопз) Мишеля Прокопа Куто, все рекомендации о выборе
партнера, благоприятного момента, наилучшего способа соития основы-
ваются на убеждении, что мудрое следование законам морали и приро-
ды будет вознаграждено именно рождением сыновей.

РОЛЬ, уготованная для женщин

Правила гармонпп
Различные попытки медицины решить тайны эмбриологии позволяют
поставить серию таких вопросов, как наследственность, формирование
пола и контроль над процессом производства потомства. Благодаря
возникающим друг за другом теориям все больше и больше проясня-
ются сложные отношения между зародышем и материей. Двусеменная
теория, господствующая до середины XVII в., теория яйца, распростра-
ненная в течение XVIII в., рассматривают женщину как производи-
тельницу, обладающую сакральной, весьма опасной властью. Врач,
глубоко осознающий важность своего положения, вмешивается непо-
средственно в сферу частной и общественной морали. С конца эпохи
Возрождения до века Просвещения разрабатывается медицинская
стратегия, ощутимо эволюционирующая одновременно с эволюцией
представлений общества о той роли, которую женщина должна играть
в семье.

* Жак-Андре Мийо (1738-1811 гг.) — французский врач-акушер. — При-

меч. пер.
 Практикующий врач в эпоху Хуана Луиса Вивеса или Жана Боде-
на еще не исходит из наталистских соображений. Его главной задачей га
О!
остается защита института брака, от которого в конечном итоге зави-
сит общественный порядок. Матримониальный союз мужчины и жен-
щины интересует не только казуиста и законодателя, но и врача, чьи 2
натуралистские взгляды выступают сначала в форме инакомыслия по Л
отношению к опасным обычаям или законам. Особо его заботит жен- 5
щина, потому что от ее физического и морального здоровья очевидно
зависит и плодовитость супружеской пары, и семейная гармония. Если
он изучает различные состояния женщины, то всегда представляет их ^
<
как события, которые подготавливают ее к выполнению естественного _с
призвания — замужества — или следуют за ним.
В этом медицина остается верной положениям трактата О воспита-
нии христианки (Ое шШиНопе /еттае сНтИапае) м о р а л и с т а Х у а н а Л у и - 5
са Вивеса, который формулирует правила поведения для девушки на тз
выданье, для супруги, а затем для вдовы. ^
С конца XVI в. врачи-специалисты по женской медицине без коле- г?
бания вводят в свои трактаты инструкции, подобные тем, которые се- з
годня можно найти в семейных энциклопедиях. Такие инструкции на- сп
целены на борьбу против союзов, основанных только на социальном о
честолюбии и не учитывающих эмоциональной и физической совмес- ^
тимости супругов. Со всей страстью врачи-практики, как Амбруаз Па-
ре или Жан Льебо, осуждают брачные союзы, в которых муж и жена ^
значительно различны по возрасту или обладают несовместимыми §
темпераментами. Игнорируя правоведов, которые устанавливают за- о
конный брачный возраст в двенадцать лет для девочек и в четырна-
дцать лет для мальчиков, врачи видят свой профессиональный долг
в том, чтобы уберечь женщину от двух равно серьезных опасностей:
раннего союза или, наоборот, слишком позднего. Авторами медицин-
ских трактатов становятся не только университетские профессора, ко-
торые со своих кафедр излагают свои теории; акушерская практика,
перестав быть исключительной монополией повитух, просвещает вра-
чей насчет «почти невыносимых [страданий] во время беременности»19.
Они слишком хорошо знают, что только что созревшая девочка-под-
росток не может подвергаться такому риску. Выступая против бракор,
заключенных в слишком юном возрасте, они осуждают также родите-
лей, которые в ожидании выгодной партии оставляют своих дочерей,
уже перезрелых, во власти неудовлетворенных сексуальных желаний.
Врачебный спор пронизан двумя навязчивыми идеями. С одной сто-
роны, это страхи врачей-практиков, описывающих в пугающих выра-
жениях симптомы, предвещающие сексуальную фрустрацию (туг и
бледность лица, и впоследствии ужасное бешенство матки). С другой —

383
это страхи умудренных буржуа, рисующих все виды семейного беспо-
рядка: девушка старше двадцати лет никогда не сможет легко воспри-
нять поучения мужа, тем более что в женской природе заключено
стремление командовать и противоречить. Жан Льебо, врач, супруг
ученой дамы Олимпии-Николь Этьенн*, написавшей Несчастья замуж-
ней женщины (Ьез тгзёгез Ле 1а/етте таггёе)**, кажется, глубоко уверен
в этом.
Действительно, в глазах врачей лучшее правило — то, что предписа-
но природой. Аристотель вновь востребован, чтобы доказать, что ритм
созревания женщины, рано обретающей способность к деторождению,
но также рано ее утрачивающей, позволяет установить идеальный
брачный возраст для девушек в 15-16 лет, а для мужчин — от 25 до 30.
Природа узаконивает то, что предписывается христианской моралью
и общественным порядком, а именно: что супруг должен быть господи-
ном супруги.
Впрочем, такие советы встречаются не только в гигиенических
трактатах. Отцам семейств достаточно перечитать философов-гумани-
стов, чтобы научиться вести себя должным образом. Врач часто черпа-
ет свои аргументы из тех же источников, что и моралист. Но он претен-
дует на роль эксперта, когда судит о физиологической совместимости
супругов. Хуан Уарте даже мечтает о государстве, где врачам бы пору-
чали заботу об организации браков. Как эксперты, они могли бы ска-
зать, изучив комплекцию и внешний вид женщины, создана ли она для
мужчины, которому обещана. Союз двух полов некоторым образом
определяется как сплав противоположностей, который оказывается
успешным благодаря равновесию негативных и позитивных элемен-
тов. Понятие взаимодополняемости обретает такую важность, что
оно дает начало науке, которую уже можно назвать сексологией. По-
скольку природа предназначила каждому полу различную роль в лю-
бовных отношениях, врач должен также ставить вопрос об удоволь-
ствии и его целесообразности. Но, исходя из констатации той очевид-
ности, что «женщины воспламеняются одним образом, а мужчины
другим», в чем все единодушны, вытекают два различных мнения,
кардинально важных для науки, находящейся в стадии становления.
Врач в своих изысканиях часто принимает уже готовое решение, на-
вязываемое обществом, обычаями и, естественно, античными текста-

* Олимпия-Николь Этьенн (ок. 1545 г. — после 1584 г.) — французская писа-

тельница; дочь знаменитого издателя Шарля Этьенна. — Примеч. пер.
** Полное название этого сочинения: Миегез Ле 1а/етте тапее, ои зереиоепЬ уоп
1ез ретез е11ез 1оигтеп1з ди' еИе гесой ЛигапЬ за юге, тлз еп /огте Ле зЬапсе. — При-
меч. пер.
ми. Поэтому вопрос о сексуальном удовольствии ставится сначала
в контексте априорных культурных представлений о женской приро-
де. Многие врачи остаются убежденными в том, что женщина проявля-
ет в любви намного больше страсти, чем мужчина; Жак Ферран в сво-
е м исследовании О любовной болезни, или эротической меланхолии (Ьа
та1аИе А'атоиг, ои тё1апсНоИе ёгоИдие; 1623 г.) стойко з а щ и щ а е т т о ч к у
зрения, подтвержденную теорией, согласно которой любовь — это дви-
жение души, с которым женщина, лишенная разума и силы, не может
совладать. Она доказана опытом, ибо практикующий врач лечит чаще
от эротомании женщин, а не мужчин. Эта брутальность желания
и ярость удовольствия имеют тем не менее свое объяснение; Ж. Фер-
ран видит в этом форму компенсации, предоставленную предусмотри-
тельной природой за те страдания, которые женщина переносит во
время родов.
Эти утверждения, которые имеют нечто общее с сатирической ли-
тературой, высмеивавшей женское распутство, сталкиваются, однако,
с другой потребностью — доказательством мужского превосходства,
даже в части сексуального удовольствия. Для врача-схоласта кажется
труднодопустимым, что женщина с ее влажным и холодным темпера-
ментом может испытывать более сильное удовольствие, чем мужчина.
Гиппократ, рассматриваемый в зависимости от той или иной ситуации,
используется для доказательства того, что и в этой области сохраняет-
ся иерархия полов, ибо даже если любовное вожделение женщины не-
удержимо, все равно ее экстенсивное, а не интенсивное, как у мужчи-
ны, наслаждение, предстает чувством низшего качества.
Несмотря на успех этой дискуссии, следы которой обнаруживаются
в популярных трудах — таких, как Естественное любопытство (Сипозйё
паШгеИе) Сципиона Дюплекса, а также в публичных лекциях Адресно-
го бюро Теофраста Ренодо — у врачей-практиков конца Позднего Воз-
рождения обозначается другой подход. Речь идет скорее не о том, кто
более склонен к любовному акту, мужчина или женщина, но о том,
чтобы лучше понять эту столь важную функцию для продолжения че-
ловеческого рода. Почему же человек среди всех животных видов яв-
ляется единственным, у которого нет никакого определенного срока
для репродуктивной деятельности? Предусмотрительная природа за-
хотела, чтобы он постоянно возбуждался от этого ни с чем не сравни-
мого наслаждения во время соития, дабы он мог не думать ни о форме,
ни о структуре репродуктивных органов. Страшные образы маточной
щели постоянно присутствуют в работах хирургов-практиков (Амбруаз
Паре), врачей (Андре Дюлоран), акушеров (Франсуа Морисо). Все они
не жалеют ни цвета, ни запаха, чтобы описать «нечистоты» и «грязь»
в «этой клоаке»20. С маской ужаса и страдания чувственность кажется
законной и необходимой. Парадоксально, но представление о женском
сладострастии как о чём-то греховном и чудовищном, страх перед про-
жорливой маткой уступают место восхищению естествоиспытателя пе-
ред чудесной изобретательностью природы. У Амбруаза Паре, Лорана
Жубера или Жака Дюваля роль каждого пола утверждается в зависи-
мости от сигналов, подаваемых друг другу, — не для боя, но для игры,
в которой выиграет, если повезет, «крохотное божье создание».

Необходимость женского удовольствия

Не заботясь о моральных запретах и рискуя вызвать, как в случае
с Амбруазом Паре и Жаком Дювалем, гнев медицинского факультета
Сорбонны и цензуры, врач-практик не боится проникнуть в самую ин-
тимную область сексуальной жизни, чтобы помочь супружеской паре
лучше услышать свои желания и лучше понять свои тела. В этих гла-
вах о «способе жить вместе и производить потомство» советы в первую
очередь предназначаются для мужчины, который обладает инициати-
вой и который в силу этого в большей части ответственен за сексуаль-
ную гармонию пары. В рекомендациях, которые еще не уложены в про-
крустово ложе научного языка, ощущается опыт врача, который в сво-
ей практике узнал об этом столько же, сколько исповедник. Мужчина
часто ничего не знает о чувственности своей супруги и, как плохой зем-
леделец, по выражению любителя сочных метафор Амбруаза Паре,
«легкомысленно и небрежно вспахивает поле человеческой природы».
За заботой врача всегда просматривается старый вопрос эмбриоло-
гии: господство двусеменной теории требует от врачей совсем иной
профессиональной этики. По этому поводу Амбруаз Паре выражается
яснее некуда: выход семени — результат трехэтапного процесса. Снача-
ла — жидкое выделение, выходящее по большей части из мозга. Затем —
эрекция гениталий, вызванная «жизненными духами»; и, наконец, извер-
жение семени, толчок которому дают вожделение и наслаждение. Вот
потому-то так важно, чтобы «объект нравился и был желанным, как со
стороны мужчины, так и со стороны женщины». За отсутствием оного
соитие оказывается бесплодным 21 .
Пропитанные этой теорией трактаты о воспроизводстве потомства,
написанные на простонародном языке и предназначенные для помощи
повитухам и хирургам, а также для удовлетворения интереса образо-
ванной публики к науке жизни, страстно осуждают матримониальную
стратегию своих современников. Не являются ли девушки вещами, ко-
торыми распоряжаются, несмотря на их чувства и их здоровье, и, что
еще серьезнее, рискуя возвести дом ненависти и разлада без потомст-
ва. Как это объясняли Амбруаз Паре и Ж а н Льебо, а позже подтвер-
дил в своем трактате 1668 г. и Франсуа Морисо, самой частой причи-
ной бесплодия является отсутствие удовольствия, которое женщина
получает в любовном акте, ибо она не только не производит никакого
семени, но и не принимает мужскую сперму, сжимая маточное отвер-
стие. Потому те отцы, что игнорируют предупреждения науки и опыта
и заставляют дочерей выходить замуж против их воли, виновны в гла-
зах самой природы.
Предупреждения врачей тем не менее не объясняются чисто ната-
листской заботой. Франсуа Морисо, подобно Жану Льебо или Луи де
Серру, не рассматривает бесплодие как позор. Он даже относится с ед-
кой иронией к «сильной страсти, обнаруживающейся у многих людей,
у которых нет большей печали, чем видеть себя умирающими без по-
томства, особенно мужского»22. Исследование процесса воспроизводст-
ва и открытие тесной связи, существующей между органическими
и психологическими функциями, порождает представление о теле как
о сложной машине, отлаженной до последнего винтика. Поэтому для
врача, созерцателя творений Природы, каждая функция тела является
проявлением души, его населяющей; понимая сладострастие как ком-
пенсацию за отвращение, испытываемое к совокуплению, не боясь про-
тиворечить самому себе, он воспевает детородные органы и сексуаль-
ный акт, даже если он бесплоден, как самое прекрасное свидетельство
божественного гения.
В общий хор голосов, поднявшихся против незаконных браков, иду-
щих в ущерб интересам семьи, медицинский дискурс вносит, (по край-
ней мере в этом вопросе) особую ноту. С того момента, как гармонич-
ный союз полов оказывается в зависимости от физической и духовной
совместимости, девушка не может больше рассматриваться как пас-
сивный инструмент для доставления удовольствия мужчине. Естество-
испытатель облачает ее правом и даже долгом участвовать в строи-
тельстве собственной судьбы. Общество, которое отказывает женщине
в какой бы то ни было способности принимать решения, считает такую
позицию врачей-практиков простым благочестивым желанием или
пустой теоретической спекуляцией. Несомненно, эти прогрессивные
рекомендации могут оказать только случайное воздействие на реаль-
ную жизнь, в которой девушки остаются объектом сделок, разменной
монетой во взаимоотношениях, основанных на экономической власти
и социальном престиже. Тем не менее мнение врачей имеет значение,
ибо оно обеспечивает научные аргументы для тех, кто во имя христи-
анского брака и вновь обретенного натурализма выступает в защиту
равенства в чувствах между женой и мужем. Уже Маргарита Наварр-
ская подспудно отталкивалась от двусеменной теории, описав в одной
из новелл Гептамеропа (НаерЬатёгоп) неудачу брака без любви, («...не-
смотря на то, что она была женщиной очень красивой, а муж ее был
мужчиной статным, рослым и сильным, у них не было детей, ибо серд-
це ее всегда находилось за семь лье от ее тела») (Новелла ЬХ1)*.
На закате эпохи Возрождения литературные тексты, бичующие
«союзы без души», численно увеличиваются и вводят в широкий обо-
рот медицинскую аргументацию. Реакция цеха врачей на некоторые
популяризованные медицинские публикации свидетельствует, впро-
чем, об их опасениях за сохранность общественной морали. Хотя офи-
циальная причина процесса, начатого против Амбруаза Паре в 1575 г.,
заключалась в отсутствии разрешения на издание его полного собра-
ния сочинений, защитительная речь, произнесенная самим хирургом,
не оставляет никакого сомнения в реальных мотивах цензуры: профес-
соров особенно шокировали главы о «способе жить вместе и произво-
дить потомство», о «бесплодии», о «девственной плеве, названной гиме-
ном», которые были написаны столь свободно, что могут «побудить мо-
лодежь к пороку»23.
Несколько лет спустя с теми же неприятностями столкнется Лоран
Жубер. Чтобы умиротворить своих хулителей, обвинивших его в том,
что он посвятил медицинское сочинение такого рода Маргарите Валуа,
королеве Наваррской, и особенно в том, что он открыл девушкам «по-
хотливые» вещи, которые им не положено знать, он вынужден перера-
ботать второе издание своих Народных заблуждений (Еггеигз рориШгез).
У медицинского факультета Сорбонны были свои причины, чтобы
попытаться установить контроль над медицинскими спорами, которые
все чаще и чаще вторгаются в область нравов и общественной морали.
Врачи-практики, считающиеся экспертами во всех делах, касающихся
брака или сексуальной жизни в целом, на самом деле придают меди-
цинским теориям социальную значимость, выходящую за рамки чисто
научного интереса. Врачи ХУ1-ХУП вв., призванные свидетельство-
вать на процессах об изнасилованиях, обязательно апеллируют к дву-
семенной теории, согласно которой выделение семени предполагает
удовольствие, испытываемое во время соития. Когда Жан Льебо про-
сит судей не принимать на веру слова любой женщины, которая будет
утверждать, что она зачала, не испытав наслаждения, он невольно вы-
ступит против тех, кто требует возмещения за насилие, приведшее
к беременности. С другой стороны, та же теория позволяет Жаку Дю-
валю вернуть изнасилованной женщине незапятнанность и утраченную
честь, ведь без чувства наслаждения матка остается закрытой, и без со-
гласия сердца моральная девственность остается нетронутой.

* Русский перевод дан по: Маргарита Наваррская. Гептамерон / Пер.

А. М. Шадрина. М., 1993. С. 351. - Примеч. пер.
 В глазах врача изнасилование становится простой агрессией, в кото-
рой женщина — жертва, а не виновница. Юридическая практика показы-
вает, что мнение магистратов не всегда совпадало с этим утверждением.

Бопее мягкий, более жалостливый голос

Врач конца эпохи Возрождения, рассматривающий каждую жизнен-
ную функцию в сложном взаимоотношении между «способностью»
(или «духом») и органом, который служит для нее инструментом, при-
дает гораздо большее значение психофизиологии. Это особенно оче-
видно на процессах о расторжении брака по причине импотенции. Ес-
ли ученик Амбруаза Паре Шарль Гийемо* берется в 1612 г. за перо, то
лишь для того, чтобы обрушиться на Злоупотребления, которые соверша-
ются во время судебных разбирательств по поводу импотенции мужчин
и женщин [АЪиз дш зе соттеИетепЬ зиг 1е$ ргосеЛигез Ле Птритапсе Лез
котез е1 Лез /еттез). И все потому, что он не может допустить грубой
публичной проверки сексуальной потенции, которую юристы прово-
дят, «вопреки законам приличий» и требованиям науки. Физиолог
прекрасно знает, что мужчина и женщина, чьи сердца и желания уже
разделены, никогда не смогут доказать свою сексуальную силу в при-
сутствии экспертов-хирургов и повитух, и тем более в постыдной скан-
дальной обстановке. Основываться на результатах такого испытания,
чтобы принять решение о расторжении брака, значит быть крайне не-
последовательным. Врач проявляет здесь большую непримиримость,
чем юрист, который видит в несоблюдении одного из условий брачного
контракта (<1еЫШт со^'и^аИз) достаточное основание для его аннули-
рования. Фактически Шарль Гийемо, а вместе с ним и все остальные
авторы-противники расторжения брака на основании импотенции, вос-
стает против судебной процедуры, преследующей цель не столько
обеспечить счастье супругов, сколько удовлетворить семейные интере-
сы. Закон о разводе базируется, впрочем, на ошибочных анатомиче-
ских наблюдениях, ведь незнание женской анатомии не позволяет точ-
но определить признаки дефлорации, впрочем, в не меньшей степени
и на тотальном незнании принципов физиологии. Каноническое право
устанавливает, что если бы половая потенция вернулась после рас-
торжения брака, супруги были бы снова обязаны жить вместе, даже
если бы они к тому времени уже вступили в новый брак. С точки зре-
ния науки — это жуткое искажение смысла, поскольку импотенция,
если она не является следствием физического недостатка, часто носит

* Шарль Гийемо — французский врач конца XVI — первой половины

XVII в. — Примеч. пер.
лишь относительный характер и представляет собой результат анти-
патии между супругами. Бракоразводные процессы, затрагивающие
в основном высшее общество, никогда не способствуют освобожде-
нию женщин, которые в таких делах всегда обречены стать объекта-
ми скандала.
В конечном итоге призываемые в суды в качестве семейных совет-
ников и экспертов врачи выступают всегда за примирение, которое по-
зволяет избежать оскорбительного телесного испытания. Институт
брака покоится на хрупком равновесии женской физиологии. Доста-
точно не понять желания женщины, навязать ей свою волю — и вот уже
нарушена гармония супружеской пары. Поэтому все медицинские ре-
комендации могут быть сведены к правилу золотой середины: умерен-
ность в сексуальных удовольствиях, умеренность в требованиях супру-
га, умеренность в поведении жены.
И снова медицинский дискурс ищет свое оправдание в природе.
Амбруаз Паре объясняет сексуальные различия между мужчиной
и женщиной мудрой предусмотрительностью Создателя, который не
захотел воспламенять в один и тот же момент и с той же интенсивно-
стью оба пола, чтобы не оставить их безоружными перед лицом не-
сдержанного и опасного сладострастия. Тут практикующий врач и мо-
ралист единодушны в своем желании утвердить этику частной жизни
гарантом общественного порядка. Но в то время как буржуазная идео-
логия отводит супруге единственно роль отражения личности и статуса
ее супруга, символа консервативных семейных добродетелей, врач-
практик конструирует образ женской индивидуальности, тревожащей
своей изменчивостью и непостижимыми расстройствами, но заворажи-
вающей своей плодоносящей красотой.
Если верить сочинению Генриха Корнелия Агриппы О неопределен-
ности и тщете всех наук и искусств (Ое тсегШиПпе е1 ьатШе оттит
зсхепЬапит е1 агНит), — нет науки, которая в большей мере способствует
разврату, чем медицина, ведь именно она предлагает людям множест-
во способов украшения лица и тела. Традиция сборников «секретов
для дам», без сомнения, восходит к далекому прошлому, и она породи-
ла некую разновидность парамедицинской литературы, которая суще-
ствует и по сей день.
Но и сама научная медицина способствовала распространению это-
го жанра самым парадоксальным образом! Так, итальянский врач Лео-
нардо Фиорованти*, строго осуждающий использование косметиче-

* Леонардо Фиорованти (1517-1588 гг.) — итальянский цирюльник и врач,

внесший значительный вклад в развитие восстановительной хирургии. — При-
меч. пер.
ских средств в т р а к т а т е Зеркало всеобщей науки [ЗрессЫо И зсгепИа
ипхоег$а1е\ 1564 г.), опубликовал несколькими годами ранее Медицинские
капризы (Сарпссх те (Не та 1е), полные рецептов и советов, обещающих
дать женщине вечную красоту и многочисленных возлюбленных.
В конце концов, разве врача не привлекает красота дьявола — прекрас-
ного тела, описанного Корнелием Агриппой, чей вид доставляет огром-
нейшее из наслаждений и которого нельзя коснуться, не ощутив сладо-
страстного волнения?24
Подобные противоречивые рекомендации выражают в первую оче-
редь двойственную функцию врача как моралиста и как естествоиспы-
тателя. Как моралист он воспроизводит и поддерживает недоверие
своих современников по отношению к женской инаковости. Как есте-
ствоиспытатель он не может не восхищаться телом, существующим
для плодоносной красоты и благодаря ей. Роль врача заключается
в этом случае в том, чтобы защищать женщину от ее собственных
расстройств, но также и оберегать эстетическую гармонию, знак ее со-
вершенства. Ради того, чтобы быть верным этой миссии, Джованни
Маринелло после своего главного труда о женских болезнях публику-
ет т р а к т а т Об украшениях женщин (Бе@И отатепИ йе11е Лоппе), где он
стремится единственно восстановить прекрасное равновесие природы.
Впрочем, то, что могло еще смущать врача-моралисга XVI в., стирает-
ся перед новыми достижениями женской медицины. Как только наука
признала специфический характер женской анатомии, физиологии
и патологии, стало логичным разрабатывать женскую гигиену и эстети-
ку. Авраам де Лафрамбуазьер, посвящая одной светской даме в нача-
л е XVII в. т р а к т а т О руководстве для дам (Би $оиьегпетеп1 Лез Латез),
четко определяет эту медицинскую стратегию: «Как мужчины превосхо-
дят женщин физической силой, так и женщины превосходят мужчин
большую часть своей жизни красотой. Вот почему не нужно считать
странным, если они стремятся сохранить то, что, кажется, принадле-
жит им по естественному праву <...> Желая, таким образом, изложить
здесь по порядку то, что свойственно женскому полу, я в первую оче-
редь начну с рассказа о том, как дамы должны ухаживать за собой,
чтобы сохранить свою красоту»25.
Какой бы ни была неоднозначность его теоретических положений,
балансирующих между социальной практичностью и натурализмом,
не всегда ортодоксальным, врач в своей практике становится часто
союзником женщины против угрожающих ей предрассудков. Воз-
можно, проникновение мужчин в сферу акушерства, прежде зарезер-
вированное исключительно за повитухами, имеет большое значение
для эволюции профессиональной врачебной этики. Можно только
изумляться, читая работы, сильно повлиявшие на историю акушерства
(труды немца Евхария Ресслина*, француза Амбруаза Паре, порту-
гальца Родрнгеша де Кастро**), тому образу страдания, который про-
низывает их. Похоже, что сами врачи-практики ощущали страх перед
болью при родах, ужасную тревогу из-за своей неспособности смягчить
ее и ответственность свою как мужчин за невозможность разделить
эти «крестные муки».
Луи Гийон в своем Зеркале телесной красоты и здоровья (Мггогг Ле 1а
Ьеаи1ё е1 $ап1ё согрогеИе) признается в этом весьма откровенно. «Несо-
мненно, разум и милосердие требуют от нас особо помогать людям в
их тревогах, нужде и несчастьях, которые выпали на их долю за то, что
они служили нам, любили нас. Я говорю так, потому что женщина, даря
нам удовольствие, наслаждение, удовлетворение и потомство, чтобы
сделать человеческий род бессмертным, отдает свое тело мужчине
вполне свободно, не опасаясь тех трудов, тягот, страданий и опасностей,
которые ей придется перенести, став в результате этого беременной» 26 .
Беременность, даже когда она развивается без особых осложнений,
в глазах врача является патогенным состоянием, которое сильно нару-
шает гуморальную систему и подрывает психологическое равновесие.
Рациональное описание синдромов — пигментные пятна на лице, набух-
шая грудь, тревога — легко оттесняется на задний план фантазиями по
поводу беременности, среди которых находят место самые невероят-
ные рассказы о «порочных желаниях и аппетитах», равно как о рожде-
нии уродов. В конечном итоге, беременная женщина, по выражению
Луи де Серра, это как бы третий мыслящий пол, жертва всех несча-
стий, проистекающих от нарушенной физиологии. Сострадание акуше-
ров выражается в рекомендациях, призванных преодолеть такие рас-
стройства, опасные для самого зародыша, и особенно смягчить кризис
в момент его выхода из чрева, не пренебрегая ничем, что могло бы соз-
дать наиболее благоприятные условия для роженицы и успокоить ее
страхи. Медицинский дискурс оказывается здесь в конфликте с хри-
стианской моралью, которая обрекает женщину на родовые муки. Род-
риго Кастро в трактате О мире женских болезней (Ве ипгоегьо тиИеЬпит
тогЬогит; 1620 г.), а вслед за ним и Франсуа Морисо решительно вы-
ступают против взгляда, обрекающего акушера на роль безучастного
зрителя. Они противопоставляют теологическому оправданию родо-
вых мук свои практические наблюдения: женщина страдает, потому

* Евхарий Ресслин — немецкий врач-акушер первой половины XVI в.; автор

первого в Новое время трактата по акушерству: Еискапш КоеззИп. Оег з\уап§егп
Рга^еу ипс1 НеЬашшеп Ко$з§аг1еп. \Уогтз, 1513. — Примеч. пер.
** Родригеш Кастро (ок. 1547-1627 гг.) — португальский врач иудейского про-
исхождения; автор трактата о женских болезнях (Бе ипшгза тиНеЬпит
тогЬогит теЛтпа; 1603 г.). — Примеч. пер.
что головка человеческого эмбриона больше головки любого другого
животного и также потому, что в цивилизованных обществах дамы не
приучены к тяжелой работе — аргументы, которые основываются ско-
рее на анатомии, образе жизни или обычаях, нежели на религии.
Заботясь прежде всего о сохранении тела, чья красота и равновесие
подвергаются такому грубому испытанию, врач иногда даже пересту-
пает границы мудрой морали, чтобы стать соучастником женских «об-
манов». Лоран Жубер или Амбруаз Паре в главах, посвященных по-
слеродовому восстановлению, говорят о мужском отвращении к де-
формациям беременности, родовым мукам и рубцам, остающимся
после них на теле матери; по мнению и того, и другого, считающих се-
бя хорошими супругами и хорошими отцами, основная часть мужей
испытывает страх в момент родов, раздражается, слыша плач новоро-
жденного, и обычно предпочитает не быть посвященными в отталки-
вающую реальность женской физиологии. Врач-практик не должен бо-
яться заимствований из традиционного арсенала «секретов», переда-
ваемых повивальными бабками из поколения в поколение, — сгодится
все, что может помочь женщине укрепить ее тело, разгладить морщи-
ны, вновь превратиться в девственницу, которая пробудит желание му-
жа. Такая готовность описывать средства, относящихся скорее к ре-
меслу сводника, чем к ремеслу акушера, которые к тому же можно
найти в сатирических текстах об Искусстве приукрасить утраченную
девственность (Аг1 Ле г'ассоизШг 1ез рисе1а§ез реЫиз), о б ъ я с н я е т с я чувст-
вами самого врача. Он ведь тоже в некоторой степени верит в нечисто-
ту женщин после родов и хочет помочь скрыть те признаки увядания,
которые могут повредить сексуальной гармонии супружеской пары.
Отношение врачей-практиков к тому, что касается контрацепции
или абортов, предстает еще более двусмысленным. Большинство аку-
шерских трактатов осуждает искусственное прерывание беременности
по соображениям морали, но также и по медицинским соображени-
ям — ведь очень часто вмешательство вызывает кровотечение, фаталь-
ное для матери. При этом красноречие авторов при описании анатоми-
ческих и физиологических механизмов аборта дает иногда обратный
результат, о чем медицинский факультет Сорбонны не преминул на-
помнить в своем приговоре Амбруазу Паре. Действительно, перечис-
лять причины выкидышей и называть лекарства, которые могут повре-
дить эмбриону, значит подсказывать женщинам, которые хотели бы
избавиться от своего плода, каким образом это можно сделать. В дей-
ствительности же большинство врачей не ощущают такой дилеммы
и после обычной декларации о чистоте своих намерений описывают
очень точно три вида абортов, которые можно вызвать 1) медикамен-
тозным путем, 2) физической силой или механическим вмешательст-
вом и 3) психологическим шоком. Луи Гийон в Зеркале телесной красо-
ты и здоровья идет еще дальше, допуская, без излишней риторики, за-
конность терапевтического аборта. В его глазах запреты морали мало
значат перед риском, который иногда заключает в себе беременность
для жизней матери, ребенка и даже всей семьи. Поэтому он допускает,
что женщине, чей таз очень узок, или которая рожала только детей-
уродов, или же чей муж угрожает убить новорожденного, может быть
позволено не беременеть. Он и предлагает ей средства для этого. Со-
чувствие перед женским страданием, уважение к жизни матери-роди-
тельницы определяют врачебную этику врачей-практиков больше, чем
критерии, на которые опираются теологи и юристы. Если врачи осужда-
ют практику абортов, когда она — всего лишь метод контрацепции,
способствующий разгулу свободы нравов, то когда жизнь женщины
подвержена опасности — они считают своим долгом использовать имен-
но абортивный способ спасения ее жизни. Луиза Буржуа, чье положе-
ние повивальной бабки сделало ее очень предусмотрительной, вполне
разделяет это мнение: она порицает повитух, сообщниц безнравствен-
ных девиц, но не колеблется, когда рассказывает своим коллегам-жен-
щинам, как именно нужно действовать рукой, чтобы спровоцировать
выход плода.
Великий акушер Франсуа Морисо считает, что хирург должен при-
нимать решение, исходя из диагноза: как только он видит симптомы
аномалии, опасной для матери, особенно кровотечение, то действует
быстро, дабы вызвать аборт, пусть даже до истечения срока беремен-
ности. Самое худшее тут — ложная осторожность, которая из-за сооб-
ражений семейной выгоды заставляет действовать хирурга так, что
мать умирает в страшных муках и в отчаянии.
Фактически до середины XVII в. аборт определялся как «противо-
естественный выход несозревшего младенца из матки» 27 и оставался
вопросом практики, причем религиозная мотивация занимала лишь
второстепенное место. Все изменилось в XVIII в., когда спор об искус-
ственном прерывании беременности перестал быть исключительно
прерогативой врача и стал прерогативой и священника тоже.
История кесарева сечения особенно показательна. Очень долго вра-
чебное вмешательство практиковалось только на теле умершей мате-
ри, так что хирург, освобождая плод из его неживой оболочки, выпол-
нял долг, не мучаясь угрызениями совести. Если же мать была еще жи-
ва и лишь ее узкий таз мешал выходу младенца, оставалось только
положиться на природу, либо использовать инструменты, изобретен-
ные арабскими акушерами (щипцы и крючок).
В 1581 г. французский хирург Франсуа Руссе издает Новый трак-
тат о истеротомотокии, или кесариевых родах (Тгайё поиъеаи Ле ГНу$1е-
го1ото1окгеу ои еп/ап1етеп1 саезапеп), н а с о з д а н и е к о т о р о г о , п о его сло-
вам, его натолкнуло «жалкое зрелище страхов, потрясений, молитв,
умоляющих взглядов этих бедных созданий, столь терзаемых, крича-
щих «убивают!» и со сцепленными руками взывающих только к нам,
умоляя помочь им всем, что в наших силах» 28 . Он утверждает, что из-
влечение ребенка путем надреза брюшной стенки и матки возможно
и у живой женщины без всякой опасности для нее и даже для будущих
беременностей.
Труд этого врача из Монпелье сразу же вызывает горячую поле-
мику, ибо если он, с одной стороны, и убеждает точностью своих ана-
томических доказательств, то, с другой, пугает его коллег по цеху серь-
езными рисками, связанными с вмешательством, когда на несколько
удачных случаев приходится много летальных исходов. Существует
значительный интерес к этой процедуре среди французских и немец-
ких хирургов, в том числе у Сципионе Меркурио, итальянца, прие-
хавшего во Францию в 1570-х гг. В конечном итоге самые знаменитые
врачи того времени отвергают кесарево сечение после серии неудач-
ных случаев его применения. Амбруаз Паре, Ж а к Гийемо и Луи Гий-
он отказываются делать эту операцию, которую они рассматривают ел
как спасение ребенка ценой сознательного умерщвления матери.
Врач-практик, верный системе врачебной этики гуманистической 5
эпохи, принципиальный противник средств, более сильных, чем сама
болезнь, думает только о физических последствиях выбранного им
способа лечения.
Начиная с XVII в., вмешательство казуистов в вопросы акушерст-
ва придает совсем иной смысл этой дилемме. Иезуит Теофиль Рейно*
в с в о и х Моральных сочинениях (0ризси1а тогаИа; 1630 г.) о ч е н ь л о в к о
использует примеры, взятые у Франсуа Руссе, чтобы доказать, что ке-
сарево сечение анатомически возможно. Вопрос о реальном проценте
успешных операций в его глазах совершенно вторичен, поскольку на
первом месте у него — необходимость спасти душу ребенка через кре-
щение.
Хирург должен заставить замолчать свою совесть и отказаться от
использования всех приемов (щипцов и крючка), которые спасли бы
мать ценой жизни ее ребенка. Пришлось ждать полстолетия, чтобы
спор приобрел иное звучание. И вот уже акушеры-противники кесаре-
ва сечения кажутся не столь дремучими людьми, шокированными сме-
лым открытием, но яростными защитниками своей профессиональной
автономии.

* Теофиль Рейно (1587-1663 гг.) — французский теолог; иезуит; один из пло-

довитейших авторов XVII в. — Примеч. пер.

395
 Франсуа Морисо, воодушевленный насущной потребностью, реши-
тельно выступает с обличительной речью против сторонников жесто-
кой, варварской практики, которые прикрываются религией: «Я не
знаю, существовал ли когда-нибудь христианский или гражданский за-
кон, который приказывал таким образом мучить и убивать мать, что-
бы спасти ребенка. Скорее всего, это придумано ради удовлетворения
жадности некоторых людей, которые не очень-то страдают из-за того,
что их жена умирает, лишь бы у них был ребенок, который бы пере-
жил ее»29.
Ведущие акушеры более позднего периода — Филипп Пе, Гийом Мо-
ке де Ламотт или Герман Берхааве — следуют тем же самым принци-
пам и пытаются усовершенствовать хирургические приемы, которые
избавили бы мать от мучительного кесарева сечения. Прогресс хирур-
гии, несомненно, покажет ошибочность избранного ими пути, но чисто
научные критерии не подходят для оценки благородства их намере-
ний, особенно на фоне призывов к хирургическому вмешательству, ти-
пичным образцом которых является Священная эмбриология (ЕтЬгуо1о-
§га засга) каноника Франческо Эммануэле Канджамиллы*.

Миссия женщины
Природная миссия; производительница
Вопросы, которые касаются кесарева сечения и использования абор-
тивных медикаментов, несомненно, являются дилеммой, с которой
сталкивается медицинская совесть. Врач-историк XVIII в. Даниель
Леклерк прекрасно это почувствовал: при отсутствии отработанного
механизма искусственных родов речь идет, в сущности, о том, кого
убивать — ребенка или мать. В трудах «отцов» акушерства Евхария
Ресслина, Амбруаза Паре и Франсуа Морисо жалость к страдающей
женщине утверждается в форме требования сделать медицинскую
практику более гуманной: они не жалеют слов для описаний, пропитан-
ных кровью тех женщин, которых они видели умирающими, чьи раны,
разрывы и повреждения, нанесенные невежественными повитухами
или «варварами«-хирургами30, им пришлось лицезреть. Это сочувст-
вие, вероятно, внесло свой вклад в медицинский прогресс, сказавшийся

* Франческо Эммануэле Канджамилла (1702-1763 гг.) — генерал-инквизитор

Сицилийского королевства; писатель; один из основоположников биоэтики;
его трактат Священная эмбриология впервые был издан в Венеции в 1745 г. —
Примеч. пер.
и на повседневной жизни женщин, — оно обнаружило прогресс в разви-
тии этики родов. Врачи стали говорить о важности психологической со
подготовки рожениц, о влиянии обстановки на возможное повышение
сопротивляемости боли, обнаружился прогресс в образовании пови-
вальных бабок, которые стали знакомиться (по предназначенным для 2
них учебникам) с элементарными правилами гигиены и анатомии. ^
Однако жалость врача носит двойственный характер; с одной сто- ^
роны, она спасает женщину от презрения и проклятия, но с другой — з
санкционирует представления о женской неполноценности. Милосер-
дие врача измеряется, что особенно заметно у Жана Льебо, чувством ^
его мужского превосходства, настолько жалким ему кажется положе-
ние женщин, обреченных на бесчисленные болезни и на самое тяже-
лое из испытаний — роды. Его милосердие сравнимо только с его не- ^
доверием к слабому и болезненному существу, которое не могло бы 5
выполнить свое естественное предназначение без помощи медицин- "о
ского искусства. ум
Действительно, это удивительный парадокс; женщина, физиологи- г?
чески и психологически нестойкая, ответственна за реализацию мис- з
•А
сии производительницы, сущностно важной для человеческого рода. сн
Врач, кажется, должен стремиться избавить женщину от неразумных 8
сил, постоянно угрожающих выполнению ее функции. ^
Все — тайна. г^
В первую очередь, женские половые органы: медицинского наблю- ^
дения за молодыми девушками, для которых Амбруаз Паре и Жан §
Льебо предлагают здоровую диету и укрепляющий режим гигиены, не- о
достаточно, чтобы предупредить опасность «бешенства матки».
Женская плодовитость — тоже тайна: еще блуждающая в потемках
диагностика тщетно пытается установить признаки начала беременно-
сти, срок которой также неизвестен, поскольку из всех животных толь-
ко у женщины нет фиксированной длительности вынашивания — семь,
восемь, девять, даже одиннадцать месяцев.
И наконец, тайной остается женская психология: даже самая муд-
рая из дисциплин не может контролировать необыкновенное вообра-
жение женщины, чьи фантазии могут оставить свой след на самом за-
родыше. Каждый период жизни женщины оказывается, в сущности,
опасным этапом и для нее самой, и для фундаментального равновесия
общества.
Забота врача подобна заботе педагога, который никогда не должен
забывать о безответственности своего ученика. Это можно очень хо-
рошо увидеть по советам, которые он дает матери семейства; если все
женщины способны рожать — то далеко не все из них могут быть на-
стоящими матерями. Труды по акушерству содержат страстные при-
397
зывы к матерям кормить детей грудью. Молоко — проводник, посред-
ством которого ребенку передаются здоровье и нравы его кормили-
цы, поэтому женщина только тогда становится матерью в полной
мере, когда она кормит своего младенца сама. Для большей убеди-
тельности Лоран Жубер и Жак Гийемо иллюстрируют свои рассуж-
дения трогательными сценами, в которых новорожденный игрой и
улыбками вознаграждает материнскую добродетель. В отличие от
моралистов, которые во вредном обычае использовать наемных кор-
милиц видят прежде всего признак женской порочности, врачи, ка-
жется, опасаются сопротивления мужчин, которые, будучи менее чув-
ствительными, чем их жены, к прелестям раннего детства, думают
о сохранении своего собственного комфорта и интимных отношений,
нарушенных кормлением младенца. Но перекладывание на мать пол-
ной ответственности за новорожденного предполагает, что в этом до-
верии, по мнению врача, нельзя полагаться только на один материн-
ский инстинкт. Нужно, конечно, чтобы мать-кормилица обладала со-
ответствующим здоровьем и темпераментом, но нужно также, чтобы
она была достаточно разумна, чтобы соблюдать гигиену кормления
и здоровый образ жизни; наконец, ей нужно сдерживать свои порывы
излишней нежности к ребенку.
Несмотря на все эти предупреждения (явно возникшие под влия-
нием моралистического дискурса, присутствующего как у Эразма
Роттердамского, так и у Мишеля Монтеня по поводу безрассудной
любви матерей), врачи Позднего Возрождения открыли важность
физиологической связи между зародышем и матерью-маткой и при-
дали материнской функции незаменимое воспитательное значение.
Мать-производительница лишилась своих несовершенств благодаря
миссии, которую ей поручила природа, и женская медицина становит-
ся достойной частью искусства врачевания: лечить женщину — значит
помогать в ее деликатной миссии и исполнять таким образом намере-
ния природы.

Божественная миссия: пснуппенпе

первородного грена
С приходом XVII в. и эпохи Контрреформации медицинский дискурс
снова востребован. Ему предстоит стать инструментом религиозного
наставления. В этой «пасторали страха», исследованной Жаном Де-
люмо, врач может бьггь иногда нужнее священника: разве «распутни-
ки обоего пола» не восприимчивее к угрозам, нависшим над их здо-
ровьем, куда более, чем к упрекам христианской морали? Практи-
кующий врач и священник действуют дополняя друг друга: и тот
и другой напоминают людям об их грядущем конце, особенно женщи-
нам, от каждой из которых первородный грех требует личной искупи-
тельной жертвы. Коль де Виллар* в Алфавитном сборнике опасных
и смертельных прогнозов [Кесией а1рНаЬёЩие Ле рго§поШс5 Лащёгеих е1
тог1е1$), изданном для «лиц с отягченной совестью», следует как раз
такому подходу. В списке болезней, которые требуют присутствия
священника, роды на первом месте, конечно, исходя из алфавитного
принципа (ассоисЬетеп(з), но также по медико-религиозным сообра-
жениям, ибо, начиная с фатального приговора прародительнице Еве,
страдание и смерть грозят всем роженицам.
Женщина обретает свое искупление в материнской жертве, которая
спасает ее душу, но не реабилитирует ее тело. Вот почему, без сомне-
ния, вопрос выбора между матерью и ребенком не стоит перед, фран-
цузским издателем Священной эмбриологии Канджамиллы аббатом Ди-
нуаром**. Врачу просто не остается другого выбора. В любом случае он
должен вмешаться в дело и быть на стороне ребенка, ибо «мать не мо-
жет сохранить свою жизнь, не став виновной, если она делает это толь-
ко за счет своего плода»31.
Какими бы ни были гуманизм профессиональной врачебной этики
и решимость сопротивляться внешнему давлению, врач не может игно-
рировать идеологические цели своей манеры обосновывать взгляды.
Исследуя вопрос о воспроизводстве человека и обо всем том, что каса-
ется физиологии брака, он сталкивается с необходимостью оправды-
вать моральную и социальную полезность своего ремесла.
Яркий пример тому — труд врача из Ла-Рошели Николя Венетта***
Картина любви, рассмотренной в состоянии брака (ТаЫеаи Ле Гатоиг
сопйЛёгё Лап$ 1'ёШ Ле тападе), опубликованный в 1685 г. П р и первом
прочтении книга этого «королевского профессора анатомии» кажется
непосредственным продолжением традиции натуралистической ме-
дицины Позднего Возрождения. Намерение автора состоит в том,
чтобы повысить достоинство физической любви, свободной как от
морального чувства вины, так и от беспорядочной сексуальности. Как
и у Джузеппе Личети или Ж а к а Дюваля, гениталии удостаиваются
здесь детального описания — и с точки зрения анатомии, и с точки
зрения функции, потому что они — не «срамные члены», но место
«любовной игры или любовного наслаждения между супругами». По-

* Эли Коль де Виллар (1675-1747 гг.) — французский врач. — Примеч. пер.

** Жозеф-Антуан-Туссен Дину ар (1716-1786 гг.) — французский писатель; аб-
бат; в 1762 г. перевел и издал сочинение Канджамиллы Священная эмбриоло-
гия. — Примеч. пер.
*** Николя Венетт — французский врач ХУП в. — Примеч. пер.
добно Амбруазу Паре, Николя Венетг проводит супруга по эрогенн-
ным зонам женского тела; подобно ему, он открывает женщинам не-
которые тайны, способные сделать их всегда желанными и даже
скрыть их утраченную девственность. И для Амбруаза Паре, и для
Николя Венетта сексуальная взаимодополняемость супругов — глав-
ный фактор гармоничного брака. Однако, хотя оба врача основыва-
ются на одних и тех же, ставших уже классическими, медицинских
источниках, их мотивы различны.
Николя Венетт, стремясь дать отпор тем, кто станет упрекать его
в бесстыдстве, очень умело приспосабливает свой подход к христиан-
ской морализаторской традиции. Даже если смелость его трактата
противоречит осторожности предисловия, он предстает прежде всего
как союзник теологов, казуистов и правоведов. Он доказывает полез-
ность своего труда для женатых мужчин и для женщин, которые
должны будут воспринимать его как послание об опасности и смире-
нии: «Девушка будет знать заранее о всех расстройствах, которые мо-
жет причинить любовь, прежде чем испытает ее на самой себе, а по-
скольку брачные связи неразрывны — было бы очень желательно,
чтобы девушки знали уже до замужества о тех трудностях и печалях,
которые им предстоит вынести»32.
Беспрецедентный успех Картины любви, переведенной на все евро-
пейские языки и неоднократно переиздававшейся вплоть до XIX в.,
бесспорно показывает, что читатели не останавливались только на
предисловии, но усваивали и толерантный гуманизм основной части
книги. Тем не менее Николя Венетт предвещает самим несоответстви-
ем своей осторожной риторики самой смелой для того времени деон-
тологии новые требования медицины, превращающейся в социаль-
ный инструмент.

Социальная миссия; защитница семьи

В XVII в. врач-практик отдалился от биолога-исследователя, чьи спе-
куляции никак не могли ему помочь в преодолении повседневных
трудностей его ремесла. В век Просвещения врач может еще легко
абстрагироваться от новейших научных гипотез, но одновременно
пытается внести существенный вклад в реформаторские амбиции
философов его времени. Человеческое тело представляется элемен-
том целостной системы, которая мыслится уже не как макрокосм,
а как установленный социальный порядок. Органические функции,
индивидуальная физиология, половой диморфизм рационализирова-
ны, исходя из принципов социальной телеологии. Врачи больше не
являются, собственно говоря, специалистами по болезням женщи-
ны — они стараются разобраться в самочувствии женщины как тако-
вой, то есть в ее состояниях девушки, супруги и светской дамы. Жен-
ская природа (будь она продукт цивилизации, как это думал Клод
Адриан Гельвеций, или если дана изначально, по мысли Жан-Жака
Руссо) всегда вписывается в определенную социальную функцию.
Сочинение врача-просветителя Пьера Русселя, опубликованное
в 1775 г., имевшее как немедленный, так и долговременный успех,
предлагает самое лучшее медико-социоморальное определение жен-
щины, заявленное самим заглавием: Физическая и моральная система
женщины, или Философская картина конституции, органического со-
стояния, темперамента, нравов и функций, присущих этому полу (8у$-
1ёте ркущие е1 тога1 Ле 1а /етте, ои ТаЫеаи ркйозоркгдие Ле 1а сопзИ-
Шюп, Ле ГёШ огдатдие, Ли 1етрёгатеп1, Лез тоеигз е1 Лез /опсИопз ргоргез
аи зехе).
П. Руссель, подобно Ж.-Ж. Руссо, понимает женственность как сущ-
ностную природу, определяемую органическими телеологическими
функциями: «Женщина является женщиной не только в каком-то од-
ном плане, но в любой проекции, в какой ее вообще возможно рассмат-
ривать»33.
Женщина как физическое существо своими особыми признаками
указывает на свое предназначение: хрупкость костей, широкая форма
таза, мягкость ткани, небольшой размер мозга и изобилие нервных во-
локон свидетельствуют, что естественным призванием женщины яв-
ляется материнство в условиях упорядоченного и оседлого существо-
вания.
Патология может в этом случае объясняться не только изъянами
темперамента и неконтролируемыми движениями матки, но и желани-
ем ускользнуть от исполнения долга перед природой. Порочность нра-
вов и излишества цивилизации провоцируют у женщины, гораздо бо-
лее восприимчивой к ним, нежели мужчина, нравственное крушение,
физиологический сбой и расстройство всего тела, последствия кото-
рых врачи исследуют с точки зрения возникновения паров и истерии.
Для Пьера Русселя и для всех тех, кто, вслед за ним, верит в социаль-
ную миссию медицинской науки, речь идет о том, чтобы показать, что
несчастья женщины, ее порочность и ее болезни происходят из-за на-
рушения ее обычных естественных функций: Ж о з е ф Ролен выража-
е т б е с п о к о й с т в о о Паровых болезнях полового органа, С а м ю э л ь Т и с с о
описывает ужасы онанизма [Ие Гопатзте), Бьенвиль создает призрак
нимфомании (Ве 1а путркотате), наконец, Жозеф-Адриен Линьяк*

* ЖозефАдриен Леларж де Линьяк (ок. 1710-1762 гг.) — французский фило-

соф; аббат. — Примеч. пер.
п- в Состоянии брака (Ь'ЕШ Ле тапа&е)* размахивает жупелом угрозы
о вырождения человеческого рода, если мужчины и женщины забу-
о дут о роли, которую каждый пол должен играть в супружеских отно-
шениях.
г Во имя естественного детерминизма медицинская мысль заключает
х идеальную женственнность в узкие рамки, предписанные ей социаль-
^ ным порядком: женщина, здоровая и счастливая, — это мать семейст-
ву ва, хранительница добродетелей и вечных ценностей.
О

о
а
о
кщ
^з

* Полное название сочинения: О мужчине и женщине, рассмотренных в физиче-

ском плане в состоянии брака (Ое Гкотте е1 Ле 1а /етте соп$Иеге$ ркумдиетеп1
Лат 1'еШ Ли тагще). Впервые издано в 1774 г. — Примеч. пер.
раздел третий

Виды инакомыслия
Формы общения и издательской
деятельности
Публично высказываться было позволено только исключи-
тельным женщинам, таким как королевы и пророчицы; одна-
ко существовал ряд мест, где женщины могли общаться меж-
ду собой. У колодца, на мельнице, за прялкой и у постели
роженицы, недавно разрешившейся от бремени, женщины
обсуждали самые разные темы — от деторождения до коро-
левской власти. Там происходил обмен «женскими секрета-
ми», столь интригующими, что писатели-мужчины незаконно
узурпировали это выражение в качестве заглавия для своих
произведений. Там велись беседы, которые в конце XVI в.
мужчины презрительно называли «кудахтаньем» (са^ие^) лег-
комысленных «кумушек» (уничижительный вариант термина
«святая пророчица», §ос1-31Ь). И тем не менее, здесь таились и
свои опасности: коллективное сидение за прялкой могло не-
ожиданно быть расценено как шабаш ведьм; женщину, слиш-
ком резко критикующую местные семейные дела, могли осу-
дить за ее разговоры как «брюзгливую сплетницу» и насильно
окунуть в сельский пруд.
Мужчины и женщины общались друг с другом согласно
установленным традициям — у очага деревенского дома и в
большой зале замка. Крестьянские «собрания» (уеШёе, то есть
«бодрствования») происходили в зимние месяцы: женщины
на них часто были главными рассказчицами историй во вре-
мя починки инвентаря, а незамужние флиртовали под бди-
тельным оком старших. У знати позднесредневековое уха-
живание с его игровыми формами общения, загадками и жес-
тами длилось также в это время, поскольку мужья или по-
клонники возвращались домой и отвлекались от бранного де-
ла или других занятий.
В конце XVI в. женщины придумали новое место и новый
институт общения — салон, которому посвящена глава, напи-
санная Клод Дюлон. Салон — собрание горожанок под пред-
седательством утонченных и образованных женщин из знат-
ных или облагороженных семей — сводил вместе мужчин и
женщин для бесед о любви, литературе, политике и о всем
том, что пробуждало фантазию. К. Дюлон показывает, как
женщины переделывали внутреннее пространство и обста-
новку, чтобы общение было «цивильным» и приятным без
всякого намека на военную схватку или судебное заседание. Уж в ка-
ких сражениях приходилось участвовать жеманницам-прециозницам
(Ртеаеизез) — несмотря на насмешки Ж.-Б. Мольера — за создание но-
вого, спонтанного и свободного от непристойных выражений языка!
В отличие от принятых форм общения в Фонтенбло или в Версале, са-
лонные беседы о назначениях, высокородных браках и других полити-
ческих проблемах могли вестись вдали от королевских ушей. В отли-
чие от диспутов и лекций в университетах и недавно основанных акаде-
миях, к которым женщины редко имели доступ, салонное обсуждение
философских и научных проблем собирало лиц, обладавших разным
уровнем образованности, но единых в своем стремлении знать и пони-
мать. Салоны обеспечивали возможность для интеллектуального и со-
циального продвижения; в них новые таланты и новые идеи могли зая-
вить о себе с позволения хозяйки. Перенесенные в более строгую атмо-
сферу протестантской Англии, салоны сыграли там ту же самую роль,
что и в католической Франции. Перенесенные в Берлин конца XVIII в.,
где некоторые из самых важных салонных дам (за1опшёгез) были ев-
рейками, ассимилированными здешней культурой, салоны способство-
вали смешению евреев и христиан.
В процветающем салоне занимались чтением рукописей, поиском
покровителей и распространением подписки на новые издания. Жен-
ские публикации не являлись, конечно, открытием XVII в.: трактаты и
пьесы средневековых монахинь были напечатаны уже в начале XVI в.,
как, например, большая часть прозаических и поэтических сочинений
Кристины Пизанской — это, конечно, было стимулом для женщин-пи-
сательниц, искавших опоры на предшественниц.
В конце XVI в. имена женщин стояли на титульных страницах лите-
ратурных и религиозных произведений, изданных в самых разных
странах Европы. Возможно, самым важным сочинением стал Гептаме-
рон (Нер1атёгоп) Маргариты Наваррской, в котором каждая новелла
сопровождалась оживленными дебатами персонажей — эта книга зна-
меновала возрождение новеллистического жанра. В течение двух сле-
дующих столетий женщины издавали сочинения на самые разные те-
мы — от сборников рецептов Ханны Вулли до исследования Эмилии дю
Шатле о природе огня, от перевода Эпиктета, осуществленного Элиза-
бет Картер, и англосаксонской грамматики Элизабет Эльстоб до труда
Марии-Шарлотты де Лезардьер о средневековом французском праве
и политических институтах прошлого. Вклад Мадлен де Сюодери и
мадам де Лафайет во французский роман был столь значителен, что и
оппоненты, и горячие сторонники этого жанра связывали его происхо-
ждение с женщинами. В Англии XVIII в. роман Эвелина (ЕяеНпе), напи-
санный Фрэнсис Берни, равно как другие ее произведения, был опубли-
кован такими большими тиражами, что принес ей не только славу, но
и хороший доход, позволивший обеспечить себя и своих детей.
Клод Дюлон полагает, что женщины-писательницы отличались осто-
рожным приспособленчеством: в их произведениях героини всегда оста-
вались добродетельными и скромными, а общественные структуры ни-
когда не подвергались осуждению. Конечно, это правда, что женщины-
писательницы, творившие во всех жанрах в эпоху раннего Нового вре-
мени, опасались насмешек, которые неизбежно навлекало на себя жен-
ское литературное творчество. Они часто посвящали свои труды дру-
гим женщинам — в поисках поддержки. В то же время можно встре-
тить и безнравственных героинь на многих страницах Гептамерона
и романов Мэри де Ларивьер Мэнли.
Оруноко (Огоопоко) Афры Бен стал первым романом, направленным
против жестокости рабства, а Тысячелетний чертог [МШепшт НаЩ Са-
ры Скотт и Водяные (Ье$ отиНпх) Марии Анны де Румье Робер представ-
ляли собой нетрадиционные для женской литературы утопии.
Женщины-писательницы порой ловко маскировали свою мятеж-
ность, например используя форму романа или биографии выдающегося
государственного мужа, чтобы проникнуть в маскулинную сферу исто-
риописания. Иногда они проявляли смелость, подобно Катарине Мако-
лей, которая обсуждала свои взгляды в читальном зале Британского
музея и собрала собственную научную коллекцию из почти 5000 трак-
татов, изобразив себя одновременно в виде Клио и Свободы на фрон-
тисписе написанной ею собственноручно Истории Англии [НЫогу о/
Еп§1апс1).
Женщины-журналистки, чей социальный облик воссоздан Ниной
Раттнер Гельбарт, демонстрировали мужество и талант предпринима-
тельниц, пытаясь привлечь подписчиков для своих периодических из-
даний и перехитрить цензоров. Ориентируясь в основном на женскую
аудиторию, Зрительница [Рета1е ЗресШог) и Дамская газета Цоигпа1
(1е$ Батех) неизменно старались побудить женщин к серьезным интел-
лектуальным усилиям — даже в статьях, посвященных поискам достой-
ных кандидатов в мужья или радостям воспитания детей в руссоист-
ском духе. Мадам де Боме служит примером того, до каких пределов
могла дойти женщина при старом порядке. Сторонница феминизма,
республиканской формы правления, справедливости для бедных, ма-
сонства, религиозной терпимости и мира, она приходила к цензору со
шпагой — защищая свою газету.
Натали Земон Дэвиси и Арлетта Фарж
12
От беседы к творчеству
Кпод Дюпон

Сначала было слово, а затем письмо; сначала была беседа, то

есть салон, а затем творчество. Почему? Потому что салон
представлял собой одно из тех редких пространств свободы,
где женщина могла выразить себя. Здесь неважно, что само
слово появилось только в конце XVIII в.: нам интересен сам
процесс. Конечно, принцессы всегда имели возможность иметь
кружок, собирать вокруг себя мужчин и женщин, чьим основ-
ным занятием была беседа, и, если они сами имели к тому та-
лант, могли предложить пшцу для разговора, направлять его,
следуя избранным темам. Всем известны средневековые кур-
туазные дворы и общества Возрождения, все знают о роли,
которую играли в XVI в. во Франции кружки Маргариты Ан-
гулемской и Маргариты Валуа, в Италии — Изабеллы д'Эсге
или Лукреции Борджиа (ум которой, вопреки легенде, зна-
чил гораздо больше, чем любовные увлечения).
Эта традиция не исчезнет, и в Европе Х\Ш-ХЛШ1 вв. (не-
сомненно, и позже) будут образованные принцессы или коро-
левы, которые превратят свои дворы в очаги культуры: Ели-
завета Английская, Кристина Шведская, регентша герцогиня
Анна-Амалия Веймарская и др., не считая незаконных «коро-
лев» — фавориток, как, например знаменитая мадам де Пом-
падур. Надо бы поблагодарить этих женщин за то, что они
поддержали огонь и предъявили антифеминистам живое опро-
вержение их теорий. Но заслуга их не так велика, как дру-
гих, — ведь преимущества, которыми они располагали в силу
своего статуса, защищали их от критики. Собственно, салон
рождается в тот момент, когда эти очаги культуры покидают
королевский двор, дворец или палаццо, чтобы переместиться
в город, в частные дома просвещенных владелиц. Он возни-
кает не во всех европейских государствах. Салон — это смешанное об-
щество, это его основная черта и даже основа существования. Он не
мог бы существовать там, где религиозные и социальные запреты
слишком тяжело давят на женщин. Так, например, нет и не было сало-
нов в Испании, хотя испанская цивилизация (по крайней мере, как ее
представляли) с ее рыцарскими и куртуазными моделями оказала
сильное воздействие на первые салоны в других странах.
Очевидцы отмечали эти различия. Если это были французы — они
радовались, что живут в стране, где прекрасный пол не был затворни-
ком и мог общаться с другим в атмосфере «благопристойной свобо-
ды». Обратная ситуация влекла за собой неприятные последствия. Так,
в 1630-х гг. Венсан Вуатюр* обнаружил в Брюсселе, находящемся тогда
под испанским владычеством, господство старых строгих правил; одно
из них предписывало женщинам принимать мужские ухаживания
только в определенное часы на балконе.
«Благопристойная беседа» невозможна и, что более серьезно, пре-
вращается в страстное изъявление чувств, когда, случайно или хитро-
стью, влюбленные добиваются свидания с глазу на глаз. Когда мужчи-
на может только в редких случаях и на краткое время встретиться
с женщиной, он не колеблется и действует! В Англии, где царила боль-
шая свобода, по словам очевидцев, все еще господствовал обычай, ко-
торый обязывал женщин удаляться по окончании трапезы, чтобы
предоставить мужчинам возможность поговорить между собой за бо-
калом вина. Часто это вело к тому, что в этом мужском кругу циркули-
ровали не идеи, а графинчик.
Но, так или иначе, здравым умам уже кажется обязательным при-
общение женщин к общественной жизни, ведь они ей придают особый
оттенок. Причина этого в том, что женщины ждут от салонов больше-
го и лучшего, чем просто удовольствия встретиться с мужчинами и,
может быть, завязать с одним из них интрижку. Не показательно ли,
что уже давно вступление в светскую жизнь девушек называлось «всту-
плением в мир»**? Конечно, мы говорим о пережитке какого-то време-
ни. Но не забудем, что только соприкоснувшись с определенным обще-
ством, женщины могли открыть обширную область культуры, о кото-
рой они и не ведали, пребывая в семье, школе или монастыре.
Если в Х1Х-ХХ вв. светская жизнь становится явлением обычным
и даже побочным, то в ХУ1-ХУ1П вв. она — фактор приобщения

* Венсан Вуатюр (1597-1648) — французский писатель и поэт; завсегдатай са-

лона мадам де Рамбуйе. — Примеч. пер.
** Во французском языке существительное 1е топйе обозначает и «мир»,
и «высший свет». — Примеч. пер..
к культуре. Известно, что даже в крупных городах только половина
женщин могла написать свое имя. Но именно благодаря салонам
меньшинство этого меньшинства стало элитой. А без этой элиты разве
огромное число остальных женщин могло бы осознать свое невежест-
во и научшъся формулировать свои требования? Откуда же в том обще-
стве, созданном мужчинами и для мужчин, могли произойти измене-
ния, если они исходили не от самих женщин?

«Коалиция против грубости»

Салоны — это места для воспитания. Они могут быть признаны дваж-
ды таковыми, поскольку, воспитываясь в них, женщины педагогически
облагораживали там и мужчин, этих материалистов, этих «певцов про-
шлого», считающих женщин достаточно образованными уже в том
случае, если они могли отличить супружеское ложе от иного — так гру-
бо выразилась одна феминистка того времени. Неслучайно первые са-
лоны, достойные собственно названия салонов, появляются во Фран-
ции в начале XVI в., поскольку, как никогда прежде, было необходимо
реагировать на новое состояние умов — любое явление может и долж-
но быть постигнуто только в контексте данной страны и данного
периода 1 . Тридцать пять лет гражданской войны опустошили Фран-
цию. Торжествовал инстинкт, мораль попала в забвение, невежество
распространялось с трагической быстротой, и первыми жертвами этих
бедствий оказались женщины. Восстановление общества стало насущ-
ной потребностью, так что деятельность салонов вписалась в эту «коа-
лицию против грубости» в самом широком смысле. Морис Мажанди
исследовал все ее аспекты в диссертации о светском политесе 2 .
Возрождающаяся церковь Контрреформации, реставрированная
власть, философы, моралисты — все сыграли свою роль в этом мас-
штабном движении по воспитанию, или, скорее, по перевоспитанию
французов. Какими бы разными ни были мотивы и методы и тех
и других, знаменатель остается общим для всех этих инициатив: необ-
ходимо научить смирять свои инстинкты или, по крайней мере, сдер-
живать их выражение. Разнообразные дидактические сочинения, со-
здающие модель «порядочного человека» («Ьоппё*е Ьоште»), помимо
моральных рекомендаций дают советы по искусству нравиться, писать,
беседовать, которые, в свою очередь, детализируются в трактатах
о правилах вежливости, появляющихся в огромном количестве в этот
период и в течение всего века. Салоны останутся навсегда пронизанны-
ми этим идеалом светского политеса, и Вольтер, сам литератор, ска-
жет: «Нужно быть светским человеком перед тем, как стать литерато-
ром». Для всех теоретиков уважение к женщине входит в свод обяза-
тельных правил, но в салонах необходимо проявлять нечто большее,
чем уважение, — ведь там все пропитано чем-то романтическим. Запре-
щая девушкам изучение серьезных вещей, их невольно вынуждали
к чтению художественной литературы, которая, однако, была запре-
щена им еще более, чем все остальное. Хотя семьи пытались всячески
предостеречь их от этого опасного «чтива», все же любовь к романти-
ческому, чудесному и фантастическому была так или иначе приви-
та девушкам. Недаром ведь им рассказывали старые сказки их корми-
лицы или служанки... Разве могли они, став замужними женщинами,
утратить эту любовь, столкнувшись с суровой реальностью своих судеб?
Родители-тираны, навязавшие им мужей, грубые любовники, если
только они могли завести любовника! Некоторые из них носили с со-
бой романы даже в церковь, пряча их среди часословов. Речь шла, ес-
тественно, о любовных романах, способных удовлетворить их потреб-
ность мечтать. Герои диких стран, жившие в самые варварские време-
на, вздыхали на страницах этих романов и умирали от страсти к
недоступным героиням, которые, даже оказавшись в их власти, умели
полностью подчинять их себе.
Царящий в романах (правда, несколько обветшалый) идеализм шел
от давней традиции, воскрешенной в самом начале XVI в. Оноре
д'Юрфе в его Астрее (АзХгёе)*. Успех романа был огромен, интернацио-
нален, и его нельзя обойти молчанием, ибо он касается непосредствен-
но нашего языка. Черпая в литературе, уводящей от действительности
(там у него присутствовали мирные пастухи и пастушки, свободные от
всяких материальных забот), О. д'Юрфе сумел благодаря очарованию
стиля передать читателям свое послание — послание неоплатонизма.
Любовь главенствует над всем. Но не всякая любовь, не вожделение.
То, что мы любим в земных творениях, является отражением идеаль-
ной любви, которую наша душа нашла на небесах; с нею мы тайно
стремимся соединиться. Женщины — посредники между идеальным и
телесным мирами; для мужчин они — «госпожи», без помощи которых
они не смогли бы достичь совершенной любви («та1Ь*ез8е8» — слово на-
столько опошленное**, что все уже забыли о его первом значении).
Не стоит говорить, что этот идеализм прошел мимо большинства
читателей. Нет, они не обратились к платонической любви, зато они
открыли в Астрее — в большей степени, чем во всех трактатах и учеб-
никах — необходимость и трудность искусства нравиться. Они почерп-

* Оноре д'Юрфе (1567-1625 гг.) — французский писатель. — Примеч. пер.

** Автор имеет в виду одно из значений этого слова — «любовница». — При-
меч. пер.
нули в ней неведомые или, по крайней мере, забытые тонкости чувств,
поведения и языка. Любовь становилась лучшим способом воспитания,
женщина — объектом завоевания, а не просто удовольствия, и это за-
воевание могло осуществляться только в соответствии с ритуалом, пра-
вила которого отныне стали соблюдаться, какой бы ни была искрен-
ность участников этого ритуала.
Салоны добавили к законам приличия нечто грациозное и очаровы-
вающее — галантность (§а!ап*епе), которую можно было приобрести
только в обществе женщин и только ради них. Вскоре она распростра-
нится на все поведение элиты и составит ее отличие во всех отношени-
ях, дав возможность такому представителю церкви, каким был Фран-
суа Фенелон нравы которого были безупречны, возможность приобре-
сти репутацию человека «галантного вида».

«Хозяйки» п салоны
Откуда же они появились, эти хозяйки, открывшие первые салоны,
оказавшиеся способными стать арбитрами нравов, манер и вкусов и
осмелившиеся сказать мужчинам, что не может быть общества, до-
стойного имени «цивилизованного», если оно не предоставило женщи-
нам первого места? Речь шла, естественно, о парижанках, привилеги-
рованных в силу своего рождения и (или) своего состояния, чьи мужья
были или людьми свободомыслящими, или подолгу отсутствовали,
или уже умерли; а также старые девы (например, мадемуазель де Скю-
дери), родители которых наконец-то перестали держать их на поводке.
Но эта независимость как необходимое условие не была, однако, доста-
точной.
Нужно было изначально обладать минимумом культуры, и образо-
ванные женщины ХУ1-ХУШ вв. — это те, что захотели быть таковыми,
используя все доступные им возможности. Они прибегали к разным
уловкам, чтобы получить образование, подобно тому, как иные при-
лагали всяческие усилия, чтобы скрыть интрижку. Многие девушки
приобщались к гуманитарным знаниям, слушая, сидя в уголке спаль-
ни, уроки, предназначенные для их братьев. Таким способом мадам
де Брассак, гувернантка юного Людовика XIV, научилась, например,
латинскому языку, но только продолжив по собственному желанию
его изучение, она смогла читать в оригинале древнеримских авторов —
и многих других, поскольку все ученые труды в ту эпоху писались по-
латыни.
В этом плане протестантки имели преимущество перед католичка-
ми: их отцами могли быть представители церкви, а значит, образован-
ные люди, знающие древние языки и обладающие библиотеками, отку-
да девушки с разрешения или без него могли брать книги для чтения.
Установлено, что число библиотек у частных лиц, если взять все про-
фессиональные категории, было в три раза выше в протестантских го-
родах, чем в католических. Конечно, эти библиотеки состояли по боль-
шей части и нередко целиком из набожных сочинений и священных
текстов; но Библия, этот неисчерпаемый источник, чтение которой яв-
лялось необходимым элементом религиозной практики реформатов,
могла предложить женскому любопытству множество других, отнюдь
не религиозных тем. Не потому ли в Англии XVI в. встречается так
много образованных и обладающих умением красиво говорить деву-
шек, а произведения Шекспира позволяют оценить свободу и смелость
женщин в ораторских состязаниях. Пример королевы Елизаветы I по-
мог вдохновить англичанок на то, чтобы демонстрировать свой ум.
После нее все будет по-другому, но только к середине XVIII в. англи-
чанкам удастся организовать настоящие салоны по французскому об-
разцу — места, которые посещали единственно ради получения интел-
лектуального удовольствия.
Маркиза де Рамбуйе, архетип светских хозяек, высший эталон, со-
здала модель французского салона. Отметим, но не для того, чтобы
умалить ее заслуги, что у нее были с самого начала все необходимые
условия для этого, и прежде всего мать-итальянка большого ума и с
прекрасными манерами, которая дала ей солидное образование. Она
с детства говорила на двух языках, а позже самостоятельно изучила
третий, испанский, чтобы усовершенствовать свою литературную куль-
туру. К ее интеллектуальным качествам добавлялись и душевные; она
была любезной и благожелательной, исповедовала настоящий культ
дружбы. Ко всем этим преимуществам присоединялась и ее безупреч-
ная репутация, которая объяснялась, без сомнения, присутствием ря-
дом с ней ее мужа, любящего и восхищающегося ею.
Салон маркизы стал в некоторой степени результатом стечения
обстоятельств. Она оставила двор Генриха IV, потому что он казался
ей слишком грубым, каким он на самом деле и был. Будучи тонкой
натурой, она с трудом переносила как гнет условностей придворной
жизни, так и тон, которым эти условности преподносились. Позже
«полунемилость» ее мужа при Ришелье способствовала ее «полуотшель-
ничеству».
Решив создать у себя дома двор по своему вкусу, мадам де Рамбуйе
начала с декора, в определении которого она проявила неожиданный
вкус. Она сама разработала план своего дома; в нем лестница шла не
по центру, а сбоку, выходя к анфиладе комнат, предназначенных для
приема гостей. Другим новшеством, наделавшим не меньше шума,
был альков. Он был изобретением самой хозяйки. Среди комнат, еще
не имевших в ту пору определенного предназначения, альков, или про- со
си
странство вокруг кровати, ограниченное занавесями, и рюэлъ, или про- и-»
странство между кроватью и стеной, уже представляли собой некий Г°
О
частный анклав. Это было определенное пространство интимности,
которое служило не только для сна, любви и молитвы, но также (бла-
годаря шкафчикам, а иногда и сейфам) для хранения документов, р
книг, личных вещей и ценностей. Для того чтобы сделать из собствен-
ного алькова центр своего бытия как хозяйки салона, у мадам де Рам- ^
буйе была еще и особая причина: из-за поразившей ее странной болез- тз>
ни (ее позже диагностировали как разновидность термо-анафилаксии) р>
ей приходилось избегать огня и солнечных лучей. И как защитить себя га
от страшного холода, царившего в то время во всех жилищах, если
нельзя, как другим женщинам, устроиться возле камина? Только оста- о
Ь
ваясь в своем алькове. ^
Стоит вообще подчеркнуть, что типология хозяек салонов XVII в. §
свидетельствует о значительной доле среди них больных или, по край- §
ней мере, хрупких и сверхчувствительных женщин. Они явно более
других страдали от дискомфорта их эпохи, равно как от тысячи не-
больших недомоганий, непостижимых для тех их современников, ко-
торые обладали более крепким здоровьем или грубостью.
Взять хотя бы мадам де Сабле. Она была известна как своим умом,
так и своими предосторожностями, казавшимися смешными, которые
она предпринимала, чтобы избежать болезни. Как и мадам де Мор,
она страдала бессонницей, и эти две подруги так боялись чем-нибудь
заразиться, что даже когда они жили вместе, они общались друг с дру-
гом из своих комнат посредством посланников, едва одна из подруг
схватывала хотя бы легкую простуду. Что касается мадам де Лафайет,
то она вела почти затворническую жизнь. Некоторые, не зная о ее ре-
альных болезнях, которые она с элегантностью скрывала, считали ее
«безумной» из-за того, что она не желала совершать выезды. Она была
среди первых — знаменательная деталь, — кто стал использовать стекла
в карете, а все потому, что она так настрадалась, выезжая в непогоду,
когда открытые места в карете плохо защищены от ветра и холода,
а от дождя спасают только занавески.
Герой Марселя Пруста доктор дю Бульбон сказал бы об этих жен-
щинах, что они принадлежали к «великолепной и достойной жалости
семье, которая является солью земли», а именно — семье невротиков,
о которых мир «никогда не узнает, чем он им обязан, и особенно о том,
как много они страдали, чтобы дать это миру». Марсель Пруст имел
в виду художников, творцов, которые действительно страдают, созда-
вая. Но разве менее острым было страдание тех, кто не может созда-

413
вать и должен довольствоваться только таким замещением, как бесе-
да? Сверхчувствительность, разные виды аллергии и страхов, как у ма-
дам де Рамбуйе, мадам де Сабле и многих других, порождены, без
сомнения, этой причиной.

Пространство и декор
Стоит только появиться моде — и все тут же забывают о ее происхож-
дении, а это иногда сделать необходимо. Когда горожанки XVII в. вве-
ли обычай принимать гостей в своей кровати или в своем будуаре, то
делали это они, без сомнения, в подражание светским дамам, а не для
того, чтобы защищать себя от холода и не устать во время беседы. Эти
кровати, парадные или нет, казались монументами, над которыми воз-
вышались балдахины, покрытые занавесями, драпри, оборками и раз-
ными украшениями, а их четыре столба иногда увенчивались перьями.
Но остальная мебель до XVIII в. была достаточно простой и малоразно-
образной: столы, сундуки, шкафы; у более состоятельных — кабинеты*
с многочисленными ящичками, инкрустированные ценными породами
дерева или же слоновой костью. Для сидения служили обычные и
складные стулья; у кресел, которые только начинали входить в оби-
ход, были пока еще только прямые и высокие спинки, но мягкие, как
и сиденье (это был большой прогресс по сравнению с какетуаром,
предком кресла с подлокотниками, который обязан своим названием
тому, что женщины усаживались на него, чтобы болтать (от са9ие1ег —
«болтать»), — так Женоненавистники начала XVII в. называли женскую
беседу. Как о том свидетельствуют гравюры, эта мебель создавала впе-
чатление суровой геометричности.
Мадам де Рамбуйе сумела оживить и сделать радостным этот де-
кор. Некоторые из ее изысков настолько нам привычны, что забыва-
ешь, что кому-то нужно было их придумать. Это она придумала ста-
вить на мебель безделушки- и вазы или корзинки с цветами; их ей бес-
престанно меняли, и они «создавали весну в ее комнате». Эти слова
одного современника достаточно точно передают то потрясение, кото-
рое испытывали немногие счастливцы, попавшие в такую необычную
обстановку; они, впрочем, не умели достаточно адекватно описать ее,
настолько она казалась им новой.
Мадам де Рамбуйе любила природу; и поскольку она не могла поль-
зоваться ее щедротами, ей недостаточно было смотреть через окно

* Кабинет — шкафчик с отделениями для хранения ценных предметов. —

Примеч. пер.
и созерцать луг, который она устроила в своем саду, пользуясь ориги-
нальной роскошью косить траву в центре Парижа: она хотела, чтобы
весна царила во всем ее жилище. На стенах ее дома не было больше ни
мрачной обшивки, ни сафьяновой обивки (которую именовали кордов-
ской кожей, поскольку этот вид кож импортировался из Кордовы).
Стены ее дома украшали гобелены, чьи живые краски соответствовали
букетам: зеленая, золотая, красная, а для спальни хозяйки дома — ла-
зурно-голубая (отсюда название «Голубая комната»). Полотна извест-
ных мастеров и портреты близких друзей выступали на этом ярком
фоне, однако не висели очень плотно друг к другу, как тогда обычно бы-
ло принято. Безошибочный инстинкт ценительницы диктовал выбор
и гармонию предметов: венецианские вазы, китайский ф а р ф о р , антич-
ный мрамор, ювелирные изделия — все это очень искусно отражалось
в зеркалах (новшество) и освещалось хрустальными люстрами (еще од-
но новшество), грани которых смягчали и множили пламя свечей.

Место и манеры
Конечно, в таком-то декоре у кого бы возникла мысль вести себя, как
в кабачке? Поэтические прозвища посетителей салонов говорят о по-
пытках придать галантный стиль самим участникам разговоров. Когда
тебя величают Артенисия, Ика или Леонид, ты беседуешь и переписы-
ваешься уже совсем иначе, чем какие-нибудь Пьер и Пьеретга. Поэты,
ставшие отныне завсегдатаями салонов, где они в начале XVII в. поль-
зуются большим уважением, чем при дворе, вносят значительный
вклад в создание этой новой моды. Так, мадам де Рамбуйе обязана сво-
им прозвищем Артенисия (по сути — это псевдогреческая анаграмма ее
имени Екатерина) Франсуа де Малербу.
Поэты и литераторы обычно исполняют и другие функции. Они
служат добровольными наставниками для дам, устраивают для них
чтение своих новых произведений и предлагают темы для бесед. Но им
могут отказать от дома, если они не соответствуют должным моделям.
И это касается не только манер, но и литературной продукции; чтобы
соответствовать салонным моделям, им нужно изменить свой стиль и в
определенной мере свой образ мышления. Ф. де Малерб, который
в юности сочинял неприличные куплеты для сатирических сборников,
теперь уже гневно осуждает две совершенно невинные строки Филип-
па Депорта:

О уеп1 ^и^ Га1з тошгогс сейе <Цуте р1ап1е,

Те риал!, атоигеих, рапшз зез ЫапсЬез Деигз
 О ветер, ты колышешь это божественное растение,
Резвясь, влюбленный, среди его белоснежных цветов*.

«Грязно! — резюмирует Ф. де Малерб. — Каждый хорошо знает, что

я имею в виду». Неужто каждый? По правде сказать, нужно обладать
очень испорченным умом, чтобы увидеть грязь в этом двустишии. Но
это как раз тот тип мышления, которым обладали современники
Ф. де Малерба и сам Ф. де Малерб перед тем, как отречься от него.
Не менее показательна щепетильность Пьера Корнеля. Этот вели-
кий человек никогда не боялся вольностей. Так что же он пишет в Об-
суждении Полиевкта (Ехатеп Ле Ро1уеис1е) (первое чтение «Полиевкта»
происходило в отеле Рамбуйе)? «Если бы мне пришлось излагать исто-
рию Давида и Вирсавии, я бы не стал рассказывать, что он в нее влю-
бился, увидев ее купающейся в источнике, — а все потому, что я бы бо-
ялся, как бы образ наготы не произвел слишком щекотливого впечат-
ления на слушателя; я бы ограничился описанием его любви к ней,
совсем не говоря о том, как эта любовь овладела его сердцем». Об этом
можно лишь сожалеть.
Несомненно, эта самоцензура наряду с обычной цензурой, которую
кардинал Ришелье навязал французской сцене, запрещая показывать
на ней «бесчестные поступки» и произносить «непристойные слова»,
имела не только негативные последствия. Именно она породила траге-
дию, названную классической, и помогла комедии нравов одержать
верх над фарсом. Дамам разрешили посещать спектакли, а значит,
приобщаться к форме культуры, которую театр распространял. Но
другие виды поэзии пострадали от такого принуждения. Французская
лирика потеряла очень много и надолго, приспосабливаясь к требова-
ниям салонов. Как только ум слушателей и особенно слушательниц
стали бояться «пощекотать» слишком откровенными образами, как
только изгнали всякую чувственность, любовь превратилась в абстрак-
цию, утратив свою правдоподобность. Поэтам не остается ничего ино-
го, как заменять силу чувств изобретательным воображением. Господ-
ствует культура острого ума, в которой царит мадригал и символом ко-
торой является Гирлянда для Жюли [Ьа §игг1апЛе Ле ]иИе\ сборник
шестидесяти двух стихотворений, посвященный Жюли д'Анжен, стар-
шей дочери мадам де Рамбуйе, Шарлем де Монтозье**, написанных ее
воздыхателем и верным поклонником в течение четырнадцати лет.
Нужно ли, однако, упрекать салоны в том, что они проповедовали
и культивировали искусство любить без любви? Эти упражнения были

* Перевод наш. — Примеч. пер.

** Шарль де Монтозье (1610-1690 гг.) — герцог; в будущем станет мужем Жю-
ли д'Анжен. — Примеч. пер.
необходимы людям, которые не представляли, как следует вклады-
вать в любовь немного искусства да и можно ли это сделать. Если га-
лантность состоит только в том, чтобы обходиться с любой женщиной
как с возлюбленной, то это все же лучше, чем обходиться с любимой
женщиной как неважно с какой.
Вот почему первые хозяйки салонов совершили подвиг: подвиг
остановить у края своей кровати импульсивных вояк, которые возвра-
щались после битвы и которые были лишены женщин в течение пяти
или шести месяцев военных кампаний. Они научили их переходить
от одного алькова к другому — от алькова, где спят, к алькову, у кото-
рого беседуют.

Прециозницы: желание знать

Во второй половине XVII в. число салонов растет, по крайней мере во
Франции, вместе с модой и возвышением крупной буржуазии. Если
они и не меняются по своей природе, оставаясь местами встреч между
мужчинами и женщинами из хорошего общества и считаясь лаборато-
риями ума, этот ум, однако, не всегда проявляется одинаково и не все-
гда в одном и том же направлении.
Прогресс науки порождает и будет порождать все новые любопыт-
ные открытия. Вот в 1662 г. Жак-Бенинь Боссюэ мог написать: «Чело-
век почти изменил лицо мира». Так оно и было, начиная с Галилео Га-
лилея, Иоганна Кеплера и Рене Декарта, не говоря уже о Блезе Паска-
ле, который был известен пока еще только как талантливый полемист
и автор нескольких опытов. Поскольку университет, замкнувшийся
в своем догматизме и в своем высокомерии, яростно отбрасывал все
то, что противоречило священным кумирам античности, то есть все
недавние открытия, исследовательский дух стал культивироваться в
частных кружках, где обсуждали новые теории, принимали и покрови-
тельствовали их авторам. Для женщин эти любопытные вещи облада-
ли, помимо всего прочего, притягательностью запретного плода, по-
скольку все собственно научные дисциплины были исключены из кур-
са обучения, к которому они имели доступ. В конце XVII в. Франсуа
Фенелон еще напишет одной из тех женщин, для которых он был ду-
ховным наставником: «Не позволяйте околдовать себя дьявольскими
чарами геометрии». А все потому, что геометры оказались теперь вхо-
жи в салоны, наряду с физиками, врачами и астрономами. Героиня
Ученых женщин (Ье$ /еттез заоапШ) Ж а н а - Б а т и с т а М о л ь е р а по и м е н и
Филаминта, устанавливая в своем доме телескоп делает это только по-
тому, что уступает новому увлечению. Даже химия не отталкивает
дам, и они осмеливаются посещать разные лаборатории, как, напри-
мер, лабораторию известного Николя Лемери* в Париже — правда, она,
по словам Бернара де Фонтенеля**, «была скорее не комнатой, а подва-
лом, почти магической пещерой, освещенной лишь светом печей».
И наконец, изящная словесность, изящная речь и изящные чувства
остаются главным интересом салонов и составляют общий тематиче-
ский фонд бесед. Они доминируют у тех, кого с 1654 г. стали называть
жеманницами или прециозницами (1ез ргеаеизез), потому что они при-
давали ценность (рпх), как считают, вещам, которые ею не обладали,
начиная с них самих. Конечно, это мужская ирония, которая игнориро-
вала сложившиеся обстоятельства.
Фронда, которая завершается в тот момент, когда появляются же-
манницы, нанесла очень тяжелый удар по идеализму салонов. Четыре
года гражданской смуты производят меньшее опустошение, чем три-
дцать пять лет Религиозных войн, и все-таки после четырех лет смуты
не надо было все вновь восстанавливать, как то случалось ранее, в на-
чале века. Но что было необходимо — так это все снова подтверждать,
потому что в обществе распространился определенный цинизм, ци-
низм знати, утратившей в известной авантюре множество собственных
иллюзий. Если считать достоверным то, что женщины, особенно ари-
стократки, сыграли яркую роль в годы Фронды, то эта роль оказалась
для них роковой. Они верили, или хотели верить или заставить верить
других, что, вдохновляя мужчин на борьбу против власти, а иногда
и сражаясь сами с оружием в руках, они действовали как героини ро-
манов. Но они защищали собственные интересы — материальные или
сословные — против высших интересов государства, и во многих случа-
ях ловкому Джулио Мазарини было достаточно вложить в их слиш-
ком алчные ручки несколько мешочков с золотом, чтобы их образу-
мить и подчинить себе. Тот же самый Джулио Мазарини говорил:
«Та, которая сегодня мудро управляла бы королевством, превратилась
бы завтра в хозяйку, которой не доверили бы и дюжины кур». А все по-
тому, что наши героини тоже воспользовались всеобщей смутой, отда-
ваясь в эти годы во власть своих инстинктов и попирая ногами прили-
чия, ничуть не заботясь о сохранении репутации.
Вот тут-то и стало необходимо реставрировать образ порядочной
женщины, нужно было вновь вернуть право ее на уважение, даже на
обожание и, конечно, на независимость и образование.

* Николя Лемери (1645-1715 гг.) — французский врач и ученый-химик. —

Примеч. пер.
** Бернар Ле Бовье де Фонгенель (1657-1757 гг.) — французский писатель. —
Примеч. пер.
 Забудем последующую судьбу слова жеманность (ргесюзке). Исто-
рически речь идет только о перевоплощении феминистского движе-
ния. Жеманницы в период после Фронды почувствовали потребность
и вменили себе в обязанность реагировать на нынешнее положение ве-
щей и состояние умов, которые угрожали хрупким завоеваниям их
предшественниц. И, может быть, именно потому, что женщины в це-
лом обрели смелость, и прециозницы, в частности, рекрутировались из
самых различных социальных слоев, более уязвимых и одновременно
более активных, чем высшая аристократия типа мадам де Рамбуйе, —
потому их реакция и выразилась с беспрецедентной силой.
Главное, во что целились прециозницы, — это социальное и сексу-
альное рабство женщины: «Выходят замуж, чтобы ненавидеть, поэтому
истинный влюбленный не должен говорить о браке, потому что быть
влюбленным — это значит хотеть, чтобы тебя любили, а хотеть быть
мужем — значит хотеть, чтобы тебя ненавидели» (мадемуазель де Скю-
дери). Или еще: «Я была невинной жертвой, принесенной на алтарь не-
известных мотивов и таинственных интересов семьи; меня принесли
в жертву, как рабыню, связанную и с заткнутым ртом... Меня хоронят
или скорее меня погребают живой в постель сына Эвандра», — пишет
аббат де Пюр в «Жеманнице» [Ьа ргёшизе). Что касается материнства,
этой «любовной водянки», жеманницы, чтобы избежать ее, предло-
жили официально расторгать брак при рождении первого ребенка,
которого (по их мнению) можно оставлять на попечении отца, дол-
женствующего за это выплачивать матери определенную сумму де-
нег. Л почему бы нет, скажите на милость, если большинство мужчин
женится только для того, чтобы обеспечить продолжение рода, и за-
быв, что женщины, давая жизнь своим детям, часто рискуют потерять
собственную?
Само собой разумеется, прециозницы, стремящиеся вернуться
к идеализму, благоприятствующему их полу, должны были интересо-
ваться прежде всего сердечными делами и прежде всего ими:
Б а ш и л Ней р1ш зесге1 оп йеп11а р г ё а е и з е
О с с и р ё е аих 1е?опз с1е шога1е ашоигеизе,
1Л зс Гоп1 сНзйпдиег 1ез ПегСез <1е$ п^иеигз,
Ьез йёсЫпз с!ез т ё р т , 1ез 1оигтеп(з <1е$ 1ап§иеигз;
О п у заИ с1ётё1ег 1а с г а т ( е е( 1ез а1агшез,
Оисегпег 1ез аЫгаШ, 1ез арра1з е( 1ез сЬагтез...
Е( 1ои]оигз о п а]'ш(:е а Гогс1ге <1ез <1ои1еигз
Е( 1е 1 е т р з <1е 1а р1аш(е е( 1а задзоп с!е$ р1еигз.

В одном тайном месте держат прециозницу,

Наставляя в любовной морали,
Там отличают гордость от суровости,
 Высокомерие от презрения, страдание от томления;
Там умеют разделять страх и тревоги,
Различать приманки, соблазны и чары...
И всегда встраивают в принятый порядок страданий
И время жалобы, и сезон слез*.

Нельзя сказать, что Шарль де Сент-Эвремон** предстает здесь злым

насмешником, и хотя он увидел только пену явления, он помогает нам
понять, как французы создали для себя специальную науку — психоло-
гию любви. Все эти «выходы из лабиринта», все эти «вопросы любви»,
от которых прециозницы сходили с ума, не исчерпывались только
Картой Страны Нежности (Ьа саг1е Ли 1епЛге)***. Н а н и х о ч е в и д н о влия-
ли и другие шедевры. Чтобы написать Зайду (2,аЫе) и Принцессу Клев-
скую (Ьа Рппсеззе Ле С1ёуез), несомненно, нужно было обладать гением,
ясностью ума и глубоким отчаянием их автора — мадам де Лафайет.
Но нужно было также посещать салоны, отточить там свой вкус и ум.
Кроме того, только там можно было встретить теоретиков, граммати-
ков и острословов, готовых помочь неопытным «авторшам» выстроить
интригу, исправить их синтаксис и их стиль.
Что касается словаря прециозниц, то после стольких великолепных
исследований по этому вопросу сегодня уже никто не вправе думать,
что они и в жизни действительно говорили так, как это изображали са-
тирики. Мадемуазель де Скюдери, воплощение прециозности в литера-
туре, никогда не называла глаза «зеркалом души», ножки — «дорогими
страдалицами», грудь — «подушечками любви», зеркало — «советни-
ком граций», а кресла — «удобствами для разговора» (некоторые из
этих метафор использовались еще до нее и, впрочем, довольно мило
отражали то, что хотели выразить). Но правда и то, что прециозницы
устроили охоту на грубые или, если применять их собственное прила-
гательное, «неприличные» (оЬзсепе) слова. Они осудили все выраже-
ния, которые вызывали в памяти грубые физиологические реалии: «га-
дить» (сгойег), «клизма» (1ауетеп1), «быть на сносях» (ёйге еп соисЬез);
они отказались употреблять глагол «любить» (аштег) применительно
к материальным вещам: «любят свою возлюбленную» (оп анпе за
тайгеззе), но «наслаждаются дыней» (оп §ой1е 1е те1оп).
То, что некоторые «жеманницы» (Гасоптегез) слишком далеко за-
ходили в своем притворстве, а некоторые провинциалки (поскольку те-

* Дословный перевод. — Примеч. пер.

** Шарль де Сент-Эвремон (ок. 16014-1703 гг.) — французский писатель;
участник Фронды. — Примеч. пер.
*** Карта Страны Нежности — приложение к первому тому романа Мадлен
де Скюдери Клелия (С1еНе), аллегорический путеводитель по «стране любви и
галантности». — Примеч. пер.
перь существовали салоны и в провинции) без разбора использовали
чуждый поэтический словарь, — факт очевидный, но анекдотический. со
В реальности упреки в адрес прециозниц за их язык были не чем иным,
как старыми упреками, которые уже давно адресовали женщинам, ^
вмешивавшимся в эту сферу; прежде всего, это были упреки в том, что
они вообще в нее вторгались! Но на рубеже ХУП-ХУШ вв. спор опять ^
приобрел острый характер. Прециозниц обвиняют в том, что они «по- 2
шли войной на старый стиль». Вот уж точно, и они гордятся этим, осо-
знавая, что действуют не только как феминистки, но и как «модернист- &
ки», отвергающие ученые слова, архаизмы и технические термины. Все 8
верно, для истинных прециозниц это был жаргон, а не их собственный р>
стиль, не женский стиль в целом, в котором они, наоборот, находили от
то, что именовалось творческим новшеством и свободой. Иными ело- ^
вами, речь шла о счастливой и подлинной непосредственности — том о
качестве, которое мадемуазель де Скюдери сумела раньше других оце- ^
нить у мадам де Севинье. Откуда же она бралась? ^
Да из того, что женский ум не был «загроможден иностранными по- §
нятиями» или «стерт школьным обучением». Клод Фавр де Вожла ду-
мал именно так, когда писал в 1647 г. в своих Заметках о французском
языке (Кетагдиез зиг 1а 1ащие ^гапдагзе): «Во всех сомнениях по поводу
языка лучше всего обращаться к женщинам и к тем, кто никогда не
учился... Они идут напрямик к тому, что они привыкли говорить и слы-
шать». Таким образом, несчастье женщин, не допущенных к изучению
латинского языка, превратилось, по иронии истории, в благоприятный
для них шанс. И это в тот период, когда «просторечие», то есть народ-
ный язык, в буквальном смысле «завоевало патент на благородное зва-
ние» и когда Рене Декарт писал свое Рассуждение о методе [Бгзсоигз Ле 1а
теЬкоЛе) по-французски — великое новшество для философа — для то-
го, говорил он, «чтобы даже женщины могли его понять».
Такое новшество — признак величия этого человека, масса же по-
средственных умов его современников их не одобряет. За то, что
К. Ф. де Вожла сказал, что в случае языковых сомнений нужно обра-
щаться к женщинам, его назвали «чудаком». Его идея вызвала резкие
протесты, тем более обидные, что они основывались на аргументах, ко-
торые он сам отвергал. Ну как могут женщины, спрашивали его, вы-
ступать экспертами в использовании языка, если они не знают правил
риторики и грамматики, латинского и греческого, основ этимологии,
а это, между прочим, единственная наука, позволяющая оценить
смысл и значение огромного количества слов, заимствованных из древ-
них языков? Понятно, что этот спор выходил за границы лингвистиче-
ских проблем. Он касался передачи и распространения знания. Долж-
но ли знание оставаться монополией ученых мужей? Нет, говорили

421
прециозницы, а вместе с ними и все женщины, жаждущие культуры:
оно должно и может цивилизоваться, снисходя до «просто воспитанно-
го общества». Такое утверждение означало опровержение претензий
педантов, которые восприняли данную идею крайне враждебно. Полу-
чалось, что критика, которой вот уже три века подвергают прециоз-
ниц, — ни больше ни меньше как результат кампании мести, которую
педанты развернули против них. Уже в 1640 г. Франсуа де Гренай
в своем сочинении Порядочная девушка (Ь'коппеМе /Ше) весьма про-
странно иронизировал над женщинами, которые не довольствуются
тем, что «царствуют в компаниях», и хотят также царствовать над ав-
торами. Куда ни шло, говорил он, пусть они обсуждают модные рома-
ны и комедии, пусть спорят по поводу трех единств в трагедии; но они
переходят все границы, когда начинают высказывать «свою точку зре-
ния по поводу загадочных материй», делают из них «игрушку» для сво-
его кружка и претендуют на то, что «какой бы труд ни появился, ничто
из того, что уже сделано, не может сравниться с тем, что можно сде-
лать в будущем». А хотели бы они, знаете чего? «Заключить политиче-
скую систему всех народов, развитие философии в течение всех веков,
общую истории всех вещей в огромный том, а все тайны искусств
и природы — в одну книгу. Хорошо бы, чтобы стиль был чистым и воз-
вышенным, мысль — тонкой и доступной, повествование — целостным,
но прерываемым несколькими приятными отступлениями».
Да, это — энциклопедическая программа, явно неосуществимая, но
в силу этого и волнующая, ибо она показывает, до какой степени жен-
щины испытывали потребность в знаниях. Ф. де Гренай неправ, когда
превращает все это в насмешку. Он еще раз неправ, когда смеется над
тем способом, которым женщины хотят получить образование, а зна-
чит, и над их требованиями, которые они предъявляют к форме напи-
сания научных трудов. И речь тут вовсе не о том, чтобы переложить
всю римскую историю в мадригалы, как это представляет Маскариль,
п е р с о н а ж Смешных жеманниц (Ье$ ргёсгешез пОсиШ) Ж . - Б . М о л ь е р а .
Речь о другом: способствовать изданию популярных книг, написанных
в простой и ясной манере и даже — почему бы и нет? — «прерываемых
несколькими приятными отступлениями», хотя Ф. де Гренай и испыты-
вает отвращение к такому смешению жанров. Женщины не располага-
ют образовательным фондом, достаточным для того, чтобы глотать
неперевариваемые «куски» и воспринимать стиль ученых мужей, кото-
рые, даже когда они не пишут на латыни, казалось, переводят с латы-
ни. Филаминта из Ученых женщин совершенно права, когда выражает
желание:
«...гешпг се ^и'оп зераге аШеигз,
Ме1ег 1е Ьеаи 1ап§а§е е( 1ез Ьаи(ез заепсез».
 «...то, что раздельно там, мы здесь объединим, —
С изящным стилем слов высокое познанье».*
Ее единственное заблуждение — то, что со своим энтузиазмом ново-
обращенной она позволяет обмануть себя лжеученым и фальшивым
стилистам.
М о ж н о с о ж а л е т ь , ч т о в Ученых женщинах, к а к и в Смешных жеман-
ницах, Ж.-Б. Мольер ограничился карикатурой! И это он, человек, пре-
красно знавший благодаря актрисам, которые разделяли с ним его су-
ществование, что женщины (даже скромного происхождения), конеч-
но же, способны приобщаться к знаниям и ценить прекрасное. Без
сомнения, он хотел заставить смеяться — таково было его ремесло. Тем
не менее он добавил свой голос к хору педантов и предоставил в их
распоряжение свой талант, чтобы высмеять женщин, стремившихся
к получению образования и к эмансипации. Ибо эмансипация была не-
возможна без образования, и заслуга феминисток XVII в., особенно
прециозниц, заключается в том, что они никогда не разделяли их в сво-
ей борьбе. Может быть, их позиция была бы понята лучше, если бы
они сумели ее лучше представить. Но качество их сочинений не соот-
ветствовало их амбициям.

Осмелиться писать
Здесь м ы касаемся общего феномена, который исчезнет только
в XIX в., а именно посредственности женской литературной продук-
ции. Почему так сложилось? Во-первых, потому что некоторые жанры
оставались недостижимыми для женщин. Могли ли они даже при по-
мощи салонов в достаточной мере усвоить все то, что относилось к нау-
ке и философии, чтобы в свою очередь рассуждать о них? Тех, кому
это удавалось, воспринимали как экзотических животных, например,
Анну Марию ван Шурман в Утрехте. То, что эта женщина не была за-
мужем, является существенной деталью и подводит нас к другой труд-
ности (по правде сказать, основной), с которой сталкиваются женщи-
ны-писательницы. Чтобы публиковаться, они не должны были иметь
кого-либо на своем иждивении и обладать при этом социальным стату-
сом, который нужно было поддерживать. И м позволяли писать только
то, что им позволяли читать, а именно религиозные и морализаторские
сочинения. Я не говорю здесь о женщинах, посвятивших себя Богу,
о которых нам рассказала Элиша Шульте ван Кессель. Вспомним

* Перевод М. М. Тумповской (Мольер. Ученые женщины // Мольер. Полное

собрание сочинений: В 4-х т. М., 1967. Т. 4. С. 139).
лишь, что некоторые из них в том узком пространстве, которое им бы-
ло отведено, сумели засвидетельствовать и свою веру, и свою высокую
духовность3. Но едва ли можно было ожидать от женщин, живших
в миру, что они будут довольствоваться написанием только духовных
пособий, правоверных трактатов о воспитании девочек и сборников
моральных и практических советов, предназначенных для себе подоб-
ных? Если они выходили за эти рамки, они теряли уважение. Никогда
бы мадемуазель де Гурне не осмелилась в начале XVII в. осуждать
в острых памфлетах несправедливость женской доли, если бы она са-
ма не была старой девой, немного маргинальной, которой попросту не-
чего было терять.
На другом полюсе общества герцогине Ньюкаслской в Англии про-
щали, когда она размахивала знаменем феминизма и вмешивалась
в философию, только потому, что она принадлежала к высшей аристо-
кратии. К тому же это продолжалось недолго: ее претензии в конце
концов посчитали возмутительными. Она окончила свои дни одинокой
в своих замках.
Самое печальное — это то, что не только мужчины были шокирова-
ны тем, что женщины осмеливаются публиковаться. Когда намного
позже в 1771 г. София фон Аарош, немка из приличного общества,
издала роман, принесший ей успех, фрау фон Гете, мать поэта, заяви-
ла, что та «потеряла голову» и что она «принесет несчастье своим де-
тям». Софи была женщиной образованной и умной (отягчающее вину
обстоятельство), поэтому ей не следовало бы совершать такое безумие.
Конечно, женщины пишут письма (и сколько!), но эти письма не
предназначены для публикации. Правда, письма мадам де Севинье пе-
реходили из рук в руки, но только в пределах избранного круга. Дру-
гое дело — признать себя автором напечатанного произведения. «Встре-
чаться в библиотеках», как говорит мадам де Севинье, или, что хуже,
в книжных лавках, со всей их рыночной атмосферой, — это не только
оскорблять приличия, но и отказаться от своего знатного происхожде-
ния. То, что мы сегодня можем читать письма мадам де Севинье или
«португальской монахини» (в Португальских письмах (ЬеШез роНщатз)
4
Гильерага ), в сущности, является чудом, за что надо благодарить их
корреспондентов, которые сохранили их, потому что в первом случае
обладали прекрасным вкусом, а во втором — честолюбием. Возможно,
другие эпистолярные шедевры канули в вечность из-за небрежности
адресатов или, если речь шла о мемуарах или личных дневниках, уни-
чтожались по желанию тех, кто их писал. Леди Мэри Уортли Монтэпо
была одной из самых интересных женщин Англии XVIII в.. Однако,
так как она часто говорила, что ни женщина, ни мужчина из знатного
сословия не должны публиковаться, ее дочь после ее смерти посчитала
своим долгом сжечь ее дневник. «Писать — это утрачивать половину
своего благородства», — констатирует мадемуазель де Скюдери, кото-
рая по этой причине опубликовала свои первые романы под именем
брата. Она, возможно, и продолжала бы в том же духе, если бы не ус-
пех и не насущная потребность в деньгах. Почти всегда бедность ока-
зывалась причиной, вынуждавшей других женщин в других странах
становиться «профессионалками».
Понятно, почему так много женщин-авторов скрывалось под псев-
донимами или даже печаталось анонимно. Мадам де Лафайет, кото-
рая могла бы найти оправдание своей литературной деятельности в
благородной тематике своих произведений, никогда не признавала за
собой авторство Принцессы Клевской, если не считать завуалированных
намеков, сделанных в самом конце жизни одному из ближайших дру-
зей. В каталогах книготорговцев того времени можно найти массу со-
чинений, авторы которых обозначены словами: «дама (или леди) высо-
кого звания».
Эти дамы и эти леди, приговоренные к анонимности, не могли рас-
считывать даже на славу, которая поддержала бы их в их литератур-
ной деятельности. Они не могли надеяться на такое вознаграждение,
которое часто значит всё или почти всё для авторов, поскольку они не
слишком многим пожертвовали в своей жизни ради писательского ре-
месла. Кроме того, речь идет о женщинах, которым приходилось мно-
гим рисковать и страдать от бесчисленных ограничений. Известно, что
во все времена женщины больше, чем мужчины, оказываются жертва-
ми повседневных трудностей и что они, если не отказываются от брач-
ных уз и материнства, вынуждены отдавать самую лучшую часть своей
жизни мужу, хозяйству и семье. Но в нашу эпоху мы забываем и об
еще некоторых реалиях предшествующих эпох. В первую очередь,
о болезнях, в то время вездесущих и непобедимых, и, как это дали по-
нять прециозницы, не рискуя входить в детали, обо всех гинекологи-
ческих недугах, вызванных бесконечными беременностями, естест-
венными и искусственными выкидышами и сифилисом — подлинным
бедствием, от которого могли спастись лишь немногие. Конечно, это
касалось всех женщин, но женщины-авторы оказывались в более уяз-
вимом положении, чем другие: как сосредоточиться, чтобы писать,
когда страдаешь многими, если не всеми телесными хворями! Если
мужья были неудачниками или же если они рано умирали, к этим
страданиям и к обязанностям, наложенным на женщин, добавлялась
обязанность, к которой женщины были совершенно не подготовле-
ны, — оберегать семейную собственность. Это была насущная необхо-
димость, поскольку реальность того времени совершенно отличалась
от нашей — металлических денег (единственно известных) было мало,
 * а системы социальной защиты не существовало, она была тогда просто
5 немыслимой. Совсем не из-за любви к сутяжничеству женщины стано-
вились участницами судебных процессов. Некоторым из них благода-
ря их воле, мудрости и способностям удавалось заниматься сразу не-
г
сколькими делами. Так, наша мадам де Лафайет, которую обвиняли
и продолжают обвинять в корысти, потому что она защищала интере-
(§ сы своей семьи, одновременно продолжала писать романы. Ее оправ-
дывает одна фраза, написанная Жилю Менажу* в конце жизни, когда,
оставшись вдовой и будучи серьезно больной, она тем не менее беспо-
коилась о том, каким временем она располагает, чтобы нести свое бре-
(V мя: «Иногда я восхищаюсь собой... Покажите-ка мне другую женщину,
Я которая выглядела бы так же, как я, имела бы столь острый ум, кото-
ГО
рый вы мне привили, и которая столь много бы сделала для своей се-
мьи»5. Как не услышать тут меланхолический момент самоудовлетво-
рения, в котором чувствуется грусть по поводу того, что она пожертво-
вала семье долю счастья, которую ей обещали ее красота и талант.
Но мадам де Лафайет оставила нам свои сочинения. Не забудем,
что она и при жизни могла радоваться, хотя и втайне, что ее творчест-
во оценено лучшими умами. Сколько же других женщин, уставших и
отчаявшихся, отказывались от литературы и любой другой интеллек-
туальной деятельности, так и не реализовав себя. Так случилось с Луи-
зой Бергалли в 1750-е гг. в Венеции. Она принадлежала, однако, к бо-
лее «свободной» среде, где каждый так или иначе занимался литерату-
рой и искусством. Сочиняя для сцены и основав театральную труппу,
она вступила в соперничество со своим зятем, известным драматургом
Карло Гоцци, и навлекла на себя его гнев. А затем родилось пять де-
тей, денег не хватало, один судебный процесс следовал за другим, муж
в состоянии депрессии попытался покончить жизнь самоубийством.
В конце концов Луиза отказалась от своих честолюбивых намерений и
также погрузилась в то, что называли тогда меланхолией, от которой
и умерла.
Джейн Остен не знала таких трудностей, но она столкнулась с дру-
гими, и удивляются, как ей удалось реализовать свое литературное
призвание: она — одна из тех, которой посчастливилось оставить след
в женской литературе XVIII в. Джейн Остен писала свои романы
в конце XVIII в., когда женщины-авторы обладали немного большей
свободой, чем прежде. Но в английской провинции, где она жила,
Джейн в такой степени находилась под гнетом предрассудков, что пи-

* Ж и л ь Менаж (1613-1692 гг.) — французский лингвист; специалист по эти-

мологии и грамматике французского языка; учитель мадам де Лафайет и ма-
дам де Севинье. — Примеч. пер.

426
сала только втайне на отдельных листочках малого формата, чтобы
их можно было спрятать под книгой в случае, если кто-то войдет.
А эти неожиданные приходы были частыми, поскольку романистка ра-
ботала в общей зале семейного дома. Эти обстоятельства были не
только результатом относительной бедности семьи и присутствия в до-
ме больной матери, чьи обязанности, естественно, падали на плечи не-
замужней дочери, то есть на Джейн (ибо недостаточно быть одинокой,
чтобы избежать домашних забот). Девушкам отказывали в роскоши
иметь «собственную комнату», роскоши, столь необходимой для твор-
цов, что Вирджиния Вульф сделала это выражением заглавием одной
из своих книг (Коот о/опе'з оит). Так что Джейн Остен была обязана
только скрипению двери общей залы, что ее не застали врасплох за
этим преступным занятием. Поэтому она противилась, по непонятной
для других причине, чтобы петли этой двери были смазаны.

Вынужденный конформизм
Однако произведения женщин не содержали ничего разрушительного.
Если в них и высказывалось сожаление по поводу несправедливой жен-
ской доли, то мировой и социальный порядок не ставились под сомне-
ние. Это мужчины — Даниель Дефо в Англии с Моллъ Флендерс (Мой
Р1апАег$) и а б б а т П р е в о во Ф р а н ц и и с Манон Леско (Мапоп Ье$саи1) —
осмелились описывать бедных девушек, которые, чтобы избавиться
от нищеты, не имели другого выбора в этом мире и в этом обществе,
кроме проституции. Мы не найдем среди женщин-писательниц таких
фигур, как Жан-Жак Руссо и тем более Шодерло де Лакло или маркиз
де Сад. Даже те, кто своей жизнью продемонстрировал свободу духа
и свободу нравов, даже те, кто в своих письмах не боялся назвать вещи
своими именами, как только речь заходила о сочинениях, предназна-
ченных для публикации, впадали в приспособленчество. Романтиче-
ский жанр, к которому главным образом обращались женщины-писа-
тельницы, мог бы, однако, позволить им замаскированные вольности.
Но нет! Их героини не отходили от норм приличия, навязанных их по-
лу, и необходимо было насилие, чтобы они утратили свою невинность.
Дополнительная предосторожность наших романисток — их частое
обращение к жанру анонимной рукописи, таинственно попавшей в их
руки, которую, по их словам, им оставалось только переписать. Пре-
красное средство, чтобы переложить на третью воображаемую сторо-
ну груз ответственности за некоторые маленькие вольности, которые
они себе позволяли, и чтобы добавить дополнительную анонимность
к авторской анонимности, которая могла быть разгадана.
 Катарина Рогерс в своем серьезном исследовании 6 , посвященном
английским женским романам XVIII в., показала, что, несмотря на
оригинальность декора, остроту психологии и тонкость стиля, все они
следуют принятым условностям и не содержат ничего того, что бы
п р е д в е щ а л о Грозовой перевал Ыкеггп§ НещШ)* и л и д а ж е Джейн Эйр
Цапе Буге)**. Изображая исключительно добродетельных героинь, не
подавляли ли эти романистки непроизвольно свою сексуальность в
пользу своей интеллектуальности? Иначе говоря, акт освобождения
и акт эмансипации заключался уже в том, что они что-то писали, неза-
висимо от содержания. Если бы эти романистки, будучи сами женщи-
нами, открыто бы заявили, что женщины, как и мужчины, имеют же-
лания и поддаются им (то, что Андре Ж и д с трудом допускал даже
в начале XX в. 7 ), то был бы скандал. И он привел бы к тому, что эти
авторы не смогли бы не только продолжать издаваться, но и жить нор-
мальной и уважаемой жизнью. Но делая противоположное, то есть по-
казывая на примере своих героинь, что разум и добродетель у них
одерживают верх над страстью, они гарантировали себе безнаказан-
ность. Возможно, эта осторожность имела более дальний прицел; воз-
можно, что она затрагивала саму основу спора о женщине. Изображая
любовь как главную страсть своего пола, романистки определенным
образом и в некоторой степени предавали то дело, которое они защи-
щали, вкладывая оружие в руки антифеминистов. Они как бы оправ-
дывали их убежденность в том, что женщина является объектом, что
она нечиста и неизбежно зависима от мужчины, поскольку, в отличие
от всех других самок животного мира, дочери Евы в любое время гото-
вы к соитию. Этот старый аргумент теологов все еще имел хождение.
Что же касается удивительной и даже чрезмерной стыдливости ге-
роинь женских романов, а также возражений, которые они высказыва-
ют перед тем, как уступить любви (даже в браке!), и препятствий, по
воле автора нагромождаемых на их пути, — то не следует ли видеть
здесь несформулированный и, может быть, неосознанный страх перед
подчинением, протест против неизбежного господства мужчины?
Пока она не сказала «да», женщина остается объектом желания
и завоевания, то есть госпожой. Когда она сказала «да» — это конец той
малости свободы, которой она пользовалась, и уважения, которое ее
украшало. А также конец любви, которая не может пережить облада-
ния, и только мадам де Лафайет в XVII в. смогла найти нужные слова,
чтобы сказать об этом.

* Роман английской писательницы Эмили Бронте (1818-1848 гг.). — При-

меч. пер.
** Роман ее сестры Шарлотты Бронте (1816-1855 гг.). — Примеч. пер.
Интеллектуальное желание
Однако было бы ошибочным судить об интеллектуальном развитии
женщин лишь по тональности их произведений. Необходимо прини-
мать во внимание и другие факторы, такие, как их количество, много-
образие. Все статистические данные, собранные в различных странах,
начиная с XVIII в., свидетельствуют, что и в XVIII в. женщины пишут
много и вторгаются во все новые и новые области. В Венеции они опуб-
ликовали в XVII в. только 49 сочинений, а в XVIII в. — уже 76. С 1700 г.
по 1750 г. их уже было 110, почти столько же, сколько у мужчин 8 .
Львиная доля, естественно, принадлежит романам, за ними следует по-
эзия; но в статистических списках можно найти книги по истории, фи-
лософии, полемические и научные трактаты, научно-популярную лите-
ратуру, переводы с мертвых и живых языков, пьесы для театра и опер-
ные либретто (по известным причинам сочинения двух последних
жанров более многочисленны в Венеции, чем где-либо). И не следует
забывать о женщинах-журналистках, о которых будет рассказано ни-
же, и о тех, кто блистал в академиях, возникающих почти повсюду,
или кому удалось занять в университетах кафедры по литературе, пра-
ву и медицине. Такие достижения были сопряжены с трудностями,
и они были достаточно редки, но это уже знак. Знак того, что женщи-
ны учились, что они все больше и больше образовывались. Было бы
несправедливо забыть, что они приобрели такую способность в из-
вестной степени благодаря воспитательной системе, внедренной еще
в предшествующем столетии, но плоды которой могли появиться
лишь спустя некоторое время. Известна ограниченность этой системы,
поскольку она контролировалась церковью — как католической, так
и протестантской. Но ей принадлежит заслуга формирования поколе-
ния женщин-читательниц, так как чтение, очевидно, было первой необ-
ходимой ступенью приобщения к культуре.
Сен-Сир екая школа мадам де Ментенон — только один из примеров
многочисленных образовательных учреждений, созданных во второй
половине XVII в., пример, заслуживающий упоминания. Ведь немного
есть пансионатов для молодых девушек, которые могут похвастаться,
что на их сцене поставлены две трагедии Жана Расина, самого велико-
го драматурга того времени9.
Однако женская культура распространяется главным образом че-
рез салоны, поскольку для девушек, только что вышедших из пансиона,
не существует возможности получить высшее, да и по правде говоря,
даже среднее образование. Интересно заметить, что салоны, распло-
дившиеся в XVIII в. почти повсеместно, иногда определяются словом
«беседа» (сопуегзаИоп во Франции, сопуегзагюпе в Италии). Шарль
Луи де Монтескье рассказывает нам, что некая дама из Милана «дер-
жала беседу». В качестве анекдота он добавляет: «...то, что является
благородным в беседах Милана, так это то, что вам дают много шокола-
да и прохладительных напитков, и вы не должны платить при карточ-
ной игре». Как видно, итальянские хозяйки салонов не доводили пу-
ризм до того, чтобы вообще запретить карточную игру, как это делала
в то же самое время в Англии группа интеллектуалок, которых назы-
вали именем, обреченным на долгую судьбу, — «синие чулки» («Ыие-
з1оскш§з»). Но также очевидно, что салон, даже когда там играют
в карты, остается «беседой». Собственно, беседа и является смыслом
существования этих собраний.
В этом интернационале салонов, который возникает в Европе в эпо-
ху Просвещения и способствует распространению просветительских
идей, Франция — эпицентр. Она играет в XVIII в. такую же важную
роль, как и та, которую веком раньше она сыграла в создании модели
салона. Причины этого известны, они разнообразны, и здесь стоит на-
звать только одну: французский язык, как того хотели прециозницы,
максимально раскрыл все свои потенциальные возможности и стал
прекрасно отлаженным инструментом, способным удовлетворить лю-
бые потребности: даже ученые больше не думают отказываться от не-
го, а за границей на нем говорит все светское общество.
Но прогресс в области образования, в эволюции нравов и идей при-
водит к тому, что в XVIII в., по сравнению с веком XVII, функция сало-
нов как центров получения знаний и «школ галантности» снижается.
Главная цель уже достигнута. Теперь они — резонаторы для авторов,
художников и их произведений. Хозяйки салонов, свободно демонстри-
руя там свой ум и свои знания, считают своим долгом создать конкурен-
цию кафе и клубам, этим новым местам собраний и обмена мнениями,
принимать более разношерстную и более «интеллектуальную» публику.
Дени Дидро царит в салоне мадам д'Эпине*, Жорж-Луи де Бюф-
фон — в салоне мадам Неккер, тогда как Вольтер — кумир салона ма-
дам дю Шатле, а затем — салона мадам дю Деффан. Энциклопеди-
сты — это вообще блестящие, хотя и шумные новобранцы, и хозяйкам
салонов не всегда удается удержать их в рамках светских приличий.
Для большего спокойствия они иногда посвящают им особый «день».
Ибо в этих салонах, хотя они и прокладывали путь Французской рево-
люции, не допускалась проповедь атеизма и демократии.
В случае, если тот или иной автор оказывается иногда возлюблен-
ным хозяйки дома, это не имеет особого значения: любовь-удовольст-

* Луиза де Лалив д'Эпине (1726-1783 гг.) — покровительница Жан-Жака Рус-

со; автор Мемуаров (Метопез). — Примеч. пер.
вие и любовь-привычка тоже прогрессируют. Серьезнее, когда возни-
кает любовь-страсть, ибо она. выбивает хозяйку из обычного ритма, го
и завсегдатаям салона отказывают в приеме.
Действительно, незанятость — первое из необходимых качеств жен- ^
щин, держащих салоны. Свободные от страсти или какой-нибудь дру- ^
гой напасти, они имеют такую возможность, поскольку не стремятся п
сделать карьеру. Мадемуазель де Лепинасс устраивала приемы каж-
дый день от пяти до девяти часов вечера в течение двенадцати лет!
Впрочем, это произошло потому, что в то время, когда она была толь- 3
ко бедной компаньонкой мадам дю Д е ф ф а н , ей поручали принимать 5
посетителей в то время, когда сама хозяйка дома отдыхала. Тут-то она п
и позаимствовала часть привычек хозяйки и смогла отпочковаться от ®
нее, создав свой собственный салон вместе с перебежавшими к ней от з:
мадам дю Д е ф ф а н завсегдатаями во главе с Жаном д'Аламбером. ^
Светская драма, которую нам трудно представить сегодня, когда боль- Ь
ше нет салонов! ^
о
То, что мадам дю Д е ф ф а н страдала бессонницей и была вынужде- ^
на отдыхать после обеда из-за бессонных ночей, напоминает нам, что
многие хозяйки салонов XVIII в., несмотря на их внешнюю выносли-
вость, принадлежали к тому же болезненному типу, как и их предшест-
венницы. Они часто чувствовали беспокойство, неудовлетворенность
и устраивали салоны, поскольку сами не умели творить и хотели убить
скуку, порожденную этой неспособностью. Будучи образованными, эти
женщины намного острее, чем хозяйки салонов XVII в., страдали от
того, чего были лишены.
«Вы не знаете и не можете знать сами, — пишет мадам дю Деффан Вольте-
ру, — каково состояние тех, кто думает, кто мыслит, кто что-то делает и ко-
торый одновременно не имеет ни таланта, ни занятия, ни развлечения...
У меня больше нет средства против скуки. Я страдаю от недостаточного об-
разования; невежество делает старость чрезвычайно тягостной; его бремя
кажется мне непереносимым».
Вольтер утешал свою подругу, расхваливая ей «благородное удо-
вольствие чувствовать, что ты совсем другой природы, чем глупцы»,
но в первую очередь указывая ей, что то, что она делала, то есть вела
светскую жизнь, является единственно возможным лекарством: «У вас
нет никакой иной участи, как продолжать собирать вокруг себя ваших
друзей. Прелесть и непременность беседы — это удовольствие столь же
реальное, как и свидание в юности». Свидание умов — единственное
удовольствие, которое действительно остается, когда тела уже переста-
ли быть привлекательными. Но мадам дю Д е ф ф а н не хотела довольст-
воваться этим; она упорно верила, что счастливы только те люди, ко-

431
торые рождаются талантливыми, потому что они не нуждаются в та-
лантах других: «Они повсюду носят свое счастье и могут обойтись без
всего». Эту иллюзию разрушит, помимо собственной воли, другая жен-
щина.
Она была чистым продуктом салона, который, в свою очередь, был
чистым продуктом XVIII в. Я говорю о салоне мадам Неккер. Там
можно было найти людей, которых невозможно было встретить у ма-
дам де Рамбуйе: теоретиков в области экономики и политики, филосо-
фов, ученых, публицистов и большое число иностранцев, иллюстри-
рующих тот космополитизм, который являлся одной из знаменатель-
ных черт века Просвещения. У Неккеров космополитизм начинается
с самих хозяев дома. Хозяйка родом из швейцарского кантона Вод*,
первым возлюбленным ее был англичанин Эдвард Гиббон. Хозяин —
немец из Женевы, о котором говорили, что у него не было никакой
другой родины, кроме страны, принявшей его. Эта «водуазка» (из кан-
тона Вод) и этот немец проведут основную часть своей жизни в Пари-
же и выдадут свою дочь за шведа.
Будучи дочерью пастора (уже само по себе огромное преимущест-
во), Сюзанна Неккер получила достаточно хорошее образование и еще
в юности слыла украшением небольшой литературной академии в Ло-
занне. Переселившись в Париж и выйдя замуж за молодого банкира
Жака Неккера, она чувствовала себя, однако, чужой в столице и в сре-
де, чья живая, блестящая, а иногда и легкомысленная атмосфера силь-
но контрастировала с привычками, приобретенными ею в Швейцарии.
Но она приспособилась к ним, так как хотела помочь карьере своего
мужа, которого любила и который любил ее (редчайший случай). Для
финансистов, для которых начинался «золотой век», светскость и ме-
ценатство — это, конечно, прекрасные средства, чтобы добиться от
общества, которое они фактически уже контролируют, уважения, —
того самого, что общество отмеривает им по капельке. Мадам Неккер
направила всю свою энергию на создание салона. Чрезмерно добросо-
вестная, она готовилась к каждому приему и записывала в памятке,
о чем нужно поговорить с тем или иным гостем во время обеда: «Я бу-
ду говорить с кавалером де Ш а т л ю об Общественном счастье (РёИсИё
риЫгдие) и Агате (АдаЖе)**, с мадам д'Анживийе о любви... Снова по-

* Вод — один из франкоязычных кантонов Швейцарской конфедерации; ад-

министративный центр — Лозанна. — Примеч. пер.
** Франсуа Ж а н Бовуар де Шатлю (1734-1788 гг.) — маркиз; французский во-
енный деятель и писатель; автор сочинения Пе 1а /еИсйе риЪИдие ои соп$ШгаИоп$
$иг 5ог1 Ноттез Лапз (И//егепШ еродиез (Об общественном счастье, или Рассуждения
о судьбе людей в разные эпохи; 1772 г.). — Примеч. пер.
хвалить господина Тома* за его поэму о Жумонвиле**». День приема ^
мадам де Неккер выбирала самым тщательным образом, чтобы не га
конкурировать с понедельниками и средами у мадам Ж о ф ф р е н , втор-
никами у Гельвеция, четвергами и воскресеньями у барона Гольбаха. р
Как видно, оставалась только пятница, и можно только удивляться, ч
СП
ГТ)
как авторы, перебегая из салона в салон, находили время для работы. п
Но в мире, лишенном радио и телевидения, где бы еще они могли полу- &
чить оценку своих сочинений и получить то, что еще не называлось то
гда финансовой поддержкой? га
У ног мадам Неккер, сидящей на деревянной табуретке, что застав- 5
ляло ее держаться прямо, часто, а потом почти всегда, можно было п
увидеть девочку, Жермену***, единственного ребенка хозяев дома, и,
может быть, в силу этого пользующуюся с юных лет привилегией при-
сутствовать на приемах в материнском салоне. Она молчала, как того §
требовало приличие, но когда кто-нибудь из гостей подходил к ней Ьэ
и спрашивал о ее занятиях, о книгах, она отвечала с удивительной сво- ^
5
бодой. Постепенно этому перестали удивляться, ибо уже все понимали,
что она обладает исключительным умом.
«Блестящие гусеницы, — говорила мадам Неккер, — похожи на жен-
щин; пока они остаются в темноте, то все поражаются их блеску; но
как только они появляются на свету — все видят только их недостат-
ки». Выяснилось, что, став девушкой, Жермена не удовлетворится сла-
бым отблеском блестящих гусениц. Ненавязчиво опекаемая отцом
(этот интерес к своему ребенку, товарищеские отношения между от-
цом и дочерью — тоже знак того времени), Жермена стала в большей
степени, чем ее мать, центром притяжения в салоне Неккеров. Она на-
рушала идеальный порядок бесед, предусмотрительно расписанный на
маленьких листочках и осуществляемый с такой скрупулезной добро-
совестностью. Ибо в то время как заявленная «главная беседа» разво-
рачивалась между присутствующими знаменитостями, Жермена бол-
тала в уголке с менее великими личностями. Но то, что доносилось из
их разговоров, было так интересно и умно, что кто-нибудь из знамени-
тых, а потом другой и третий — это мог бьггь Жорж-Луи де Бюффон,

* Антуан-Леонар Тома (1732-1785 гг.) — французский писатель; в 1759 г. на-

писал поэму Жумонвилъ в четырех песнях. — Примеч. пер.
** Жозеф де Жумонвилъ —- младший лейтенант французской армии, чье
убийство 28 мая 1754 г. недалеко от хребта Лоурел-Ридж (Огайо) стало пово-
дом к началу англо-французской войны (Семилетняя война); виновником этого
убийства считался Дж. Вашингтон. — Примеч. пер.
*** Жермена де Сталь (1766-1817 гг.) — французская писательница, стоявшая
у истоков романтизма. — Примеч. пер.

433
Жан-Франсуа Мармонтель*, барон Гримм**, Дени Дидро, Бернарден
де Сен-Пьер — откалывались от группы, где им было положено быть.
Они присоединялись к Жермене, чтобы начать с ней беседу, она отве-
чала, и ее ответы притягивали других гостей. Сам Жак Неккер не мог
не прислушиваться к словам дочери и улыбаться.
Даже выйдя замуж в 1786 г. за посла Швеции, Жермена оставалась
украшением салона своей матери. Единственная разница заключалась
в том, что отныне ее звали мадам де Сталь. Да, это была вскоре став-
шая знаменитой мадам де Сталь, которая, за исключением красоты,
имела массу преимуществ, которых не было у девушек ее времени:
деньги, родительскую любовь, светское окружение, отца-министра и,
особенно, образование и талант. Когда времена изменились, да еще та-
ким радикальным образом в 1789 г., ей также представилась возмож-
ность любить, публиковаться под своим именем и добиться славы.
Имея все это и несмотря на все это, счастлива она не была. Дю Деффа-
ны и другие умерли вовремя и не прочли в Коринне (Сопппе) эти приво-
дящие в отчаяние, отчаянные слова: «Слава для женщины — лишь бле-
стящий траур по ее счастью».

* Жан-Франсуа Мармонтель (1723-1799 гг.) — французский писатель; автор

эпических романов и драматических сочинений. — Примеч. пер.
** Фридрих-Мельхиор ф о н Гримм (1723-1807 гг.) — немецкий писатель и кри-
тик; друг мадам д'Эпине. — Примеч. пер.
13
Женщины-журналистки
Нпна Раттнер Гепьбарт

Женщины-журналистки были редким явлением в Европе

раннего Нового времени. От них требовалось исключитель-
ное мужество, ведь они стремились сделать женскую карьеру
в эпоху, в которую подобные вещи не одобрялись. Они жела-
ли делать свое дело самостоятельно и с достоинством, наде-
ясь, что будут серьезно восприниматься современниками обо-
их полов. Выгода не была для них единственным мотивом,
хотя они и стремились обеспечить себя как могли. Они были
полны решимости доказать свои способности в избранной
профессии и благодаря этому приобретали последователь-
ниц и пролагали им путь. Но во времена, когда общество счи-
тало, что роль женщин либо сугубо декоративная, либо состо-
ит единственно в обслуживании домашней и репродуктивной
сфер, такие честолюбивые помыслы только нарушали все
правила.
Журналистика родилась в середине XVII в., и почти с са-
мого начала женщины обладали скромным местом в мире пе-
риодической печати, которое, однако, не назовешь незамет-
ным. Свои потенциальные возможности влиять на общест-
венное мнение они осознали очень быстро. В течение всего
следующего столетия газеты, издаваемые женщинами, появ-
лялись спорадически. Многим из них было суждено лишь ус-
ловное существование. Исключением оказалась Дамская га-
зета (/оигпа1 Ле$ Батез). О с н о в а н н а я в 1759 г., она в ы х о д и л а
почти два десятилетия и стала долгожителем в мире периоди-
ки, издававшейся женщинами и для женщин в Европе до
Французской революции. Кажется, до конца XVIII в. гол-
ландки, итальянки и немки были относительно мало приоб-
щены к журналистике. В Англии и Франции, однако, журналистская
профессия имела женскую составляющую в течение всего раннего Но-
вого времени. Поэтому в этой главе мы сконцентрируемся на выдаю-
щихся женщинах этих двух стран, обратившихся к такому необычному
для них и часто неблагодарному делу. Но еще до того, как предприни-
мать исследование отдельных фактов, необходимо поставить несколь-
ко общих вопросов, чтобы иметь их в виду в ходе нашего обзора.
В какой степени эти необычные журналистки обладали тендерным
сознанием? Что же они, лишь практиковали (а не проповедовали) фе-
минизм, ведя смелый и нетрадиционный образ жизни, или же в своих
статьях они старались выразить подлинно феминистское сознание —
признание и осуждение подчиненного положения женщин? Какие ти-
пы жизненных стратегий они изобретали и использовали, чтобы уми-
ротворить своих соперников-мужчин, перехитрить твердолобых коро-
левских цензоров и понравиться читателям? Слышим ли мы звучный
женский голос в этих газетах, издававшихся женщинами, и если да,
насколько он отличается от голосов мужчин? Какое значение имели
те различные способы, с помощью которых женщины-издательницы
представляли и определяли самих себя? Каковы были их отношения
с коллегами-мужчинами? А с другими женщинами?
Конечно, мы не может ответить на все эти вопросы в каждом слу-
чае; мы имеем дело с весьма необычными, особыми изданиями, кото-
рые существовали недолго и характер которых определялся скорее
тем, что хотели или пытались сказать их чрезвычайно колоритные из-
дательницы, нежели адекватным пониманием того, чего желала жен-
ская аудитория.
Некоторые из таких газет ориентировались на значительное чита-
тельское участие, и поэтому они не всегда точно отражали издатель-
скую политику. Женщины-журналистки редко что-либо знали о своих
предшественницах, настолько далеки от них они были во времени и
пространстве; вот почему среди них не развилось никакого подлинного
чувства солидарности, преемственности, осознанного женского братст-
ва или профессионализма. Однако такие вопросы побуждают нас ис-
кать смысл в их весьма мужественном способе существования и наме-
чать перспективы дальнейших исследований.

Англия
В период сильной монархической власти в Англии (от Реставрации до
правления королевы Анны) в парламенте, где ни виги, ни тори не полу-
чали на длительный срок устойчивого большинства, постоянно шли
ожесточенные дебаты. В те годы общественность с интересом следила
за каждой парламентской сессией, и было трудно предугадать, кто ока-
жется более убедительным и когда падет то или иное министерство.
Политизированное сознание, политическая ангажированность и даже
причастность стали привычными для слушателей и читателей; и по-
явившаяся периодическая печать отталкивалась от понимания аудито-
рии как арбитра, как группы, обладавшей компетентным мнением
и даже способной влиять на ход событий. Считалось, что и мужчины,
и женщины информированы и искушены в политических вопросах.
Д ж о н А н т о н , ч е й Афинский вестник (Аькепгап Мегсигу) апеллировал
к широкому читателю, создал в 1693 г. Дамский вестник (Тке ЬаАгез'
Мегсигу), чтобы стимулировать растущий рынок женщин-читательниц.
Дамский дневник (ЬаНез* Вгагу) Джона Типпера издавался учителем
математики, который заполнял газету задачами и головоломками,
стремясь продемонстрировать свою веру в способность женщин к ясно-
му суждению, в их живой и быстрый ум и их аналитический гений. Ри-
чард Стал и Джозеф Эддисон также прилагали большие усилия, что-
б ы ж е н щ и н ы ч и т а л и и х г а з е т ы — Сплетник (Тайег), Зритель (ЗресШог)
и Опекун (СиагЛгап), — стремясь сделать более культурной и утончен-
ной жизнь обоих полов.
В такой атмосфере растущего уважения к женщинам как к сущест-
вам, способным мыслить, некоторые из них стали пытаться самостоя-
тельно издавать газеты. Первой на этом пути оказалась Мэри де Ла-
ривьер Мэнли, которая под псевдонимом «миссис Крекенторп» начала
издавать свою Сплетницу (Рета1е Тайег) в 1709 г. Отец Мэри Мэнли
дал ей хорошее образование, и она избежала влияния модели скромно-
сти и почтительности, навязывавшейся большинству девушек. Ее твер-
до сатирическая газета, жестко ориентированная на поддержку тори,
разоблачала интриги и скандалы, связанные с находившимися у вла-
сти вождями вигов. Арестованная и принужденная к молчанию за
«клевету», Мэри Мэнли с сожалением передала свою газету «обществу
скромных дам», которые сделали ее обычной и скучной. Тюрьма, хотя
и стала для нее тяжелым физическим испытанием, не сломила ее духа.
После освобождения Мэри Мэнли Джонатан Свифт, который сим
патизировал ее политической линии, пригласил ее руководить своим
Наблюдателем (Ехатгпег), предложив написать серию политических
памфлетов. Если некоторые презрительно относились к ней как к при-
митивному «женскому уму», Д. Свифт чрезвычайно уважал ее и почи-
тал как собрата-писателя. Она выражала возмущение, что ее заклей-
мили и преследовали как «клеветницу», поскольку верила, что ее ста-
тьи помогали избавить страну от коррупции.
 В то время сатира стала господствующим литературным жанром
эпохи, однако Мэри Мэнли чувствовала, что ее сатирические тексты
воспринимались как особо опасные, поскольку выходили из-под пера
женщины. Горько сетуя на то, что написанное ею считалось скандаль-
ным и непростительным для женщин (что отнюдь не было бы «престу-
плением», если бы речь шла о мужчине), она после смерти королевы
Анны и глобального поражения тори обратила свой литературный та-
лант к теме любви, заявив, что политика — не женское дело. Подобное
отречение, ложная скромность и смена литературных интересов были
продуманным ходом: ей надо было зарабатывать на жизнь писатель-
ским ремеслом в условиях, когда ее прежние злейшие враги, виги, при-
шли к власти (и сохраняли ее в своих руках в течение сорока лет). Это
тактическое использование приема самоуничижения было одной из
немногих действенных уловок, имевшихся в распоряжении интеллек-
туально честолюбивых женщин. Мэри Мэнли не посвятила ни одной
статьи феминистским проблемам, но она хорошо понимала, сколь бес-
прецедентным было ее предприятие и какие великие ухищрения необ-
ходимы для выживания.
В 1721 г. главным распространителем оппозиционной Лондонской
газеты (ЬопАоп ]оигпа1) считалась Анна Додд. Она придерживалась ра-
дикальных политических и религиозных взглядов, часто оказывалась
объектом преследования со стороны властей, но всегда находила спо-
собы освободиться из заключения, ссылаясь на болезни, на неспособ-
ность ее большой семьи прожить без ее помощи и даже на незнание со-
держания тех газет, которые она продавала. Тем не менее есть основа-
ния полагать, что она хорошо представляла, чем занимается, и более
того, глубоко верила в то, что свобода и знание идут рука об руку и чи-
тателям обоего пола необходимо сообщать факты, причем неприукра-
шенные, обо всех власть предержащих и тем самым учить их мыслить
самостоятельно.
В 1737 г. леди Мэри Уортли Монтэпо, аристократка и сторонница
вигов, основала еженедельную политическую газету под названием
Бессмыслица здравого смысла (Тке Мопзеюе о/ Сотптоп 8еп$е). О н а не под-
писывала свои статьи, считая неприличным для знатной женщины
иметь оплачиваемую работу. Прославившись тем, что благодаря ей
идея прививки против оспы проникла из Турции в Европу, леди Монтэ-
по с удовлетворением наблюдала за распространением этого прогрес-
сивного медицинского новшества и, следовательно, полностью осозна-
вала, какую влиятельную социальную роль могут играть женщины.
Она находилась в дружеских отношениях с первой феминисткой Мэри
Эстелл, выступившей с предложением создать колледж для женщин,
защищала на страницах своей газеты женское образование, критико-
вала легкомыслие и роскошь и, как правило, смешивала политику
с истинно феминистским посланием. Тем самым она и проповедовала,
и одновременно реализовывала на практике модель образованной ак-
тивной женщины, играющей важную социальную роль.
Элиза Хейвуд, возможно, является самой известной английской
ж е н щ и н о й - ж у р н а л и с т к о й . Ее издание Зрительница (Рета1е ЗресШог.;
1744-1746 гг.) пользовалось огромной популярностью не только в Анг-
лии, но и в других европейских странах и даже по ту сторону Атланти-
ки в колониях, особенно в Нью-Йорке, Пенсильвании и Коннектикуте.
Зрительница часто переиздавалась в книжном формате, да с таким ус-
пехом, что неуверенные в себе писатели-мужчины попытались опоро-
чить свою конкурентку, называя ее «глупой и бесчестной бумагомара-
тельницей».
К 1740-м гг. политический климат в Англии изменился. Короли Ге-
орг I и Георг П из Ганноверского дома плохо говорили по-английски и в
значительной степени утратили свое политическое влияние как монар-
хи. Результатом стал переход власти от короны к вигам, которые отны-
не господствовали в парламенте. Некогда оживленные дебаты между
двумя партиями утихли, и журналистика стала менее политизирован-
ной. Зрительница, отражая эту тенденцию, обратилась к другим те-
мам — среди них были брак, мораль, философия, география, история
и математика. Издательница и три другие анонимные журналистки по-
буждали своих читательниц отказаться от маскарадов и игр ради чте-
ния и других видов тренировки ума. Элиза Хейвуд стремилась, по ее
словам, сделать знание модой. В своей следующей газете Послания для
дам (ЕрЫ1е$ /ог 1ке ЬаИе$\ 1749-1750 гг.) она подчеркивала, что занятия
наукой полезны и естественны для женщин. Особенно поощрялась ра-
бота с микроскопом на том основании, что наблюдение за крошечны-
ми, прежде невидимыми, организмами может доставить женщинам
удовольствие, почести и, возможно, даже «бессмертную славу». Мате-
рям настоятельно советовали приобщать дочерей к наукам в том воз-
расте, когда их наставляют в религиозных истинах, ведь знание чудес
природы, полученное с помощью микроскопа и телескопа, может толь-
ко усилить восторг и любовь юного создания к Творцу. Тем самым га-
зеты Элизы Хейвуд отводили женщинам роли матери, педагога и уче-
ного-любителя. Издательница сама проводила некоторые оригиналь-
ные исследования с микроскопом. Но она, конечно, не призывала всех
женщин делать карьеру. Значительное место в ее газетах уделялось со-
ветам, как найти подходящего мужа. Однако даже в этой части делал-
ся акцент на серьезность, отказ от суетности и легкомыслия ради проч-
ного и длительного союза, основанного на общности интересов и взаим-
ном доверии. Хотя их истинное место было в семье, женщины должны
были приучать себя думать и ответственно рассуждать .
В Дамском, музее (ЬаЛу'з Мизеит; 1760-1761 гг.) Шарлотта Леннокс,
ирландская романистка и близкая подруга Сэмюэла Джонсона, столь
же искусно пыталась с помощью лести приобщить своих читательниц
к серьезным занятиям. На страницах ее газеты ум и красота были
вполне совместимы. Но после Шарлотты Леннокс женщины-журнал-
истки, кажется, ушли с английской сцены. После 1760 г. стали менее
слышны даже те женщины, которые активно исполняли вспомогатель-
ные функции в деле издания периодики — уличные торговки, прода-
вавшие запрещенные памфлеты; «вестницы», оптом покупавшие газе-
ты и заботившиеся об их распространении; группы, те, кто «создавал
угрей» — общества для защиты многочисленных печатных изданий,
слишком уязвимых, чтобы выстоять своими силами. Мужчины, взяв-
шие у них эстафету, в своих «журналах для дам» в гораздо меньшей
степени поощряли женское интеллектуальное честолюбие, зато с го-
товностью высмеивали «синие чулки» и обращали в первую очередь
внимание на моду. Эти мужские газеты для женщин опошляли саму
идею женственности, и это опошление громко порицалось Мэри Уол-
стоункрафт в конце XVIII в. Женщины-журналистки в Англии под-
вергались опасности и оказывались объектом нападок со стороны
правительственных агентов, слежки и преследования властей и даже
попадали в тюрьму. Они всегда вызывали подозрение в силу своих не-
традиционных занятий и поведения. Как и почему они позволили пол-
ностью вытеснить себя из этой сферы после 1760 г., остается весьма ин-
тересной проблемой для исследования, особенно на фоне того, что во
Франции этот период стал временем великого расцвета женской жур-
налистики.

Франция
Француженки приобщились к журналистике в смутные дни Фронды,
менее двух десятилетий спустя после появления в 1631 г. первого изда-
ния нового вида — Французской газеты (СахеЫе Ле Ргапсе), отличавшейся
официальной абсолютистской направленностью. В период антироялисг-
ских выступлений оппозиционные газеты возникали повсеместно, и
некоторые из них ориентировались и на женщин, уделяя важное место
общению со своими читательницами. Возможно, что некоторые из них
д а ж е д е л а л и с ь ж е н щ и н а м и . Газета Парижского рынка (СагеИе Лез
На11ез), Болтун (Ье ВаЬШагЛ) и Газета площади Мобер (СагеИе Ле 1а р1асе
МаиЬег1) много писали о некоей «даме Денизе». Часто написанные про-
стонародным языком и читавшиеся вслух, эти газеты адресовывались
широкой аудитории, включавшей безграмотные в своем большинстве
низшие классы и особенно рыбных торговок.
Первой француженкой, которая, как нам известно, пыталась осно-
вать газету, была Мари Жанн Л'Эритъе. В 1603 г. она задумала изда-
н и е п о д н а з в а н и е м Веселая эрудиция, или Ученые сатирические и галант-
ные новости, написанные одной французской дамой, находящейся в Мадри-
де (Ь'ЕгиАШоп еп]оиёе ои МоиюеИез заьапШ, заИщиез е1 §а1ап1ез есгИез а ипе
Лате /гапдагзе диг ез1 а МаАгМ), призванное выразить протест против пе-
дантичной «менторской» литературной критики и предложить более
индивидуальный и субъективный подход к изящной словесности, как
и вообще к вопросам вкуса. Однако эта попытка создать традицию
женской критики так никогда и не реализовалась.
Следующей стала Анна-Маргарита Пти Дюнуайе (1663-1719 гг.) —
протестантка из Ним а, поселившаяся в Голландии после распада сво-
его бурного брака с неким французским католиком. Чрезвычайно оза-
боченная поиском хорошей партии для своих дочерей (между прочим,
одна из них имела любовную связь с молодым Вольтером, когда тот
посетил Гаагу в 1713 г.), она не имела ничего, кроме неприятностей от
своих будущих зятьев, которые дурно обращались с ее дочерьми, про-
мотали ее состояние и даже попытались убить ее. Она с особым не-
одобрением относилась к Вольтеру, который позже сполна отплатил
своей несостоявшейся теще (Ье11е-тёге тап^иёе), подвергнув критике
ее характер и ее литературные опыты и попытавшись настроить про-
тив нее ее же собственную дочь. Многие из этих событий описаны ма-
д а м Д ю н у а й е в Мемуарах (Мётопез) и в Исторических и галантных
письмах (ЬеШез Ыз1ощиез е1 §а1ап1ез), р а в н о к а к в е е п е р в о й г а з е т е
(1707-1717 гг.), в стиле грубоватой искренности, которая привлекла
многочисленных читателей. В конечном итоге она достигла финансо-
вой независимости, став издателем гаагской газеты Квинтэссенция но-
востей (0и1п1еззепсе Лез МоиюеИез), к о т о р о й и р у к о в о д и л а с 1711 д о
1719 г. и которая, по ее собственному признанию, обеспечила ей уваже-
ние, деньги и славу.
Отчасти из-за ее несогласия с отменой Людовиком XIV Нантского
эдикта, Квинтэссенция приобрела достаточно антифранцузский харак-
тер и горячо выступала в защиту свободы совести. Эта смесь новостей
и слухов, появлявшаяся дважды в неделю, пользовалась огромным ус-
пехом у читателей. Правительство, в свою очередь, несколько раз об-
виняло автора в клевете. Анну-Маргариту, помимо всего этого, еще
и обвинили в переводе на французский язык скандального сочинения
М э р и д е Л а р и в ь е р М э н л и Секретные мемуары... из Новой Атлантиды
(8есге1 Метопз... /гот 1ке Меи) АйапИз), н а п и с а н н о г о в 1709 г.
 Газета мадам Дюнуайе была удивительным и совершенно уникаль-
ным явлением. Удачно соответствуя своему полному названию —
Квинтэссенция исторических, критических, политических, моральных
и галантных новостей (О,игпеззепсе Лез МоиуеИез ЫзЬощиез, сгШдиез,
роННдиез, тога1ез е1 §а1ап1ез), она представляла собой мешанину из раз-
ных жанров. Газета сообщала и о текущих новостях, и о приключени-
ях, равно как о любопытных фактах, судебных процессах, несчаст-
ных случаях, катастрофах, преступлениях, мятежах, бурях, пожарах
и праздниках. Статьи ее, ориентированные на «человеческий интерес»,
содержали отчасти реальные факты, отчасти вымысел, но любопытно,
что главная роль в этих сообщениях отводилась женщинам, особенно
знатным придворным дамам. Воображение мадам Дюнуайе было об-
ращено в первую очередь на людей, а не на абстрактные проблемы.
Она работала без сотрудников, использовала многочисленные и разно-
образные источники, в том числе рукописные «новости из первых рук»
(«поиуе11ез а 1а т а т » ) , и постоянно хвалила себя в вымышленных пись-
мах редактору, написанных как бы от читательниц.
Каковы же были ее намерения? Она заявляла, что хочет прежде
всего сообщать новости, но поскольку новости часто оказывались
мрачными, она придумывала, как компенсировать эту тональность, со-
ставляла различные обнадеживающие версии и тем самым одновре-
менно информировала и развлекала читателей. Сочетая общественное
и частное, чужое и личное, она часто преображала многие факты и вы-
давала вымысел за реальность. Тем самым она привносила в политику
личностный момент и придавала ей скорее частный, чем публичный
характер. Ее статьи — это живая колоритная переделка и приукраши-
вание реальности; политические события в них увязаны с популярны-
ми литературными персонажами, хорошо знакомыми читателям. По-
рой мадам Дюнуайе предлагала альтернативные развязки новостным
историям так, чтобы аудитория могла сделать выбор в пользу того
или иного толкования. Тексты мадам Дюнуайе всегда носили печать
ее личного присутствия, и смелое использование ею фантазии только
укрепляло в ней высокую самооценку. Легкость, с которой она перехо-
дила от истории к литературе и обратно, свидетельствует о ее почти
современной восприимчивости к широкой субъективной составляю-
щей «факта», ко многим бездоказательным спекуляциям, часто за-
маскированным под правду.
Подход мадам Дюнуайе был свободным, смелым и чрезвычайно
оригинальным. Она гораздо бесцеремоннее обращалась с журналист-
скими традициями, чем какой-либо другой издатель, будь то мужчина
или женщина. Однако она никогда не считала себя глашатаем своего
пола. Она не писала специально для женщин и, кажется, на самом де-
ле стремилась избежать двойного риска быть одновременно издате-
лем-женщиной и адресоваться к женской аудитории или, того более,
укрепить, упрочить ее. Литературные сезоны (8аиоп$ Ииегапез; 1714 г.)
Мари Анны Барбье также пытались укрыться за гендерно нейтраль-
ным названием, хотя ее газета отличалась популистскими и феминист-
скими тенденциями. Анонимный автор Зрительницы (Ьа 8ресШпсе\
1728-17729 гг.), о котором мы даже не можем с полной уверенностью
сказать, что это была женщина, жаждал объективности гермафро-
дита. Газета Новый Французский Магазин (ТУоигзеаи Мадаяп Ргапсап;
1750-1752 гг.) Жанны-Марии Лепренс де Бомон также обращалась
к смешанной аудитории и не имела особого феминистского подхода.
Но до Дамской газеты не существовало периодического издания, сме-
ло заявлявшего, что его делают «дамы и для дам».
Ежемесячная Дамская газета выходила с 1759 по 1778 г., и за это
время у нее было девять сменявших друг друга издателей. В течение
этих лет Газета претерпела радикальные изменения, но она всегда
продавалась по более низкой цене, нежели большинство других лите-
ратурных ежемесячников, — за двенадцать ливров в год. Изначально
задуманная своим основателем (мужчиной и твердым роялистом) как
безобидная безделица для развлечения светских дам за их туалетом,
ко времени своего расцвета под руководством Луи-Себастьена Мерсье
она приобрела дерзко фрондёрский характер. В период между октяб-
рем 1761 г. и апрелем 1775 г. трое сменявших друг друга издателей-
женщин превратили политически безликую «прелестную безделушку»
(пеп йёНаеих) в серьезное оппозиционное издание, затрагивающее со-
циальные проблемы, призывающее к реформам и побуждающее своих
читателей задуматься, отказаться от пустых развлечений и развивать
свой ум. Задолго до того, как газета попала в руки мужчин с их рево-
люционными симпатиями, она уже находилась под пристальным вни-
манием цензоров.
Дамская газета за время своего существования имела, вероятно, от
трехсот до тысячи подписчиков. Подписные листы, показывающие,
кем были ее читатели, утрачены, поскольку газета очень часто меняла
своих владельцев. Но если трактовать то или иное рекламное объявле-
ние или письмо к издателю как свидетельство обратной связи с читате-
лями, можно сделать вывод, что социальный состав читательской
аудитории расширился за двадцать лет от избалованной элиты до
практически мыслящих подписчиков.
Три женщины-издательницы возлагали большие надежды и ожида-
ния на своих читателей. Первая из них упрекала мужчин за то, что они
держат женщин в рабстве, и публиковала страстные призывы к жен-
скому равноправию. Однако она не пробудила женщин к действию; на-
оборот, ее яростная риторика отпугнула многих подписчиков, о чем
свидетельствует значительное падение тиража.
Две ее преемницы оказались большими реалистками. Осознавая,
что прежде чем женщины станут активной силой, необходимы широ-
комасштабные социальные и политические изменения, эти издательни-
цы принимали помощь и поддержку от реформаторски, радикально
настроенных мужчин. Хотя и вынужденные работать в рамках старой
системы, обхаживая патронов и покровителей и умиротворяя цензо-
ров, они поощряли и содействовали мужчинам, которые старались эту
систему разрушить. В первую очередь они оказывали поддержку и са-
ми принимали помощь от многих «фрондеров» — мужчин, ассоцииро-
вавших себя с Фрондой, той «неудавшейся революции» («геуокШоп
таш^иёе»), которая бросила серьезный конституционный вызов фран-
цузскому абсолютизму и объединила в кратковременном, но взрыво-
опасном союзе принцев и принцесс крови, магистратов и городские ни-
зы. Фрондерская идеология Дамской газеты беспокоила власти в той
же степени, если не больше, что и ее феминистские призывы.
Мадам де Боме, первая женщина-издательница Дамской газеты,
приняла ее из рук робких основателей в октябре 1761 г., придав газете
антиконформистский характер. Сама мадам была полной загадкой да-
же для своих современников, которые, не сумев узнать что-либо о ее
личной жизни, описывали ее как обделенную состоянием, красотой
и изяществом, но очень решительную. Почти нет сомнения, что она бы-
ла протестанткой-гугеноткой и имела родственные связи с Голландией.
Ее радикальные наклонности обнаружились еще раньше в крипнони-
мических* Курьезных, поучительных и развлекательных письмах (ЬеИгез
сгпеиШу гп$1гис1т$ е1 аттапШ), недолговечном периодическом изда-
нии, основанном в Гааге в 1759 г., в котором она поносила француз-
ских газетных цензоров, называя их отвратительной стаей подлецов,
и превозносила свободу печати в Голландии. Мадам де Боме восприни-
мала французских королевских цензоров и литературную цензуру как
угрозу для выполнения ее миссии. Ибо она была первым кандидатом
в Бастилию. Оставаясь глашатаем женских достоинств, она также вела
борьбу в защиту бедных и угнетенных, социальной справедливости, ре-
лигиозной терпимости, франкмасонства, республиканской свободы,
международного мира и равенства перед законом. Вернувшись во
Францию, она столкнулась с препятствиями, воздвигнутыми властями;
многие цензоры отвергали представленные ею рукописи. Отчаявшись
получить возможность передать свое послание миру, она пошла околь-
ным путем и стала редактором Дамской газеты, которая под руково-

* Крипнонимический — имеющий тайный смысл. — Примеч. пер.

дством мужчин-роялистов приобрела репутацию чрезвычайно скучно-
го издания и была вне политических подозрений.
Понимая, что при первой возможности цензоры снова заставят ее
замолчать, мадам де Бове взяла на вооружение настойчивый тон и на-
ступательный, требовательный и воинственный подход в тех немногих
выпусках, которые ей удалось опубликовать, пока ее не схватили за ру-
ку. Она стремилась показать просто-напросто, что подчиненное поло-
жение женщин являлось всеобщей трагедией, что взаимное уважение
между полами может привести к такому же уважению между социаль-
ными слоями и, в конечном итоге, между народами, что революция
нравов должна, таким образом, повлечь за собой установление соци-
альной гармонии и международного мира. Хотя и на короткое время,
она приобрела слушателей, составивших верную когорту подписчиков.
Она доказывала, что честь французской нации была тесно связана
с продолжением издания Дамской газеты, как раз в то время, когда ею
руководила женщина. Утверждая, что женщины могут думать, гово-
рить, исследовать, анализировать и критиковать так же, как и мужчи-
ны, она побуждала их обрести мужество. Она призывала к «револю-
ции» в женском сознании и поклялась стать одной из тех, кто приблизит
ее. Она публиковала провокационные статьи, литературно-критиче-
ские заметки, похвальные слова великим женщинам и списки неиз-
вестных художников, торговцев, ремесленников и музыкантов женско-
го пола из низших классов. Это изобилие талантливых и способных
женщин, которые были, оказывается, повсюду и были слишком много-
численны, чтобы их можно было поименно назвать, казалось, подтвер-
ждало ее аргументы. В них заключалась социальная сила большой
мощности — созревшая, полная энергии, ожидающая лишь своей вос-
требованности и выпуска на свободу.
Мадам де Боме, которая, возможно, сама принадлежала к масо-
нам, — в Гааге, где она провела значительную часть своей жизни, суще-
ствовала ложа, куда допускали и мужчин, и женщин, — горячо и бук-
вально восприняла масонское представление о всеобщей гармонии.
Убежденная, что ее послание применимо ко всем людям во всех стра-
нах, она опубликовала список (он занял несколько страниц) 81 города
во Франции, германских государствах, Швейцарии, Голландии, Испа-
нии, Италии, Португалии, России, Швеции и Англии, где продавалась
Дамская газета,. Ни одна газета не делала ничего подобного. На самом
же деле список этот был полной выдумкой, поскольку — хотя энергич-
ная мадам де Бове могла действительно рассылать экземпляры своей
газеты книготорговцам, упомянутым в списке, — не существовало то-
гда никакого реального интернационального рынка. Перспектива обре-
тения газетой международной популярности вызывала беспокойство
у властей, которые задерживали выпуски и в конечном итоге приоста-
новили издание, что повлекло катастрофические финансовые послед-
ствия для ее руководительницы. Даже жилище мадам де Бове в ограде
Тампля (епс1о$ <1и Тешр1е)*, запретного места, куда не могли проник-
нуть ни полиция, ни кредиторы и где она готовила свои смелые ста-
тьи, — не могло более защитить ее. Также не могла защитить ее и гуге-
нотская семья Жокур, которая прежде оказывала ей поддержку. Цен-
зор Марен и директор книготорговли Малерб потребовали, чтобы она
р е а б и л и т и р о в а л а себя, написав Военную историю (НЫопе тййагге), про-
славляющую французских солдат, чтобы продемонстрировать свой
патриотизм. Вместо этого наша феминистка и пацифистка сбежала
в Голландию.
Хотя страстным призывам мадам де Боме не удалось зажечь жен-
ские сердца (тираж ее газеты упал), некоторые преданные читательни-
цы поддерживали ее феминистскую позицию. Одна даже призвала ее
потребовать от мужчин вернуть им французский язык, который те
присвоили себе. Эта читательница заявляла, что уникальное положе-
ние мадам де Бове дает ей право использовать и применять женский
род существительных «автор» (аи<:еиг) и «редактор» (гес!ас1еиг), утверж-
дая, что отсутствие таких форм во французском языке оскорбительно
для женщин. Приняв новацию симпатизировавшей ей неологистке, ма-
дам де Боме с этого момента стала с удовольствием именовать себя
«авторшей» (аШпсе) и «редакторшей» (геёасШсе). Тем самым она напо-
минала читательницам, что любит свой пол и полна решимости под-
держивать и отстаивать его честь и права. Источники свидетельству-
ют, что, покинув Францию, она нанесла визит леди Монтэпо в Англии.
Последующее общение ее с голландскими подругами убедило обе сто-
роны в близости социального и интеллектуального прорыва в судьбе
женщин. Мадам де Боме решила вернуться в Париж и возобновить из-
дание своей газеты.
Цензор Марен, огорченный ее приездом, сразу отправил письмо
Малербу. В нем он сообщал, что «эта дама» весьма неожиданно появи-
лась утром в своей квартире с большой шляпой на голове и длинной
шпагой на боку, а ее грудь (наличие которой он полностью отрицал)
и ее зад (по его словам, практически отсутствующий) покрывала поно-
шенная узкая мужская одежда. В легкомысленном описании Марена
можно прочесть не только женоненавистничество, но и определенное
политическое беспокойство: Марен пришел к мнению, что эта «женщи-
на Боме» (1а Г е т т е Веаитег) — сочинительница, отличающаяся не-

* Лица, находившиеся на территории парижского монастыря Тампль, поль-

зовались правом убежища. — Примеч. пер.
обыкновенной взбалмошностью и исключительной нескромностью,
представляет собой угрозу общественной морали. На этот раз он попы-
тался заставить ее превратить газету в журнал мод, на что она ответи-
ла яростной диатрибой: она не могла отречься от принципов всей своей
жизни. Понимая, что нарушение кодекса женской скромности препят-
ствует ее эффективной деятельности, но твердо решившая сохранить
Дамскую газету как важный канал женского общения, она передала ее
(перед тем как навсегда уехать в Голландию) другой женщине. Та име-
ла достаточно связей, чтобы добиться благоволения властей, но также
и достаточно смелости, чтобы прикрыть своим именем все более фрон-
дерский состав ее сотрудников-мужчин.
Эта преемница, мадам де Мезоннев, избрала совершенно иной, но
не менее мужественный ход. Весьма состоятельная, уставшая от празд-
ного образа жизни, она решила использовать свое социальное положе-
ние, чтобы обеспечить успех Дамской газете. Вскоре она и ее издание
оказались объектом монаршей щедрости: мадам де Мезоннев стала по-
лучать от короля ежегодную пенсию в тысячу ливров, а в июне 1765 г.
удостоилась чести представить газету лично королю в Версале. Менее
чем за три года она в четыре раза увеличила цену прежде агонизиро-
вавшей Дамской газеты и сделала из нее процветающее предприятие,
достаточно надежное, чтобы привлечь к сотрудничеству осторожного
Шарля-Жозефа Панкука, работавшего только с изданиями, пользовав-
шимися успехом.
Секрет успеха мадам де Мезоннев заключался в доверительном
и сдержанном тоне, в безошибочном чувстве уместности и в умении
трактовать деликатные проблемы в рамках приличия, балансируя
между пикантностью и респектабельностью. Отказавшись от воинст-
венной риторики своей предшественницы, она создала великолепное
лакомство, составленное из множества «мимолетных кусочков» (ргёсез
&1§Шуе$), сделанных группой молодых авторов-мужчин. В 1766 г., одна-
ко, медовый месяц газеты закончился. Вестник (.Мегсиге) — периодиче-
ское издание, поддерживаемое правительством, но терявшее подпис-
чиков из-за Дамской газеты добился, ссылаясь на свою королевскую
привилегию, ограничения тематики издания мадам де Мезоннев, рас-
считывая тем самым снизить его привлекательность. Но в этот момеш
мадам де Мезоннев передала газету своему первому помощнику Мато-
ну де Лакуру, хотя и сохранила свое имя на титульной странице и пра-
во продолжать представлять газету «коронованным главам Европы».
С ее благословения Матон де Лакур отказался от принципа доставлять
удовольствие читателям и сделал газету весьма оппозиционным изда-
нием, наводнив ее статьями, где восхвалялись спартанские и римские
ценности, пропагандировались республиканские идеи Жан-Жака Рус-
со, осуждались роскошь и придворная расточительность. Особенно он
восхищался трудами юного Луи Себастьяна Мерсье, которого он счи-
тал свежим, энергичным, порывистым и сильно чувствующим. В Дам-
ской газете были опубликованы запрещенные сочинения Л. С. Мерсье,
бичующие тиранию, социальное неравенство и спекуляцию зерном во
время голода.
Мадам де Мезоннев продолжала одалживать свое имя газете в пе-
риод усиления мятежных настроений Матона де Лакура, когда тот
выступил в поддержку парламентов против королевского «деспотиз-
ма». Но в конце 1760-х гг. политический климат изменился. Министр
Э.-Ф. де Шуазель*, дружба и покровительство супруги которого по-
могли мадам де Мезоннев обеспечить процветание Газеты, лишился
власти, а новый канцлер Р.-Н. Мопу** оказался ярым роялистом, ре-
шившим сокрушить парламенты. Чтобы уберечь и Матона де Лакура,
и саму себя от неприятностей, мадам де Мезоннев без каких-либо воз-
ражений позволила закрыть свою газету. Дамская газета молчала
в течение всего времени правления Р.-Н. Мопу и его деспотического
«триумвирата» министров.
Последняя женщина-издательница Газеты баронесса Пренсан, поз-
же известная как мадам де Монтанкло, была столь же честолюбива
и независима, как мадам де Боме. Однако она избрала еще одно — осо-
бое, «материнское» — направление для своего издания. Приблизив-
шись к дворцовым кругам благодаря первому мужу, некоему экстрава-
гантному немецкому барону, она посвятила свою Дамскую газету юной
дофине Марии-Антуанетте. Мария-Антуанетта проводила свободное
время, наслаждаясь пьесами Пьера де Бомарше и Луи Себастьяна
Мерсье, и, кажется, не обращала внимания на их революционный по-
тенциал, на мстительный гнев, скрытый под смехом комического по-
эта и слезами драматурга. Баронесса де Пренсан, горячая поклонница
Л. С. Мерсье, подыскала сговорчивого цензора и возобновила выпуск
Дамской газеты в 1774 г., как только Р.-Н. Мопу и его «триумвират» ли-
шились власти.
На первых порах издательница делала все возможное, чтобы уго-
дить Марии-Антуанетте, но после брака с господином де Монтанкло
и переезда из Версаля в Париж она постепенно дистанцировалась от
господствовавшей при дворе системы ценностей и сосредоточила вни-
мание на проблемах материнства, все более ориентируя свою газету на

* Этьенн-Франсуа де Шуазель (1719-1785 гг.) — министр иностранных дел

Франции в 1758-1770 гг. — Примеч. пер.
** Рене-Никола Мопу (1714-1792 гг.) — канцлер Франции в 1768-1774 гг. —
Примеч. пер.
таких женщин, которые были, подобно ей самой, матерями семейств
(шегез с1е ГатШе). Феминизм мадам де Монтанкло был более слож-
ным, более тонким и многосторонним, чем феминизм ее предшествен-
ниц, которые, кажется, не имели детей. Тогда как им, например, не
нравился Ж.-Ж. Руссо, мадам де Монтанкло считала, что он весьма
способствовал развитию у женщин чувства собственного достоинства,
заставив их осознать свою социальную полезность. Хотя Руссо неодоб-
рительно относился к интеллектуальным женщинам, он возлагал на
женский пол функцию нравственного возрождения общества, посколь-
ку матери не только цементировали свои семьи, но и составляли этиче-
скую опору нации. Через семью, сферу своей деятельности, мать вноси-
ла бесценный вклад в гражданскую жизнь.
Дамская газета начала обсуждать проблему детей, чего раньше
она никогда не делала. Они расценивались как радостные и дорогие
маленькие существа, проводить время с которыми — наслаждение и да-
же привилегия. Мадам де Монтанкло трактовала материнство как пра-
во, которое матери должны требовать, доказывая, что они достойны
пользоваться им. Оно — не тяжелое бремя, но огромная ответствен-
ность. Обучение детей может даже стать совместным удовольствием.
Много внимания в газете уделялось вопросам образования девочек.
В то же время мадам де Монтанкло придерживалась антируссоист-
ской идеи, что женщинам не нужно мешать делать карьеру, если они
того захотят. Она приводила пример Лауры Басси, целеустремленной
женщины из буржуазной среды, сумевшей добиться степени доктора
физики и получившей преподавательскую должность в Болонском
университете. Издательница надеялась, что вскоре и повсюду доста-
точное число женщин добьется признания в научном мире, и их дости-
жения более не будут считаться экстраординарными. Она радовалась,
что, наконец, карьерные возможности открывались для того и другого
пола. Эта радикальная позиция шла гораздо дальше того, что защи-
щала Элиза Хейвуд. Четверо самых видных женщин-журналисток
в Германии, творивших почти десятилетие спустя после мадам де Мон-
танкло, ограничивали интересы даже «мыслящих» женщин семейной
сферой. Мадам де Монтанкло соглашалась, чпго материнство имеет
первостепенную важность, но считала необходимой также интеллекту-
альную деятельность и признание. Тем не менее ее нелицеприятная
критика статей авторов-женщин отбила у некоторых из них желание
писать.
В течение многих лет мадам де Монтанкло тайно помогал
Л. С. Мерсье, чьей энергией и политическими взглядами она восхища-
лась. В 1775 г. она продала ему газету за бесценок, полагая, что автор
пророческого 2440 года (Ь'Ап 2440) способен выковать лучшее буду-
щее для человечества. В ее последнем выпуске Дамской газеты, сде-
ланном совместно с А. С. Мерсье, смело ставились такие проблемы,
как хлебный голод, восхвалялась политика нового министра финансов
Робера Жака Тюрго, рассказывалось о свободах, которыми пользуют-
ся англичане, подчеркивалась важность уничтожения ненавистной
барщины (согуёе) и расширения прав человека. Мадам де Монтанкло,
вслед за ее двумя предшественницами, пришла к пониманию прессы
как способа вывести и мужчин, и женщин из тьмы невежества и покор-
ности.
Тот факт, что ни одна из женщин-издательниц Дамской газеты не
продержалась на своем посту длительное время, не может умалить их
достижений. Журналистская карьера была не для слабых духом. Боль-
шинство мужчин считало это дело неблагодарным, а знаменитые хо-
зяйки салонов (за1опшёгез) и литераторши (Геттез <1е 1ейгез) того вре-
мени относились к нему с презрением, да и, возможно, просто боялись
попробовать себя в нем. В отличие от писателей, журналисты нужда-
лись в непосредственном, частом, прямом, постоянном и взаимном
контакте с социально широким спектром читателей. У издательниц
Газеты были высокие помыслы. Они верили, что смогут улучшить
участь женщин, стремясь продемонстрировать на своем примере, что
женщины способны сделать общественную карьеру. Широкий диапа-
зон стратегий, которые им приходилось использовать, чтобы сохра-
нить издание на плаву, показывает, какие огромные трудности встава-
ли перед ними.
После Дамской газеты на журналистской сцене мимолетно про-
мелькнуло еще несколько женщин, но ни одна из них не решилась
на создание серьезного издания «руками женщин и для женщин».
В 1778 г. Шарлотта Шоме, супруга президента Парламента д'Ормуа,
стала и з д а т е л е м Газеты Месье Цоигпа1 Ле Моюгеиг), но ее деятельность
продлилась лишь около двух лет. Аделаида Жилетт Дюфренуа возгла-
в и л а в 1787 г. Лирический и забавный курьер (Соигпег 1ущие е1 атшап1).
Вместе с мужем она предоставляла убежище многим своим друзьям,
преследуемым в период Революции, помогала прятать их. Однако газе-
те, которую она издавала, наполненной песнями и стихами, не позволя-
лось затрагивать серьезные политические проблемы. Революция толь-
ко ухудшила неблагоприятную атмосферу для женщин-журналисток.
Какую же оценку следует дать инициативе этих первых женщин-из-
дательниц?
С одной стороны, кратковременность их деятельности и неудачи
могут навести на мысль, что они были не на высоте своей миссии;
с другой — их смелые призывы к сплочению и их попытки использо-
вать свои газеты, чтобы выковать союз между женщинами, делают их
героинями, на столетия опередившими свое время. Общественная сис-
тема стремилась не выпускать женщин за пределы «свойственной им»
репродуктивной сферы. Как позже со всей откровенностью скажет
Мэри Уолстоункрафт, мужчины считали необразованных женщин бо-
лее сексуально податливыми, и в их интересах было удерживать свои
игрушки в невежестве. Обеспеченным женщинам запрещалась какая-
либо значительная деятельность вне дома, их не поощряли, им даже не
позволяли развивать свои таланты и реализовыватъ честолюбивые
стремления. Женщины-издательницы восстали против этого. Почти
все они взялись за журналистику, чтобы заполнить пустоту и бесцель-
ность их прежнего существования.
Отношения между женщинами-журналистками и их коллегами
мужчинами были динамичными и порой весьма стимулирующими —
для них были характерны постоянный обмен идеями, взаимное уваже-
ние, оппозиционность, а также тактические приемы, позволяющие не
вызвать недовольства извне. В случае необходимости многие женщи-
ны переходили на лояльные позиции ради спасения издания. Некото-
рые мужчины завидовали и возмущались свободой, которой женщи-
ны-журналистки пользовались в результате таких маневров. Многие
мужчины-журналисты, в том числе Эли-Катрин Фрерон, некоторое
время подписывались женскими именами, чтобы посмотреть, не будет
ли публика более снисходительной к их литературным опытам. Не-
многие женщины той эпохи брали мужские имена (это явление стало
типичным позже), однако некоторые сохраняли свои имена и подлин-
ную идентичность в тайне. Эта маскировка и ролевая игра, эта взаимо-
заменяемость мужских и женских голосов в своего рода журналистской
сатурналии несомненно заслуживают дальнейшего изучения. Отноше-
ния женщин-издательниц с коллегами и читателями их пола также от-
личались сложностью. Те, кто не был слишком снисходителен к своим
сотрудницам, наносили им обиды и сами навлекали на себя недоволь-
ство. С другой стороны, мадам де Боме, возлагавшая огромные надеж-
ды на своих читательниц и рассчитывавшая заразить их своим агрес-
сивным республиканизмом и идеей женского братства, чувствовала
себя оскорбленной и возмущалась их непониманием. Такие женщины
стремились жить независимой жизнью в системе, основанной на прин-
ципах зависимости, но им никогда не удавалось добиться значительной
женской поддержки. В профессиональном плане им неизбежно прихо-
дилось искать компромиссы с мужчинами.
В своей частной жизни все они, кажется, попирали установленные
нормы. Романтические выходки миссис Мэнли стали легендой. Элиза
Хейвуд оставила своего супруга после нескольких лет замужества. Ле-
ди Монтэгю в пятидесятилетнем возрасте сбежала от своего мужа-по-
ела с двадцатипятилетним любовником, итальянцем, писателем-диле-
тантом. Мадам Дюнуайе уехала в Голландию, чтобы не жить с супру-
гом, который не мог ее обеспечить. Анонимная «Зрительница» считала
брак высшей формой унижения и рабства и афишировала свой неиз-
менный статус незамужней женщины. В этом отношении она зашла
столь далеко, что стремилась к тендерной нейтральности гермафроди-
та; она также пользовалась свободой, достигнутой благодаря сокры-
тию своей идентичности, и тем самым находилась под защитой полной
анонимности. Мадам Лепренс де Бомон, мать шестерых детей, по слу-
хам, сменила одного за другим трех равно никчемных мужей. Мадам
де Боме, проживавшая одна в меблированной комнате в Тампле, ка-
жется, была оставлена своим супругом, если вообще когда-либо со-
стояла в браке. Мадам де Мезоннев никогда не носила имени своего
мужа и провела большую часть жизни во вдовстве, явно удовлетворяв-
шем ее. Мадам де Монтанкло, хотя и вступила во второй брак после
смерти своего первого мужа, почти сразу рассталась с новым супругом.
Эти факты свидетельствуют о наличии у честолюбивых женщин не-
терпимого отношения к той форме брака, которая была свойственна
XVIII веку, ибо в его рамках они утрачивали статус правоспособных
индивидов; мужья могли контролировать не только их собственность
и их личность, но также возможность для них издавать свои сочине-
ния. Эти смелые и упорные женщины искали альтернативный образ
жизни, более соответствующий их нетрадиционным устремлениям.
Следовательно, в Англии и Франции в то время существовала груп-
па женщин, пытавшаяся оказывать влияние на публичный патриархат-
ный политический мир изнутри. Мадам Аепренс де Бомон, издатель-
н и ц а Нового французского магазина (А/оиьеаи Мадазт Ртапсаи), рассмат-
ривала себя как одну из безымянного множества женщин, решивших
доказать, что их пол может и даже должен обрести свою собственную
идентичность. Их усилия и их борьба позволяют по-новому взглянуть
на формы идеологической, институциональной, культурной и, конеч-
но, сексуальной напряженности в европейском обществе раннего Ново-
го времени.
Отступления от нормы,
правонарушения, восстания
Женщин не арестовывали за мнения, высказанные в светских
салонах, какими бы скандальными они ни были; но женщин,
посягавших на царство мужской учености и предъявлявших
на него права, могли отлучить от него как нарушительниц
нормы, «преступивших границы своего пола». Тем из них, кто
решился опубликовать смелые реформаторские предложения,
могли легко дать отпор или подвергнуть поношению в печати,
а могли и арестовать, если на них падала тень подозрения в
ереси или измене. При этом большинство женщин не писало
книг. Те же из них, кто не обладал благородным происхожде-
нием, богатством или образованием, кто бросал вызов законам
или попирал моральные устои, представали в глазах общества
истинными нарушительницами заведенного порядка.
Мужья и братья не всегда осуждали их поведение: женщи-
на, исцелявшая больных с помощью магии, равно как участни-
ца хлебного бунта, обычно действовала не столько в своих ин-
тересах, сколько в интересах семьи. Однако в глазах властей
поступки таких женщин, их поведение и намерения, порож-
денные нуждой, нищетой, несправедливостью или какими-ли-
бо иными желаниями, подрывали основы кодекса скромности
и порядка. Потому-то их и готовы были представить бессты-
жими, неуправляемыми, и неудивительно, что сведения об
их поведении содержатся главным образом в протоколах
уголовных судов.
Власти эпохи раннего Нового времени расширили воз-
можности для всех, но в особенности для женщин, быть за-
численными в категорию смутьянок — ведь некоторые виды
деятельности именно тогда стали квалифицироваться как
преступные, к другим же относились с невиданной ранее су-
ровостью. В период Средневековья женская проституция
была легальной. Но в главе, написанной Катрин Норберг,
показывается, как проституция на протяжении XVI в. ста-
ла превращаться в широко практикуемое, но в то же время
недозволенное занятие. Средневековая теория проституции
опиралась на принцип «меньшего зла»: непреодолимое сек-
суальное желание одиноких мужчин требовало выхода, и
наличие этого института удерживало их от коллективных
изнасилований, содомии и других типов половых отноше-
ний, выходивших за рамки закона. Девицы легкого поведения обитали
в находившихся под муниципальным контролем городских публичных
домах, коими руководили так называемые «настоятельницы», «мамки»
или управляющие-мужчины. Часто они носили и особую одежду —
знак отличия от порядочных женщин. При этом они играли формаль-
ную роль в повседневных ритуалах городской жизни и платили специ-
альную подать в муниципальную казну. Проститутки обладали, хотя
и далеко не почетным, но все же признанным местом в обществе.
Однако механизм этот претерпел изменения. Тому способствовал
целый ряд факторов. Среди них — обязательность брака для мужчин
в протестантской этической системе, а также стремление католической
Контрреформации заставить священников, завсегдатаев домов терпи-
мости, жить согласно принятым ими обетам. Можно вспомнить тут и
обеспокоенность семей за сыновей, проматывавших свой доход, и страст-
ное желание благочестивых женщин спасти своих заблудших сестер.
Так или иначе, но к концу XVI в. проституция оказалась запрещена
в большинстве европейских городов. Катрин Норберг описывает тем
не менее развитие этого вида женской деятельности в течение двух по-
следующих веков. Да, в то время она стала делом отдельных женщин,
занимающихся проституцией — с помощью или без помощи сводниц и
сводников — в собственном помещении или в подпольных борделях.
Да, эти женщины были уязвимы перед доносами соседей и подвер-
гались аресту и заключению в больницы и приюты. Но тем не менее
они уверенно практиковали свое занятие в городах и делали вылазки
в сельскую округу.
Стоит ли в этом контексте рассматривать проституцию как личный
выбор женщин, а не как жизненную катастрофу? Катрин Норберг счи-
тает, что в некоторых случаях можно ответить на этот вопрос утверди-
тельно. Проститутки были частью сексуальной контркультуры, особен-
но в средневековый период, когда они превратились в легальных «де-
вушек для наслаждений» (Ш1е$ <1е ^ е ) ; при этом лица духовного
звания были их клиентами. В ХУП-Х\ТП вв. им повсеместно платили
больше, чем обычным женщинам, прикованным к домашней работе
или занятым в текстильном производстве. В полицейских протоколах
они предстают как выходцы из рабочих семей, бросившие вызов своим
родителям и решившие самостоятельно распоряжаться своим телом.
В период между концом XIV и концом XVII в. страх перед жен-
ской сексуальностью был лишь одним из факторов, превративших «ве-
довство» в сатанинскую ересь и ужасное преступление. Если в эпоху
раннего Нового времени лица, претендовавшие на обладание оккульт-
ными способностями, отлучались от церкви как обманщики, то позже
таких людей (а большинство из них составляли женщины) стали обви-
нять в том, что они наносят вред обществу через «договор с дьяволом».
Жан-Мишель Салман трактует это изменение как результат усилий
позднесредневековых клириков, боровшихся против многочисленных
ересей и испытывавших боязнь перед независимой женской духовно-
стью и пророческим даром.
Этот новый женский образ получил законченное выражение к кон-
цу XV в. Ведь это именно ведьмы могли сделать мужчин импотентами,
а женщин бесплодными, ведь это они уничтожали урожай и домашних
животных, похищали или убивали младенцев, летали на шабаш, где
участвовали в плясках и оргиях. Извращенная анатомия и такие же
нравы, слабые воля и ум, плотские вожделения и лживость, как у их
праматери Евы, — все это делало женщин, с точки зрения клириков,
неизбежно более подверженным дьявольским искушениям. Распро-
страняемые ими представления могли способствовать разжиганию за-
висти и подозрительности у деревенских жителей, обеспокоенных де-
мографическим ростом населения и сельской бедностью конца XVI —
XVII вв. Превращенная клириками в классический символ беспоряд-
ка, женщина-ведьма стала наилучшей мишенью для всех, кто пытался
укрепить четкие структуры власти в политической, религиозной и про-
фессиональной сферах.
Но, как полагает Ж.-М. Салман, охота на ведьм была чем-то боль-
шим, чем обычное преследование безответных женщин, нашедшее
новое русло. Ведовство также ассоциировалось с нарушением поряд-
ка или неподчинением. Во-первых, в ходе самих судебных разбира-
тельств, при обвинении их одержимыми, женщины публично делали
скандальные заявления, притязая на обладание опасной силой и «гово-
рили голосом демонов». Вероятно, они делали это от безысходности
или же под пытками, но тем не менее они иногда удачно симулировали
наличие этого пугающего дара. На подобных процессах, в отличие от
обычных уголовных разбирательств, женщины не могли переложить
на мужей или других мужчин вину за приобщение их к ведовству, ибо
в делах о колдовстве женщины несли полную юридическую ответст-
венность за свои поступки.
Во-вторых, лечение, оказание помощи и нанесение вреда с помо-
щью магии, а также умение тайно общаться с мертвыми, — все то, что
еще долго практиковались в сельской Европе, — совершалось женщи-
нами, да иногда и мужчинами, при строгом исполнении христианских
обрядов. Едва распространилась новая трактовка ведовства и протес-
тантская Реформация и католическая Контрреформация начали борь-
бу против магических ритуалов как «суеверия», эти разновидности де-
ревенской практики стали считать дьявольскими или как минимум
подвергать суровому осуждению. В начале XVII в. женщине, родив-
шейся «в сорочке» или с каким-либо другим знаком ведовского предна-
значения или, например, обученной матерью искусству магического
исцеления, приходилось проявлять осторожность и смелость, чтобы
заниматься таким ремеслом.
Ж.-М. Салман напоминает нам, что раннее Новое время не желало
терпеть не только ведьм, но и гомосексуалов. В сфере интимных отно-
шений между лицами одного пола (термины «гомосексуализм» и «лес-
биянство» появились только в XIX в.) жертвами двойных стандартов
оказались мужчины. Такая ценностная асимметрия отмечается уже в
библейских запретах, законодательстве Римской империи и раннехри-
стианских ритуалах покаяния: половая связь между мужчинами уни-
жает того, кто принимает на себя женскую роль, делая обоих партне-
ров неспособными исполнять предписанную им роль производителей
потомства. Сексуальные отношения между женщинами, хотя и счита-
лись «противоестественными», не были сопряжены с подобными опас-
ностями, особенно потому, что, согласно некоторым критикам-мужчи-
нам, они, по их убеждению, не предполагали проникновения, рассмат-
риваемое как главное «зло содомии».
Действительно, как показал Джон Босуэл, в раннее Средневековье
существовала терпимость к эротическим отношениям между мужчи-
нами (обычно между юношами, равно как между учеником и учите-
лем). Иные из них процветали в монастырях и церковных школах. На-
рушение обета целомудрия являлось, по мнению некоторых, меньшим
грехом, чем принуждение замужних женщин к прелюбодеянию или
изнасилование девственниц. Но на закате Средних веков, наряду с на-
падками на прокаженных, еретиков, иудеев и ведьм, эта фактическая
терпимость приказала долго жить, тем более что число примеров го-
мосексуальных связей среди мужчин-мирян определенно выросло.
Во Флоренции конца XV в. Джироламо Савонарола яростно поно-
сил противоестественную связь молодых неженатых мужчин с раз-
вратниками более зрелого возраста.
В Англии в правление Генриха VIII содомия и зоофилия стали уго-
ловными преступлениями, влекущими за собой смертный приговор;
в законодательства других европейских стран также были включены
суровые кары — от телесного наказания и членовредительства до смерт-
ной казни. Протестантские реформаторы не называли католических
священников блудодеями, зато они объявляли их содомитами, а деяте-
ли католической Контрреформации, стремившиеся придать новую
святость браку и безбрачному клиру, призывали отлучать от церкви
духовных лиц с гомосексуальными наклонностями. Степень преследо-
ваний и наказаний варьировалось в зависимости от места и времени:
исследование Э. У. Монтера показало, что в Испании XVII в. инквизи-
ция привлекала к суду гомосексуалистов столь же часто, как и тайных
иудеев. В Генуэзской республике за период с 1555 по 1678 г. перед су-
дом предстало 50 мужчин, обвиненных в содомии. Половина из них
была казнена (сравните с 318 осужденными за ведовство, из которых
3/4 составляли женщины, причем 1/5 из них была казнена приблизи-
тельно за тот же самый период). Что касается половых связей между
женщинами, то они скорее были предметом насмешки и удивления;
преследования и тем более смертные приговоры были редким явлени-
ем, имея место обычно в тех случаях, когда разоблачались «псевдо-
семьи», созданные двумя женщинами, одна из которых носила муж-
ское платье и играла роль «мужа».
Поскольку в дело вмешивались судьи и моралисты, культурное оп-
равдание однополых сексуальных отношений и любви принималось
медленно, как и самоопределение лиц, в них вступавших. Среди муж-
чин гомосексуальные обычаи и язык долгое время являлись вариантом
клерикальной культуры. В раннее Новое время гомосексуализм пред-
стает в Италии и за Альпами как необходимый этап жизни некоторых
молодых мужчин, проводивших сексуальные опыты друг с другом или
оказавшихся во власти взрослых «содомитов». Подкреплялись ли эти
действия дарами, милостями, празднествами, проституцией или нет,
но они часто предполагали как социальное, так и возрастное домини-
рование над молодыми людьми. В начале XVIII в. в Лондоне, Амстер-
даме и Париже взрослые мужчины также стремились к интимным
контактам между собой, и это обусловило возникновение и распро-
странение особых обществ, заведений и особого языка жестов. Наи-
большей изобретательностью отличались частные клубы — «женские
дома», как их называли в Лондоне, где мужчины разного социального
происхождения, одни женатые, другие нет, собирались для флирта, пе-
реодевания в женское платье, игр и секса, тем самым временно стирая
социальные и тендерные различия, существовавшие во внешнем мире.
Совсем другой была эволюция отношений между женщинами,
склонными к лесбиянству или сапфической любви*.
Мы имеем некоторое представление об их клерикальном варианте
благодаря исследованию Джудит Браун — оно посвящено монахине Бе-
недетте Карлини, жившей в Пешии в начале XVII в. Знаки внимания,
оказывавшиеся Бенедеттой другой монахине — благочестивой Варфо-
ломее, — были развитием ее духовного экстатического опыта, когда в
состоянии транса она увидела ангела. За монастырской оградой жен-

* Сапфо (Сафо Митиленская, ЗаррЬо, 630-572 до н. э.) — древнегреческая ли-

рическая поэтесса, первая в истории литературы воспевшая чувственную лю-
бовь между женщинами и покончившая с собой из-за неразделенной любви.
щины скрывали свою нетрадиционную сексуальную ориентацию, со-
здавая стабильные семейные пары, причем одна из них носила муж-
ское платье. Более смелые иной раз выдавали себя за солдат или дру-
гих искателей приключений и в этом качестве вступали в любовные
отношения с женщинами.
В XVIII в. родился открытый сексуальный стиль, основанный не на
подпольном карнавальном действе «женского дома», но на внешнем
приличии квазисемейной дружбы. Примером такой новой мбды была
связь леди Лланголлен, леди Элеоноры Батлер и леди Сары Понсон-
би: одевавшиеся до некоторой степени андрогинно, но сохраняя жен-
ский вид; они жили в равном удалении друг от друга в прекрасном
уэльском коттедже, совершая оздоровительные прогулки, читая вслух
Жан-Жака Руссо и ведя переписку со знаменитыми друзьями в Лондо-
не и за его пределами. Элеонора Батлер была самой старшей из них,
однако не она была главой семьи — ведь это был не обычный патриар-
хальный брак. Если «женские дома» оказывались объектом периодиче-
ских облав и арестов, то эти Дамы, хотя и подверглись нападкам в га-
з е т н о й статье Необычная женская привязанность (ЕхЬгаогИпагу /ета1е
А//есНоп), сохранили респектабельность, а их резиденция осталась ме-
стом паломничества для тех, кто интересовался их образом жизни.
Итак, женщины сталкивались с меньшими неприятностями, чем
мужчины, в случае их «противоестественного» сексуального поведе-
ния. Николь Кастан показывает, что, если не принимать во внимание
обвинения в колдовстве, уголовным преследованиям в Европе раннего
Нового времени подвергалось гораздо меньшее число женщин, чем
мужчин (от 10% до 20%). Женщины-правонарушительницы представа-
ли перед судьями, но тема их насилия не была востребована создателя-
ми живописных и литературных произведений. Большинство преступ-
лений, совершавшихся женщинами, происходило внутри или вблизи
собственно женского мира, складывавшегося из семьи, детей, сексуаль-
ной жизни и их социальных связей: воровство, иногда мужеубийство
из ревности, словесные угрозы в адрес других женщин. Да и наказыва-
ли женщин обычно мягче, чем мужчин; им прощалось воровство, со-
вершенное для того, чтобы прокормить детей; их вина считалась менее
значительной, если они находились под опекой отца или мужа. Закон и
суды, однако, самым суровым образом относились к женщинам, когда
речь шла об угрозе семейным ценностям: эдикты во Франции (1557 г.)
и Англии (1624 г.) открыли широкие возможности для обвинения их в
детоубийстве, и до XVIII в. это преступление наказывалось смертной
казнью даже чаще, чем ведовство. Подчеркивая тем самым преступ-
ный характер развратного поведения незамужних девушек-служанок,
обвиняемых в детоубийстве, власти напоминали семьям об их долге.
 Глава, написанная Арлеттой Фарж об участии женщин в движени-
ях общественного протеста, открывает нам важную сторону политиче-
ской жизни раннего Нового времени. Народные мятежи были частью
моральной жизни режимов, почти или совсем не позволявших выра-
жать свое мнение низшим сословиям, и женщины всегда бывали в
авангарде таких действий. А. Фарж показывает, как умело женщины
действовали на городских улицах, как общались с королевскими сер-
жантами, защищая свои интересы и интересы своих семей. Во время
уличных выступлений они проявляли такую же энергию и силу духа,
как и мужчины, готовые сражаться голыми руками и швыряя камни.
Потрясающие воображение картины творимого женщинами насилия
надолго сохранялись в памяти после того, как они возвращались к
обычному ритму семейной жизни. А. Фарж приходит к выводу о двой-
ственном образе крови, которая связывает женщин с их телом, с рож-
дением и смертью и которая объединяет их в грозном единстве с муж-
чинами.
Натали Земон Дэвис и Арлетта Фарж
14
Ведьмы
Жан-Мпшепь Салман

Запад долго сохранял в глубинах своего воображения убеж-

дение, что практика вредоносного и дьявольского колдовства
тесно связана с женской природой, а любая женщина — по-
тенциальная ведьма. Как об этом можно судить сегодня, этот
стереотип оформился к 1400 г. и существовал, по крайней ме-
ре в уголовном праве, до конца XVII в. В XIX в. романтизм
возродил к нему интерес, сделав его темой сказок, историче-
ских романов, живописных полотен и опер. Так ведьма стала
частью мрачной легенды о еще малоизученном и по большей
части мифическом Средневековье.
Историки всегда с трудом избавлялись от этого навязчиво-
го образа. В опубликованной Жюлем Мишле в 1862 г. дерзкой
книге Ведьма (Ьа шсгёге), ставшей великолепным гимном
женщине, автор восстает против власти стереотипа этой исто-
рической традиции. Его ведьма не безобразна, не стара и даже
не вредоносна. Она — просто одно из воплощений Женщины,
этой «матери, нежной хранительницы и верной кормилицы».
Он делает ее центральным персонажем своего труда — жерт-
вой, но не преступницей. В своем стремлении произвести пе-
реоценку образа ведьмы Ж. Мишле действует в пределах тех
же самых представлений, эффект которых он осуждает и от-
ветственной за которые считает церковь, — а именно пред-
ставлений о специфической связи между женщиной и ок-
культными силами.
Мало найдется тем, которые, подобно теме ведовства, ока-
зались бы столь же привлекательными. В период с 1970 г.
наше понимание этого феномена значительно изменилось,
историки как будто почувствовали, что имеют дело с фунда-
ментальным явлением культурной истории Запада. В ведовстве обна-
ружилась целая система взглядов, особое видение мира, в том числе
представления об отношениях между человеческим родом и сверхъес-
тественными силами, о соответствующих ролях мужчины и женщины
в обществах раннего Нового времени. Такая сложная история требует,
помимо необходимых обобщений, тщательного учета хронологиче-
ских и географических вариаций.

«На одного колдуна десять тысяч

ведьм»
Статистические данные подтверждают, что объектом обвинений в ве-
довстве, предполагаемом или реальном, оказывались в большинстве
своем женщины. Посмотрим на результаты недавних региональных
исследований. В Англии в графстве Эссекс, расположенном к северо-
востоку от Лондона, между 1560 и 1680 гг. суды рассмотрели дела
двухсот семидесяти человек, подозреваемых в колдовстве, и 91% среди
них были женщины. Во Франции в современном департаменте Нор
в судебных архивах сохранились дела двухсот восьмидесяти восьми
человек, обвиненных в колдовстве в период от середины XIV в. и до
конца XVII в.: доля женщин там составляла 82%. Похожие показатели
встречаются на юге Германии и в департаменте Юра, являвшихся ко-
лыбелью репрессий. В Баден-Вюртемберге смогли зарегистрировать
восемнадцать эпидемий ведовства, в результате которых между 1562
и 1684 гг. были казнено 1054 осужденных, из которых 82% составляли
женщины. В обширном районе, включающем епископство Базель, кня-
жество Монбельяр, Франш-Конте, швейцарские кантоны Фрибург, Нев-
шатель, Во и Женева, между 1537 и 1683 гг. на 1365 обвинений в кол-
довстве 1060, то есть приблизительно 78%, приходилось на женщин.
Относительно поздняя кампания по искоренению ведовства имела ме-
сто в Новой Англии, представлявшей в XVII в. европейский форпост
в Северной Америке. Но там тоже из 355 осуженных между 1647
и 1725 гг. 79% составляли женщины. Ситуация очевидна: в XVI и
XVII вв. у женщины было в четыре раза больше шансов, чем у мужчи-
ны, быть обвиненной в ведовстве и в этом качестве осужденной на
смертную казнь.
Юридические трактаты (первое время это были главным образом
пособия для инквизиторов) подтверждают тот факт, что именно в жен-
щинах видели преступниц, виновных в ведовстве. Но эти трактаты по-
явились только в конце XV в., тогда как демонологический миф — вера
в существование ведовской секты дьяволопоклонников — датируется
уже концом XIV в., тогда же начались и репрессии.
Первые массовые процессы против предполагаемых колдунов или
колдуний имеют место около 1397-1406 гг. в Болтингере в швейцар-
ском кантоне Люцерн. Позже, начиная с 1428 г., в Вале и Дофине они
приобретают особую интенсивность к середине XV в. В первое время
репрессии проводят церковные судьи, инквизиторы, а в XVI в. у них
принимают эстафету светские суды. Своей буллой С величайшим рве-
нием [Зиттк Ае$ИегапШ а//есНЬиз; 1484 г.) папа Иннокентий VIII на-
значает двух инквизиторов — Якоба Шпренгера и Генриха Инстито-
риса, — поручая им искоренить ведовство в долине среднего Рейна
и таким образом санкционируя авторитетом Святого Престола охоту
на ведьм.
По поводу происхождения демонологического мифа конкурируют
две теории. Согласно первой, миф этот был сакрализацией существо-
вавших ранее ведовских традиций, распространенных, начиная с ан-
тичности, во всем евроазиатском культурном ареале. Согласно второй,
он якобы был интеллектуальной конструкцией, разработанной церков-
никами, исходя из общих положений религиозной полемики Средне-
вековья.
Как бы там ни было, на рубеже XIV и XV вв. совершается настоя-
щая ментальная революция, устанавливающая систему представлений
о мире, которой суждено просуществовать около трех столетий. Запад
убеждает себя, что в его лоне существует секта колдунов-сатанистов,
вступивших в сношения с дьяволом; эти колдуны пользуются злыми
силами, чтобы вредить людям и Богу ради утверждения веры в дьяво-
ла. Их считают ответственными за обычные природные катастрофы,
поражающие людей и скот, — за эпидемии, климатические бедствия,
неурожаи, эпизоотии и т. д., а также за несчастья, обрушивающиеся на
отдельных индивидов, — необъяснимая смерть детей, бесплодие жены,
импотенция мужа и т. д. Эти колдуны собираются на ночные сбори-
ща — шабаши или синагоги. На них они отрекаются от христианской
веры и поклоняются Сатане. Шабаш завершается огромным пиршест-
вом. Там пожирают младенцев, и сборище заканчивается общей орги-
ей, где колдуны совокупляются с демонами-суккубами, а ведьмы с де-
монами-инкубами*.
Принадлежность к секте, отступничество от христианской веры,
культ дьявола, ритуальное убийство — все направлено на то, чтобы
превратить демонологический миф в ересь, самую ужасную из ересей,

* Суккубы — демоны, принимающие женское обличье, инкубы — мужское. —

Примеч. пер.
 поскольку она стремится разрушить религию Христа и заменить ее ре-
лигией Сатаны.
В 1486 г. Якоб Шпренгер и Генрих Инститорис издают в Страсбурге
книгу, имевшую огромную популярность, — Молот ведьм (МаИеиз та1е-
/гсагит), Впервые эти авторы (на самом деле подлинным автором кни-
ги был один Инститорис) заявляют о прямой связи между колдовской
ересью и женщиной. Чтобы доказать то, что им кажется очевидным
исходя из их опыта инквизиторов, они используют аргументацию, взя-
тую из сквозной антифемининной традиции Ветхого Завета, античных
классических текстов и средневековых авторов. Тут два доминиканца
не изобретают ничего нового. Они довольствуются тем, что собирают
до того разрозненные или просто подразумеваемые идеи и формули-
руют их ясным и систематическим образом как истинные схоластики,
какими они и были. Впоследствии возникло много подражаний Моло-
ту ведьм, но никому не удалось превзойти его. Великие демонологи
XVI в. — инквизитор Бернардо Ратеньо да Комо, испанский иезуит
Мартин дель Рио* и французский юрист Жан Боден — постоянно апел-
лировали к прежним авторитетам.
Идея неполноценности женщины восходит к Книге Бытия, точнее
к двум эпизодам, обильно прокомментированным теологами: сотворе-
ние Евы и грехопадение. Бог создал Еву из Адама, что оправдывает
в глазах теологов подчинение женщины мужчине. Еще лучше для их
аргументации, что Ева была создана из ребра Адама. Поскольку ребро
представляет собой изогнутую кость, ум женщины мог быть только
кривым и извращенным.
Грехопадение — другое доказательство того же самого. Если Сатана
искушал только Еву, то она-то и соблазнила Адама и увлекла его к гре-
ху: женщина, следовательно, непосредственно ответственна за грехо-
падение человека. Авторы Молота ведьм видят только две пользы от
женщины: она необходима для продолжения рода, поскольку дарит
мужчине детей, и в экономической жизни для поддержания домашне-
го хозяйства, поскольку помогает мужу в его трудах своей преданно-
стью и своей любовью. Но, с другой стороны, женщина опасна своей
сексуальностью. Для христианства девственность остается идеалом,
супружеская жизнь — вынужденная необходимость, благодаря ей ми-
ряне могут избежать смертного греха блудодейства и разврата.
Женоненавистичество авторов Молота ведьм основывается на этой
очень старой христианской традиции. Они, не колеблясь, выносят жен-

* Мартин Антонио дель Рио (1551-1608 гг.) — испанский демонолог и право-

вед; автор трактата Исследования магии (БщииШопез та§гсае; 1599 г.) . — При-
меч. пер.
щине безапелляционный приговор, следуя св. Иоанну Златоусту, со-
гласно которому женщина есть «враг дружбы, неизбежное наказание,
необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, до-
машняя опасность, приятная глазу шелуха, изъян природы, подмале-
ванный красивой краской»*. Все эти формулы были необычайно по-
пулярны в Средние века. Генрих Инститорис и Якоб Шпренгер сумели
использовать свой собственный опыт инквизиторов и охотников на
ведьм. Они считали, что благодаря своей мятежной природе и врож-
денной слабости женщина восприимчива к искушению дьяволом и ве-
довству.
Женщины с большей легкостью, чем мужчины, встают на путь суе-
верия по трем причинам. Во-первых, они более доверчивы, нежели
мужчины, о чем Сатана прекрасно знает, поэтому он и обращается
прежде всего к ним. Во-вторых, они более впечатлительны от приро-
ды, а значит — более податливы дьявольским иллюзиям. И наконец,
они очень болтливы и не могут не разговаривать, передавая друг другу
искусство магии. Их слабость заставляет их использовать тайные сред-
ства, чтобы отомстить мужчинам посредством колдовских наговоров
и проклятий.
Молот ведьм наводит на мысль, что ведовство — это не что иное, как
война полов, когда на одной стороне находятся агрессивные ведьмы,
а на другой — мужчины, репродуктивные способности которых оказы-
ваются под угрозой. Два доминиканца посвящают многие главы своего
труда описанию методов, используемых ведьмами, чтобы лишить муж-
чин их детородной функции и отъять у них мужской член, но также
и описанию средств, позволяющих противостоять этому злу. Очень
скоро образ демонической ведьмы внедряется по всему Западу. Страх
подпитывается все более и более многочисленными судебными процес-
сами и кострами, которые в свою очередь укрепляют народное пред-
ставление, что ведовство практикуется именно женщинами. Но если
тяжкая ответственность за формирование стереотипа, приводящего
к столь драматическим последствиям, лежит на инквизиции, тем не
менее все-таки не все инквизиторы становятся фанатичными монаха-
ми, как это принято считать. Генрих Инститорис был в течение всей
своей жизни борцом с еретиками, но Якоб Шпренгер занимал высокие
должности в своем ордене и при папском дворе, потратив много уси-
лий для реформирования доминиканских монастырей в Рейнланде,
став неутомимым поборником практики молитвы по четкам, особенно
для женщин. Но именно этим священнослужителям выпало на долю

* Иоанн Златоуст. На Евангелие от Матфея. Гл. 10. См.: Шпренгер Я., Инсти-
торис Я. Молот ведьм. Саранск, 1991. С. 122. — Примеч. пер.
выразить, насколько они были способны, в аргументированной интел-
лектуальной форме тревоги и ожидания своих современников.
Историки часто задавались вопросом о причинах репрессий против
ведовства и неожиданного всплеска насилия антиженской направлен-
ности. Выдвигались различные объяснения. Обычно считается, что та-
кое отношение к ведовству являлось следствием трудностей того вре-
мени: интенсивность гонений соизмерима с масштабом естественных
катастроф, обрушивавшихся на население. Человек, еще неспособный
управлять природой, мог найти объяснение этим явлениям, недоступ-
ным его пониманию, только в области сверхъестественного. Эпиде-
мия, неурожай, неожиданная смерть и другие несчастья трактовались
как дьявольские происки. Так что историки лишь возродили старую
теорию козла отпущения, придуманную антропологами конца XIX в.
Общество хотело найти виновных. Они были найдены среди несо-
гласных, маргинальных элементов, которые заплатили большую це-
ну за свои взгляды во время репрессий. В первом ряду жертв оказа-
лись женщины — самые старые, самые некрасивые, самые бедные, са-
мые агрессивные — те, которые вызывали страх. Деревенские комму-
ны тем самым перенаправили напряжение, которое давило на них
и угрожало их существованию, на самое слабое звено сельского обще-
ства. В 1595 г. указ Филиппа II для Испанских Нидерландов устано-
вил, что старые женщины должны считаться первыми подозреваемы-
ми в делах о ведовстве.
К великому страху, объявшему европейские народы в конце Сред-
них веков, в начале Нового времени добавились отягчающие обстоя-
тельства социально-экономического порядка. Изменения, которые
претерпела семейная мораль, по-видимому, также сыграли здесь важ-
ную роль. Повышение брачного возраста (явно обозначившееся уже
в XVI в.) вкупе со все более и более суровевшей сексуальной моралью
(результат воздействия протестантских и католических реформ) порож-
дали чувство неудовлетворенности у молодых мужчин, исключенных
одновременно и от матримониального, и от земельного рынка. На дру-
гом конце возрастной пирамиды стояли вдовы, иногда обремененные
детьми, часто испытывающие экономические трудности, всегда эмо-
ционально уязвимые — ведь второй брак был для них практически не-
мыслим. Они также оказывались легкой добычей. Исследования пока-
зывают, что в Новой Англии, например, если 80% осужденных за ве-
довство между 1647 и 1725 гг. составляют женщины, то две трети
обвинителей — мужчины. Более того, значительное число этих мни-
мых ведьм — одинокие женщины, не имеющие ни мужа, ни сына, ни
брата, чье состояние, при отсутствии наследников, оказывается вне
сферы действия принятых правил наследования.
 Другим фактором, способствовавшим распространению охоты на
ведьм, называют также потрясения, переживаемые сельскими районами
Западной Европы в конце Средних веков. Изменение сельскохозяйст-
венного ландшафта, концентрация земельной собственности, уничто-
жение древних общинных прав — короче, рождение аграрного капита-
лизма оставило самых бедных, особенно вдов, на обочине. В Англии,
как и в Нидерландах, репрессии против ведовства выступают как ответ
на социальные страхи, спровоцированные ростом нищеты и бедности
в сельской местности.
Ученые обнаруживают здесь тесную связь между огораживаниями,
законами о нищих и преследованиями ведьм. Городское ведовство по-
падает под молот по социально-экономическим причинам: в 1692-
1693 гг. в Массачусетсе салемские колдуньи оказываются жертвами
жестокого конфликта между группой фермеров, чьи дела находи-
лись в упадке, и группой портовых купцов, чья политическая и эконо-
мическая сила в городе как раз возрастала.
Есть еще одна гипотеза, выдвинутая в XIX в. еще Жюлем Мишле,
согласно которой женщина, хранительница тайн эмпирической меди-
цины, якобы представляла главную мишень для инквизиторов и миро-
вых судей, убежденных, что подобные знания она могла получить
только от дьявола. Это постепенное соскальзывание от белой магии
к черной — англосаксонские антропологи и историки используют соот-
ветственно термины и)Исксга/1 и зогсегу — четко прослеживается в трак-
татах по демонологии. Если женщина обладает способностью исцелять
символическими средствами или с помощью трав, то можно легко за-
подозрить, что она воспользуется теми же приемами, чтобы навредить
своим соседям. О таком предубеждении свидетельствуют юридиче-
ские документы. Во всех исследованных районах процент повитух
и целительниц, обвиненных в колдовстве, весьма высок. Чем они стар-
ше, чем обширнее у них опыт, тем больше они вызывают подозрений.
Эти различные гипотезы позволяют обрисовать модель, которая
в своих главных чертах соответствует норме, установленной демоноло-
гами. Но если с помощью их более или менее логичной комбинации
и удается объяснить локальные особенности ведовства и антиведов-
ских репрессий, эти гипотезы не помогают понять данный феномен ни
в целом, ни в его многочисленных вариациях. Не все обвиненные в ве-
довстве были женщинами: мужчины составляют в среднем 20% всех
обвиняемых, и не все они обязаны своей печальной судьбой тому фак-
ту, что являлись мужьями признанных ведьм. С другой стороны, не все
ведьмы были старыми, вдовами или бедными. Даже если среди них
вдовы в процентном отношении значительно превышали долю вдов от-
носительно всего населения, большинство ведьм являлись замужними
женщинами или девушками на выданье, и высокое социальное поло-
жение некоторых из них не спасло их от обвинения или приговора.
Связь, которую устанавливали между повторяющимися природны-
ми катастрофами и верой в ведовство, кажется, подтверждается пре-
следованиями «виновников» или «распространителей чумы», которые
организовывались после каждой очередной эпидемии. В частности, так
было в Женеве и в Милане в 1630 г. Последний случай стал широко из-
вестным благодаря роману Алессандро Мандзони Обрученные (Рготет
хрозг)*. Но вспомним: когда чума нанесла свой первый удар по Запад-
ной Европе в 1347-1348 гг., жертвами обвинений в распространении
болезни стали совершенно реальные группы — евреи и прокаженные.
Получается, что толкователям причины эпидемий пришлось ждать
XVI в, чтобы воображаемая секта колдунов была названа ответствен-
ной за те же самые бедствия. Несмотря на то что Запад пережил пери-
од относительного процветания с конца XV в. до начала XVII в., имен-
но эта эпоха стала свидетельницей кульминации репрессий. Наконец,
если быстрые экономические трансформации и смогли сыграть важ-
ную роль в распространении ведовства в Англии и Нидерландах
в XVI в. или в Новой Англии в XVII в., то таких трансформаций не
наблюдается ни в Лотарингии, ни во Франш-Конте, ни в альпийских
областях, ни в Стране басков. Между тем это регионы, где охота на
ведьм отличалась как раз особой жестокостью.
Столь упрощенное понимание ведовства на самом деле мешает уви-
деть антропологическое разнообразие, свойственное Европе конца
Средних веков и начала раннего Нового времени, которое религиозная
конкуренция только довела до крайней степени. То место, которое от-
водили в ведовстве женщине, зависело от ролей, отводимых разными
европейскими культурами мужчинам и женщинам. Чтобы постичь глу-
бинные причины распространения поверий о ведьмах и их успешного
распространения, нужно искать их в религиозной и культурной сферах.

Культурное разделение труда

Е с л и освободиться от идеологических пут, навязанных демонологией,
по отношению к которым историографическая традиция продемонст-
рировала свою верность, картина окажется гораздо более сложной.
В рамках общего комплекса преступлений ведовство всегда занимало

* Алессандро Мандзони (1785-1873 гг.) — итальянский писатель, глава роман-

тической школы; его исторический роман Обрученные был написан в 1827 г. —
Примеч. пер.
скромное место, за исключением, может быть, юго-запада Германии,
где между 1571 и 1670 гг. было казнено около 3200 человек. Частота су-
дебных процессов по обвинению в ведовстве невысока, и только широ-
кий публичный интерес к этому преступлению и зрелшцность наказа-
ния выдвинули его на авансцену общественной жизни. Отделив ведов-
ство от иных преступлений, историки придали ему значительность
безотносительно к его реальной важности. Охота на ведьм никогда не
была «холокостом», как часто любят называть это явление. Возможно
даже, что увеличение числа процессов в XV в. было обязано скорее
растущей бюрократизации судебной администрации, а значит, больше-
му объему сохранившейся документации. Дела о ведовстве и колдов-
стве передавались теперь в суды, тогда как раньше они подлежали
более оперативному разбору в соответствии с процедурами обычного
права. С другой стороны, ученые справедливо подчеркивают, что
связь, которую люди того времени устанавливали между демониче-
ским колдовством и женщинами, делала женщину главной жертвой
репрессий, которые предстают культурно и социально обусловленны-
ми. Однако выделять в этом отношении колдовство как особое явле-
ние — значит забывать о существовании других преступлений, отме-
ченных тендерной спецификой. Содомия, например, рассматривалась
как специфически мужское преступление. Колдунья — это женщина
с необузданной сексуальностью, которая, посягая на генитальные ор-
ганы мужчины и совокупляясь с демонами, нарушает естественные
законы воспроизводства. Гомосексуалист — извращенец, который на-
рушает порядок воспроизводства, совокупляясь с другим мужчиной,
напрасно растрачивая свою сперму. И то, и друое преступление, впро-
чем, преследовались с равной суровостью и иногда они объединялись
в официальных указах, призывавших судей удвоить репрессивное
усердие.
В своих поисках ведьм историк, между прочим, забыл о колдуне.
Однако в некоторых районах он был далеко не единичной фигурой.
В немецкоязычных районах Люксембурга на триста шестнадцать об-
виненных в колдовстве в конце XVI — начале XVII в. двести восемна-
дцать приходилось на женщин и девяносто восемь — на мужчин, то
есть 31% осужденных — это предполагаемые колдуны. В самом городе
Люксембурге между 1619 и 1625 гг., в период кульминации репрессий,
подверглись обвинению двадцать мужчин и двадцать одна женщина.
Южнее в современной Швейцарии можно было нередко встретить
примеры, отклоняющиеся от обычной модели. В Фрибурге между 1609
и 1683 гг. процент колдунов поднимался до 36%. В земле Во между
1539 и 1670 гг. он достигал 42%. В Средней Германии город Вюрцбург
пережил всплеск репрессий при правлении епископа Филиппа Адоль-
ф а фон Эренберга. Между 1627 и 1629 гг. там состоялось двадцать де-
вять аутодафе, на которых сожгли сто шестьдесят человек. Больше по-
ловины из них были мужчины, четверть — дети. Наконец, в области,
находившейся под юрисдикцией Парижского парламента, которая
в 1600 г. охватывала почти две трети Французского королевства, меж-
ду 1565 и 1640 гг. одна тысяча девяносто четыре человека подали жало-
бы на смертные приговоры, вынесенные судами первой инстанции за
колдовство: пятьсот шестьдесят пять из них (то есть около 52%) были
мужчины. Во Франции в громких делах о колдовстве, всколыхнувших
общественное мнение, фигурировали колдуны, а не колдуньи. Во вре-
мя Водерии, как именуется смута, вспыхнувшая в Аррасе в 1460 г.,
в числе обвиненных, осужденных и в большинстве своем казненных го-
родскими чиновниками оказалась только одна женщина — юная про-
ститутка из Дуэ. В XVII в. в процессах в Экс-ан-Провансе (1611 г.), Лу-
дене (1634 г.) и Лувье (1647 г.) приговор был вынесен священникам за
их сношения с демонами и женщинам, монахиням, ставшим жертвами
их колдовства.
Остается еще один аспект колдовства, который не был в должной
мере осмыслен историками. Если ареал репрессий теперь хорошо из-
вестен, то почему — и на это так редко обращают внимание! — в XVI
и XVII вв. большая часть Европы совсем не знала охоты на ведьм. Это
Италия, Испания, Португалия и их колониальные владения. В этих
странах единственными регионами, затронутыми локальными репрес-
сиями, были пограничные и периферийные провинции, находившиеся
в непосредственном контакте со странами, где свирепствовала охота
на ведьм. Я имею в виду альпийские долины Ломбардии в конце
XVI в., Страну басков в 1610 г., Трентино в 1625 г. Без учета этих «бе-
лых пятен» на карте колдовства невозможно адекватно трактовать
данное явление.
Так вот: соответствующее объяснение требует отделения веры в ве-
довство от сатанинского мифа. Первая может обойтись без второго, но
обратная ситуация невозможна. В течение всего XVI в. Англия охоти-
лась на ведьм, никогда не ссылаясь, открыто или неявно, на пакт с дья-
волом. Пришлось ждать Статута против ведьм (АЛГНсЬсгай Ас!) 1604 г.,
чтобы связь между этими двумя явлениями была официально призна-
на. Впрочем, в англосаксонском мире и даже в пуританской Новой
Англии, более восприимчивой к деяниям дьявола, ведовство было объ-
ектом скорее уголовного, нежели религиозного права. Ведьм вешали,
но не сжигали. На европейском континенте ситуация была менее опре-
деленной. В Священной Римской империи свод общегерманских зако-
нов «Каролина» 1532 г., предусматривая смертную казнь за ведовство,
не уточнял способ казни, что, по-видимому, указывает на то, что сопос-
тавление ведовства и сатанинского мифа еще не окончательно офор-
милась в германской культуре.
Во Франции эпохи старого порядка обвинители на судебных про-
цессах осуждают ведьм за вред, который они будто бы наносят, а судьи
пересматривают эти обвинения с точки зрения сатанинского мифа. Ве-
ра в женщину-ведьму, наделенную разрушительной сверхъестественной
силой, существует испокон веков. Античная стрига (зЫх) — женщина-
каннибалка, летающая по ночам и совершающая свои злодеяния, —
вновь появляется в средневековых свидетельствах и в источниках
XIV в. Верования в женщину-ведьму и сатанинский миф широко рас-
пространяются в XV в. и порождают химеру — демоническую ведьму.
Демонологический миф сформировался в особом контексте, в кон-
тексте средневековой ереси. Вера в существование секты колдунов-дья-
волопоклонников была выкована инквизиторами в борьбе, которую
они вели против неортодоксальных движений конца Средних веков —
вальденсов и «апостольских братьев». В XV в. и в начале XVI в. геогра-
фия ведовства точно соответствует географии ересей: долины Верхне-
го и Среднего Рейна, альпийские области, Дофине, Северная и Цен-
тральная Италия и Страна басков. Папские буллы, предоставляющие
широкие полномочия инквизиторам в их борьбе с мнимой сатанинской
ересью, не говорят о том, что женщин должно подозревать больше,
чем мужчин. Булла Иннокентия VIII от 1484 г., как и булла Александ-
ра VI Как нам стало известно (Сит ассерептш), адресованная генерал-
инквизитору Ломбардии Фра Анджело да Верона, неизменно ссылает-
ся на «лиц того и другого пола». Вот почему такие события, как аррас-
ская Водерия, вполне правдоподобны: там ничто не указывает на то,
что женщины больше, чем мужчины, восприимчивы к сатанинской
ереси. Связь между женщиной и культом дьявола в некоторых облас-
тях устанавливают по собственной инициативе сами инквизиторы. Они
используют еще сохранившиеся верования, как, например, верование
в женщину-ведьму или в существование «общества Дианы», состояще-
го из женщин, обходящих по ночам сельские районы вслед за божест-
вом — римской Дианой или германской Перхтой — и собирающихся
в лесах, чтобы поедать животных, которым они потом возвращают
жизнь. Упомянутое в X в. в знаменитом каноне Епископы (Ерисорг), это
верование было еще распространено в конце Средних веков в альпий-
ских районах и в Северной Италии.
В своих действиях инквизиторы опираются на определенную тео-
ретическую базу. Они действуют в рамках интеллектуального движе-
ния, восходящего к началу XV в. В XIV в. — благодаря монашеским ор-
денам и особенно терцианкам — женщина осмелилась притязать на ав-
тономию и свободу выражения в лоне церкви. Великая Схизма на
Западе, беспрецедентный кризис христианства — все это способствовало
возникновению женского пророческого движения с такими его извест-
ными фигурами, как Екатерина Сиенская и Бригитта Шведская. Его
разрушительный характер был тут же осознан служителями церкви.
Они справедливо увидели в нем покушение на их духовную монополию.
Во многих отношениях пример Бригитты ТТТведской — просто клас-
сический. Потребовалось не менее трех папских булл, чтобы офици-
ально узаконить ее святость, которая никогда полностью не была при-
нята некоторыми группами духовенства. Противники пророчицы мог-
ли высказать свое мнение в ходе различных процедур ее канонизации.
Многие известные богословы, такие как Жан Жерсон*, Пьер д' Айи**
и Генрих фон Лангенштейн***, выразили свое недоверие к пророческо-
му дару женщин. Спор завершился установлением более строгих пра-
вил для «распознавания духов», которые, описывая женщину как бо-
лее восприимчивую, чем мужчина, к дьявольским иллюзиям, способст-
вовали утверждению ее теологической неполноценности и лишению ее
официального положения в церкви. В конце XV в. инквизиторам,
одержимым идеей сатанинской опасности, оставалось только черпать
из этих трактатов подтверждения своих собственных убеждений.
В первой половине XVI в. инквизиция теряет интерес к борьбе с са-
танинским колдовством. Она в него по-настоящему больше не верит
и оказывается в глубоком кризисе, когда сталкивается с более насущ-
ной проблемой — протестантской ересью. В этот момент демонологиче-
ский миф переходит в ведение мировых судей, но связь между колдов-
ством и ересью остается очень сильной. География великой охоты на
ведьм в XVI и XVII вв. показывает контактные зоны между католициз-
мом и протестантизмом, этими двумя сторонами религиозного разде-
ла: Нидерланды, Люксембург, Лотарингия, долина Рейна и Южная
Германия; Бургундия, Франш-Конте, швейцарские кантоны, Дофине,
Беарн, Страна басков и некоторые районы в долине Луары и Норман-
дии. Там, где протестантская ересь быстро выкорчевана и где она не
смогла укорениться — на юге Европы и в Испанской Америке, — охота
на ведьм была неизвестна.
Сеньориальные и королевские судьи взяли в свои руки оружие ан-
тифеминизма, выкованное инквизиторами XV в., причем католики

* Жан Жерсон (1363-1429 гг.) — французский теолог; канцлер Сорбонны. —

Примеч. пер.
** Пьер д'Айи (1350-1429 гг.) — французский теолог; канцлер Сорбонны; кар-
динал. — Примеч. пер.
*** Генрих фон Лангеншгейн (ум. 1397 г.) — немецкий теолог; преподавал бого-
словие в Париже и Вене. — Примеч. пер.
использовали его с гораздо большей жестокостью, чем протестанты.
Германия в этом отношении представляет собой подлинную лаборато-
рию. В Баден-Вюртемберге преследования колдовства происходили
в католических княжествах в два раза чаще, чем в протестантских.
Казни ведьм были там в четыре раза более обычным явлением. Но
страх перед сатанинским заговором, обостренный религиозным кон-
фликтом, заставил судей стереть грань между демоническим ведовст-
вом и всеми другими формами магии. Судей побуждали к этому раз-
личные церкви. Жан Кальвин написал в 1549 г. Предупреждение против
так называемой предсказывающей астрологии (АЛьегИззетепЬ сопЬге
Га$1го1о&{е ди'оп арре11е]ийтагге), а в 1586 г. папа Сикст V опубликовал
буллу Творец неба и зелии (СоеИ е11еггае СгеаШ), осудив все виды пред-
сказаний. И для того, и для другого попытка узнать будущее — это ос-
корбление власти Бога и может осуществиться только благодаря от-
крытому и тайному сговору с Сатаной.
Научные формы предсказания, вдохновленные еврейской и араб-
ской традициями и обогащенные астрологической и алхимической
практикой, пережили между тем настоящий взрыв в эпоху Возрожде-
ния. Там, где — особенно в городах — в большом числе погибают на ко-
страх люди, обвиненные в ведовстве, главными жертвами этого нового
расширительного толкования демонической магии становятся как раз
мужчины-«некроманты», образованные представители элиты.
Парадоксально, но именно страны, не знавшие охоты на ведьм, по-
зволяют нам понять огромную сложность верований, которые скрыва-
ются за демонологическим мифом, а также характер соответствую-
щих ролей, предписанных мужчинам и женщинам, в части, касающей-
ся связи со сверхъестественными силами и использования этих сил.
В конце XVI в. в русле общего климата в Западной Европе того време-
ни инквизиционный трибунал Неаполя начинает преследовать занятия
магией. Он сталкивается с двумя противоположными в культурном
плане моделями поведения. Ученая магия представлена интеллекту-
алами, монахами и образованными людьми. Все они — мужчины, кото-
рые пытаются отыскать спрятанные сокровища, стать богатыми. Их
культура питается неоплатонической магией Возрождения, которая во-
брала в себя разнообразные древние традиции средневекового оккуль-
тизма. Апокрифические сочинения великого мага эпохи Возрождения
Корнелия Агриппы Неттёсгеймского* — для них настольные книги.
Они передают друг другу секреты создания талисманов, которые мо-

* Корнелий Генрих Агриппа Неттесгеймский (1486-1535/1538 гг.) — немецкий

гуманист, врач, философ, писатель, алхимик; имел репутацию великого чаро-
дея и волшебника. — Примеч. пер.
гут их сделать сильными и неуязвимыми, или вызова духов, которые
откроют им будущее и укажут место вожделенных сокровищ. С дру-
гой стороны, существует народная магия, практикуемая безграмотны-
ми женщинами низкого социального положения, целительницами или
проститутками. Их способности основываются на знаниях, переданных
устно от матери к дочери или от соседки к соседке. Они занимаются
эмпирической медициной, знают секреты разных трав, умеют вправ-
лять сломанные кости или вывихнутые суставы, лечат женские и дет-
ские болезни. Они обладают знанием, традиционно приписываемым
женщинам. Неизбежно они становятся ворожеями, отводят дурной
сглаз, и конечно, их подозревают в том, что они сами его насылают.
Эти колдуньи (ГаШдсЫеге) Южной Италии, так же как и их испанские
и американские сестры, представляют тип, который был, вероятно, об-
щим для всей Европы, но которому менее жестокие репрессии позво-
лили здесь выжить.
Ибо неаполитанские инквизиторы знают классические труды по де-
монологии и пытаются навязать подсудимым, которые в этом также
хорошо разбираются, демонологическую модель, но им это не удается.
Традиционные культурные деятели оказывают сопротивление, и свет-
ские власти, не одержимые идеей еретической угрозы, не проявляют
особой настойчивости.
На севере Италии во Фриуле, близ религиозной границы ситуация
еще более сложная. Фриульские бенанданти (Ъепапйапй) — «благоиду-
щие» — верят, что могут одержать победу над колдунами в ночь Четы-
рех времен. Их ведет молодой предводитель под знаменем Христа,
и они сражаются стеблями укропа против колдунов, вооруженных
стеблями сорго. От исхода этих битв зависит хороший урожай. Такие
шаманические верования очень древние; они опираются на мифиче-
ский тезис, уходящий своими корнями еще в античность, следы кото-
рого обнаруживаются по всей Центральной Европе, — серия легенд об
армии блуждающих душ, руководимых богом смерти и войны. Хри-
стианизированный в раннее Средневековье, этот миф остается еще жи-
вучим в Северной Италии XVI в. Бенанданти — исключительно мужчи-
ны. Редкие женщины, представшие перед судом, ничего не говорят
о ночных баталиях против колдунов, но ссылаются на другой миф —
миф плодородия, называя себя членами общины поклонниц Дианы.
Во Фриуле инквизиторы также толкуют эти верования в зависимости
от демонологической модели, которой они пропитаны. Для них бенан-
данти не боролись против колдунов, они сами являлись таковыми, а их
предводитель был никем иным, как дьяволом. Мало-помалу под давле-
нием инквизиторов культурная и мифологическая база, на которой ос-
новывались эти верования в магов и колдунов, распалась. Причисле-
ние бенанданти к категории сатанинских магов всегда было уязвимым,
и инквизиция не проявила по отношению к ним особой жестокости.
Вот почему Фриуль не знал костров.
Стереотип сатанинской ведьмы-колдуньи родился из кризиса, пере-
живаемого христианством в конце XIV в. и углубившегося в условиях
религиозного раскола XVI в.
Сатанинская модель, которая навязывается доминантной идеологи-
ей, плохо маскирует огромное разнообразие верований. Тем не менее,
распространяемая в конце Средних веков, она способствует деграда-
ции социального образа женщины. Даже когда обвинения в ведовстве
прекращаются, повсюду и синхронно в конце XVII в. культурный статус
женщины, несмотря ни на что, не улучшается. Обвинения в ведовстве
дисквалифицированы фактически, но не изменены в правовой плоско-
сти. В случае выдвижения обвинения от судей требуется предоставлять
материальные доказательства совершения предполагаемого ведовства,
но само существование ведовства и тем более существование дьявола
не подвергается сомнению. Однако эта знаменательная эволюция уго-
ловного права сопровождается прогрессирующим изменением учения
о ведовстве. Громкие дела XVII в., взволновавшие просвещенное обще-
ственное мнение, способствуют выдвижению на авансцену врачей. Ведь-
ма незаметно перемещается из царства ереси в царство болезни. Та, что
прежде заключала пакт с Сатаной, становится жертвой своего вообра-
жения. Демонологический миф уступает место истерии, чьи болезнен-
ные контуры уточняются в XVIII в. и особенно в XIX веке. В ретроспек-
тивном плане правомерно поставить вопрос: а выиграл ли что-либо об-
раз женщины от этой перемены? Когда она была ведьмой, виселица или
костер своей жестокостью доказывали правомерность ее уголовного
преследования в глазах закона. Жертва своего воображения или объя-
тая безумием по причине душевного расстройства, она становится юри-
дически неполноценным существом, и не способна полностью нести
ответственность за свои поступки.
15
Проститутки
Кэтрин Норберг

Проститутки были привычным зрелищем в городах раннего

Нового времени. Нельзя было пересечь Риальто и не столк-
нуться с ними. Испанский моряк, высадившейся в Севилье, со
всех сторон слышал их оклики. Они осаждали завсегдатая
лондонских театров на его пути в Ковент-Гарден. Парижский
ремесленник натыкался на них, выйдя из пригородной тавер-
ны. Среди криков, которые звучали в европейских городах,
с предложением купить рыбу, поношенное платье, черствую
выпечку или наточить ножи, обычно в сумерки, слышался
вкрадчивый соблазнительный вопрос: «Не хотите ли вы све-
сти приятное знакомство?»
Согласно свидетельствам того времени, проститутки были
повсюду. Венецианская перепись 1526 г. насчитывала 4900
проституток при общем числе населения в 55035 чел. Если
учесть также сводников и сводниц, окажется, что примерно
10% жителей Венеции существовало за счет проституции1.
Оценки числа проституток в Париже середины ХУ1П в. варь-
ировались от десяти до сорока тысяч, а это около 10-15%
взрослого женского населения2. Один немецкий путешествен-
ник подсчитал, что в Лондоне было 50 тыс. блудниц, не счи-
тая содержанок и куртизанок3. Похоже, что все эти цифры
чрезвычайно преувеличены. Для добродетельного и даже не
очень добродетельного наблюдателя одна проститутка пре-
вращалась в целый десяток. Но, даже оставляя в стороне эти
нереальные оценки, следует признать, что проституция зани-
мала важное место в городе раннего Нового времени. Секс по
найму являл собой или эпизодическое, или постоянное заня-
тие для многих женщин.
 Как же их охарактеризовать — тех, кто занимался проституцией,
попросту говоря, девок (Ш1ез) ? Были ли они мятежницами, социальны-
ми бунтарками, стремящимися подорвать основы патриархата? Или
же они были жертвами, невольными пособницами мужского господ-
ства? С одной стороны, проститутка обитала в мире мужчин и выжива-
ла только в том случае, если доставляла им удовольствие. Ее универ-
сум был заключен в пределах таверны, игорного дома и военных ка-
зарм. Она должна была подчиняться мужчинам, выполнять все их
прихоти. Она — сосуд для мужских фантазий, объект презрения, гони-
мая и третируемая властями. В крайнем случае, в полицейских прото-
колах след от нее — лишь имя или число, цифра, причем почти всегда
без идентичности или голоса.
С другой стороны, распоряжаясь своим собственным телом, прости-
тутка бросала вызов мужскому доминированию и самой сути патриар-
хата. Она сама выбирала, когда, кому и где даровать свою благосклон-
ность, она выставляла напоказ женскую сексуальность. Открыто нис-
провергая право отцов и мужей на монополизацию половой жизни
женщин, она была ох как далека от того, чтобы быть покорной и мол-
чаливой. Она заставляла слушать свои призывы во всех уголках горо-
да. И ее история может многое рассказать нам об участии женщин в го-
родской жизни ХУ1-ХУП1 вв.
Кем бы она ни была, мятежницей или жертвой (а проститутка не
была ни той и ни другой в позднее Средневековье), она являлась чле-
ном городской общины, полноправной гражданкой, занимавшей важ-
ное и ценимое место в городской жизни. В средневековой и ренессанс-
ной Европе проституцию не просто терпели — она была признана
и узаконена. Во Флоренции и Венеции отцы города отвели некоторые
улицы — зону вокруг Меркато Веккио во Флоренции и рядом с Риальто
в Венеции — в качестве официальных кварталов публичных домов, где
поощрялся секс по найму, чтобы предотвратить предполагаемый рост
гомосексуализма и упадок брачности. Такие уважаемые граждане, как
Медичи и венецианские нобили, владели домами терпимости и получа-
ли от этого доходы, не испытывая никакого видимого беспокойства
или стыда. Флоренция способствовала проституции, учредив особые
судебные органы (Онеста), чья полиция патрулировала квартал «крас-
ных фонарей» и защищала проституток.
За пределами Италии города создавали официальные бордели в те-
чение всего XV столетия. В Страсбурге (1469 г.), Мюнхене (1433 г.), Се-
вилье (1469 г.) и городах долины Роны право управлять такими домами
продавалось с аукциона «хозяину женщин» (Ргаиеп\\аг1), «папаше»
(рас1ге) борделя или «настоятельнице» (аЬЬеззе). Повсюду, за исключе-
нием Франции, владельцами-управляющими официальных борделей
были мужчины. Им предоставлялось право обеспечивать проститу-
ток помещением, а порой и пансионом, получать часть их доходов. За
это они были обязаны соблюдать определенные правила. Большинст-
во городов требовало, чтобы муниципальные бордели закрывались
в праздничные дни и не допускали в свои стены священнослужителей
и женатых мужчин. Муниципалитеты также взимали особые штра-
фы с проституток, если те проводили слишком много времени с одним
мужчиной, не поощряя близкие духовные отношения между блудница-
ми и клиентами.
Несмотря на сходство, средневековый бордель не был «закрытым
домом» (та13оп с1о8е) XIX в. Проститутки свободно приходили и ухо-
дили и искали клиентов в тавернах и банях. Более того, сонм «непо-
корных» (тзошшзез), или неофициальных проституток (обычно более
юных), торговал собой вне стен борделя, открыто пренебрегая муни-
ципальной монополией. Иногда их штрафовали, однако, как прави-
ло, всем категориям проституток отводилось место в ритуальной жиз-
ни городских общин. В Германии они были почетными гостьями на
свадьбах; в Лионе принимали участие в муниципальных процессиях
и празднествах.
Подобно св. Августину, городские власти в XV в. рассматривали
проституцию как меньшее зло, чем прелюбодеяние или изнасилование
девственниц, равно как способ сохранения брака. Проститутки давали
выход мужской сексуальной энергии, тем самым защищая жен и доче-
рей почтенных торговцев. В то же время проститутки способствовали
сохранению нормальности сексуальных отношений в семьях, укрепляя
брак и законное деторождение. Должностные лица, покровительствуя
проституткам, защищали своих жен и дочерей, а также городское на-
селение. То, что основная часть проституток происходила из других
мест, помогало муниципальной элите рационализировать свою полити-
ку. Большинство проституток все равно, так или иначе, подвергало се-
бя опасности, в том числе со стороны разгуливавших шаек молодых
людей; это также успокаивало совесть бюргеров. За очень небольшую
цену отцы города в буквальном смысле находили место для удовлетво-
рения мужских влечений — и это в рамках муниципальной структуры!
Но к середине XVI в. большинство официальных борделей было
закрыто — в Аугсбурге в 1532 г., в Базеле в 1534 г., во Франкфурте
в 1560 г. Севилья последовала их примеру в 1620 г. Менее решитель-
ные меры были приняты в Италии; хотя флорентийские и венециан-
ские власти никогда официально не закрывали кварталы публичных
домов, они стали более сурово относиться к проституткам, особенно
после 1511 г., пытаясь ликвидировать все виды продаваемого секса.
По всей Европе власти перешли к подавлению неофициальной торгов-
ли женским телом. Целая серия эдиктов объявила секс по найму пре-
ступлением. Во Франции Орлеанский ордонанс 1560 г. поставил вне
закона владение и управление борделем. В 1623 г. Филипп IV офици-
ально запретил публичные дома в Испании. К 1650 г. муниципальный
бордель стал историей.
Большинство исследователей объясняют это внезапное превраще-
ние проституции в преступление пришествием в Европу сифилиса.
В действительности же публичные дома закрылись спустя примерно
30 лет после самой страшной эпидемии этой болезни 1490-х гг.4
В Севилье, столкнувшейся с серьезной вспышкой сифилиса
в 1568 г., городские власти решили увеличить число официальных про-
ституток, а не упразднять муниципальный бордель с его регулируемой
деятельностью5. Это говорит о том, что сифилис и проституция счита-
лись не слишком тесно связанными, хотя многие европейцы и знали,
как заражаются этой болезнью: ее распространяли проститутки. При
этом они, однако ж, не считали сифилис самой страшной или хотя бы
самой актуальной опасностью, сопряженной с проституцией. В отличие
от мужчин XIX в., мужчины эпохи раннего Нового времени не боялись
за свои тела; они боялись за свои души.
Религиозная трансформация, кажется, стала единственным важ-
нейшим фактором в изменении отношения к проституции. В своем Об-
ращении к дворянам-христианам германской нации (Ап Аеп сНпзШсНеп
Айе1 ЛеиШНег ЫаНоп) Мартин Лютер выражал недовольство, что «хри-
стиане терпят открытые публичные дома в своей среде, тогда как все
мы крещены в целомудрии». С приходом Реформации мужчины были
обязаны следовать тем же стандартам, что и женщины, — сохранять
целомудрие вне брака, и официальный бордель уже не должен был
удовлетворять мужское влечение. Для Мартина Лютера и других про-
тестантских реформаторов рациональное оправдание св. Августином
секса на продажу стало неприемлемым. В кратком трактате, озаглав-
ленном Размышления по поводу публичных домов, Лютер опроверг аргу-
менты Августина в защиту проституции и осудил саму идею, якобы по-
могающую обуздывать больший грех. Напротив, он доказывал, что
проституция потакает внебрачным связям и погибели молодых муж-
чин. В 1543 г. он расклеил плакаты, предостерегавшие студентов Вит-
тенбергского университета от контактов с проститутками, которых
«послал дьявол... чтобы погубить некоторых несчастных юношей».
В других сочинениях он предписывал налагать серьезные наказания на
проституток ради удержания мужчин от блуда и защиты института
брака6.
Протестантские реформаторы не были одиноки в своем осуждении
секса по найму. Деятели Контрреформации также обрушивались на
блудниц, и моральные соображения, кажется, стали причиной закры-
тия публичных домов во Франции, Испании и Италии. В 1480-х гг. про-
поведники в долине Роны начали выступать с осуждением проститу-
ции и говорить о городском публичном доме как о свидетельстве паде-
ния нравов. В 1511 г. флорентийцы начали именовать проституцию
позорным делом, как именовался до того гомосексуализм. Моралисты
теперь видели в проститутке угрозу для порядочных женщин и семей-
ного порядка. Подобная нравственная позиция, хотя и возникшая поз-
же, привела к концу эпохи терпимости в Испании. Католические ре-
форматоры в Севилье публично осудили проституцию и добились за-
крытия местного борделя в 1620 г.
Но религиозный пыл сам по себе не объясняет перемены в отноше-
нии к проституции и желанию расценить ее как преступление. Законы
о запрете секса на продажу сопровождались серией необычных поста-
новлений, регулирующих внешний вид проституток. Муниципальные
власти в Италии и долине Роны издали декреты, предусматривавшие
наказания проституток, одевавшихся в мужское платье, к ним были от-
несены и законы против роскоши, запрещавшие им носить элегантные
наряды.
Во Франции, Германии и Женеве гонения на проституток совпали
с процессами против ведьм и закрытием бань. Эти действия, очевидно,
отражали новый страх перед женской сексуальностью и усилившееся
беспокойство по поводу стирания тендерных и классовых различий.
Для флорентийских городских властей и германских бюргеров блуд-
ницы, одетые как мужчины или, что еще хуже, как порядочные жен-
щины, представляли собой угрозу половой и социальной иерархии.
Закрытие публичных домов было результатом не только разного
рода озабоченностей; оно также представляло собой реакцию на кон-
кретные изменения в характере самой проституции. Хотя наши дан-
ные ни в коей мере не являются исчерпывающими, они тем не менее
свидетельствуют, что многие проститутки стали более мобильными
и независимыми. Большинство из них, по всей видимости, оставило
муниципальные бордели еще до их упразднения, и немногие достигли
определенного процветания. Городские власти сталкивались со все
большими трудностями, стараясь ограничить платный секс рамками
официальных публичных домов. В Испании, Италии, Франции и Гер-
мании их закрытию предшествовали многочисленные декреты, пресле-
довавшие целью сдержать и поставить под контроль проституток, дей-
ствовавших нелегально. Власти Флоренции, Аугсбурга, Дижона и Се-
вильи выражали недовольство, что блудницы продают себя за стенами
официальных борделей. В 1490-х гг. многие, а возможно и большинство
проституток проживали не в публичных домах, работали самостоя-
тельно и игнорировали муниципальные правила. Во Франкфурте, на-
пример, число таких проституток было столь велико, что в 1501 г. ни-
кого не удалось убедить купить должность «хозяина женщин», по-
скольку местный дом терпимости перестал приносить доход7.
Имеющаяся в нашем распоряжении скудная информация показы-
вает, что в начале XVI в. большинство или, по крайней мере, значи-
тельная часть проституток в городах Европы жили и действовали са-
мостоятельно. Кроме того, некоторые меняли город и даже регион.
Власти Франкфурта жаловались, что «чужие» проститутки наводняли
город во время ярмарок, а в Париже большие ярмарки в дни св. Герма-
на и св. Лаврентия пользовались дурной славой из-за огромного коли-
чества девиц легкого поведения, привлеченных возможностью зара-
ботать. В эту эпоху также возросло число армейских проституток.
В Страсбурге, Франкфурте и Нюрнберге местные власти выражали
беспокойство по поводу женщин, следовавших за войском, которые по-
рой располагались за городскими стенами и приносили с собой мятеж
и беспорядок. С ростом численности армии увеличилось число армей-
ских блудниц; таким образом, возможно, именно возникновение госу-
дарств со значительными вооруженными силами породило представ-
ление о покупной любви как преступлении. В XVI в. проституция стала,
по словам историка Жака Россьо, «более опасной и более позорной»8.
Армейские проститутки и их буйные клиенты стали занимать сущест-
венное место в мире наемного секса, и проституцию начали ассоцииро-
вать с мятежом, воровством и убийством, характерными для солдат.
Проституция уже не казалась опасной; она теперь действительно была
таковой.
Она также подорожала, по крайней мере для некоторых. Конец
XV в. и начало XVI в. оказались свидетелями рождения нового типа
проститутки — куртизанки. Уже на исходе XV в. проповедники и го-
родские власти в Дижоне, Венеции, Флоренции и других местах высту-
пили с осуждением появившейся тогда разновидности проститутки
высшего класса. Она носила изысканные одежды и тайно занималась
своим ремеслом. Такая особа несла угрозу ниспровержения семейно-
брачного порядка, поскольку соблазняла уважаемых мужчин и вступа-
ла с ними в постоянную связь.
Хотя вопрос о росте значения куртизанки еще не привлек серьезно-
го внимания историков, его появление, кажется, свидетельствует о су-
щественном изменении в привычках и отношениях элиты. Очевид-
но, богатые мужчины отказывались отныне посещать муниципальный
публичный дом. Они стремились к тайным удовольствиям. Совершен-
но ясно, что они также предпочитали более изысканный, более интим-
ный сексуальный опыт. Означал ли выход на сцену куртизанок, что
элита обрела вкус к благопристойным сексуальным отношениям? Та-
кие знаменитые куртизанки, как венецианская поэтесса Вероника Фран-
ко и писательница Туллия д'Арагона, предлагали что-то большее, чем
секс, — они предлагали эротизм, то есть секс с элегантной и образован-
ной проституткой-профессионалкой. Неслучайно куртизанка стала ге-
роиней первого порнографического сочинения — Диалоги (КадюттепН;
1534 г.) Пьетро Аретино. Куртизанка (1а сог1е§1апа) будила фантазии,
она также вызывала беспокойство. В отличие от нездоровой, внушаю-
щей подчас отвращение девицы из борделя, куртизанка запросто мог-
ла увести мужчину от его законной жены и помешать юноше из поч-
тенной семьи найти себе супругу.
Куртизанки пользовались большей независимостью и, несомненно,
зарабатывали куда больше, чем их сестры, следовавшие за армиями
или торговавшие собой в публичных домах. Эти преимущества в эле-
гантности и материальном благополучии являлись парадоксальным
следствием нового отношения к проституции как к преступлению, рас-
пространившегося как раз в то время. В результате закрытия борделей
многие проститутки оказались вне системы регулирования и действо-
вали, подобно большинству современных проституток, как независи-
мые предпринимательницы или, по крайней мере, под контролем дру-
гих женщин. С превращением проституции в преступление возникла
нужда в осторожности, поэтому женщины в возрасте, которые могли
сойти за матерей проституток или их наставниц, брали на себя роль ме-
неджеров, прежде исполнявшуюся мужчинами — «папашами» борделя
или «хозяевами женщин». Ну, разумеется, сводники не исчезли. В Вене-
ции они, сводники (1епоз), продолжали руководить проституцией, как
всегда и делали. Но в других местах пожилые женщины, как правило
и часто — бывшие проститутки, действовали как посредники между
клиентами и девицами легкого поведения, прибирая к рукам большую
часть тех доходов, которые раньше шли владельцам-управляющим
мужского пола. К 1600 г. проституция стала одним из немногих чисто
женских занятий.
Утверждение взгляда на проституцию как на преступление и поро-
жденная этим нужда в осторожности (как со стороны клиентов, так
и со стороны проституток), — вероятно, главные причины этих изме-
нений. Труднее объяснить смену сводников сводницами. Возможно,
с точки зрения клиента, проводившего ночь с девицей в ее комнате,
иметь дело с пожилой женщиной и девушкой, а не с мужчиной и де-
вушкой, было лучшей гарантией сохранения в тайне его развратных
действий.
Не удивительно: превращение проституции в преступление несло
с собой столько же проблем, сколько и выгод. В глазах проституток
 преимущества иовообретеиной автономии полностью компенсировали
у их уязвимость, особенно в контексте новых репрессивных мер. При
2: прежней системе регулирования они пользовались защитой со стороны
^ муниципальных властей. В условиях, когда изнасилование было обыч-
ным делом, зарегистрированные проститутки носили отличительный
опознавательный знак, оберегавший их от шаек молодых людей, сло-
!§ нявшихся по городу. Официальные проститутки также могли обра-
щаться к муниципальным властям, если клиенты избивали или обма-
с
к нывали их. Проститутка эпохи раннего Нового времени была лишена
& такой возможности. Сама считавшаяся преступницей, она едва ли мог-
5 ла просить полицию защитить ее от владельцев территории или хозяев
таверн, бравших с нее завышенную плату, равно как от клиентов, нано-
го
сивших ей увечья или отказывавшихся платить. Такие клиенты встре-
чались чрезвычайно часто, и порой полицейские надзиратели в Пари-
же, особенно из бригады защиты нравственности, вмешивались, что-
бы помочь проститутке. Другим постоянным бичом оказывались шан-
тажисты и вымогатели; они спали с девицами, а затем отказывались
платить, угрожая выдать их полиции, или требовали в обмен на мол-
чание часть выручки. Лишенные официальной защиты и действуя
вне закона, проститутки все чаще связывались с сутенерами. В Пари-
же, например, бывший солдат либо картежник мог охранять малень-
кий бордель, управляясь с буйными клиентами и отпугивая любопыт-
ных соседей. В Марселе сутенер выступал в роли посредника между
небольшими прибрежными борделями и капитанами стоявших в пор-
ту кораблей. Поскольку полиция не преследовала сутенеров, если
только те не трогали девиц из почтенных семей, сведения об их числен-
ности и деятельности остаются отрывочными. Но несомненно, что
в XVIII в. их число, как и число полицейских, значительно выросло.
Поставленная вне закона, проститутка оказалась уязвимой перед
насилием и воровством; она также была беззащитной перед суровой
системой правосудия. Во Франции ряд законов, начиная с эдикта 20 ап-
реля 1684 г., установил строгие наказания за проституцию (заключение
в особую больницу) и передал лейтенанту полиции* или соответствую-
щим чиновникам в провинциях полную власть над проститутками. Ко-
ролевские эдикты 1713, 1724, 1734, 1776 и 1777 гг. повторили положе-
ния закона 1684 г. и подтвердили полномочия полиции. Несмотря на
эти королевские декреты, проституция, как и прежде, осталась в веде-
нии муниципалитетов. В Париже ситуация была до некоторой степени
исключением: лейтенант полиции являлся королевским должностным

* Лейтенант полиции — магистрат, который руководил полицией в Париже

и крупнейших городах Франции. — Примеч. пер.

482
лицом с широкими полномочиями, и поддержание порядка в столице
представляло особую важность для короны. В провинциях же — в Мар-
селе, Нанте, Лионе или Монпелье — местные магистраты были по боль-
шей части предоставлены самим себе, когда речь шла об охране нра-
вов, и степень принуждения и строгость наказания значительно варьи-
ровались от одного города к другому. В этом отношении мало что
изменилось с эпохи Средневековья: городская община продолжала
сохранять власть над проститутками.
А вот что поменялось, так это численность и полномочия полиции.
Сказанное в первую очередь характерно для Парижа, где сонм надзи-
рателей занимался исключительно сбором информации о проститут-
ках высокого ранга, прежде всего оперных танцовщицах и актрисах.
Более прозаические уличные девицы становились объектом периоди-
ческих облав, в результате которых множество проституток предста-
вало каждую пятницу перед лейтенантом полиции, который выносил
им общий приговор. Но, несмотря на свою возросшую численность по
сравнению с тем, что было ранее, полиция ни в коей мере не стала
в своих действиях эффективнее — все как в наши дни. Принуждение
было бессистемным и произвольным, облавы и ночные обходы специ-
альных отрядов — спорадическими. Задерживали только тех, кто ме-
шал движению на улице или провоцировал беспорядки. Полиция едва
ли беспокоила внешне респектабельных и осторожных проституток.
По отношению к тем, кто вел себя благоразумно, существовала не-
писаная терпимость. Тех же, кто был неосторожен или кому просто не
повезло, ожидали суровые наказания. Проституток, арестованных пат-
рулем или ночными стражниками, отправляли в тюрьму временного
содержания св. Мартина (позже в Отель де Бриенн), а через некоторое
время приговаривали к заключению в приют Сальпетриер* на срок от
двух до шести месяцев. В провинциях наказания могли быть более
строгими: в первой половине XVIII в. марсельские проститутки могли
провести в специальной тюрьме (та18оп с!е Гогсе) до 5 лет. Таких жен-
щин, помещенных в грязный и перенаселенный приют, обычно объяв-
ляли больными сифилисом, подвергая «лечению» ртутью порой без ка-
кого-либо осмотра, и это составляло часть их наказания.
Лечение тела сопровождалось нравственным лечением. Многие ев-
ропейские приюты для падших женщин обслуживались монахинями, и
их участие должно было обеспечить решение как социальных, так
и духовных задач. В XVI и в начале XVII в. благочестивые католики
в Испании, Франции и Италии учредили множество маленьких мона-

* Сальпетриер (8а1ре<пеге) — приют для пожилых женщин и душевноболь-

ных в Париже. — Примеч. пер.
стырей или приютов, призванных дать кров и исправить проституток.
Во Франции орден Убежища, основанный провидицей Елизаветой де
Ранфен*, открывал свои двери для заблудших девиц в Нанси, Авиньо-
не, Марселе, Лионе и других городах. Во Флоренции ордена конверти-
тов («обращенных») и мальмаритаток («женщин, несчастных в бра-
ке»), а в Севилье монастырь Сладчайшего Имени Иисуса предоставля-
ли кров раскаявшимся (и не до конца раскаявшимся) проституткам.
К началу XVIII в. подобные учреждения прекратили выполнять рели-
гиозные функции. Хотя их продолжали обслуживать монахини, они
превратились в заведения уголовного толка, как правило управляв-
шиеся и субсидировавшиеся муниципальными властями. В Марселе,
например, городской суд, обычно называвшийся «судом Убежища»,
рассматривал дела проституток и приговаривал их к длительным сро-
кам заключения в монастыре Убежища. Этот город также принимал
прошения от возмущенных родителей, желавших отправить в тюрьму
своих сбившихся с пути дочерей и спасти тем самым семейную честь.
Страх перед заключением в такое заведение был велик; однако про-
ститутка могла надеяться избежать ареста и наказания, если она зада-
бривала своих соседей — главных доносителей. Протоколы показыва-
ют, что около 80% проституток, осужденных в Марселе, были выданы
мужчинами и женщинами из рабочей среды, жившими поблизости.
Утрата многих протоколов затрудняет сравнение, но кажется, что этот
процент был таким же или примерно таким же или даже более высо-
ким в других городах Франции.
Участие соседей в преследовании проституток проливает опреде-
ленный свет на отношение населения к их профессии. Из судебных
протоколов Нанта, Парижа и Марселя следует, что соседи считали сво-
им долгом сообщать полиции о поведении одиноких женщин. Они, по-
хоже, сурово осуждали проституцию, особенно когда она влекла за со-
бой шум, беспорядок и угрозу телесных повреждений. В Марселе
и Нанте соседи обращались в полицию, если клиенты той или иной
проститутки оскорбляли или, еще хуже, угрожали избить их. Конечно,
собственник или управляющий домом был заинтересован в избавлении
от проституток, поскольку он подвергался тяжелым штрафам за то,
что предоставлял им жилье. Жалобы подавали также и обычные ре-
месленники, такие же квартиросъемщики, как и проститутки, и даже
обслуживавшие элиту «дамы» жили в страхе быть выданными своими
соседями. Риски, сопряженные с этой профессией в раннее Новое вре-
мя, включали определенную изоляцию и отделение от рабочей среды.

* Елизавета де Ранфен (1592-1642 гг.) — деятельница монашеского движения

во Франции; в 1627 основала орден Богоматери Убежища. —- Примеч. пер.
 Проститутке приходилось опасаться своих соседей, поскольку те-
перь она торговала собой в арендуемой комнате, обычно в респекта-
бельном доме, а не в борделе. Отношение к проституции как к преступ-
лению и порожденная этим необходимость в осторожности обуславли-
вали разбросанность проституток по всему городскому пространству.
Публичные дома, конечно, не исчезли, но теперь они функциониро-
вали на самом высоком и на самом низком уровнях этого ремесла.
В Париже и Лондоне несколько роскошных заведений предлагали не-
обычный секс в благопристойной обстановке мужчинам, которые мог-
ли его себе позволить. Для тех, кто не имел таких средств, существова-
ли порнографические тексты-«зазывалки», якобы точно описывавшие
происходящее в этих элитных заведениях, однако на самом деле чрез-
вычайно преувеличивали их элегантность и размеры. Согласно Папке
мадам Гурдан (.РоПе/еиШе Ле таЛате СоигЛап) — н е б о л ь ш о м у п а м ф л е т у
о самой знаменитой даме легкого поведения в Париже — заведение
Гурдан имело много комнат, что-то похожее на плавательный бассейн
и огромное количество нимф, готовых удовлетворить любые желания.
В действительности же, как показывают полицейские протоколы столи-
цы, большинство борделей располагало тремя-четырьмя комнатами, и в
них работало самое большее три девушки, мадам и слуга. Когда Джован-
ни Казанова посетил один из самых известных парижских публичных
домов, он нашел его только «подходящим образом устроенным»; мадам
же, увиденная им, отличалась уродством и чудовищной жадностью.
На другом конце шкалы бордель для рабочих слоев обычно пред-
ставлял собой многокомнатное здание, полностью отданное уличным
девицам. Двор Гийома, соседствующий с Пале-Руаяль, являлся как раз
таким зданием, в котором свыше двухсот проституток арендовало
комнаты по непомерным ценам. Их сестры в Марселе занимали целое
здание около монастыря кармелиток, а Нант гордился домом терпимо-
сти с сорока обитательницами. Проститутки в таких заведениях не
подчинялись контролю со стороны мадам. Они приходили и уходили,
когда хотели, и завлекали клиентов вне стен дома, либо на улице, либо
в тавернах. Однако они платили необычно высокую плату за жилище
и зависели от воли его владельца.
Арендуемая меблированная комната в частном доме обеспечива-
ла относительно благоприятную обстановку для покупного секса, но
она также ставила дилемму: проститутке нужно было быть достаточно
осторожной, чтобы избежать ареста, и в то же время демонстративной,
чтобы привлечь клиентов. Некоторые решали эту проблему, используя
услуги посредницы — сводни (тагсЬеизе) или «содержательницы дома»
(та^ие^е11е). Сводня вербовала клиентов на оживленных улицах, чаще
всего на парижских бульварах; «содержательница» вступала в контакт
с мужчинами менее открыто. Она также набирала молодых девушек,
сдавала им комнаты, заставляла клиентов платить, одалживала сво-
им постоялицам деньги и одежду и обычно забирала значительную
часть (иногда половину) всех их доходов. Она не вступала в споры
с буйными клиентами; это была роль сводника или сутенера. Но тем
не менее она все-таки оказывала услуги проститутке, хотя и за очень
высокую плату.
Большинство проституток обходились без «содержательниц дома»
и самостоятельно завлекали мужчин в местах с соответствующей репу-
тацией, в неофициальных кварталах красных фонарей. Местоположе-
ние этих «горячих улиц» (гиез сЬаис1ез) было разным в различных горо-
дах и зависело от истории и традиции. Но, как правило, проституток
можно было найти около крупных рынков, таких как Леаль в центре
Парижа, и в заброшенных зонах, таких как стройки. Повсюду, будь то
в Англии, во Франции или Германии, проститутки приставали к муж-
чинам в кабаре, и любая девушка, служившая в таверне, считалась
продажной. Некоторые бары имели «кабинеты» — маленькие комнаты
для секса; другие арендовали для частных встреч помещение на пер-
вом этаже. Поскольку каждая «шалость» начиналась и заканчивалась
едой и питьем, питейное заведение являлось традиционным местом
для покупной любви, порой единственным. В Марселе таверны, питей-
ные заведения и табачные магазины Старого порта представляли со-
бой главный очаг проституции.
С возникновением в XVIII в. новых форм отдыха появились и но-
вые места для проституции. Увеселительные сады для богатых — Вокс-
холл, Колизей, Ранелаг — славились тем, что там собиралось множест-
во девиц легкого поведения. Пригородные таверны (§шп§иейе5) для
рабочей бедноты на окраинах Парижа и по берегам Роны также при-
влекали проституток. В Париже их было особенно много в сомнитель-
ном предместье Поршерон близ Монмартра. Там они стояли около
крупных кабаре и продавали себя солдатам и рабочим в парках для
танцев на задах этих таверн или на самих монмартрских полях.
Места зрелищ также притягивали проституток. Они заполняли па-
рижские бульвары, когда рабочая беднота приходила посмотреть на
популярные уличные представления9. Они толпились и вокруг более
респектабельных театров, таких как Комеди Франсез в Париже, Ко-
вент-Гарден в Лондоне и театр на Плас де Селестен в Лионе. Когда те-
атр переезжал, переезжали и проститутки. В конце XVIII в., когда
в Нанте и Марселе построили новые оперы, девицы легкого поведения
обосновались на соседних улицах. Они наводняли вестибюли и коридо-
ры театров. По окончании спектакля они устремлялись на улицы и ата-
ковали мужчин, покидавших Парижскую Оперу или Ковент-Гарден.
 Конечно, актрисы и певицы сами считались проститутками, и боль-
шинство из них таковыми и являлись. Весьма поучительны протоколы
парижских полицейских инспекторов Маре и Менье, относящиеся к
1750-х гг. Типичная парижская куртизанка была юной оперной танцов-
щицей, ученицей в так называемом «складе» (та§азт) оперы, которая
попала в королевскую труппу благодаря протекции какого-нибудь ста-
рого любовника. Место в одном из королевских театров обеспечивало
иммунитет от судебного преследования за распущенность нравов. Де-
вушку, которую приняли в театральную труппу по протекции купече-
ского судьи (прево) Парижа, нельзя было отправить в заключение за
дурное поведение даже по просьбе ее отца. Она могла вести жизнь
куртизанки, не опасаясь указа об аресте (1ейге с1е сасЬе*). В обмен за
свою благосклонность оперная певица могла надеяться получить от
своего любовника, будь он банкиром или принцем крови, платья, ком-
нату в квартале Сен-Жермен и мебель. Ей, однако, не приходилось
рассчитывать на большую наличность. Если верить полицейским про-
токолам, средний парижский покровитель давал своей любовнице от
двухсот до пятисот ливров в месяц — царская сумма по стандартам ра-
бочего класса, но совершенно недостаточная для того стиля жизни, ко-
торый хотела вести содержанка. Чтобы накормить лошадей и иметь
приличный выезд, она увеличивала свой доход за счет ужинов в Булон-
ском лесу или же обслуживая от случая к случаю клиентов какого-ни-
будь шикарного борделя.
Часто такие куртизанки прежде стремились попасть в публичный
дом: многие актрисы начинали с самой низкой ступени проституции.
Мадемуазель Карлье, согласно полицейским данным, поднялась от
жалкого положения обычной армейской шлюхи до изысканной мадам,
доказав тем самым, что карьера в этом ремесле не всегда представля-
ла собой снижающуюся спираль. Мы привыкли считать, что прости-
тутки находятся на вершине своей карьеры когда они ее начинают
и постепенно скатываются вниз вместе с утратой своих прелестей.
В Европе раннего Нового времени так было не всегда: проститутки
поднимались и спускались по своей профессиональной лестнице, пере-
ходя от стояния на улице до пребывания в публичном доме, снова воз-
вращаясь к уличной самостоятельности, а затем возвышаясь до ранга
содержанки. Некоторые проститутки в зрелом возрасте опускались на
самой низкий уровень своего ремесла, становясь «каменоломницами»
(«ргеггеизез»): так называли тех, кто спал с клиентами в каменоломнях
Монмартра или на пустующих строительных площадках вокруг Пари-
жа. Другие же становились сводницами или даже владелицами борде-
лей, ибо все мадам были когда-то обычными проститутками. Бывшие
девицы легкого поведения открывали также игорные и питейные заве-
дения. Мы не располагаем документами, которые сообщали бы нам,
что происходило с теми, кто оставлял свою профессию. Мы можем
лишь предположить, что они, возможно, возвращались в ряды рабоче-
го класса, откуда и вышли.
Если статистические данные, собранные во Франции, типичны для
Европы в целом, очевиден вывод, что большинство проституток в ран-
нее Новое время действительно принадлежало рабочей бедноте. Поли-
ция мало интересовалась происхождением арестованных ею девиц, но
выясняла их возраст, место жительства, церковный приход и занятие.
Эта информация не проверялась, и, возможно, проститутки лгали и со-
общали полицейским то, что те ожидали от них услышать. Однако об-
наруживаются определенные модели. Фактически все проститутки на-
ходились в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. Большинство не
состояло в браке и проживало в том городе, где они были задержаны.
Многие, несомненно, были недавними мигрантами: их процент в Па-
риже был весьма высоким (ок. 70%), но эта цифра сопоставима с об-
щим числом мигрантов в столицу. В провинциальных городах, таких
как Монпелье, фиксируется приблизительно тот же процент10. В Мар-
селе в начале XVIII в., однако, пришлые составляли только 30% девиц
легкого поведения, представших перед Судом Убежища.
Являлись ли проститутки неопытными деревенскими девушками,
соблазненными порочными сводницами и развращенными городским
образом жизни, как пытаются убедить нас полотна Хогарта и произве-
дения Ретифа де Лабретонна?
Безусловно, нет, поскольку большинство из них вышло из городов,
а не из деревень. Парижские проститутки рекрутировались из таких
городов, как Руан, марсельские — из Экса или Обани. В этом отноше-
нии проституция отражает знакомые пути миграции в XVIII в., харак-
терные для других профессий, например домашней прислуги. Так что
распространенный образ сельской служанки, соблазненной и «ввергну-
той» в проституцию, рушится под напором фактов.
Конечно, многие домашние служанки уходили на панель. В Мон-
пелье они составляли около 40% женщин, заключенных в приют Добро-
го Пастыря, и это число, думается, очень высоко. В Марселе они состав-
ляли не более 25% проституток, чьи дела рассматривались Судом Убе-
жища в 1680-1750 гг.11 Еще меньше служанок было вовлечено в это
ремесло в Париже; в конце XVIII в. их насчитывалось не более 12%
среди девиц, приговоренных к наказанию лейтенантом полиции12. По-
скольку домашняя служба являлась самым типичным занятием неза-
мужних женщин при старом порядке, служанки, по-видимому, были
чрезвычайно слабо представлены среди проституток; при этом надо
учитывать и терминологическую неточность — обозначение «служан-
ка» (зегуап^е), использовавшееся в Марселе, относилось не только к до-
машней прислуге, но и к девушкам таверн, особенно к тем из них, кто
работал в подобных заведениях, тянувшихся вдоль Старого порта. По-
этому мы можем предположить, что термин «домашняя прислуга»
(сЬтезИдие) обозначал не только служанок самых разных категорий,
но и закоренелых проституток. Вопреки литературным клише домаш-
няя служба необязательно вела к проституции.
Работа прачкой, швеей и торговкой, возможно, способствовала во-
влечению женщин в это ремесло. Согласно данным, касающимся
и Парижа, и Марселя, число представительниц швейного дела среди
проституток было чрезвычайно велико. В Париже более половины
падших женщин являлось вышивальщицами, швеями, изготовительни-
цами лент или штопальщицами, занятыми в обширной и разнообраз-
ной городской индустрии одежды. Большинство остальных продавало
различные товары на улицах или в маленьких лавках; особое место
среди проституток занимали торговки подержанными вещами (геуеп-
йеизез). При всех местных различиях данные для Марселя сходны
с парижскими. На Средиземноморском побережье швеи и торговки
вразнос занимали очень значительное место среди проституток, как
и женщины, изготовлявшие канаты, вязавшие шапки и поставлявшие
провизию и напитки.
Эти сведения трудно интерпретировать. Среди проституток были
представлены все женские профессии, но какие в первую очередь? Так
как у нас нет точных данных о соотношении разных видов занятий
в мире женского труда, нелегко сказать, какие из них в наибольшей
степени способствовали вовлечению в проституцию.
Тем не менее можно сформулировать несколько предположитель-
ных вьюодов.
Работа прислугой и платный секс, вероятно, были по сути несо-
вместимы. Условия труда служанки — необходимость постоянного
присутствия, строгий надзор со стороны хозяина и проживание в его
доме — ограничивали возможность подработать в качестве уличной де-
вицы. С другой стороны, уличная торговля и починка одежды могли
легко сочетаться или приводить к проституции. Действительно, эти за-
нятия оказывались хорошим прикрытием для завлечения мужчин.
Уличные торговки часто приносили свои товары в дома покупателей;
прачки и штопальщицы заходили в жилища своих потребителей, что-
бы взять или вернуть белье. Писатели того времени постоянно утверж-
дали, что женщины, продававшие еду, напитки или одежду на улицах,
также торговали и своим телом, а многие бутики, особенно те, где ра-
ботали модистки (тагсЬапйез <1е тос!ез), являлись на самом деле фаса-
дом публичных домов (ЬоиШ^иез ргё1ех*ез).
 ^ Большая часть добропорядочных женских занятий, таких как стир-
5 ка и торговля, обладали потенциально многими чертами ремесла про-
ститутки: личные контакты, приставание на улицах и посещения до-
^ мов потребителей. Таким образом, в Европе раннего Нового времени
с продажный секс был совместим, по сути дела, с любым видом женско-
^ го труда, за исключением домашней службы. Что было несопостави-
мым, так это оплата, хотя точные размеры сумм невозможно опреде-
>с лить. Показательно, что данные о заработной плате в этот период
^ трудно выяснить даже относительно легальных профессий. Дополни-
тельные сложности связаны с тем обстоятельством, что содержанки
5 и обитательницы борделей получали часть своих доходов натурой (жи-
лье и стол), тогда как другим проституткам приходилось отдавать
^ часть своей прибыли сводницам, владельцам таверн и сутенерам. Бо-
лее того, размеры вознаграждения со стороны клиентов по большей
части зависели от их желания. Доходы чрезвычайно варьировались да-
же внутри одного и того же заведения; патрон борделя в Марселе мог
платить от десяти ливров до двадцати пяти су за одни и те же сексуаль-
ные услуги13. Тем не менее очевидно, что проститутки обычно получа-
ли больше денег, чем представительницы других рабочих профессий.
В Марселе, например, квалифицированной работнице в городском Ар-
сенале платили в 1690-х гг. двадцать пять су в день14. В то же время деви-
ца из публичного дома зарабатывала почти столько же за один сеанс.
В Париже литературные источники и судебные протоколы дают наибо-
лее качественную информацию о среднем доходе проститутки. Мно-
жество памфлетов, опубликованных накануне Революции, говорят,
что средняя сумма за услуги уличной девицы составляла двенадцать су.
Эта цифра столь часто повторяется в свидетельствах самих проститу-
ток, что начинает вызывать доверие. При двенадцати су за сеанс деви-
ца могла получить за два сеанса больше, чем женщина, занятая в ре-
месле, зарабатывала в среднем за полный день15. Как и ныне, проститу-
ция оплачивалась лучше, чем большинство видов женского труда,
и обладала одним преимуществом, которого были лишены другие про-
фессии, — относительной автономией. Не удивительно, что так много
женщин вовлекалось в наемный секс. Ясно, почему женщины станови-
лись проститутками, но не ясно, как.
Считалось, что девушек либо соблазняли, либо вовлекали, либо
продавали их матери. И действительно, известны случаи, когда жен-
щины продавали своих дочерей или по крайней мере, побуждали их
к этому ремеслу. В Марселе существовали целые династии женщин,
которые владели и составляли штат борделей при молчаливом согла-
сии мужчин своей семьи. Большинство проституток, однако, вступали
на эту стезю не с помощью матерей, но вопреки им. Полицейские про-

490
токолы показывают, что многие из них начинали как сбившиеся с пути
девушки, восставшие против родительской власти и бежавшие из до-
ма. Некоторых девушек родители заключали в один из приютов орде-
на Убежища или приютов Доброго Пастыря. Однако у основной массы
оступившихся не было родителей, достаточно состоятельных, чтобы
оплатить их пребывание там. Эти девушки постепенно вовлекались
в проституцию не потому, что потерпели неудачу на любовном фрон-
те, а потому, что они имели подругу, которая торговала собой на сторо-
не. Подобные дружеские связи обычно сохранялись среди девиц легко-
го поведения, ибо они часто работали парами и делили расходы или
просто место на бульварах.
В целом проститутки не являлись жертвами. Они отнюдь не «пали»
в греховную жизнь и не были обмануты сводницей или неблагодарным
любовником. Большинство составляли девушки из рабочего класса,
бросившие сначала вызов своим родителям, а затем обществу, решив
свободно распоряжаться своим телом. Они не были порабощены свод-
никами и не зависели от «мамок». Как правило, они были самостоя-
тельными предпринимательницами, сохранявшими контроль над сво-
ей деятельностью. Такая независимость, такая освободившаяся от пут
женская сексуальная энергия беспокоила моралистов конца XVIII в.
Романисты и социологи рассматривали это явление с двух точек зре-
ния. Романисты изображали проститутку как жертву, как дитя, чья
невинность и скромность подтверждали руссоистские представления
о фемининности16. Социологи рассматривали ее как носительницу бо-
лезни, как заразную девушку из рабочей среды, стремящуюся распро-
странить свою порчу по всему обществу, не подозревающему об опас-
ности.
К концу XVIII в. сифилис стал доминирующим мотивом в разгово-
рах о проституции, и беспокойство по поводу биологических последст-
вий продажной любви постепенно вытеснило страх перед ее моральны-
ми последствиями. Бернард Мандевиль еще в 1724 г. доказывал, что
проституция сама по себе не является преступлением и опасна лишь то-
гда, когда оказывается вне контроля. В Скромной апологии публичных
домов (А МоАе$1 Ое/епзе о/ РиЫгс 81еш) он связал самые разные социаль-
ные бедствия — от женщин-прелюбодеек до незаконнорожденных де-
тей — с нерегулируемой проституцией и предложил легализовать ее
и поставить под строжайший надзор. Позже, в 1770 г., Ретиф де Лабре-
тонн также выступил за то, чтобы собрать проституток в нескольких
парижских домах терпимости и таким образом контролировать их
деятельность. Множество менее известных авторов присоединилось
к хору, призьюавшему к легализации проституции и ее регулированию
ради защиты семьи и спасения армии.
 Подобные выступления оказались пророческими. В 1792 г. Берлин
учредил систему регулирования проституции, согласно которой для от-
крытия борделей требовалось разрешение полиции и определялись
специальные улицы для проживания проституток. В 1796 г. Комму-
на Парижа поручила своим полицейским чиновникам выявить и заре-
гистрировать девиц легкого поведения, которые получали особые удо-
стоверения. В 1798 г. двум врачам предписали провести обследование
парижских путан. В 1802 г. некий врач учредил амбулаторию, где про-
ституток подвергали принудительному осмотру. Наполеоновские пре-
фекты продолжили борьбу за сдерживание и контролирование этого
ремесла. В Лионе, Нанте, Марселе и других городах местные власти
провели перепись проституток и домов терпимости. Они также попы-
тались удержать проституцию в границах нескольких предварительно
отобранных улиц и потребовали регистрации всех борделей. К концу
правления Наполеона I был уже создан фундамент всеобъемлющей
системы регулирования, хотя окончательно она утвердилась только
много лет спустя.
С возвращением легального публичного дома европейцы как бы
прошли полный круг, восстановив положение, существовавшее до кон-
ца Средних веков. Но, несмотря на видимое сходство, эти две системы
регулирования опирались на совершенно разные основания. В Париже
времен Наполеона I проститутка не принадлежала к общине. Она по
определению являлась носительницей болезни и поэтому существова-
ла вне социального порядка. Разрешение ни в коей мере не означало
одобрения. Моралисты конца XVIII в. поддерживали идею регистра-
ции домов терпимости не ради того, чтобы их использовала городская
молодежь, а ради контроля над ними, чтобы они не функционировали
подпольно и находились под бдительным оком полиции.
Отвечая на вопрос, поставленный в начале этой главы, скажем, что
для авторов XVIII в. проститутка представляла собой мятежницу. Ес-
ли она не была опасной, разве удостоилась бы она такого большого
внимания, таких суровых репрессий? Поскольку она бросала вызов со-
циальным нормам, за ней необходимо было следить и ее контролиро-
вать. Болезнь являлась лишь метафорой той действительной угрозы,
которую она несла: ниспровержение патриархального порядка, то есть
порядка как такового. Не случайно консерваторы XIX в. приравнива-
ли деятельность проституток к рабочим бунтам. Столь осуждаемая
женская сексуальность таила опасность, и проститутка раннего Нового
времени, будь она куртизанкой или служанкой в таверне, содержанкой
или уличной девицей, подвергала сомнению установленный порядок.
Или разрушала его.
16
Преступницы
Нпкопь Кастан

Вначале признаем, что участие женщин в преступной дея-

тельности очень трудно оценить. Сразу же встает вопрос
об определении и источниках; следует прояснить его, прежде
чем сделать вывод о видах преступности, специфически свой-
ственных женщинам, которых, впрочем, невозможно отде-
лить от обычного общинного и семейного контекста. Кроме
того, чтобы развеять любую двусмысленность, рискующую
превратиться в анахронизм, уточним, что женское преступле-
ние будет пониматься здесь в широком смысле — соответст-
венно поведенческим нормам того времени. Мы, следова-
тельно, рассмотрим не только нарушения закона, подлежа-
щие юридическому наказанию, но также различные виды
анормального поведения и отклонений, являющихся объек-
том общественного контроля и поэтому сопровождающиеся
разными исключениями и санкциями со стороны социально-
го окружения, которое, впрочем, при случае не колеблется
прибегнуть к карающей длани государства.
Сказав это, нужно также определить круг источников.
Прежде всего это судебные протоколы, хотя в них и много
пропусков, что отчасти является результатом плохой сохран-
ности судебных архивов; но, к счастью, ситуация с ними по-
степенно улучшается в период от XVI в. к XVIII в.
Следует добавить к ним административные документы,
в частности — приказы о тюремном заключении согласно «за-
печатанным письмам» (1е&ег5 с1е сасЬе1). Конечно, много пре-
ступлений и проступков не оставили своего следа в архивах
благодаря ловким приемам, позволяющим отвести жалобу,
или укоренившейся привычке улаживать даже самые серьез-
ные преступления, часто у нотариуса, чтобы добиться возмещения
и одновременно избежать расходов на судебный процесс. В целом эти
источники всегда вызывают вопросы, в частности низкий процент жен-
щин-преступниц — от 10 до 20% в зависимости от судебной инстанции.
Этот показатель явно контрастирует с устойчивым представлением
о них, в сущности — негативным, с явным уничижительным оттенком.
Ведь именно женщинам приписывают всегда «возбуждающую и им-
пульсивную природу», которая толкает их ко всяческим излишествам
и к блуду. «Вечная греховодница Ева, опьяненная жаждой мужчин»,
осуждаемая католической и протестантской церквами, которые реко-
мендуют «сдержанность чувств» (и поднимают одновременно на щит
образ девственницы, супруги и матери, обуздывающих свои страсти), —
это дьявольская ловушка. Но от этой женской слабости, так часто со-
четающейся с необузданностью, можно было бы ожидать масштабной
преступности в особых областях; впрочем, это как раз отражается на
80% женщин (среди обвиненных в ведовстве). Однако ситуация с обыч-
ными видами преступности об этом не свидетельствует.

Вопрос чести и повседневное насилие

Очевидно, что женская преступность имеет свое особое поле действия,
прежде всего — домашний мир, где женщина на всех уровнях выполня-
ет руководящую роль на пересечении ч а с т о й и публичной сфер. Ибо
собственно в женском ведении находятся дом и окружающее его про-
странство, соседи, улица, профессиональная среда и т. д. Это также
главное место, где происходят нарушения принятых поведенческих
норм, а также мелкие преступления, часто повторяющиеся. Короче, се-
мейный мир, в котором по всей Западной Европе обитает в среднем от
четырех до шести человек, за общим котлом и очагом, не считая слуг
разного количества. На супругу возлагаются ответственность и обязан-
ности. В первую очередь бытовые заботы (готовка, уход за больными,
за детьми, похороны умерших), все, что связано с грязными и неприят-
ными вещами (отсюда ее грубоватый язык), которые неизбежно по-
зволяют подозревать ее в ведовстве или изготовлении отравы. На ее
плечи также сильно давит моральный груз, который подытоживается
требованием сохранения чести, самой надежной, но и самой тяжелой
гарантии ее добродетели; очевидно, эта честь заключается прежде все-
го в целомудрии и верности, но также и в заботе о своем добром имени
и добром имени своих близких.
Таким образом, в соответствии с условиями семьи и со статусом де-
вушки, супруги или вдовы, был выработан по законам достаточно гиб-
кой казуистики кодекс поведения, в котором требование респектабель-
ности постепенно распространилось на средние классы и даже низшие,
за исключение черни. Кодекс в конечном итоге достаточно суровый
как в католической, так и протестантской зонах влияния. Его сущест-
вование повсеместно гарантировалось отцовской властью, подкреплен-
ной в XVI в. государственной машиной Нового времени. Бросать вызов
этому кодексу, преступать его было рискованно. Он карает наглую или
виновную женщину или посредством судебного приговора, или посред-
ством «запечатанного письма», или же она становится объектом кос-
венных репрессий со стороны агентов социального контроля (консисто-
рий, коммун, молодежных групп) путем различных разоблачительных
ритуалов, таких как оскорбительные песни или шумные демонстраций
типа шаривари. Можно возразить, что семейные тайны скрывают мно-
гие случаи нарушений, которые обязаны хранить и слуги; в противном
случае их болтливость рассматривается как проявление нелояльности
хозяевам. Так или иначе, теснота общения, которая обычно царит в се-
мье и в отношениях с соседями и к которой добавляется ненасытное
любопытство всех и особенно женщин, не позволяет утаить все откло-
нения от нормы и факты насилия. Поэтому семья, прикованная в силу
необходимости к своему хозяйству, превращается не только в защи-
щенную гавань или убежище, но также в криминогенную среду, где
женщине, хочет она того или нет, приходится играть главную роль.
В первую очередь, естественно, в сферу внимания попадают поступ-
ки, разрушающие семейный порядок, потому что они бросают вызов
сексуальной морали, за которой строго следят и церковь, и государст-
во. Девушки и вдовы первыми попадают под удар институциональных
или семейных репрессий, как только скандал рискует стать публич-
ным. Здесь авторитет отца и ранг семьи играют решающую роль.
В случае внебрачной беременности девушка, принадлежащая к джен-
три или к добропорядочной провинциальной знати, имеет все шансы
избежать, конечно, не слухов, но публичной огласки, и дело часто за-
канчивается или браком, заключенным благодаря некоторой денеж-
ной компенсации жениху, или же незаметному отъезду девушки куда-
нибудь, где она сможет тайно родить.
Для девушек более скромного положения используется иной под-
ход. Во Франции неисполнение предписанного эдиктом Генриха П тре-
бования заявлять о внебрачной беременности было сопряжено с рис-
ком быть обвиненными в незаконном сокрытии преступного факта —
все, как в Англии, где по Статуту 1624 г. утаивание внебрачной бере-
менности считалось косвенным доказательством намерения совершить
детоубийство. Источники свидетельствуют, что такие декларации о бе-
ременности касаются главным образом и все чаще и чаще городского
населения (более 55% в XVIII в.). И х число ежегодно растет во всех аг-
ломерациях на протяжении всего столетия. Неужели из-за падения
нравов в городах и во имя права на любовь, о чем в ту эпоху часто гово-
рили? Или, быть может, из-за большого усердия судов в условиях на-
плыва деревенских девушек, спасающихся от преследования со сто-
роны семьи, позора и невозможности ж и т ь в своих родных местах?
Дисциплинарные усилия принесли свои плоды в XVI и XVII вв., когда
во Франции и Англии показатель незаконных рождений снизился.
В XVIII в. он держится на очень низком уровне в сельских районах,
но чрезвычайно повышается в городах благодаря девушкам, потеряв-
шим честь и средства к существованию, о чем говорят записи в боль-
ничных книгах во Франции и Италии, в исправительных домах Анг-
лии, Объединенных Провинций* или Германии.
Что касается прелюбодеяния, так оно рассматривается как подрыв-
ной акт, поскольку представляет опасность для обществ, исповедую-
щих принцип законности, грозя нарушить порядок передачи имени
и собственности. Поэтому с суровостью, усиливающейся с XVI в., оно
приобретает характер преступления, по крайней мере когда речь идет
о супруге, и влечет за собой жесткие юридические санкции. Фактиче-
ски в суде разбирается малая доля дел, которые связаны с убийством
жены оскорбленным супругом или убийством мужа супругой в загово-
ре с любовником, часто действующего или по приказу, если он слуга
в доме, или мужчина низкого положения, или по собственной инициа-
тиве, чтобы занять место убитого. Обычно самым типичным наказани-
ем является пожизненное заключение в монастырь за счет самой пре-
ступницы; бывают случаи, что м у ж прощает ей измену или ж е она до-
бивается, как одна женщина из семьи крупных парижских юристов
XVI в., королевского приказа о помиловании. Но гораздо чаще приказ
короля в ф о р м е «запечатанного письма» оказывается действенным
оружием в руках ревнивых супругов, а у ж те используют его в качест-
ве предупредительного или карательного средства.
Женщина легко навлекает на себя подозрение, как одна горожанка
из земледельческой Аквитании, та, что пользовалась достаточно боль-
шой свободой, и, конечно, не только в управлении своим домом, по-
скольку она имела обыкновение совершать конные прогулки в компа-
нии со своей служанкой. Непринужденно общаясь с аббатом, она пере-
ходит все границы — так полагает ее ревнивый муж. Его недоверие
возрастает из-за болей в желудке и неожиданной смерти кота, съевше-
го кусочек жареного мяса, приготовленного его женой. Тут-то он обви-

* Официальное название Голландской республики в ХУП-ХУШ вв. — При-

меч. пер.
няет ее в прелюбодеянии и в попытке отравления; но обращение в суд,
требующее убедительных доказательств, угрожает скандалом, кото-
рый обесчестил бы семью. Муж предпочитает использовать более
скрытый способ — «запечатанное письмо» короля, и супругу отправля-
ют в соседний город в монастырь урсулинок.
Другая явно криминогенная ситуация связана со вдовством, за кото-
рым следует второй брак, в ту эпоху очень частый. Как в сказках Шар-
ля Перро, мачеха играет большую роль в домашнем насилии. Алч-
ность, желание вытеснить тех, кто не ее крови, и желание распоря-
жаться всем имуществом — все это способствует тому, чтобы сделать
из приемной матери Катрин Эстине, чей процесс взволновал всю
Францию незадолго до Революции, классический тип ревнивой маче-
хи, решившей освободиться от падчерицы. Она уже довела ее до поло-
жения служанки. И когда отец, богатый владелец таверны и известный
пьяница, умирает, возвратившись с ярмарки, где выпил слишком мно-
го, мачеха сразу же обвиняет Катерину в его отравлении: обвинение
выглядит правдоподобным, поскольку девушка, как это обычно дела-
ется, купила нашатырного спирта, чтобы уберечь провизию от грызу-
нов; кроме того, в тот вечер, подав суп отцу, она, вопреки обыкнове-
нию, сразу же вылила остатки супа и вымыла горшок. На основе экс-
пертизы, проведенной невежественными хирургами, и после недолгого
судебного заседания Катрин оказывается приговоренной к ужасному
наказанию за отцеубийство: отсечению руки и последующему сожже-
нию на костре. Апелляционная палата Парламента, к счастью, прекра-
тила дело.
Эта нашумевшая история доказывает крайнюю трудность проник-
новения в само сердце семейных ссор, часто скрьггых, но способных
разрешиться преступлением — импульсивным или издавна замышляе-
мым; вину за них охотно возлагают на женщин из-за их «коварства
и природной слабости», вот почему их так часто обвиняют в отравле-
нии. Но такие драматические случаи редко доходят до суда; в пригово-
рах Тулузского парламента XVIII в. их можно пересчитать по паль-
цам, а парижский Шатле в царствование Людовика XVI принимает
под свою юрисдикцию только четыре таких дела. Обвиненные или осу-
жденные женщины, просящие помилования, оправдывают свои по-
ступки «охватившим их гневом», законной самозащитой перед дурным
обращением с ними и с их детьми. В Англии XVII в., точнее в графстве
Эссекс, домашнее насилие попадает в протоколы только тогда, когда
есть убитый. Не удивительно, что виновниками в таких делах обычно
выступают мужчины: между 1620 и 1680 гг. из семи дел, разбиравших-
ся в уголовных судах, жены оказались жертвами в пяти. Зато их чаще
обвиняют в недосмотре с отягчающими обстоятельствами — избиение
детей и слуг. В графстве Суррей в XVIII в. (примерно 80 ООО жителей)
женщин-мужеубийц больше, чем мужчин-женоубийц (девять против
шести); женщин толкает на преступление главным образом ревность,
долго вынашиваемая обида за плохое обращение и, наконец, непризна-
ние детей от первого брака.
Довольно печально, без пафоса, но убедительно допросы и показа-
ния свидетельствуют, до какой степени гнев и обиды обостряются
в мирке, лишенном возможности отвлечься или развлечься.
Во Франции это подтверждается ходатайствами семей о заключе-
нии того или иного своего члена в тюрьму. Их число резко возрастает
в XVIII в. (от 20 до 30% всех прошений о вмешательстве короля), и в
Париже целая треть таких ходатайств касается одного из супругов.
Вот какие аргументы приводятся в просьбах об изоляции женщин в
генералитете* Кана: развратное поведение и расточительство (52,6% ),
безумие (18,1%), угроза неравного брака (15,8%). Надо отметить, что
эти жалобы, подписанные главным образом отцом или матерью, му-
жем или его женой, исходят от всех слоев общества — от аристократии
до торговцев, ремесленников и крестьян. Увеличение их количества
в XVIII в. свидетельствует как о возросшей «домашней» преступности,
так и о неспособности семьи своим авторитетом удержать своих чле-
нов от порочных и разрушительных поступков, за которые очень часто
и в силу реальных обстоятельств вина возлагается на женщину.

Агрессивная коммуникабельность
Социальные отношения между женщинами могли бы породить сомне-
ния в прогрессе «цивилизованности», настолько они реализуются в ат-
мосфере насилия и даже мелкой преступности, оскорблений и драк,
которые в XIX в. станут типичным содержанием повесток дня исправи-
тельных судов. Очевидно, что несдержанность в поведении характер-
на порой для средних классов, но в народных слоях она проявляется
повседневно и гораздо более масштабно, причем в городах чаще, чем
в сельской местности. Такие конфликты составляют более половины
всех тяжб, разбиравшихся в городских судах, и от 20% до 25% из них
приходится на женщин. Наказания предусматривают извинение и де-
нежное возмещение за ущерб. Но и жизнь более высоких социальных
групп может быть также богата ссорами, которые постоянно возника-
ют в связи с оскорблением чести.

* Генералитет — финансовый округ, управляемый интендантом, во Франции

эпохи Старого порядка. — Примеч. пер.
 Таков случай с буржуазкой с Юго-Запада — она яростно защищала
репутацию сына, избравшего военную карьеру: «Как же мой сын смо-
жет вернуться в свой полк с высоко поднятой головой?» Остается опре-
делить, особенно если речь идет о народных слоях, причины такой не-
сдержанности. К тем, что уже известны, нужно бы еще добавить свобо-
ду, которой женщины пользуются во всех западных странах: они не
замыкаются в своих домах, они встречаются с друзьями и знакомыми
на улице по пути на работу, в прачечную или в лавку. Благодаря этому
они становятся разносчиками информации и комментариев — роль, ко-
торую они принимают с удовольствием и восторгом в мире, где всё на
виду. Они живут близко друг к другу, они знают все и распространяют
слухи. Темами оказываются бытовые трения, конфликты из-за мест
общего пользования в доме (вода, помойка, дверь), надоевшие дети, ко-
торые вносят свой вклад в атмосферу ругани и шума.
В Париже, как показывает Арлетта Фарж, улица — главное место
столкновений, где женщины переводят свое недовольство во взаимные
оскорбления1: «Дьявол, свинья, шлюха, мразь», — вопит женщина,
сдающая внаем повозки, которую товарка обвиняет в краже шести
ливров. При этом они награждают друг друга пощечинами, бьют мет-
лой и бросают друг другу в лицо конский навоз. Приходится констати-
ровать, что, несмотря на усилия церкви, проповедующей милосердие
и миролюбие, насилие является частью народной культуры. Оно уме-
ряется, быть может, в силу того, что реализует себя через неприличное
слово и жест, а не посредством поножовщины.
Нужно также отметить и радость, которую испытывают женщины,
лишенные доступа к общественным и церковно-иерархическим функ-
циям, ссорясь в присутствии зрителей, которые умеют оценить игру ак-
теров. Пример тому — спор в Гаре из-за того, кого обслужат первой
в булочной. Он вспыхивает между дочерью мэра и женой одного ре-
месленника, которая не желает терпеть этой спесивой выскочки. Сна-
чала они готовы лишь сыпать едкими оскорблениями по поводу со-
циального происхождения и чести семьи, затем завязывается драка,
и буржуазка падает в квашню. Но нет, она не считает себя побежден-
ной и организует своих подруг на битву: «Они пришли с палками в ру-
ках, прыгая, подтанцовывая и крича: "Мы задали ей трепку, пусть те-
перь отправляется зализывать свои раны"». Стоит заметить, что если
дело вдруг примет плохой оборот, особенно в случае смертельного ис-
хода, можно объяснить все самозащитой, чтобы получить королевское
помилование.
И все же... убийство остается исключением, как это показала Ната-
ли Земон Дэвис: во Франции и Англии между XIII и XVIII вв. процент
рассматривавшихся в судах дел об убийствах, совершенных женщина-
ми, вырос всего с 7,3 до 11,7%, причем в XVI в. только 1% из них полу-
чил королевское помилование2.
Женское насилие было скорее проблемой шума и ярости, на кото-
рое с иронической снисходительностью смотрели мужчины, умевшие
играть на этом.

Преступления от бедности
Сюда мы в к л ю ч и л и преступления, которые сегодня бы рассматрива-
лись судом присяжных, но в ту эпоху они влекли за собой позорящие
и мучительные телесные наказания.
Женщины в таких случаях были в меньшем числе — менее 10%, этот
показатель снизится еще больше, если учесть тех, кто действительно
перенес наказание. Почти исключительно это — женщины, бросившие
свои семьи или изгнанные из них; половина или две трети среди них —
девушки, одна пятая — замужние, но покинутые женщины, осталь-
ные — вдовы (их доля колеблется). Лишенные всякой семейной защи-
ты, они добывают средства к существованию, работая поденщицами,
домашними служанками, на текстильных фабриках и подвергаются
в результате всем рискам рыночной экономики, оказываясь жертвами
безработицы, болезней и вдовства. Эта ситуация толкает их на мелкие
преступления, как в случае с Жанной Дешан из Фрибурга — она была
то прядильщицей, то нищенкой и часто мелкой воровкой; или в случае
с женщиной по имени Марион из Тулузы — эта осталась без мужа,
ушедшего на войну, стирала белье, носила воду с реки и время от вре-
мени прислуживала в таверне... Все эти женщины, вырванные из род-
ной почвы, чаще всего ищут убежище в городах, где становятся хоро-
шо если добычей правосудия — а иногда и виселицы, поскольку ведут
жизнь мелких преступниц, не считая случаев детоубийства.
Детоубийство (считавшееся предумышленным, если беременность
скрывалась) квалифицировалось как покушение на убийство близкого
родственника. Оно считалось «жестоким» преступлением против «пло-
да своего чрева» и в этом качестве наказывалось сожжением на костре
или виселицей.
На самом же деле оно в большинстве случаев было актом отчаяния,
совершенным женщинами, охваченными паникой. Позор незаконной
беременности для них катастрофа, ставящая перед ними дилемму вы-
бора между работой и ребенком; тогда они выкручиваются из этой си-
туации как могут — душат плод, сжимая между бедрами; хирург делает
подобное заключение, судя по вытянутой и плоской головке младенца.
Трудно оценить частоту таких поступков, особенно в сельской местно-
ста, где женщины быстро распознавали признаки беременности и под-
польных родов, но не всегда свидетельствовали о них в суде и часто
скрывали эти факты из женской солидарности. Поэтому детоубийства
составляют менее 1% дел, прошедших через Тулузский парламент,
и только три из них приняты к рассмотрению парижским Шатле
в правление Людовика XVI.
В графстве Эссекс в XVI в. обвиняемые в детоубийстве, в большин-
стве своем молодые вдовы или одинокие женщины, составляют около
10% от числа преступниц, приговоренных к смерти. Но суровость нака-
зания снижается в XVIII в., и в Суррее, где такое обвинение выдвига-
ется в среднем один раз в год, только 4 женщины приговорены к пове-
шению, а между 1750 и 1800 гг. не казнена ни одна женщина. Что ка-
сается позиции церкви, то между католиками и протестантами нет
большого различия, поскольку в XVI и XVII вв. и те и другие равно
озабочены тем, чтобы бороться против разврата, угрожающего семье
и общественному порядку. Но в XVIII в. английские судьи и француз-
ские магистраты требуют более обоснованных доказательств и прини-
мают в расчет обстоятельства смерти младенца. Даже Мария Гийо, за-
стигнутая соседями на месте преступления, когда она выбрасывала ре-
бенка из окна, смогла оправдаться: «Я стояла, когда это вышло из
меня, я не знала, что это такое... тогда...». Чаще обвиняемые женщины
утверждают, что они родили уже мертвого ребенка, и неточность ме-
дицинских экспертиз не позволяет формально отвергнуть такие заяв-
ления. Таким образом, смертная казнь уступает место заключению
в исправительные дома, в тюремные больничные палаты или приюты
Доброго Пастыря.
Параллельно с этим наблюдается изменение в поведении женщин,
соответствующее «чувствительности» XVIII в. — об этом свидетельст-
вует чрезвычайное увеличение числа подкидышей, в большинстве
своем незаконнорожденных (это еще раз подтверждает растущий
процент внебрачных рождений в городах); вследствие этого снижается
количество преследований за детоубийство, но также до предела исто-
щаются больничные бюджеты, несмотря на сверхвысокую смертность
детей, отданных кормилицам.

Мелкая кража п воровство

Воровство — преимущественно женский вид преступления, если судить
по судебным протоколам. На первый взгляд, можно было бы усмот-
реть в этом типичный акт пролетарской агрессии: фактически же в до-
кументах оказываются представители самых разных социальных ело-
ев: от бедных крестьянок до жён лавочников и ремесленников, обви-
няемых в соучастии, по приказу или по подсказке мужей, в нарушени-
ях сельских обычаев или в нанесении ущерба чужой собственности. Та-
кой человек необязательно может быть бедным; он является обыкно-
венным воришкой, типичной фигурой для общины, к которому отно-
сятся с терпимостью при условии, если он возмещают пропажу, когда
его ловят за руку.
Воровство может быть способом обогащения, и супруга легко может
сослаться на то, что действовала по приказу мужа, особенно в условиях,
когда грязная скупость и алчность, доходящая до кражи чужого имуще-
ства, считались допустимыми для женщины, хозяйки дома и матери.
Женщина-воровка гораздо легче добивается снисхождения, если она
оправдывается необходимостью кормить детей. Так что, несмотря на
эти маленькие кражи, она может сохранить свое главное достоинст-
во — достоинство матери, ответственной за семью.
В целом женское воровство представляет собой незначительное,
хотя и обычное преступление, если не считать краж, совершаемых слу-
жанками, которые квалифицируются как более серьезные правонару-
шения, поскольку эти женщины обманывают доверие хозяев, не имею-
щих возможности постоянно следить за домом. Подозрение очень час-
то падает на служанок — ведь, как правило, без домашней прислуги не
живут даже семьи со скромным достатком, которые трудятся и делят
общий стол и кров с нанятой девушкой. Но наибольшую опасность
представляют не они, а те, кто поступает в услужение в богатые дома.
Иногда это — авантюристки, часто порвавшие все связи со своей семь-
ей. Такова некая К. Пти, вдова Будар, сорока четырех лет, кухарка
в Париже, получающая восемнадцать экю в год, на содержании кото-
рой находится литаврщик Королевской гвардии. Она обкрадывает
один дом за другим, меняя место работы. Такая мобильность не в чес-
ти; постоянство отличает верную служанку от остальных, раскритико-
ванных в романах и комедиях того времени за их алчность, разжигае-
мую зрелищем недоступных богатств, и за переполняющую их нена-
висть к владельцам.
Но страхи хозяев, описанные Луи Себастьяном Мерсье в конце
XVIII в., не имеют следствием серьезные карательные меры против во-
роватых слуг. В 1782 г. Парижский парламент разбирает всего несколь-
ко случаев, суд по гражданским и уголовным делам Анжера за весь
XVIII в. рассмотрел всего 18 дел, то есть 5-8% от общего числа всех го-
родских краж, из которых более 50% совершены женщинами. Как пра-
вило, им удается избежать сурового наказания, ибо и хозяевам, и судь-
ям, и присяжным претит вынесение смертного приговора; предпочита-
ют обыскать, и основательно, все имущество воровки и ее саму выгнать
из дома. Смертная казнь настигает только опасных рецидивисток или
же тех, кто имеет несчастье быть задержанной после многочисленных
жалоб, как случилось с одной бедной семнадцатилетней девушкой, ко-
торую повесили в Тулузе за кражу платков. Другую, в Париже, посла-
ли на виселицу за кражу серебряной ложки.
Сурово наказывается присвоение или похищение наследства, кото-
рое, если пользоваться им с осторожностью, может сделать богатой
женщину низкого сословия. Это случается не столь часто, ибо не
в обычаях богатой семьи поручать старика заботам служанки. Пример
тому — немощный старый холостяк, оставшийся без близких родствен-
ников, о котором ходят слухи, что у него сорок тысяч ливров векселей
и шапки, полные золота и монет; одна женщина внедряется в дом
и становится незаменимой, так как выполняет все неприятные проце-
дуры, которые требует физическое состояние хозяина. В сговоре с со-
седями она грабит дом и, пользуясь неразберихой в связи со смертью
старика, присваивает банковские билеты и золото. Но, увы, она попа-
дается на том, что имела неосторожность сделать вложения, не соот-
ветствующие ее статусу.
Подавляющее большинство дел касается банальных краж, которые
могли бы показаться неважными, если бы не их повторяемость и их
серьезные последствия для тех слоев общества, где всегда ощущается
недостаток продуктов питания и предметов домашнего обихода: иму-
щество бедноты особо уязвимо, и утрата даже самых мелких вещей
оказывается великим несчастьем. Воровство процветает в атмосфере
нестабильности, когда человек не чувствует себя в безопасности, что
характерно прежде всего для крупных городов и особенно для Па-
рижа. Оно составляет там от половины до трех четвертей всех пре-
ступлений; так, в 1782 г. среди 532 ответчиков, представших перед
Парижским парламентом, 98 (из них 17 женщин) обвинялись в тяжких
преступлениях, связанных с насилием, а 399 (из них 76 женщин) — в во-
ровстве и мошенничестве. Таким образом, женщины представлены
в довольно внушительном количестве — в Париже это каждая четвер-
тая кража, причем они чаще крадут белье и ткани, реже — серебро,
драгоценности и деньги.
Отметим более скромное число краж в деревнях. Главным обра-
зом, это — зерно, овощи, фрукты и дрова, в то время как в городах
предпочтение отдается белью и посуде; в особом ряду стоит кража
продуктов питания, которая объясняется необходимостью накормить
семью, а столь же обычное воровство в лавках — обилием товаров
и той относительной легкостью, с которой их можно украсть. Облик
воровки почти одинаков во всех странах Европы, где наблюдается
один и тот же исход преступности из сельской местности в города.
Почти все женщины-воровки принадлежат к рабочему и нуждающему-
ся люду; они — наемные работницы, для которых вопрос выживания
(ргшшт У1Уеге) является вопросом каждого дня; более половины из
них одинокие, замужних около 45% и вдов 4,5% (по данным Монтиона,
знаменитого прокурора той эпохи); соотношение меняется в зависимо-
сти от типа преступления. Есть ли среди них профессионалки? На это
трудно ответить, поскольку такая квалификация предусматривает
определенную включенность в «воровское сообщество». Это редкий
факт; тем не менее он встречается: так, английская пресса в 1764 г. со-
общает о шайках молодых женщин, специализировавшихся на грабе-
жах лондонских лавок. Профессионалки — это скорее участницы ор-
ганизованной сети по реализации краденого, связанные с опытными
ворами, находящие покупателей и дающие ссуды под залог; деятель-
ность этих «скупщиц краденного» («Гепсез») хорошо известна полиции,
которая использует их в качстве осведомительниц.
Во второй половине XVIII в. власти обеспокоены ростом воровства.
Эта проблема тесно связана с нищетой, и поэтому, начиная с XVI в.,
перед лицом криминальных всплесков, власти начинают предприни-
мать меры по помощи бедным или по изоляции нищих. Ведь бедность,
попрошайничество и бродяжничество представляют благодатную поч-
ву для преступности, свирепствующей в городах и на больших дорогах,
особенно в тяжелые годы. Для женщин без корней трудно разорвать
этот порочный круг нищеты и преступления, делающий их легкой до-
бычей правосудия, особенно жандармов, с реальным шансом оказать-
ся в тюремных больничных палатах или в огромном парижском Саль-
петриер е.

Наказания
Ответ на первый вопрос о типологии женской преступности следует ис-
кать в репрессивных методах, избираемых обществом, ибо они так же
показательны, как и сами преступления, о которых, впрочем, узнают
по тому, что те фигурируют в судебных документах. Отсюда вечная
проблема криминальной статистики, которая, как известно, имеет осо-
бую важность в случае с женскими преступлениями, поскольку многие
из них носят частный характер. Найдется мало женщин из высших или
средних слоев, которые не пользовались бы защитой своих семей. Кро-
ме того — и это распространяется также на живущих в неблагоприят-
ных условиях, — суды в Европе повсеместно придерживаются тезиса об
ограниченной уголовной ответственности женщин, особенно если у них
есть дети. Этот феномен объясняет разницу между числом женщин,
на которых поданы жалобы, и числом приговоренных к наказанию, по-
скольку многих отпускают еще до приговора, если доказательства вы-
зывают сомнения, а еще чаще из-за того, что они нужны дома. Аресто-
вывают главным образом одиноких женщин, в большинстве своем де-
классированных. Этим в целом и объясняется недостаточный учет
женской преступности в криминальной статистике.
Что касается выбора наказаний, он, конечно, основывается на прин-
ципе частоты совершаемых преступлений. Известно, что женщины
менее склонны к серьезным насильственным актам, чем мужчины;
в графстве Суррей между 1660 и 1800 гг. из 7000 актов насилия только
одна четверть совершается женщинами. Но наиболее обычные для них
преступления из числа серьезных влекут за собой суровую кару — ведь
женщины посягают на фундаментальные семейные ценности и доброде-
тели. За убийства, детоубийства и домашние кражи выносятся смертные
приговоры, применяемые со всей строгостью еще в XVI в.; так, за два
года — 1535 г. и 1545 г. — из восемнадцати женщин, обвиненных в дето-
убийстве, тринадцать было приговорено к смерти судом первой ин-
станции и восемь из них утверждено Парижским парламентом. Но
в течение последующих веков в законодательном поле, оставшемся
практически неизменным (ордонанс 1670 г.) и даже ужесточившемся
в Англии благодаря новым статьям о смертной казни («кровавый ко-
декс»), наблюдается тенденция в сторону смягчения наказаний: суды
предпочитают тюремное заключение пыткам и смертной казни. Так,
в Невшателе, например, за весь XVIII в. было приговорено к смерти
103 человека (10,2% от общего числа приговоров), из них четырнадцать
женщин; лишь девять были казнены, в том числе шесть за детоубийст-
во. Самое частое наказание (65%) — изгнание, часто сопровождаемое
плетьми, последнее — главным образом за посягательство на собствен-
ность. Закоренелых воровок и падших женщин направляли в тюрьмы.
Англия поступает подобным образом, предназначая самые жестокие
наказания (смертная казнь и ссылка) для мужчин, а женщин предпочи-
тает заключать в исправительные учреждения, которые становятся ча-
стью системы наказаний с середины XVIII в.; что касается совершив-
ших незначительные проступки, то их бьют плетьми или выставляют
у позорного столба.
Королевские суды во Франции обращаются с преступницами при-
мерно так же. Они строго наказываются, если наносят вред святая свя-
тых — семье, — и одновременно относительно мягко, когда совершают
преступления, не столь опасные в глазах общества. Результатом этого
является значительное смягчение наказаний по приговорам судов пер-
вой инстанции, обычно более строгих. Это видно из процента дел, ко-
торые Тулузский парламент в последние двенадцать лет существова-
ния старого порядка признал «не подлежащими судебному разби-
рательству» или «недостаточно доказанными», благодаря чему были
сняты обвинения с более чем половины женщин, осужденных судами
первой инстанции: из общего числа приговоренных (462) 3,9% подверг-
лись смертной казни, 25,7% — тюремному заключению, 22,2% — ссылке,
остальные — наказанию кнутом и стоянию у позорного столба. В Пари-
же также наблюдается подобная тенденция: к смертной казни пригова-
ривают за тяжкие преступления и за крупные кражи, совершенные
профессиональными воровками; среди смертных приговоров 15,8% вы-
несено за семейные преступления, 7,7% за детоубийство, 6,1% за наси-
лие; но в это же время их число продолжает снижаться. Так что перед
Революцией 1789 г. репрессивная система значительно меняется в бла-
гоприятную сторону для женщин.
В целом суровость наказания сохраняется там, где считается необхо-
димым дать пример — хотя бы во имя сохранения авторитета семьи для
контроля над женской репродуктивной функцией. Очевидна и снисхо-
дительность к женщинам, которым сложные экономические условия
не позволяли удовлетворить самые насущные потребности, что, по
мнению богословов-моралистов, оправдывало воровство. Чего же еще
можно ожидать от общества, слишком бедного, чтобы обойтись без
конституирующих принципов семейного порядка и в то же время без
хотя бы минимальных наказаний за любое посягательство на чужую
собственность ?
17
Явные мятежницы
Арлетта Фарж

Осмысление народного насилия — насущная задача европей-

ской историографии. Специалисты по этой проблеме пере-
ходят от классического истолкования (марксистского и по-
добного) к более тонкому анализу. По юридическим архи-
вам изучаются поступки, дискурсы, роли и функции групп
и общин, принимавших участие в восстаниях между XVI
и XVIII вв. Объясняя поведение этих мятежных, порой воо-
руженных, толп, историк должен иметь в виду, что каждое
восстание высвобождает множество смыслов и определяет
цель (каждая — в свое время и на своем месте), которая сде-
лает завтрашний день отличным от вчерашнего. Не игнори-
руя некоторых особенностей, почти все исследователи едино-
душно признают существование общей модели мятежа для
Северо-Западной Европы ХУ1-ХУШ вв. (Франция, Голлан-
дия, Англия и Германия). Можно успешно проследить путь от
экономических требований и серьезных форм религиозного
насилия XVI в. к крестьянским движениям, выступающим
против налогообложения, роста цен и чрезмерного удорожа-
ния зерна, чтобы оказаться в XVIII в. — без сомнения, менее
драматичном, но пережившем-таки спорадические городские
и крестьянские мятежи по различным мотивам, как социаль-
ным, так и политическим.
XVI в. в Испании отмечен такими крупными выступления-
ми, как антисеньориальный мятеж братств, или херманий,
(Сеппашаз)* 1519-1520 гг. в землях, относящихся к арагон-
ской короне, и восстание коммунерос в Кастилии в те же го-

* Восстание «братств» (Сеппашаз) ремесленников в Валенсии. —

Примеч. пер.
ды. В XVII в. Испанию потрясли два крупных националистических вы-
ступления: в Каталонии вслед за ее захватом в 1659 г. и в Португалии
(единственное, завершившееся победой*). Кроме того, в 1640-х гг. в Ан-
далусии постоянно вспыхивали многочисленные бунты, вызванные ни-
щетой и несправедливостью. В XVIII в. Испания также стала свиде-
тельницей масштабных социальных волнений, среди которых самое
известное — восстание против Скилачче (Мойп с!е Е^ш1асЬе)**.
Италия тоже представляет богатую почву для исследований. Преж-
де всего это два периода крупных городских волнений: один приходит-
ся на конец Средних веков и эпоху Возрождения, второй — на слож-
нейшие годы объединения Италии; между ними лежит длительный пе-
риод, богатый крестьянскими мятежами, в которых выплеснлись весь
гнев и ненависть народа против имущих классов.
Благодаря усилиям многих американских и европейских истори-
ков были разработаны общие подходы, касающиеся методов анализа
и интерпретации данных и характера вопросов, которые следует зада-
вать фактическому материалу. Результатом совместных усилий было
создание — по выражению Чарльза Тили — «исполнительского репер
туара» (регГогшапсе герегипге), показывающего способность социаль-
ной группы в данное время и в данном месте выразить себя в коллек-
тивной форме, когда она добивается иных условий существования, чем
те, в которых она находится1.
Ученые тщательно анализируют состав мятежников на предмет
определения социальной природы групп-участниц восстаний, способов
их включения в экономическую жизнь и их политических взглядов.
Вместе с тем обязательно изучается менталитет каждого отдельного
индивида, побуждающего его присоединяться к группе и участвовать
в политических актах (точечных или широкомасштабных), направ-
ленных против одного или многих властных институтов. В результа-
те протестные явления просматриваются во всех своих измерениях
и через все совершенные действия и реконструируются посредством
истолкования форм символической, социальной и политической воли.
Такие исследования ведут к расширению географического поля
и уточнению вопросов и проблематики. Однако почему же так мало
страниц написано о женщинах, активно участвовавших в таких бун-

* Восстание 1640 г. в Португалии, закончившееся ее освобождением от испан-

ского владычества. — Примеч. пер.
** Восстание в Мадриде в конце марта 1766 г. против реформ министра фи-
нансов неаполитанца Скилачче, который ввел монополию на снабжение Мад-
рида продовольствием и запретил ношение традиционной испанской одежды —
широкого плаща и мягкой широкополой шляпы (сомбреро); закончилось вы-
сылкой Скилачче и изгнанием из Испании иезуитского ордена. — Примеч. пер.
тах? В первую очередь потому, что отношение к женскому насилию
было двойственным — его были вынуждены учитывать и одновремен-
но стремились игнорировать. Это чувство тупика испытал каждый,
в том числе и историки, обратившиеся, правда довольно поздно, к изу-
чению форм и функции женского насильственного протеста.
Альбер Собуль, Робер Мандру и Ив-Мари Верее оказались первыми
французскими учеными, обратившими внимание на внушительное
число женщин, вовлеченных в народные движения эпохи раннего Но-
вого времени и в период Революции2.
Сделав первые робкие шаги, они рассматривали присутствие жен-
щин скорее как исключение. Они обнаруживали его только в тех бун-
тах, где речь шла о существенных для женщин проблемах: женщины,
утверждали они, могли участвовать в основном в хлебных бунтах,
стремясь спасти свои семьи от голода. Будучи матерями и кормилица-
ми, они инстинктивно защищали своих детей, подобно тому как самки
защищают своих детенышей. Такой взгляд достаточно точно соответ-
ствует равнодушию эпохи к проблеме возможного участия женщин
в гражданской жизни.
Создание в 1970-х гг. «истории женщин» сделало подходы историков
более сложными. Вначале Мишель Перро, а затем Натали Земон Дэвис,
проанализировав собранный ими материал о численности мятежных
женщин, подтвердили, с одной стороны, женское присутствие среди мя-
тежников. Они подчеркнули свободу женского участия в мятежах — по-
скольку женщины были менее ответственны в гражданском и правовом
плане перед лицом репрессий. Эти исследовательницы настояли и на
необходимости изучения форм культуры, которые оказали влияние на
женское присутствие в народных волнениях, позволили им спровоциро-
вать на некоторое время беспорядок и вывернуть наизнанку мир — в точ-
ности так, как о том говорится в народной литературе и ученых тракта-
тах. К тому же нужно признать как очевидное, засвидетельствовали
они, то, что женщины участвуют во всех или почти всех мятежах, и это
участие не ограничивается только продовольственными бунтами.
Заметим, что схема оказывается общей, если верить исследованиям
форм протеста в Англии, крестьянских движений периода 1648-
1806 гг. в Германии, итальянских мятежей, в том числе так называемо-
го восстания Мазаньелло в Неаполе в 1647 г. и народных волнений
в Лимоне в ХУП-ХУШ вв. 3 Основательно изученный голландский ма-
териал показывает, что на протяжении ХУП-ХУШ вв. женщины ак-
тивно участвовали как в религиозных, так и в антиналоговых и даже,
что удивительно, в политических выступлениях (например, в восста-
нии патриотов в 1782-1787 гг.)4. Так что женщины думают не только
своим чревом — и это прекрасно.
 Удивительный парадокс: женское присутствие (иногда преимущест-
венное) в мятежах является фактом, подтвержденным всеми иссле-
дованиями по проблеме коллективного насилия; однако смысл этого
присутствия изучается и истолковывается чрезвычайно редко. За не-
большим исключением, в исторических работах почти не освещаются
причины, обусловливающие последовательную протестную деятель-
ность женщин в такие моменты; и еще меньше говорится о том, как
происходило (и происходит) для всех женщин их возвращение к обыч-
ной жизни. Мы должны анализировать не только решение участвовать
в мятеже, изучать роли, акты и символы внутри самого мятежа, но так-
же — а это совсем непросто — то, что за ним следует.

Присоединение к протесту
Присоединиться к протесту — означает отреагировать на ситуацию,
воспринимаемую как недопустимую, коллективными методами, балан-
сирующими на грани законности, и изменить катастрофическое разви-
тие событий. Это значит: заявить о своем присутствии в публичной
сфере. Но женщины и публичная сфера — две реальности, совершенно
удаленные друг от друга, по крайней мере в гражданском и правовом
плане. Поэтому можно задать вопрос: каким образом они обычно
вторгаются в мир, из которого они юридически исключены.
На протяжении ХУ1-ХУ1П вв. формы женского протеста обычно
объясняют исходя из двух различных гипотез. Некоторые исследовате-
ли, кажется, принимают идею, согласно которой в эпоху Средневеко-
вья, а затем в раннее Новое время существование женщин было таким
же «свободным», как и существование мужчин, в условиях подлин-
ной гибкости мужских и женских ролей, особенно в среде сельских
индустриальных рабочих. Индустриализация и переход к капитали-
стической системе разрушили некую предустановленную гармонию 5 .
Из этой гипотезы неизбежно вытекает следующее: в мятежи вовлека-
ются как мужчины, так и женщины, и последние могут участвовать
в них на равных.
Другая гипотеза, причем более правдоподобная, доказывает, что
внутри семей разделение труда происходило асимметрично, и роли,
какими бы «второстепенными» они ни казались, оставались неравными
как в материальном, так и символическом отношении6. Так что вовле-
ченность женщин в мятеж ставит новые вопросы и диктует иные отве-
ты, чем прежде. Пойдем дальше, чтобы более основательно изучить
несколько случаев недовольства или мятежей (их невозможно рас-
смотреть все) в Англии, Франции и Голландии. Женское инакомыслие
(без оружия и насилия) не стоит недооценивать. Возьмем один при- Г)
мер — чтобы понять, насколько разнообразны и трудноуловимы были со
формы, используемые женщинами в их сопротивлении предписаниям
светских и религиозных властей. Речь пойдет здесь о женщинах, участ- ^
ницах английского движения «отказниц» («гесизап{з») 1560-1640 гг.7
Сопротивление женского католического меньшинства Акту о единооб- п>
разии 1559 г., который попытался навязать всем исповедование одной 1
и той же религии, обнажило природу и границы государственной вла- ^
сти и продемонстрировало способность женщин бороться и отвергать
принцип гражданской и религиозной лояльности. Женщины реши- сР
тельно отказались подчиниться закону и повиноваться официальной >
церкви. Они очень изобретательно защищали себя и объясняли свои ^
действия, когда от их мужей потребовали принудить их к покорности. ^
Хотя на них накладывались штрафы, хотя их и бросали в тюрьмы, .о.
они, однако (благодаря традиционным механизмам меньшей ответст-
венности женщин), умели избежать многого и не платили полной цены ^
за свой вызов властям. Если двадцать семь мужчин за свое неповинове-
ние подверглись смертной казни, то женщин казнили только трех.
При выражении своего протеста женщины-«отказницы» пользова-
лись доступными им формами. Так, они предоставляли приют католи-
ческим священникам и организовывали свое частное пространство та-
ким образом, чтобы никто не мог проникнуть в их тайну (служанки,
торговки). Если, несмотря на все их предосторожности, власти, полу-
чив донос, неожиданно появлялись у них, они изображали невинность,
незнание, беспомощность, демонстрируя все виды женской слабости,
способные привести в смущение своих противников. Агрессивные, ре-
шительные, «фемининные», они бросают вызов закону и порядку, об-
ращая к своей выгоде и ради своего дела те формы деятельности, кото-
рые традиционно являются их монополией. Они борются с государст-
вом посредством того, что находится вне его контроля, а именно делая
из частной сферы беспрецедентную арену войны.
Франция, Париж, июль 1750 г.8... Полиция решила очистить улицы
от малолетних «преступников», детей бедняков, шатающихся без при-
смотра. Возможно, их хотели отправить в Луизиану, чтобы населить
обескровленные колонии. Но нельзя безнаказанно трогать детей бед-
няков. В 1725 г. население уже восставало по той же причине — теперь
же, в 1750 г., вспыхивает серьезное народное волнение во многих квар-
талах столицы. Будут убитые, большое число раненых, и после рассле-
дования, длившегося месяц, три смертных показательных приговора
молодым людям, обвиненным за участие в уличных схватках.
Что женщины восстали — это не удивительно. Для исследователя
весьма интересны, без сомнения, их действия — в частности, когда они

511
 стараются наити своих задержанных детей, помещенных в разные па-
су рижские тюрьмы (Бисетр, Фор-л'Эвек). Эти женщины пользуются зна-
х. нием социальных механизмов, и даже больше того — они владеют ин-
^ формацией об арестах детей, так же как владеют информацией о со-
гс бытии в целом. Они получают ее от соседей, от знакомых по кварталу,
2 используют свой социальный и политический опыт. Они дежурят в те
^ часы и в тех местах, где, по их сведениям, проедут генерал-лейтенант
полиции и его помощники. Они останавливают карету и спорят с сидя-
<и щими в ней; они обращаются к комиссару полиции или к влиятельным
инспекторам, приходят к дверям тюрем, беседуют со своими детьми,
5] приносят им пищу и даже беспокоятся об их учебе. Это многообразие
точечных действий означает не только знание принципов функциони-
^ рования городской жизни и социальных привычек полиции, но также
мгновенную способность находить соответствующие формы действия,
нужные мысли и слова, что очень похоже на переговоры (пе§о11айоп),
если принять этот термин в его самом обычном смысле.
Политические мятежи в Голландии. Речь идёт об организованных
мятежах 1653,1672,1745 гг. и тех, что разразились между 1782 и 1787 гг.
(восстание патриотов)9. Женщины здесь более многочисленны, чем
в каком-либо другом антиналоговом или зерновом мятеже того же пе-
риода: их значительное присутствие в политических выступлениях
объясняется той ролью, которую они играют в традиционных комму-
нальных структурах улицы и квартала. Юридически исключенные из
публичной жизни, они действуют в них «естественным образом»: не-
ужели в этом на самом деле есть нечто необычное? Разве можно поду-
мать, что их юридическое бесправие порождает у них безразличие
к общественным делам? И как можно вывести из их мотиваций и из их
участия некую форму равенства с мужчинами, участвующими в высту-
плении, или мужчинами, осуществляющими политическую власть?

Язык, знаки п репрезентации протеста

В ходе мятежа женщины действуют иначе, чем мужчины — а те в свою
очередь видят и знают это, соглашаются с этим и все же осуждают
своих товарок. Между тем именно женщины занимают авансцену
и убеждают мужчин следовать за ними, вставая в первые ряды мяте-
жа. Мужчины уже и не удивляются тому, что мир неожиданно вывора-
чивается наизнанку. Подстегиваемые женскими криками, они присое-
диняются к толпе.. Они хорошо знают, до какой степени женщины,
идущие впереди, воздействуют на власти, они знают также, что те не
очень боятся, поскольку им не грозят суровые наказания, и что это на-
рушение порядка вещей может быть залогом последующего успеха их

512
движения. Они знают, соглашаются с этим распределением мужских
и женских ролей и в то же время осуждают женщин, их крики, их по-
ступки и их поведение. Они смотрят на них и с восхищением и с раз-
дражением, говоря, что женщины выходят из себя, их действия чрез-
мерны и переходят все границы.
Так в социальном плане создаются две взаимодополняющие систе-
мы, которые перекликаются друг с другом и питают друг друга: с од-
ной стороны — женщины, которые действуют в согласии с мужчинами,
осознавая при этом, что их поведение считается необычным. С другой
стороны — мужчины, которые не могут избавиться от двойственного
представления о женщине, доброй, нежной, столь желанной и одно-
временно двуличной, лживой и связанной с дьяволом. Мы знаем, что
эти темы пронизывают народную литературу (серия так называемой
«Голубой библиотеки») — в ней женщины изображаются и как ангелы
и как чудовища, и как жизнь и как смерть.
Можно понять статус женщины в мятежах только в контексте этой
системы представлений, которая считает женщину и желанной, и от-
талкивающей и в которой символическая игра так же напряженна, как
и игра реальных действий и ситуаций. Лишь с точки зрения такого пе-
реплетения следует анализировать формы женского протеста.
Домашние конфликты или конфликты с соседями — такие, какими
мы их знаем, в городе или в деревне, — разворачиваются по своим осо-
бым образцам. В квартале, деревне, отдельном доме — всюду необхо-
дима сплоченность, чтобы противостоять «внешним опасностям». Так
организуется некая территория, названная Робером Мюшамбледом
«эго-территорией»10. Там мужчины берут на себя защиту коллектив-
ных интересов с помощью силы, а женщины — осуществляя надзор
и собирая информацию. Если, к несчастью, вспыхивает спор, женщина
прячется за мужчину, прибегая к стратегии умиротворения ситуации.
Иными словами, женщина обозначает проблемы, выносит их на общее
обозрение, а затем успокаивает страсти. Локальные конфликты обна-
жают различие тендерных ролей, при которой женщина оказывается
позади передней линии действия.
Мятеж разрушает прежнюю систему правил, чтобы дать толчок
развитию новых способов взаимодействия между мужчинами и жен-
щинами. Юридические архивы дают возможность достаточно точно
воссоздать этот переход от одного состояния к другому. В Париже
14 июля 1725 г. вспыхивает мятеж против булочников: все начинается
со спора между покупательницей и продавцом в Сен-Антуанском
предместье11. Женщина по имени Дежарден отказывается заплатить
булочнику Радо тридцать четыре су за батон, который еще утром сто-
ил тридцать су. Женщина созывает своих соседей по кварталу, и толпа
численностью примерно в тысячу восемьсот человек поднимается про-
тив булочников, грабя и разоряя их лавки.
На первом этапе, когда только вспыхивает ссора, самые близкие со-
седи бегут за мужем мадам Дежарден, столяром-краснодеревщиком,
который живет на расстоянии нескольких домов от булочной Радо. Ко-
гда женщина ввязывается в ссору, туг же непременно предупреждают
ее супруга или компаньона, чтобы восстановить должный порядок ве-
щей. Супруг мадам Дежарден не колеблется: оказавшись на месте дей-
ствия, он «намеревался выбранить свою жену и заставить ее вернуться
домой». Чтобы все успокоилось, чтобы конфликт из публичного пре-
вратился в частный и чтобы муж подтвердил свое право наказать су-
пругу — таков смысл вмешательства Дежардена. Но он ошибается.
Женщины поняли, что данное дело имеет общественное значение, а по-
тому нет оснований решать его частным образом: цена хлеба слишком
высока, и мадам Дежарден имеет право протестовать. Ее муж «был не-
медленно окружен более чем сотней женщин, которые заявили ему,
что его жена — права и что это вина булочника».
Такой конфликт — не просто частная ссора; мятеж и последовав-
ший грабеж булочных предстает законным выражением протеста про-
тив несправедливого положения дел, в данном случае — против чрез-
мерного удорожания хлеба.
В этот момент женские роли приобретают характер, традиционный
для мятежа; они противоположны ролям, присущим частным кон-
фликтам: женщины разговаривают с мужьями совсем не так, как с гла-
вами домов, семей, они собирают толпу и призывают ее к насилию,
первыми врываясь в соседние булочные. Женщины утверждают свою
публичную идентичность (которой они не обладают в обычных услови-
ях) и становятся представителями общины, к которой принадлежат:
в резкости такого перехода от частного к публичному реализуется не
только осознание смысла происходящего, но также и страстное жела-
ние утвердить свою коллективную идентичность, обычно игнорируе-
мую и даже осмеиваемую.

Женщина и ребенок
Почти все исторические труды отмечают массовое участие в мятежах
молодежи и легко объясняют его. Демографическая ситуация в XVI-
XVIII вв. обуславливает особую роль молодых людей, чье раннее со-
зревание и приобщение к трудовой деятельности идет рука об руку
с повышением брачного возраста, поскольку они образуют многочис-
ленный возрастной класс, свободный и могущественный. Воплощая бу-
дущее общины, они пользуются престижем, они еще ни в чем не винов-
ны, они вливают свежую кровь в жизнь города и квартала.
В мятежах участвует не только молодежь, но и дети: полицейские
протоколы тщательно описывают состав мятежной толпы и часто ука-
зывают на заметное присутствие женщин с детьми. Некоторые эпизо-
ды религиозных войн XVI в. также отмечены участием детей, которые
представлены самостоятельными группами, что является совсем иным
явлением. Так, 1 января 1589 г. Парижская лига организует процессию
малолетних детей столицы, которые несут свечи от кладбища Невин-
ных* до церкви Св. Женевьевы** в Латинском квартале. Их было по-
чти сто тысяч. Можно также увидеть, как в разгар религиозных наси-
лий дети остервенело набрасывались на раненых и помогали расчле-
нять тела. В Ирландии во время Великого восстания 1641 г. английские
памфлеты и статьи, не смущаясь, описывали чудовищную жестокость
ирландских детей, которые по всей стране собирались в банды и, во-
оруженные кнутами, избивали англичан12.
В XVIII в. ситуация меняется; ничего не слышно ни о жестокости
детей, ни об их самостоятельно действующих группах. Теперь на аван-
сцену мятежа выдвигается фигура женщины с ребенком. Можно, ко-
нечно, объяснить это тем, что мать просто не может оставить своего
ребенка дома без присмотра. Но можно пойти и дальше: даже если ре-
бенок еще мал, он воспринимается как привычный атрибут городской
жизни, участник процесса материального и культурного производства;
квартал знает его, признает и адаптирует его как своего собственного.
Во время волнений в Париже в 1750 г., о которых уже шла речь, когда
детей арестовывали среди бела дня, не только их родители, но также
и жители квартала приходили к воротам тюрем требовать их освобож-
дения. Ребенок — это то, с чем связана честь семьи, как и честь общи-
ны. Если он сопровождает свою мать во время мятежа, это отражает
положение, которое он занимает между семьей и городом, — в той же
степени символ, как и реальный факт. Фигура женщины в союзе с фигу-
рой ребенка придает вес и справедливость народным восстаниям, стано-
вясь единым образом, олицетворяющим две разрушительные силы —
стремление к восстановлению справедливости и жажду обновления.
Благодаря женщине и ребенку народный протест пытается рестав-
рировать то, что было нарушено, и приблизить будущее, неопределен-

* Кладбище Невинных (атейеге с!з 1ппосеп(з) — парижское кладбище, функ-

ционировавшее с 1186 по 1786 г. — Примеч. пер.
** Аббатство св. Женевьевы было основано в 508 г. Хлодвигом на Парижском
холме. Церковь и прицерковная библиотека существуют по сей день. — При-
меч. пер.
ность которого больше невозможно выносить. Вместе женщина и ребе-
нок символизируют переход настоящего к будущему, они олицетворя-
ют само желание этого перехода.

Слова, жесты и типы поведения

Мятежное поведение, анализ которого сопряжен со значительными
трудностями, — это особый вид социальной деятельности. В ходе него
взрывы насилия, вспышки гнева обладают своей «грамматикой» и не-
простой логикой. В рамках этой суммы действий, когда толпе иногда
удается понять смысл того, что она в данный момент совершает, муж-
чины и женщины исполняют различное партитуры. Они действуют
сообща ради одного и того же дела, но отличаются друг от друга, изу-
чают друг друга и реагируют друг на друга. Мужской взгляд, несо-
мненно, оказывает влияние на последующие действия; язык и жесты
женщин в той же мере являются реальными способами их выражения,
как и результатом их сконструированного образа.
Если изучать бесчисленные эмоциональные всплески, нарушающие
на короткое время жизнь деревни, квартала или цеха, или если взять
пример символического мятежа, сразу бросается в глаза, что женщи-
ны вовлекаются в них очень быстро и без всяких колебаний, как будто
они бесстрашно вступают в окружающую волну гнева. Много свиде-
тельств, извлеченных из полицейских протоколов или даже из расска-
зов хроникеров, говорит об их смелости, о наличии у них чувства юмо-
ра и радости. Так, Франсуа Метра в своей секретной переписке свиде-
тельствует по поводу Мучной войны 1775 г., что «грабителями были
только носильщики и другие простолюдины и что они очень весели-
лись». Прежде он уточнил, что мятеж разгорелся «в основном среди
женщин»13. Также в мятежных деревнях одного финансового округа
(«генералитета») конца ХУП — XVIII вв. очевидцы отмечают приподня-
тое настроение, и о нем еще долго сохраняется воспоминание, особен-
но когда женские волнения завершаются успехом и достаточно стра-
шат элиту, заставляя ее прислушиваться к требованиям женщин.
Приподнятое настроение, возбуждение, подстрекательство. Жен-
щины — это стало почти стереотипом — подбадривают мужчин словом.
Ужасные крики предупреждают о начале мятежа. Что же касается
слов, то речь не об оскорблениях или улюлюканье, как об этом часто
говорят, нет, речь — о произнесенных фразах, смысл которых застав-
ляет мужчин действовать. Если нередко из их уст можно услышать
призывы к убийству, выкрики против короля, кровавые угрозы в адрес
властей, то в моменты выступлений можно обнаружить много фраз,
которые выходят за рамки чисто словесного насилия и приобретают
характер социальной критики.
Женщины высказывают то, что провоцирует общину на восстание:
в нескольких словах они объясняют несправедливость, точно называ-
ют врагов и выражают пережитые унижения. Они очень вовремя напо-
минают о нормальной цене хлеба, требуют оплакать печальную долю
женщин, вынужденных работать и одновременно растить своих детей.
«Разве это не безобразие, когда матери отправляются продавать салат
на улицах, а их детей хватают в их отсутствие», — кричит одна женщи-
на из своего окна в июле 1750 г. в Париже во время кампании «похище-
ния детей»14. Ее товарки четко выражают свои настроения, предлагают
социальные объяснения и способствуют развитию мятежа — как сло-
вом, так и делом.
Отправившись в бой безоружными, женщины, не колеблясь, броса-
ют камни или же собирают их с мостовой, передают мужчинам. Они
бьют в набат и останавливают телеги, нагруженные зерном; иногда они
прячут под своими юбками ножи или палки, а увидев представителя
власти, спешно засовывают их в свои потайные места. Их сравнивают
с роем пчел и с облаком насекомых — постоянно возникающие образы,
которые прекрасно подчеркивают специфические черты и тендерные
характеристики группы. Ожесточенность, коллективная ярость, готов-
ность к неустанному действию указывают на солидарную, взбудора-
женную женскую общность, которой трудно противостоять. Подобно
пчеле, женщина-мятежница обладает непреодолимым упорством. По-
добно пчелиному рою, такие женщины производят страшный несмол-
кающий шум, дьявольское жужжание: вновь мы сталкиваемся с веч-
ной парой: мудрая женщина и она же — безумная дьяволица.
Пчелиный рой имеет королеву-матку. Так же и группы женщин
ведомы одной из них, наиболее харизматичной и сильной личностью,
известной и уважаемой в своем квартале. Случается, что она получа-
ет или сама присваивает себе кличку, иногда военную (пота с1е §иег-
ге), например «капитанша» (1а сарНаше), как та кабатчица, которая
в 1721 г. обращается с призывом к собравшейся толпе выступить про-
тив извозчиков, работающих по королевским заказам 15 .
Другие берут свои прозвища из сказок или из списка знатных титу-
лов, как, например, «принцесса» — удивительная фигура парижских
волнений 1775 г., поденщица сорока трех лет, энергичная и активная,
арестованная гвардейцами за беспорядки. Ее требуют освободить и
женщины, и мужчины: «Верните ее нам, верните ее нам, это наша
принцесса!»16 Амазонка, капитанша, принцесса — все эти почетные на-
именования указывают на реальное желание руководить толпой, при-
надлежать к самым сильным, включиться в мужскую иерархию, по
сути дела — в военную жизнь. Брать в руки оружие — одна из тех муж-
ских функций, к которой более всего стремятся женщины, о чем ярко
свидетельствуют сборники наказов от женщин третьего сословия и ма-
нифесты женщин-революционерок в 1789 г.
Идти на войну, как мужчины, восставать и слыть мужчинами: тра-
вестизм, стремление усваивать поведение другого пола — это одна из
традиционных форм народных волнений. В Англии, Германии и Гол-
ландии женщины с легкостью облачаются в мужскую одежду17. И не
только во время мятежей, но и в периоды кризисов, когда, оказавшись
на улице из-за экономических трудностей, они пытаются выжить...
И еще когда они вовлекаются в криминальную деятельность и вступа-
ют в воровские шайки, где травестизм имеет одновременно практиче-
ское и символическое значение. Они переодеваются в мужское платье
также из чувства «патриотизма», как в Голландии ХУП-ХУШ вв., где
они участвуют в политических волнениях и в войнах, которые ведутся
на суше и на море. Когда их спрашивают, почему они переодеваются,
они гордо отвечают полицейским, называя себя преемницами длинно-
го ряда героинь прошлого, чей пример узаконивает их смелость.
Анализируя это явление, следует сказать и об обратной ситуации —
о переодевании мужчин в женское платье, чтобы смешаться с мятеж-
ной толпой. Здесь тендерная инверсия имеет то преимущество, что
обеспечивает большую степень безнаказанности (так как женщину ка-
рают менее сурово, мужчина-женщина пытается воспользоваться этим
преимуществом). Как показала Натали Земон Дэвис18, существуют бо-
лее глубокие причины взаимообратной практики переодеваний: в этом
взаимообмене каждый пол берет что-то у противоположного; если
мужчина-женщина отвращает демонов и избегает кастрации, то жен-
щина-мужчина приобретает способность совершать исключительные
поступки и смело вторгаться в публичную сферу.
Таким образом, травестизм не порождает беспорядка и не разруша-
ет установленную систему ценностей, но, наоборот, восстанавливает ее,
постоянно вводя неизбежные новшества, которые искусно подрывают
прежние ценности. Однако эта травестиционная модель — на первый
взгляд уравнительная и взаимная — содержит противоречие, отмечен-
ное неравенством ролей: на самом деле, мужчина, переодевающийся в
женщину и подражающий ее поведению, принимает на себя те сторо-
ны женской роли, которые считаются неузаконенными. Он заимствует
присущий женщине анархизм, чтобы выступить против социальной не-
справедливости ради обеспечения незыблемости существования ком-
муны и ее процветания. Таким путем мужчины проявляют женскую
силу, но фактически речь идет только о темной и ненавистной стороне
этой силы, ее порочной и разнузданной «природе», которая в периоды
спокойствия остается на заднем плане и низко ценится. Мужчина-жен-
щина пользуется мифической оболочкой, а не истинной сущностью
женщины.
Женщины не только действуют вместе с мужчинами — они также
борются с другими женщинами: конфликты между религиозными
и социальными группами порождают непреодолимый раскол, когда
одни яростно сражаются против других внутри своей социальной груп-
пы. В конфликтах частного порядка, которыми была насыщена эпоха
раннего Нового времени — ведь они так часто будоражили приходы,
деревни и городские рынки — насилие, исходящее от женщин и совер-
шавшееся в женской среде редко приводило к смертоубийству. Одна-
ко мятеж и порождаемые им бесчинства вовлекают женщин в куда бо-
лее брутальные виды действий, вызывают у них усиленное желание
уничтожить противника. Религиозные насилия XVI в., например, ока-
зываются очень яростными, поскольку и та и другая сторона стремит-
ся очиститься от заразы, которую святотатство их врагов приносит
в общину. Необходимо любой ценой защищать «истинную» и искоре-
нять ложную веру посредством жестов и форм поведения, становя-
щихся с каждым днем все более драматичными. Насилие — это не
только инструмент божественной справедливости, это также очисти-
тельная практика, которая должна помочь общине освободиться от са-
танинского заблуждения, навязываемого противоположной стороной.
В этих избиениях, творимых без всякого чувства вины, поскольку они
совершаются во имя Бога, действия носят тем более ожесточенный ха-
рактер, что их целью является показать, что еретик, враг по вере, — не
человеческое существо, а чудовище. Протестанты и католики следуют
разным моделям мятежного поведения. Совершаемые ими поступки
заимствуются из библейского и бослужебного репертуара и отражают
специфические для каждой религии взгляды на тело, его смерть и по-
смертную судьбу19. В то же время понимаешь, до какой крайности мо-
жет дойти мужское и женское насилие, если оно по большому счету от-
талкивается от самых фундаментальных ценностей общины. И если
женщина принимает в таких конфликтах заметное участие и даже сра-
жается против других женщин, то это потому, что внутри своей общи-
ны она занимает привилегированное положение, будучи необходимым
звеном между жизнью и смертью, центральным местом, где куется со-
зидание и разрушение, плотским пространством, где репродуцируются
силы природы и силы священного.
В последующие столетия во время мятежей — уже другой, нерелиги-
озной природы (антиналоговые, продовольственные и т. д.) — женщи-
ны также не щадят других женщин. Здесь ад — и скорее не духовный,
мистический, а экономический. Здесь идет борьба бедных против бога-
тых, тут насилие порождается отчаянием и направляется на любую ви-
димость привилегированности.
Скажем, в зерновых бунтах в Иль-де-Франс и в городских мятежах
на протяжении всего XVIII в. женщины оказываются жертвами других
женщин, особенно булочницы или жены булочников, работающие за
прилавком, которые воплощают не пол, но социальную группу, суще-
ствующую в относительно благоприятных условиях, и которых поэто-
му следует оскорблять и даже уничтожать. Это хорошо видно по вы-
ступлениям в Париже 1775 г., когда в числе женщин, ставших объек-
том нападения других женщин, оказались не только булочницы, но
также те, кто занимает особое место среди ремесленников. Они просто
предназначены стать жертвами коллективной мести как виновные
в хищениях, в непомерных ценах и в том, что наживаются за счет голо-
да обездоленных 20 . Единство и раскол среди женщин — две стороны
одной и той же реальности. Женская способность к протесту направля-
ется в русло реакции на несправедливость, имеющей место внутри об-
щин, сплавленных религиозным, социальным и экономическим един-
ством. Даже если они действуют как-то особо, как представители опре-
деленного пола, это не мешает им выступать против некоторых других
представителей этого пола — тех, кого они считают носителями зло-
употреблений, несправедливости или святотатства.
Женщина безраздельно пользуется славой активной мятежницы,
и даже больше. Басни, рассказы и хроники описывают ее яростной,
жестокой и кровожадной. Нужно тем не менее иметь в виду, что все
эти тексты написаны мужчинами, поэтому навязчивая тема женской
жестокости намеренно усиливается мужской памятью. Можно также
поставить вопрос, не является ли зрелище варварства, праздник смер-
ти, который одновременно притягивает и отвращает, выражением ин-
стинктивного желания убивать, которое человек переносит на «дру-
гое», иное, чем он, существо — а именно на женщину, носительницу
производительной силы, хитрости и разрушительной агонии? Как бы
там ни было, если женщины в пролитии крови и жестокости порой на-
ходят себе союзниц своего пола, нужно попытаться объяснить это явле-
ние и не замалчивать его. Может быть, они и жестоки, но почему
и как? Проливать кровь — это высшее преступление для тех, кому за-
прещено брать в руки оружие и убивать. Исключенные из процесса
принятия юридических, гражданских и политических решений, жен-
щины в условиях мятежа и кровопролития обретают на время возмож-
ность принимать решения. Обычно обреченные оставаться простыми
зрительницами политического процесса, они находят в мятеже место,
где их поведенческая — а значит, политическая — эффективность ока-
зывается наиболее полно реализованной. Они становятся тем более
жестокими, что их роль публично признана и ожидаема всей общиной.
Здесь поступки и представления об этих поступках не пересекаются,
лишь обуславливая друг друга: женщины, выходят за свое традицион-
ное пространство, женщины усваивают формы поведения, традицион-
ные для этой новой для них сферы.
К описанной политической составляющей нужно добавить (не раз-
деляя) и составляющую символическую: мужчина, женщина и кровь —
это и союзники, и враги. Кровь, союзница женского тела, течет из них
раз в месяц, но ни мужчина, ни женщина в этот период раннего Нового
времени не знают точно, почему, даже если в конце XVIII в. и удается
предположить, до конца не понимая, что эта кровь играет определен-
ную роль в процессе оплодотворения. Кровь, которая изливается раз
в месяц, — враг мужчины, знак грязи и нечистоты женского тела, она
периодически препятствует его доступу к желанному чреву. Символ
первородного греха Евы, она одновременно и проклятие, и сила. Без
конца порицаемая в сказках и пословицах как знак греховной раны,
менструация, естественная сообщница женщины, становится ее ковар-
ным врагом. Балансируя между незнанием ее причины и смысла и со-
ответствующей системой понятий, женщина глубоко усваивает «менст-
руальное табу» и переживает ежемесячные кровотечения с ужасом
и болью. Легко понять, почему в момент мятежа ее привлекает крово-
пролитие, которое имеет причину, смысл и в результате очищает об-
щину. Поэтому когда в разгар беспорядков, побуждаемая желанием
восстановить попранную справедливость или веру в отвергнутого Бога,
появляется женщина и, проливая чужую кровь, играет с ней, радуется,
что видит ее льющейся, она, возможно, ощущает себя участницей ри-
туала исцеления кровью, из которого она обычно исключена и потреб-
ность в котором она ощущает в самых интимных частях своего тела.
Пролитая ее рукой кровь становится оправданной, ее же собственная
таковой не является. Пролитая кровь врага порождает чистоту, кото-
рой лишена ее собственная и которую за ней не признают. Таким обра-
зом, смывается позор, заполняется пустота, одна из сторон которой —
исключение из политической сферы.

Обвинения в экстремизме
Дойдя до этого момента описания и истолкования роли женщин в мя-
тежах, можно позволить себе одну провокационную мысль. Вопреки
тому, что исследователи думали еще несколько лет тому назад, жен-
ское присутствие во всех сельских мятежах Европы раннего Нового
времени настолько очевидно, что делает необоснованным, или, по
 ^ крайней мере, недостаточно обоснованным, удивление ученых прошло-
у го и их современных коллег, которые писали по этому поводу. Ясно,
х что в конечном итоге нет ничего странного в факте постоянного уча-
^ стоя женщин в событиях такого рода. Несмотря на сложный символи-
5= ческий код, используемый при описании женщин-мятежниц, здесь на
2 самом деле нет проблемы. Только надо отказаться от «деревянного
языка» при изучении истории женщин. Исследовать роль женщин
в мятежах — значит прежде всего не удивляться самому факту их уча-
I. стия; наоборот, было бы удивительно их отсутствие. Вопрос здесь ско-
О)
& рее следует поставить иначе и спросить, во имя чего и почему женщи-
не ны не участвовали в том или ином восстании. Таким способом можно
01
1 было бы переориентировать проблему, задать иные вопросы к исто-
риографии и по-другому взглянуть на весь комплекс отношений между
маскулинным и фемининным. Нужно выбрать новый угол зрения, что-
бы пойти по еще не проторенному пути.
Без сомнения, еще слишком рано ставить эти новые вопросы, одна-
ко важно осознать их актуальность и одновременно признать их и
обоснованными, и стимулирующими. По крайней мере, можно поста-
раться понять, в какой степени обычный путь вовлечения женщины
в мятеж становится необычным в глазах других людей, что приводит
к преувеличенной оценке ее смелости. Сделаем по этому поводу не-
сколько замечаний:
1. Когда женщина участвует в мятеже, она играет целый список
ролей; в ней смешиваются все ипостаси, которые общество обычно
признает за ней. Как мать с ребенком она идет в первых рядах; как
подстрекательница она кричит из окна и с моста; как носительница
группового сознания и чувства солидарности она увлекает своих со-
ратников; как лично заинтересованная она обращается к властям, вхо-
дит в их кабинеты и ведет с ними переговоры; в состоянии крайнего
возбуждения она набрасывается на тех, кого она рассматривает в каче-
стве врага, даже если это женщины; уверенная в своем праве и желаю-
щая достичь победы, она без колебаний проливает кровь; заботящаяся
о своей общине, она оживляет ее смысл и т. д.
Все эти роли — ее собственные, но также и те, которые приписыва-
ются ей мужчинами и легендой; они играются в состоянии гнева, вы-
званного несправедливостью, в соединении со страстями, порождаемы-
ми обстановкой мятежа. Женщина реализует все то, что в действитель-
ности свойственно ей самой, и то, что говорится о ней, беря у толпы
энергию, необходимую, чтобы сконструировать на какой-то момент
коллективную идентичность. Вне этих дней волнений, в монотонности
повседневной жизни ее достоинства и ее недостатки воспроизводятся
и мельчают в будничной суете, вследствие чего о женщине начинают

522
говорить как об источнике благополучия и одновременно страха и от-
вращения. Собирая женщин вместе, мятеж идентифицирует их — одно-
временно как общность, и как индивидуальности. В его контексте они
обретают способность определить себя, занять позицию и действовать.
2. Маскулинное представление и подпитывает, и диктует (если не
сказать, заставляет действовать против природы) такое поведение жен-
щин. Женщины скованы в пространстве между смыслом и преувеличе-
нием этого смысла. Они сами знают это и предчувствуют тупик, в кото-
рый попадают и который вынуждает их согласовывать свои поступки
с коллективными представлениями, где смешаны ярость и истерия,
особенно потому, что, не имея опыта традиционного политического
языка, они знают, что их слова и их поступки идут в иррациональном
направлении. В XVIII в. и прежде всего во время революции это станет
одной из проблем, прекрасно сформулированных некоторыми женщи-
нами, в первую очередь в сборниках наказов, где они задыхаются от
того, что «постоянно оказываются объектами восхищения и презрения
со стороны мужчин»21.
Между восхищением и презрением, однако, нет места ни для чего,
кроме нужды, которая и есть как раз тот фактор, который побуждает
женщин действовать, сражаться, восставать и претендовать на публич-
ную роль в самом сердце событий.
Любопытно, что каждое предпринятое действие не нарушает об-
раза неистовых женщин, а, наоборот, подкрепляет его; однако каждый
раз в поле между стариной и новизной что-то смещается и рождается
нечто новое во внутригородских и во внутриобщинных отношениях.
3. «Политика шепчет со всех сторон»22, и конец XVIII в. сможет во-
плотить ее в согласии с женскими требованиями равенства, труда и об-
разования в самом современном смысле этих слов.
Женщину как явную мятежницу можно обвинять в экстремизме:
она существует в этом странном пространстве, где каждый смотрит на
нее и где, под чужим взглядом, ее добродетели тысячу раз превраща-
ются в дьявольские пороки. Таков жребий женщины, поскольку она,
могущая нести в себе и плод, и желание мужчины, может стать вопло-
щением абсолютной крайности.
4. После бури наступает покой: мятеж прекратился. Остались ране-
ные и убитые, начались репрессии. Мятежники, признанные виновни-
ками восстания, будут публично казнены и подвергнутся поношению
со стороны толпы. Полиция скажет, что нужно преподать урок мятеж-
никам и что нельзя позволять народу самому решать свою судьбу, да-
же, когда требования народа законны. Хлеб при этом подешевеет,
и спокойствие будет восстановлено. От мятежа останется только па-
мять. До очередного и последующих восстаний, когда те, кого по не-
счастью задержат, скажут, что они оказались там случайно, чтобы по-
смотреть на «мятеж», поскольку им говорили в юности, что такие со-
бытия нельзя пропустить.
Мужчины вернулись к своей работе и к повседневным делам. Ни-
кто не задает себе вопросов по поводу их возвращения: они возвраща-
ются на свое место в городе. Женщины поступают так же, но несколько
иным образом, поскольку они возвращаются к традиционным ролям,
лишенным гражданской и политической составляющей, присутствую-
щей в тех ролях, которые они на короткое время приняли в период мя-
тежа, но которые им обычно не свойственны.
Трудно ответить на вопрос, как переживают женщины этот возврат
к повседневному. Возможно, это гордость своим участием в мятеже?
Возможно — признание того порядка вещей, при котором они стано-
вятся то первыми, то последними? А может, речь идет об особых инди-
видуальных и коллективных реакциях внутри их общины? Никто не
знает; можно только предполагать (хотя это, вероятно, слишком пря-
молинейное видение истории), что каждый мятеж трансформирует
вещи — и в то же время поддерживает традиционный баланс. Такое
объяснение неудовлетворительно. Для понимания этих вещей нужно —
как это было сделано на материале более близких к нам периодов, та-
ких, как война 1914—1918 гг., — изучить последствия кризисов, те, порой
неощутимые, разрывы, которые придают иной ритм историческому
времени. Нужно учесть, что кризисы периода ХУ1-ХУ1П вв. кажутся
во многом похожими друг на друга и очень мало «революционными».
Обвиненная в том, что она ведет себя во время мятежа, преступая
все нормы и крайности, женщина после его завершения возвращается
к мужчинам, и мало кто удивляется этому возвращению. Заметим, что
до недавнего времени факт участия женщин в великих социальных
движениях вообще игнорировался. Затем, когда она вновь предстала
в своем мятежном образе, ее деятельность стали рассматривать совер-
шенно изолированно от повседневного контекста и от современных ре-
презентаций. Мимоходом, неосторожно исследователь — а может, ис-
следовательница? — как-то поспособствовали созданию мифического
образа женщины как неистовой героини. Это произошло потому, что
не было принято в расчет очевидное — история творится совместны-
ми усилиями мужчины и женщины, чей взгляд (по словам Шарля
Бодлера) «удивляет своей искренностью»23.
 Еда?!

раздел четвертый

Голоса женщпн
Глюкель Хамельн,
иудейская негоцпантка
Натапп Земон Дэвпс

Родившаяся в иудейской общине Гамбурга, Глюкель Хамельн

(1646-1724 гг.) в юном возрасте вышла замуж за Хаима Ха-
мельна и родила четырнадцать детей, большинство из кото-
рых выжило, завело семью и собственных детей. Пока ее
муж был жив, она помогала ему в торговых делах, которые
заставляли его постоянно ездить на ярмарки по всей Герма-
нии. После его смерти в 1689 г., Глюкель устроила браки
младших детей с различными иудейскими семьями Цент-
ральной Европы и самостоятельно продолжала семейный
бизнес, давая ссуды, продавая жемчуг и другие товары, участ-
вуя в ярмарках вместе со старшими сыновьями. Она начала
писать свои мемуары на идише в состоянии глубокой мелан-
холии (как сама говорила), вызванной кончиной Хаима.
В них Глюкель рассказывает, почему, после долгих лет вдов-
ства, она решила вторично выйти замуж за богатого еврей-
ского банкира Хирша Леви из Меца. Вскоре после их свадь-
бы Аеви разорился. Отрывок, приведенный ниже, дает нам
некоторое представление о мире религиозных чувств иудей-
ки, о ее самосознании как матери, о ее манере воссоздания
собственного прошлого:
«Мне предлагали свою руку самые достойные мужчины со
всей Германии, но пока я могла обеспечить себя за счет того,
что мой муж, да пребудет он в мире, оставил мне, меня не по-
сещала мысль вторично выйти замуж. Бог, знающий мои
многочисленные прегрешения, не желал, чтобы я приняла то
или иное предложение, благодаря которому я и мои дети бы-
ли бы полностью обеспечены, а я в печальной старости обре-
ла бы покой. Это не отвечало намерениям Господа, и за мои
грехи мне пришлось вступить в брак, о котором я вам сейчас
поведаю. Тем не менее, несмотря на все это, я благодарю мое-
го Творца, который оказал мне милость в моем тяжелом наказании,
большую, чем я, грешница, заслуживаю. Воистину, я должна быть Ему ^
благодарной, хотя не могу искупить мои грехи постами и другими по- 5
каяниями, как следовало, по причине моих материальных тягот и пре- "х
бывания на чужбине, но, я знаю, для Бога это не оправдание. Вот поче- ^
му я пишу об этом дрожащей рукой и проливая горячие жгучие слезы, ^
ибо сказано: "Ты должен служить Богу всем своим сердцем и всей сво-
ей душой". Я молю Всемогущего укрепить меня, чтобы я могла слу- §
жить только Ему — и чтобы мне не пришлось предстать пред Ним з<
в грязных одеждах, ибо, как сказано в Наставлениях Отцов: "Раскайся 5
в один из дней прежде смерти своей". Поскольку нам неизвестен день
нашей кончины, мы должны каяться каждый день. Это то, что мне
следовало бы сделать, хотя у меня и есть слабое самооправдание: дей-
ствительно, я думала сразу же после устройства моих оставшихся без
отца детей оправиться в Святую Землю. о)
Я могла бы это сделать — прежде всего потому, что после помолвки ^
моего сына Моисея мне оставалось только выдать замуж мою млад-
шую дочь Мириам. Поэтому мне, грешнице, не следовало бы вступать ^
во второй брак, а сначала дождаться свадьбы Мириам, а затем совер- го
шить то, что подобает добропорядочной и благочестивой женщине иу- о
дейской веры. Мне следовало бы презреть тщету этого мира и с тем Ь
малым, что у меня оставалось, уехать в Святую Землю и жить там как ®
истинная дочь Израиля. Там меня не тревожили бы все печали и забо- °
ты моих детей и друзей и суетные мирские дела, и я служила бы Богу
всем своим сердцем. Но Господь привел меня к иным мыслям и к ре-
шению, менее достойному, чем то, что описано выше.
Продолжим. Брак Моисея был отложен на год. За это время на ме-
ня обрушились все виды тягот и несчастий из-за моих детей, которые
стоили мне всегда очень больших расходов. Но не нужно говорить об
этом, ведь это мои собственные любимые дети, и я прощаю их — и тех,
кто обошелся мне дорого, и тех, кто не создал для меня особых финан-
совых проблем. Из-за них мое состояние все уменьшалось и уменьша-
лось. У меня был большой бизнес, ибо я пользовалась значительным
кредитом у иудеев и у неиудеев. Я не жалела себя. И в летний зной, и в
зимнюю стужу я отправлялась на ярмарки и целыми днями простаива-
ла за прилавком. И хотя я была не столь богата, как полагали некото-
рые, я имела основание надеяться, что всегда буду пользоваться уваже-
нием, не попаду в зависимость, Боже упаси, от моих детей и не буду пи-
таться с их стола. Лучше бы мне стать нахлебницей у других людей,
чем у собственных детей, — я бы не хотела, Боже упаси, чтобы они со-
грешили из-за меня. Это было бы для меня хуже смерти.

527
 Я стала чувствовать, что больше не могу переносить длительные по-
ездки и ходить по городу. Я боялась, что лишусь своих товаров, не по-
лучу взятые у меня в долг деньги, Боже упаси, разорюсь, навлеку беду
на тех, кто доверял мне, и покрою позором себя, своих детей и своего
покойного мужа. Тогда я начала сожалеть, что отказалась от столь
многих достойных партий и упустила возможности прожить свою ста-
рость в богатстве и уважении и, быть может, помочь моим детям.
Но зачем теперь сожалеть, ведь слишком поздно. Бог не пожелал этого,
и злая судьба толкнула меня на другой путь, о чем я сейчас поведаю.
В 5459 г. (то есть 1698-1699 г.), в то время, когда был отложен брак
моего сына Моисея, причину чего я уже объяснила, в сивоне 5459 г. (то
есть в июне 1699 г.) я получила письмо от моего зятя Моисея Крумбаха
из Меца, в котором он сообщал, что Хирш Леви овдовел. Он хвалил
его как прекрасного честного иудея, знатока Талмуда, обладателя
большого состояния и великолепного дома. Короче говоря, он чрезвы-
чайно превозносил его, и, по всем расчетам, то, что он писал, было вер-
но. Однако "человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце"
(1 Цар. 16:7).
Это письмо пришло ко мне, когда я размышляла над своими несча-
стьями. Мне тогда было пятьдесят четыре года, и я уже пережила мно-
го неприятностей из-за своих детей. Если бы все то, о чем написал мой
зять, было правдой, я бы могла в моем преклонном возрасте стать чле-
ном благочестивой общины, какой славился Мец, и провести остаток
жизни в мире и позаботиться о своей душе. Я верила также, что мои
родные не посоветуют мне ничего плохого. Поэтому я написала в ответ
своему зятю следующее: "Я была вдовой одиннадцать лет и не имела
намерения вновь вступать в брак. Всем известно, что, если бы я поже-
лала, я могла бы выйти замуж за самых уважаемых и прославленных
людей в Германии. Тем не менее, поскольку ты настоятельно склоня-
ешь меня к этому, я дам согласие на это предложение, если моя дочь
Эсфирь присоединится к твоим советам". Дочь написала мне по этому
поводу то, что сама знала, бедняжка, и что ей подсказали. Вопрос
о приданом решился быстро. Я должна была отдать своему супругу
все, чем я располагала; было договорено, что, если я умру первой, мои
наследники получат обратно мое приданое, а если первым умрет он, он
оставит мне пятьсот рейхсталеров и, кроме того, вернет мне приданое
в размере тысячи пятисот рейхсталеров. Моей дочери Мириам было
тогда одиннадцать лет, и он обязался обеспечивать ее до замужества.
Если бы я имела больше денег, я бы также отдала их ему, ибо считала,
что мое состояние нигде не будет в такой сохранности, как у этого че-
ловека. Я считала это выгодным и для моей дочери Мириам; ей не
нужно было бы тратить собственные деньги, которые все были вложе-
ны под процент. Более того, мой будущий муж обладал прекрасной де-
ловой репутацией, и я считала, что это принесет огромную выгоду мо- ^
им детям в их бизнесе. Но много дум в сердце человеческом, однако 3
Тот, Кто правит на небесах, смеется над ними.
К несчастью, Бог обратил в насмешку мои думы и планы и уже дав- 2
но решил покарать меня, грешную, за то, что я полагалась на людей. ^
3
Мне не следовало бы думать о новом замужестве, ибо невозможно бы-
ло найти второго Хаима Хамельна. Мне следовало бы оставаться со
своими детьми в горе и в радости и исполнить все, что хотел Бог; преж-
де всего устроить брак моей оставшейся без отца Мириам, а затем, как ^
20
я и решила, провести свои последние дни в Святой Земле.
Однако все, что случилось, случилось и поэтому не может быть из- 0)
менено. Ныне мне остается только молить Господа не лишать моих де- с
тей своей милости. Что касается меня, я принимаю все, что Он ниспо-
шлет мне, с любовью. Пусть справедливый Бог даст мне терпение, как 5
прежде...»1 ^
О)

п
^>
о
Ь^
со
о
Анна-Франсуаза Корне,
парижская
ремесленница
Лрпетта Фарт

И ю л ь1750 г.: в Париже вспыхивает мятеж из-за детей, задер-

жанных среди бела дня слишком усердной полицией, полу-
чившей приказ очистить улицы от малолетних бродяг. Возму-
щенные женщины и мужчины восстают; в то время как одни
набрасываются на полицейских, подозреваемых в этом гнус-
ном деле, другие ищут своих детей в близлежащих тюрьмах.
Здесь приводится показание Анны-Франсуазы Корне, же-
ны часового мастера: она подробно рассказывает, каковы
были эти дни ожидания, прежде чем она смогла вызволить
своего арестованного сына. Она не прекращала своих усилий,
шла в полицию и требовала освобождения своего ребенка,
используя свои скудные знания, чтобы достичь цели.
Перед нами достоинство свидетельницы, твердость женщи-
ны, чье страдание огромно, и, особенно, удивительное исполь-
зование своего социального знания, чтобы добиться встречи
с полицейскими чиновниками: Анна-Франсуаза Корне — ти-
пичная ремесленница XVIII в. Она хочет повлиять на собы-
тия, не боится вести переговоры и показывает, до какой сте-
пени она не обманывается насчет политического и полицей-
ского мира, который не хочет признавать ее за равную. Она —
субъект истории, носитель и гражданской, и политической от-
ветственности: в ее рассказе столько же стойкости, сколько
в ее поступках и надеждах.
Анна-Франсуаза Корне, сорока четырех лет, жена Пьера
Мийара, часовых дел мастера, живущая на улице Руаяль:
«...что касается волнений, она ничего не видела и ничего
не знает, что же касается задержания детей в воскресенье
в конце сентября, — то она, возвращаясь домой после посеще-
ния одного из своих детей, живущего у часовщика в Сен-Дени де Аа- >
шатр, встретила группу детей из своего квартала, которые сказали ей, ^
что ее сын арестован и находится в Гранд Шатле. Она сразу же прибе-
тэ
жала туда и нашла во дворе своего мальчика, который горько плакал ш
и который сказал ей, что его арестовал Брюссель, когда он играл в мо- О
нетку с двумя другими детьми из их квартала на ступеньках конной й
статуи на Королевской площади, одного из них зовут Люка, и он — сын ^
одного человека, который был караульным, а другой, Туссен, — сын §
вдовы, которая зарабатывает уборкой квартир и починкой белья; она Я*
быстро вернулась домой в надежде, что муж еще ничего об этом не й)
знает, но он уже все знал; когда ей сказали, что инспектор Брюссель
возвращается к себе домой между восемью и девятью часами вечера п
в отель "Николай", она сразу же поспешила туда, нашла его под арка- §
дой и потребовала от него вернуть ей сына, предлагая ему заплатить за ^
услуги; он ответил ей, что сейчас не время, что в данный момент он ни- ^
п
чего не может сделать и что она не умрет, если ее ребенок побудет без П>
нее два дня; узнав, что он должен ужинать в десять часов у господина ~
Тобари, хозяина винной лавки, напротив ее дома, вечером она нашла ^
его там и попросила его вернуть ей ребенка, на что Брюссель ответил, 01
что нужно набраться терпения и что мальчик не останется там надолго. ь>
[§
На следующий день она начала действовать, чтобы вызволить своего ^
мальчика. Несколько раз обращалась с просьбами к генерал-лейтенан-
ту полиции Беррье, но, видя, что дело не двигается, добилась через гос- §
подина де Блиньи, художника, протекции господина де Монтрево, ко- ^
торый соизволил написать и послать письмо королевскому прокурору
в Аньер. Не получив ответа о своем ребенке, она вновь вернулась к гос-
подину де Монтрево, где она узнала, что королевский прокурор нахо-
дится у него и что в приемной присутствует также вышеупомянутый
инспектор Брюссель. Когда он ушел, она заплатила господину де Мон-
трево, который пообещал ей вернуть ее мальчика в тот же самый день;
но прошло три дня, а его все не было. Тогда она снова вернулась к гос-
подину де Монтрево, который очень удивился и дал ей письмо к гене-
рал-лейтенанту полиции Беррье. Несмотря на то письмо, она еще четы-
ре дня провела без ребенка. Только в воскресенье, две недели спустя
после его задержания, он, наконец, вышел из тюрьмы вместе с десятью
другими. И она сама отнесла в канцелярию приказ об освобождении
сына и других детей, который обошелся ей в тридцать шесть су для
секретаря канцелярии, пятьдесят су за тюрьму и тридцать шесть су за
прием, но она ничего не дала полицейскому»1.
Примечания

Раздел первый: Труды и дни

Глава 1. Женщины, труд п семья. Опуэн Хафтон
1 Бапге1 Бе/ое. ТЬе ВеЬауюиг оГ Зегуапк т Еп§1ап<1... Ьопскт, 1724.
Р. 1-9.
2 Ра1пск Со1диНоип. А ТгеаИзе оп Ьк^епсе... м Л РгорозаЬ Гог
АтеНогаПп^ Ле Сопс1Шоп оГ Ле Роог. Ьопскш, 1806. Р. 253.
3 Шщ1еу Е. А., 8скфеЫ К. 5. ТЬе Рорикйоп Ш1огу оГ Еп^апё,
1541-1871. Ьопёоп, 1981; Бирадшет / . Шз^оке <1е 1а рорикйоп
Ггап5а15е. Рапз, 1975; Мет. Ьез сагас1ёгез оп$таих с1е ГЫзкпге
с!ёто§гарЫдие &ап?а1зе аи XVIIIе з1ёс1е // Кеуие сГШзкнге Моёег-
пе е1 СоШетрогате. Уо1. 23. 1976. Р. 182-202.
* ТЬе В1е1сЬ1еу Шагу оГ Ле Кеу. \УШ1аш Со1е, 1765-1767 / Ес1.
Р. О. Зюкез. Ьошкш, 1931. Р. 41.
5 НуАе М. «ТЬе ТЬга1ез оГ 8(геаЛат Рагк», Ш. ТЬе БеаЛ оГ ТЬга1е
апс! Ле Кешагпа§е оГ Ле \У1«1<т // Нагуагс! УЬгагу ВиПеНп. Уо1.25.
АргИ 1977. Р. 193-241.
6 НесЫ ]. ТЬе Оошезйс 8егуап1 С1азз 1п Ш§Ь(;еепЛ-Сеп1игу Еп§1апс1.
Ьопёоп, 1956. Р. 189.
^ Ни/1оп 0. \№отеп \«Лои1 Меп: \У1с!о\уз апс! 8ртз1егз т ВпЫп апс!
Ргапсе т Ле Е1§Ь1еепЛ Сеп(шу //]оита1 о{ Еапи1у Нй1огу. \Ут1ег
1984. Р. 363.
8 ТЬе Аи1оЫо§гарЬу апс! Соггезропйепсе о5 81г ЗипопсЬ «ГЕадез,
ВаЛ/Еа.^^ НаИЬтсИ. 1лпс!оп, 1845. Уо1. 1. Р. 10.
9 Ьещк Д ТЬе МоЛег'з В1еззт§ (1616). ТепЛ есПйоп. Ьопйоп, 1627.
Р. 25.
Ю ТЬе Аи1оЬюдгарЬу апс1 Соггезропёепсе оГ Магу СгапуШе, Мгз.
Бе1апу. Ьопйоп, 1861. Уо1. 1-3 (особенно Уо1. 1).

Глава 2. Тело, внешность и сексуальность. Сара Ф. Мэтьюс

Грико
1 См. также: П согро с!е11е йоппе / Ее!. С. Воск е С. №эЪШ. Апсопа;
Во1о§па: Тгапзеигора, 1988; МасЬеап I. ТЬе Кегшззапсе N0(1011 оГ
\Уотап. СатЬпс1§е; Ие\у Уогк: СашЬпс1§е ИтуегзНу Ргезз, 1980;
ТЬе Еета1е Во<!у т \Уез1егп Си11иге /Ее!. 8. К. ЗиНетап. СатЬпё^е
(Мазз.): Нагуагй ИтуегзКу Ргезз, 1986.
 2
УщагеИо С. Ье ргорге е11е за1е. Рапз: Ье Зеш1,1985. Р. 37-48 (англ. пер.: Уща-
геИо С. СопсерЬ оГ С1еап1тезз. СатЬпс1§е: СатЬпс1§е Цтуегзиу Ргезз, 1988).
3 1Ыс1. Р. 15-29.
4 ЕИаз N. Ьа стНяаИоп йез тоеигз / Тгай. Р. КашпИгег. Рапе: Са1тапп-Ьёуу,
1973. Р. 77-120; 81а11уЬга$5 Р. РаМагсЫ ТеггИопез: ТЬе Войу ЕпсЬзей / /
Ке\\тШп§ Ле Кепшззапсе: ТЬе Б^соигзез оГ 8ехиа1 ОШегепсе щ Еаг1у Мо-
«1егт Еигоре / Ес1з. М. N. Гег^изоп, М. ОшШ^ап ап<1 N. ^ У1скегз. СЫса§о:
Т1п1УегзНу оГ СЫса§о Ргезз, 1986. Р. 123-144.
5 Весотт§ У1з1Ые: \Уотеп т Еигореап НМогу / Ес1з. К. Впс1сп[Ьа1, С. Коопг
ап<15.81иаЛ. ВозЮп: НоидЫоп ШШп,1987. Р. 251-278; Ьощее С. С. Ье Рагаскз
Йез Ееттез: Шотеп, 8а1опз, апй 8оаа1 8*га1ШсаИоп т 8еуеп1ееп1Ь-Сеп1игу
Ггапсе. Рппсе1оп: РппсеЬт 11туегз11у Ргезз, 1976.
6
Ретго1 Рк. Ье 1гауад1 с1ез аррагепсез, ои Ье$ ТгапзГогтайопз с1и согрз Г ё т т т
ХУШе-ХХе з!ёс1е. Рапз: Ье 8еш1, 1984. Р. 17-19.
^ УщагеИо С. Ор. си. Р. 95-96.
8 1Ь1с1. Р. 98-101.
9
Задо1 Ь. Ь'агсЬИесШге {гагцшзе. Рапз, 1624. Р. 102-103.
Ю УщагеИо С. Ор. си. Р. 76-77.
п 1Ь1с1. Р. 78-79.
12 Коске Й. Ьа сикиге с1ез аррагепсез: ТГпе ЫзЬмге с1и уё1етеп1, ХУТТе-ХУТТТе
51ёс1е. Рапз: Гауагй, 1989. Р. 149-176.
13 1Ыс1. Р. 175; Регго1 Рк Ор. си. Р. 74-76.
14 Во1о§пе -С. Юзинге <1е 1а рийеиг. Рапз: ОНугег ОгЬап, 1986. Р. 63-65; Ьа-
гагАМ. Ье согрз уё1и: 81§пШса(доп <1и соз(ите а 1а Кегшззапсе (доклад, прочи-
танный на конференции «Тело в эпоху Возрождения», проведенной Цент-
ром высших исследований эпохи Возрождения при Университете Тура 2-
10 июля 1987 г.).
15 УщагеИо С. Ор. ей. Р. 105-117.
16 Пий. Р. 125-143; Регго1Рк. Ор. си. Р. 19-23.
17 МапАггп Ркап М.-С1. Ьез тё(ашогрЬозез с!е 1а Ъеаигё (епитпе // Ь'Из-
1о1ге. № 66. 1984. Р. 48-57.
18 8ког1ег Е. А ЬШогу оГ \\Готеп'з ВосИез. Уогк: Вазк Воокз, 1982. СЬ. 2.
19 КоАосапасЫ Е. Ьа Гетте ИаЬеппе ауап(, рспс1ап1 е1 аргёз 1а Кепа1ззапсе. Рапз:
НасЬеие, 1922. Р. 110-111.
20
СайщИопе В. ТЬе Воок оГ&е СоигИег. Наппоп<1з\УогЙ1: Реп§шп, 1967. Р. 211.
2
1 МасЬеап I. Ор. си. СЬ. 3-5.
22
Ке11еу-СаАо1 У. Е)ЁС1 \\^отеп Науе а Кепа1ззапсе //У^отеп, Н1з1огу апс! ТЬеогу:
ТЬе Еззауз оГ|оап Ке11еу. СЫса§о: Цтуега1у оГСЫсадо Ргезз, 1984. Р. 19-50;
Огоеп Ни^Неа Б. 8шпр1иагу Ьа\у апс1 Зоаа! Ке1а1юпз 111 Кепа1ззапсе 1Ыу // Б13-
ри(ез ап<18еШетеп(з: Ьа\у апс! Нитап Ке1аЦопз т Ле \Уез1. СатЬп<1§е: Сат-
Ъпс^е ИшуегзНу Ргезз, 1983. Р. 66-99.
23
СатАеп С. ТЬе ЕНгаЬеЛап \Уотап: А Рапогата оГ Еп^НзЬ \УотапЬоо<1,1540
Ю 1640. Ьопйоп: С1еауег-Ните, 1952. Р. 263-267; МаИкеж Спесо 8. Р. «0,ие-
ге11е с1ез Геттез» ог «Сиепге <1ез 8ехез»? У1зиа1 Кергезеп1а(юпз оГ \Уотеп т
 Кепшззапсе Еигоре: ехЫЬШоп саЫо^ие. Погепсе: Еигореап Цшуега(у 1пзй-
1и1е, 1989. Р. 32.
24
Бе1итеаи ]. Ьа реиг еп Осас!еп1, ХГУе-ХУШе з1ёс1ез: 11пе скё азз1ё§ёе. Рапз:
ЫЪгаМе АпЬёте Рауап!, 1978. Р. 305-345.
25 КоАосапасЫ Е. Ор. ей. Р. 90-91 е1 п. 4.
26 ЗаипЛеп А. «Ьа Ъеаигё ^ие Гетте скиЫ ауою»: Ьа таюп <1и согрз с1апз 1ез Ыа-
зопз апаСогг^иез (доклад, прочитанный на конференции «Тело в эпоху Воз-
рождения», организованной Центром высших исследований эпохи Возрож-
дения при Университете Тура 2-10 июля 1987 г.). См. также прим. 14.
27 Цит. по: СатЛеп С. Ор. ей., Р. 214.
28 СоигИпе].-]., НагосНе С. Н1з1о1ге с!и \аза§е. Ехрптег е1 Ьиге зез ёшойопз, XVIе —
ёёЪи1 XIX е З1ёс1е. Рапз: ЕйШопз Шуа^ез, 1988. СН. 1-2.
29 Р1апйпп ].-Ь. Зотз с1е Ъеаигё е1гесеш1з Йе зесгеЬ // Ьез зотз с!е Ьеаи1ё. Моуеп
а§е, (етрз т о ё е т е з : Сеп1ге сГЕШйез МёсЬёуа1ез, Ас1ез с1и Ш е Со11о^ие 1п1ег-
па(юпа1, Сгаззе, 26-28 аугй 1985 / Ее!. Б. Мегу'о1. №се: Расикё ёез ЬеМгез е1
Заепсез Нитатез, 1Ьиуегзйё с!е №се, 1987. Р. 13-32.
30 МаШиш Спесо 8. Р. У\се <1е Гетте ез(; ог^иеН Ц Ап§е ои сЬаЫеззе. Ьа гергё-
зеп1айоп <1е 1а Гетте аи XVI е 31ёс1е. Рапз: Наттапоп, 1991.
31 Ьеоп ВаНЫа А1ЬегИ. ТЬе РатЛу т Кепагззапсе Иогепсе/Тгапз. К. N. \\Га(ктз.
Со1итЫа: Цтуегз1(у о^ ЗоиЛ СагоНпе Ргезз, 1969. Р. 215.
32 Ьатагго С. Р. А Тгас1е Сопкишп§ (Ье АЛез оГ Сипоиз РатНп^е, Саппп§е
& Вш1с1т§е/Тгапз. К. Науйоске. ОхГоп!, 1598 (циг. по: СатЛеп С. Ор. ей Р. 203).
33 СатЛеп С. Ор. ей. Р. 198.
34 КоЛосапасЫ Е. Ор. ей. Р. 109.
35 РНап М.-С. Рга^иез созтёШщез е( 1(1са1 Гёпипт с!апз ГПаЬе йез ХУё"1е е(
ХУЕ^те З1ёс1е //Ьез зотз с!е ЪеаШё. Р. 109-110.
36 КоЛосапасЫ Е. Ор. ей. Р. 105-106, 111-113.
37 Пж1. Р. 102.
38 РНап М.-С. Ор. ей. Р. 116-117.
39 Регго1 РН. Ор. ей. Р. СН. 2, 4.
40 Ье Со//]. Ье геГиз с1и РЫзй //Ь'атоиг е(1а зехиа1йё/Ес!. С. БиЬу (= Ь'Шзийге.
1984). Р. 52-59.
41 Во1о$пе ].-С. Ор. ей. Р. 187-220.
42 1Ыа. Р. 34.
43 ЭеЫтеаи ]. Ор. ей. Р. 305-334.
44 Мас1еап I. Ор. ей. Р. 23-46.
45 Ничего С. ТЬе Воипс1апе8 оГ Егоз: Зех С п т е апс! ЗехиаШу т Кепа1ззапсе Уе-
тсе. ОхГогё; NеVV Уогк: ОхГогс! Цтуегзйу Ргезз, 1985. СЬ. 4, 6.
46 01и Ь. РгозШиИоп т МесЬеуа1 31с1е(у: ТЬе Н13(огу оГ ап ИгЬап 1пз(йи(юп т
Ьап^иейос. СЫса§о: Итуегзйу оГ СЫса§о Ргезз, 1985. Р. 40-43. См. главу
о проституции, написанную Кэтрин Норберг для этого тома.
47 ОИ$ Ь. Ор. ей. Р. 190-191.
48 МискетЫеЛ К. Сикиге рориЬиге е1 си1(ше <1ез ё1йе$ с!апз 1а Ргапсе тос!еше
(ХУ е -ХУШ е 81ёс1ез). Рапз: Иаттапоп, 1978. Р. 238-239.
49 РЫпйпп ]. -Ь. Ье зехе е( ГОсайеп!. ёуоЬйюп с1ез аййиёез е11ез сотроЛетепй.
Рапз: Ье Зеш1, 1981. Р. 280-281; СаиЛетеЬ / . Ье талане еп ОсайепЬ Ьез
тоеигз е11е с!гой. Рапз: СегГ, 1987. Р. 352-354; ЬеЬгип Р. Ьа лае согуи§а1е зоиз
1'Апает Кё#те. Рапз: Агтапё Со1т, 1975. Р. 85-110.
50 8Ног1ег Е. А Н1з1огу оГ \Уотеп'з ВосНез. Раззип.
51 РЫпЫп ]. -Ь. Ье зехе е1 ГОсайеШ. Р. 290.
52 Р1апйпп ].-Ь. Кергеззюп апс! СЬапце т 1еЬ 5ехиа1 ЬИе оГ Уоип§ Реор1е т
МесЬеуа1 апс! Еаг1у Мос1егп Т1тез // Рапи1у ап<1 ЗехиаНсу т РгепсЬ Н1з1огу /
Ес1. К. \УЬеа1оп апс! Т. Нагеуеп. РЫ1ас!е1р1иа: 11туегзйу оГРеппзу1уаша Ргезз,
1980. Р. 32-37.
53 8(опе Х.ТЬе РатПу, 8ех, апс! Магпа^е т Еп^апё, 1500-1800. Иеш Уогк, 1977.
Р. 607-612.
54 1ЫА. Р. 607-611.
55 Р1апд.пп Кергеззюп ап<1 СЬап§е ш 8ехиа11лГе... Р. 32-37.
56 Р1ап<1пп ]. -Ь. Ье зехе е1ГОсск!еп1.Р. 285-291.
57 ТгитЬаск К. ТЬе Шзе оГШе Е§а1йапап РатПу: АпзСосгаНс КтзЫр апс! Ботез-
йс Ке1айопз т Ел§Ь1ееп1Ь-Сеп1игу Еп§1апс1. Ие\у Уогк: Асаёепис Ргезз, 1978.
58 81опе I. Ор. ЙС Р. 490-491.
59 Р1ап<1пп ].-Ь. РатШез, рагеп1ё, подзоп, зехиаШё с1апз Гапаеппе зоаё1ё. Рапз:
НасЬейе, 1976. Р. 156-161 (англ. пер.: РатШез 1п РогтегТипез: КшзЫр, Ноизе-
ЬоЫ, апс1 8ехиа1йу. СатЬпй^е; Уогк, СашЬпё^е Т1гиуег5йу Ргезз, 1979).
60 Р1ап<1пп у.-/,. Ьа лае зехиеИе с!ез §епз тапёз <1апз Гапаеппе зоаё1ё: Бе 1а
с!ос(ппе с!е ГЕ^Ьзе а 1а гёаШё с1ез сотрог(етеп(з // ЗехиаШёз оссЫепЫез:
Соттитса1к>пз п 35/Ейз РЬ. Апёз е1 А. Верп. Рапз: Ье 8еш1,1982. Р. 125-126
(англ. пер.: \Уез1егп 8ехиа1Ку: РгасИсе апс! Ргесер1 т Раз1 апс! Ргезеп(;/Тгап8.
А. Рогз1ег. ОхГогс!; Ие^ Уогк: ВазЛ В1асЫе11, 1985).
61 Р1ап<1пп ].-Ь. РатШез... Р. 186-187.
62 Магнате апс1 РегШйу: ЗШсЬез 1п 1п1егс118арИпагу Юз1огу / Ее!. К. КоЛег§ апс!
ТЬ. КаЬЬ. Рппсе1оп: Рппсе1оп 11туегзйу Ргезз. 1980.
63 81опе Ь. Ор. СЙ. Р. 489-495.
64 8коПегЕ. А НгзЮгу оГ\Уотеп'з ВосЬез. СЬ. 1; ЬеЬгип Р. Ор. ей. Р. 124-125;
РЫп&ппу.-/,. Ье зехе е11'Осск1еп1. Р. 132-135.
65 РоНег К. ТЬе 8есге(з оГ СепегаЫоп В1зр1ау'с!': АпзЬэЙе'з Маз1ег-р1есе т Е%Ь-
1ееп1Ь-Сеп1игу Еп§1апс! // Т в Майдге'з РаиЙ: ИпаиЙюпгес! 8ехиа1йу с!ипп§ &е
Еп11§Ь1ептеп1 / Ее!. К. Р. МассиЫп. СатЬпйде: СатЬпс1§е Цтуегзйу Ргезз,
1978. Р. 1-22; 81опе Ь. Ор. ей. Р. 527-529, 542-543.
66 ЬеЬгип Р. Ор. ей. Р. 48.
67 1Ыа. Р. 48-51.
68 Кагпооик С. Ье сЬапуап ои ГЬуро&ёзе с!е 1а топо^агше // Ье сЬапуап: Ас1ез
с1е 1а 1аЫе гопс!е ог§атзёе а Рапз, 25-27 ауп1 1977 раг Ь'Есо1е с!ез Наи1ез Е(;и-
с!ез еп Зс1епсез 8ос1а1ез е1 Ье Сепйге ЫаИопа1 с!е КесЬегсЬе 8с^епИй^ие / Ек1.
Ье СоЯее>С. 8сЬтй1. Рапз: МоиСоп, 1981. Р. 35.
69 1ЬМ. Р. 37-38.
70 К1арйск-2иЬег Ск. Ьа «МаШпа(а» тёсЬёуа!е й'ПаЬе Ц Ье сЬапуап. Р. 153.
71 2етоп Бади N. СЬапуап, Ьоппеиг е1 соттипаи(6 а Ьуоп е1 а Сепёуе аи ХУПе
81сс1е//Ье сЬапуап. Р. 214-216.
72 Вегпо5 М., Ьа Копаете Ск. Ле., Сиуоп ]., Ьесгюагп Рк. Ье Ггш1 йёГепйи. Ьез
сЬгёНет е! 1а зехиа1иё <1е ГапИциНс а поз риге. Рапз: Сетипоп, 1985.
Р. 186-188.
73 РатЫ1А$ С. Ботезйс Епепиез: Зегуап1з апс! ТЬек Маз1егз 1п ОМ Ке^ше
Ргапсе. Ва1йтоге: ^ Ь п НорНпз ИшуегзИу Ргезз, 1984. Р. 164-192.
74 Нет. Рета1е 5ехиа1 АШ1ис!ез апс! Ле Шзе оГ П1е§Штасу: А Сазе 31ис1у //
Магнате ап<1 ГегШКу. Р. 170-176.
75 Раг$е А. Ьа У1е &а§11е. Ую1епсез, роиуокз е1 зоНйагйез к Рапз аи ХУШе 31ёс1е.
Рапз: НасЬейе, 1986. Р. 165-190.
76 РайскйАз С. Гета1е 8ехиа1 АШШйез... Р. 176-185; Рат§е А. Ор. си. Р. 40.
77 Раг$е А. Ор. сК. Р. 165-190; 8коНег Е. Ше^Штасу, 8ехиа1 Кеуо1иИоп, апс!
8оаа1 СЬап§е т Мойегп Еигоре // Магпа§е апс! РегШиу. Р. 53-54.
78 81опе Ь. Ор. ск. Р. 612-613, 633-639; РЫпАпп РатШез... Р. 176-185.
79 81опе Ь. Ор. си. Р. 636-646.
80 Ткотаа К. ТЬе БоиЫе 8(шк!ага//>иша1 оГ Ле ШзЮгу оШеаз. Уо1. 20. Арп1
1959. Р. 195-216.
81 ЦИТ. по: ЗЮпе Ь. Ор. си. Р. 637, 502.
82 См. также Город женщин Кристины Пизанской (1405 г.) и Гептамерон Марга-
риты Наваррской (1558 г.).
83 81опе Ь. Ор. си. Р. 501-504.
84 1Ыа. Р. 529-534.
85 КоАосапасЫ Е. О р . си. Р. 322-327.
86 81опе Ь. Ор. си. Р. 503 апс! п. 51.
87 РЫпАпп ].-Р. Ье зехе е1 ГОссЫеШ. Р. 95-96.
88 81опе Ь. Ор. си. Р. 527-529, 542-544.

Глава 3. Красивая женщина. Веронпна Наум-Гоапп

1 Петиция женщин третьего сословия королю (РёИИоп Аез /еттез Аи Тгеп-Е
Ког) 1 января 1789 г. цит. по: СаЫегз с!е сЫёапсез с!ез Гешшез/Ее!. Р. М. Би-
Ье1. Рапз: Е&йопз с!ез Репипез, 1989. Р. 25.
2 В1азопз апа(оп^иез с!и согрз Гётиип. Рапз: С. сГАп§еНег, 1554.
3 Ргегге Ае ВоигАеШе зещпеиг Ае Вгап1оте. Оеиугез сотр1ё1ез. Рапз: А. Безг
1888. Уо1. 2. Р. 268. См.: Раг§е А. Ье ггигепг с!ез Геттез: Тех1ез с!е 1а
В^Ы^оЛё^ие В1еие. Рапз: МопЫЬа, 1982.
4 МИШЛИН Волан, Франсуа Пипонье и Даниэль Рош.
5 Среди других см.: УегАгег У. Радопз <1е Лге, Гаропз с!е йиге. Рапз: СаШтагс!,
1979.
6 Регто1 Рк. Ье ( х а у а И с1ез а р р а г е п с е з , о и 1ез й а п з Г о г т а й о п з <1и с о г р з Г ё п и т п ,
ХУ1е-Х1Хе З1ёс1е. Рапз: Ье 8еш1, 1986.
7 А1ехапАег СоШгеЬ ВаищаНеп. АезЛейса. 1750 (репринтное переиздание: №1-
с!езЬе1т: 01тз, 1961).
8
Ьоий-8ёЪа$Неп Метсгег. ТаЫеаи с1е Рапз. Рапз, 1782. Уо1. 2.1луге 11. СЬ. 132.
Р. 87-89 (русский перевод дан по изданию: Луи-Себастьян Мерсье. Картины
Парижа. М.: Прогресс, 1995. С. 124; примеч. пер.).
9 Макоит-Сгарре V. ВеаШё, Ыс1еиг. 11пезза1 с!е рЬёпотёпо1о{ре ЫзСопцие. Рапз:
Рауо1, 1990.
ю СаЬпе1 Ле Мти1. Бе 1а Ьеаи(ё, сЪзсоигз сЪуегз... Ауес 1а Раи1е§гарЫе, ои
<1еспрЫоп с1ез ЬеаиЬег сГипе <1ате Йю1озате п о т т ё е Ьа Ье11е Раи1е. Ьуопз:
B. Нопога!, 1587.

ГЛАВА 4. Воспитание девочки. Мартша Сонне

1 Кё§1етепз роиг 1а соттипаи(ё с!ез Ш1ез (НаЬИез роиг Гшз(гис1юп с!ез раиугез
Й11ез с1с 1а ракнззе 8ат1-КосЬ. Рапз, 1688.
2 РоиИат Ле Ьа Вагге. Бе ГедаН1е <1ез <1еих зехез. 1673. Р. 162-163.
3 С1аиЛе Ргеигу. Тгайё йи сЬо1х е1 <1е 1а тёЛойе <1ез ёСийез. Рапз, 1686. Р. 270.
4 Мте Ле МаШепоп. ЬеМгез зиг 1'ёс1иса1юп <1ез Ё11ез. Рапз, 1854. Р. 140.
5 ]еап-]асдие$ Кошзеаи. ЕтПе, ои йе Гёйисайоп. Рапз: Сагшег-Иаттапоп,
1966. Р. 475 (русский перевод дан по изданию: Руссо Ж. -Ж. Эмиль, или О вос-
питании // Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения: В 2-х т. М., 1981. Т. 1.
C. 442).
6 Цит. по: 81опе Ь. ТЬе РатПу, 8ех, апс! Магнате т Еп§1апс1, 1500-1800. Ые\у
Уогк: Нагрег & КО\У, 1977. Р. 356.
7
ЦИТ. ПО: О'Бау К. Еёисайоп апс! Зоые(у, 1500-1800: ТЬе Зос1а1 РоипсЫюпз оГ
ЕйисаИоп т Еаг1у Мойет ВпЫп. Ьопс!оп; Иеш Уогк: Ьоп§тап, 1982. Р. 182.
См. также главу, написанную Олуэном Хафтоном по поводу женского тру-
да (Гл. 1).
8 Вагоп Ле РгёпШу. Зоиуешгз, 1768-1828. Рапз: Р1оп, 1908. Р. 12.
9 МаЛате Ле СказШау. Мёпимгез, 1771-1815. Рапз: Иоп-ЫоштЩ 1896. Уо1. 1.
10
Сот1еш Ле Вощпе. Мёпкпгез. Рапз: Мегсиге «1е Ргапсе, 1971. Р. 99.
11 Мте Ко1апЛ. Мётойез. Рапз: Мегсиге <1е Ргапсе, 1966.
12 8оппе1 М. Ь'ёйисайоп <1ез Й11ез аи 1етрз «1ез Ьигшёгез. Рапз: СегГ, 1987.
Р. 44-48.
13 ЦИТ. ПО: ШипАегНск Н. ЗикЪегуаЬге с!ег СгаГеп 8а1т-КеШегзсЬе1ск (1780-
1791). Е т ВеКга§ гиг Ас!е1зетеЬип§ а т Епйе с!ез Апаеп Кё^ипе. Нек!е1Ъег§:
Каг1 \Ут1ег-11шуег51Ш5 Уег1а& 1984. 3. 311.
14 Карту см.: АЙаз с1е 1а КёУоЬШоп Ггапда1зе. Уо1. 2: Ь'епзе1§петеп4,1750-1855 /
Ей. В. ^Иа. Рапз: Есо1е с!ез Наи(ез Е(ис1ез еп 8аепсез 8ос1а1ез, 1973. Р. 19.
15 8оппе1 М. Ь'ёйисаИоп... Р. 67-74.
16 О'Вау К. Ор. «Л. Р. 188-189.
17 Непгу РаиИп Рапоп ОехЪахшути. Уоуа^е а Рапз репёап( 1а КёуоКШоп (1790—
1792), ]оигпа1 тёсЬ1 с1'ип ЬаЫ(ап1 <1е Гйе ВоигЬоп. Рапз: ЫЬгаше Асаёёп^ие
Регпп, 1985.
18 8оппе1 М. Ь'ёйисаИоп... Р. 87-89.
19 Кё§1етепз Лез ге11§1еизез игзиНпез с1е 1а соп^гё^айоп с!е Рапз. Рапз: Ьои1з
^ззе, 1705.
20 Кё§1ешепз с!е 1а соттипаиЕё с1ез Ш1ез с1е Зат1-Аппе ёЫэкез роиг Гтз1гисЦоп
с!ез раиугез Й11ез <1е 1а рагохззе 8ат1-КосЬ а Рапз. Раг12.1698 (рукопись в Биб-
лиотеке Мазарини).
21 Репу К. ТЬе Се1еЬга(ес! Магу Аз1е11: Ап Еаг1у Еп§НзЬ Гепишз1. СЫса§о:
ИшуегзКу оГСЫсадо Ргезз, 1986. Р. 233-240.
22 Цит. по: Сшретп В. Ьез реШез ёсо1ез зоиз ГАпаеп Кё§ипе. Кеппез: Оиез1-
Егапсе, 1984. Р. 128.
23 8оппе1 М. Ь'ёсккакоп... Р. 80-82.
24 А11 аз с1е 1а Кёуо1иИоп Ггап?а1зе. Уо1. 2. Р. 60.
25 8оппе1 М. Ргепиёге с о т т и т о п е1 ёйисайоп аи X V I I I е з1ёс1е // Ьа ргепиёге
соттишоп. 0иа1ге 8|ёс1ез сГМз(о1ге /Ес!.^ Пе1итеаи. Рапз: Везс1ёе с!е Вгои-
^еуег, 1987. Р. 115-132.
26 Марате Сатрап. Ое 1'ёёисайоп. Рапз: ВаиЬоиш Ргёгез, 1824.
27 ЕЫэНззетепй ёеззегаз раг 1ез РШез с1е 1а СЬап1ё, рапнззе 8ат1-Ьошз-еп-Пе
(АгсЫуез ЫаЦопа1ез. 8 6160).
28 11за§ез Йез геН^еизез с!е 1а соп§гё§а1юп с!е Мо1геЛЭате. СЬа1опз: Зепеизе,
1690. Р. 77.
29 Регеу Ь. [Негрт Ь.] Н!з1о!ге Й'ипе §гаш!е <1ате аи XVIIIе з1ёс1е: Ьа рппсеззе
Нё1ёпе «1е Ы§пе. Рапз: Са1тапп-Ьёуу, 1887.
30 РигеЬ Р., Огои/]. 1лге ег ёспге: Ь'а1рЬаЬёЫзаЫоп Йез Ргапдалз <1е Са1уи1 а Ди1ез
Репу. Рапз: ЕёШопз с!е МтиН, 1977. Уо1.1. Р. 44 (англ. пер.: Риге1 Р., Огои/
КеасИп§ апс! \УгШп§: Ькегасу т Ргапсе йгот СаМп 1оДи1ез Репу. СатЬпй§е;
Уогк: СашЬпс!§е 1Гтуег5ку Ргезз, 1982.
31 Коске Б. Ье реир1е с!е Рапз: Еззал зиг 1а сикиге рори1аке аи XVIIIе З1ёс1е. Рапз:
АиЫег Моп1а1§пе, 1981. Р. 206-212 (английский перевод: Коске Б. ТЬе Реор1е
оГ Рапз: Ап Еззау т Рори1аг Сикиге т 1Ье 18Й1 Сеп1игу/Тгапз. М. Еуапз. Ые«г
Уогк: Вег§, 1987).

Глава 5. Девственницы п матери между небом и землей:

христианки раннего Нового времени. Элпша Шульге ван Иессель
1 Атимеп 8. Б. РёпипшДпазси1т: Ье §епге с!апз ГАп§1е1егге с1е Гёро^ие то-
Йете // Аппа1ез Е8С. Уо1. 40. 1985. Р. 269-287; ср.: Шё1 ].-М. Ес!исаИоп
тога1е йез й11ез е1 Йез §аг?опз с!апз 1е Рауз Ваз аи XVIе 31ёс1е Ц Мотеп апс!
Меп т 8ртШа1 Сикиге (ХГУ-ХУП СеШипез) /Ей. Е. 8сЬике уап Кеззе1. Беп
Наа§: ЗЫаЬикееуегу, 1986. Р. 94-98.
2 Уеупе Р. Ьа ГатШе е1 Гатоиг зоиз 1е Наи1-Етрке К о т а т // Аппа1ез Е8С.
Уо1. 33. 1978. Р. 35-63.
3 Вгоит Р. ТЬе Вос!у апс! 8оае(у: Меп, \Уотеп, апс! 8ехиа1 КепипааЫоп т Еаг1у
СЬпзйапку. Уогк: Со1итЫа ЦшуегзНу Ргезз, 1988.
4 КгШеьа ]. Екапдегз а поиз тёгпез. Рапз: Рауал!, 1989.
5 В1ок А. N0163 оп (Ье Сопсер! о! Укатку т Мес!кеггапеап ЗоаеНез Ц \Уотеп
апс! Меп т Зрккиа! Сикиге...
6 Сиагпгеп К. РтгоссЬеге // Бшопапо с1е§Ь 13(кии ск регГеаопе / ЕЙ. С. РеШиа
е С. Косса. Кота: РаоЬш, 1980. Уо1. 6. Со!. 1721-1749. См. также: Нет. Ве§-
 Ышзшо ё'о1(га1ре е ВгггосЫзто НаЬапо (га Ц зесо1о XIV е Ц зесо1о XV // Ьа
Ъеа(а Ап§е1та ёа Моп(е§юуе е и тсттеп1о с1е1 (егг'огёте ге§о1аге Егапсезса-
по ГетттИе/Её. К. РаггеШ е М. 8епз1. Кота: Апа1ес(аТ. О. К., 1984. Р. 1-13;
Рарг А. В. Уе1и( 1п зерикЬго': СеИапе е гес1изе пе11а (гаё1гюпе а§ю§гайса
НаЬапа // Сико с1с1 запй, 1зШш1оп! е с1азз1 зоааН т е(а ргетёиз(па1е /8. ВоезсЬ
Са]апо е Ь. ЗеЬазИаЫ. Коте^араёге, 1984. Р. 365-455; Ве§1ег-3реп{>1ег В. Б1е
геН§1бзе ГгаиепЬе\уе§ипд <1ез МШеЫ1егз Ц Ко(ЬепЪиг§е^аЬгЪисЬ Гиг ЮгсЬеп-
§езсЫсЫе. Вс1. 3.1984.8.75-88; РеппгщзУ Зепи-КеИ^юиз Шотеп т 15'Ь-Сеп-
(игу Коте // Меёеёе1т§еп уап Не( Иеёег1апёз 1пзй(ии( (е Коте. В«1. 47. 1987.
8. 115-145.
7 8с кике вап Кеш1 Е. УЬ посЬ у1еез. Сеез(еЦ)ке таа§ёеп т ёе Соис1еп Ееи\у //
^аагЬоок УООГ Угои\уеп§е8сЫеёетз. Вё. 2. 1981. 8. 190-192.
8 1Ыё. 8. 171-172.
9 2агп С. Ье зап(е У1Уе. Рег ипа йро1о§1а ёе11а запШа 1етгтш1е пе1 рпто Сдп-
^иесеп(о // АппаЬ ёе11'1зй(и(о 8(опсо 1(а1о-Сегтагисо <И Тгеп(о. Уо1. 6. 1980.
Р. 371-445.
10 Ргозреп А. Ба11е «Шуте таёп» зх «раёп зрт(иаИ» Ц \Уотеп апё Меп т
8рт(иа1 Си1(иге... Р. 71-90.
П ЕгЬа А. II «сазо» «И Рао1а Ап(ота Ые§п пе1 Стциесеп1о каЬапо // \Уотеп апё
Меп т 8рт(иа1 Сикиге... Р. 193-211.
12 1 ш т 8оае(у апё (Не 8ехез // КеГогтайоп Еигоре: А Сшёе (о КезеагсЬ / Её.
8. Огтеп(. 8(. Ьошз (Мо.): Сеп(ег Гог КеГогтайоп КезеагсЬ, 1982. Р. 343-359;
Ни/1оп О. \Уотеп т Н1з(огу: Еаг1у Моёегп Еигоре //Раз( апё Ргезеп(. Уо1.101.
1983. Р. 125-141; К1оек Е. Бе КеГогтайе а1з Л е т а уап угои\уепз(иё1ез. Ееп Ыз-
(опез ёеЬа( оуег §оеё еп кшааё /^аагЬоек УООГ Угои\уеп§езсЫеёетз. Вё. 4.
1983. 8. 106-149; Мат$Ка118к. \Уотеп апё КеЬроиз СЬап§е ш (Ье 81х(ееп(Ь-
Сеп(игу Nе(Ьег1апёз //АГСЫУ ШГ КеГогтайопз^езсЫсЫе. Вё. 75. 1984. 8. 276-
289; \Уотеп т КеГогтайоп апё Соип(ег-КеГогтайоп Еигоре: Рпуа(е апё
РиЬНс \Уог1ёз / Её. 8Ь. МагзЬа11. В1оотт§(оп: 1псйапа ИтуегзИу Ргезз, 1989;
ЫогЬецК. ТЬе Соип1ег-Ке(огтайоп апё \Уотеп: КеЬ§юиз апё Ьау // СаЛоИ-
с^зт т Еаг1у Моёегп Н1з(огу: А Сшёе (о КезеагсЬ / Её. Л* О'МаЦеу.
8(. Ьошз (Мо.): Сеп(ег Гог КеГогтайоп КезеагсЬ, 1988. Р. 133-146.
13 Атапи В. СшНа Оопга^а, Соп(езза ё1 Ропё1 е И тоуипеп(о геЬ^юзо ГетттИе
пе1 зесо1о XVI. Во1о§па: 2атсЬеШ, 1986. Р. Х1У-ХУ, 263.
14 2агп С. Ье зап(е лауе... Р. 376 п. 22, 377, 398, 439.
15 Со1от,Ьа5 С.-М. Азсей е азсе(е // Бгиопапо ёе^Ь 1зй(ий ё1 регГейопе. Уо1. 1.
Со1. 917-924.
16 АТоеН1е5 К. Ьа сЫеза ёе1 88. Ьиса е Магйпа пе11'орега ей Р1е(го ёа Сог(опа.
Кота: И^о В0221, 1970. Р. 97.
7
1 Бе Маю К. ШГогте е тКй пе11а СЫеза ёе1 С^п^иесеп(о. ЫароЬ, 1973. Р. 257-
278. Ср.: 2ат С. Ье зап(е у1уе...; Уаискег А. Ьа зат(е(ё еп Осаёеп( аих ёег-
Ыегз 81ёс1ез ёи Моуеп А§е ё'аргёз 1ез ргосёз ёе сапотзайоп е( 1ез ёоситеп(з
Ьа§^о§^арЬ^^иез. Коте: Есо1е Ргап^ахзе ёе Коте, 1981; Шетйегп В., Ве11 К.
8а1п(з апё ЗоаеСу: ТЬе Т\УО \Уог1ёз оГ СЬпз(епёот, 1100-1700. СЫса§о: 1Гт-
ует(у оГ СЫса§о Ргезз, 1982; Си1(о ёе! запй, 1зй(и21от е с1азз1 зос1аИ...; Уаи•
 скег А. е1 а.1. ВапШа Ц Бшопапо йе§Н хзШиЫ Л регГеаопе. Уо1. 8. Со1.857-890;
ВеппепиН РаргА. И «ра(гопа§е» пе1Га§ю§гайа ГетгшпИе // Ка§па1е1е Л гаррогй.
Ра(гопа§е е г с И <±1 ге1агюпе пе11а з(опа (1е11е йоппе / Ей. Ь. Реггап1е, М. Ра1агг1
е С. Рота1а. Топпо: КозепЬег§ апй 8еШег, 1988. Р. 201-218 (см. также весьма
информативное введение (Р. 7-56) и статьи Анны Скаттиньо и Марины Ро-
манелли); ЬеопагсИ С. Ьа запШа йе11е йоппе Ц ЗсгШпа гшзЦсЬе какапе / Ей.
С. Рока е С. ЬеопагЛ. Сепоуа: МапеШ, 1988. Р. 43-57.
•8 Уаискег А. е1 а1. 8апЫ1а. Со1. 865.
19 Ни/Юп О. Ор. ск. Р. 136-137; ЫотЬег% К. Ор. си. Р. 142.
20 СтхЬит§ С. 81опа пойигпа. Цпа йеаГгагюпе йе1 заЪЪа. Топпо: Е1паий1, 1989.
Р. 282 (англ. пер.: СтгЬиц С. Есз(аз1ез: БеарЬепп^ Ле \УисНез' 8аЪЪаЛ /
Тгапз. К. КозепЛа1. Иеш Уогк: РапЛеоп, 1991.
21 К1оек Е. Ор. ск.; Шехпег М. Е. 1Чипз, \У1Уез, апй МоЛегз: \Уотеп апй Ле
КеГогтайоп т Сеппапу // \Уотеп т КеГогтайоп апй СошИег-КеГогтайоп
Еигоре... Р. 13; см. также библиографию в примеч. 12.
22 Бали N. 2. Сиу \Уотеп апй Кекдюиз СЬап§е Ц Зос1е1у апй Си1(иге т Еаг1у
Мойет Ргапсе: ЕщЫ Еззауз. 8(апГогй: 81апГогй 11туегзиу Ргезз, 1975. Р. 65-95;
Нет. Ггот «Рорч1аг Кек§шп» 1о Кек§юиз Си11игез // КеГогтайоп Еигоре:
А Сшйе 1о КезеагсН. Р. 321-341. См. также: Бощ1аа у. Б. \\Готеп, Ргеейот,
апй СаМп. РЫ1айе1рЫа: \Уез1ттз1ег Ргезз, 1985; Шгетег М. Е. Веуопй
\Уотеп апй Ле Рапи1у: То\уагйз а Сепйег Апа1у818 оГ Ле КеГоппайоп Ц
81х(еепЛ Сеп1шу>игпа1. Уо1. 3. 1987. Р. 311-321.
23 §ски1и ьап Кеае1 Е. Сепйег апй Зрш1, рге1а$ е1 соп1етр1и$ титиИ: Ма1гоп-Ра(
1п Еаг1у Мойегп Коте // \Уотеп апй Меп т 8рт1иа1 Сикиге... Р. 47-68;
Ка§па1е1е Л гаррогй... (особенно Введение).
24 Б'Атефа М. Ьа сопдШзСа Л ипа йо1е. Ке§о1е йе1 росо е зсатЫ ГетттШ а11а
СопГга1егпИа йе11'Аппшша(а (зес. ХУП-ХУШ) // Ка§па1е1е Л гаррогй...
Р. 305-343.
25 Бону У ТЬе Сошйег-КеГогтайоп апй Ле Реор1е оГ СаЛоИс Еигоре // Раз1 апй
Ргезеп*. Уо1. 47. 1970. Р. 55.
26 ЗсНиНе лап Кеш1 Е. Сепйег апй 8рш1... Р. 57-63.
27 2агп С. Мопаз1еп ГетттШ е сША (зесоН ХУ1-ХУШ) // 8(опа й'кака. Аппа-
Н 9: Ьа СЫеза е О ро(еге ро1Шсо Йа1 Мейюеуо аД'ей соп1етрогапеа / Ей.
С. СЫиоШи е С. МксоИ. Топпо: ЕтаиЛ, 1986. Р. 377-398; МапкаИ 8к.
Уготуеп еп §ойзй1епз(кеиз //ДаагЬоек УООГ угои\уеп§езсЫейетз. Вй. 4. 1983.
8. 101-103.
28 МсЬащкНп М. М. Ьоокт§ Гог МеЙ1еуа1 \Уотеп: Ап 1п1епт КерогГ оп Ле
Рго^ес! «Х^отеп'з КеИ§1оиз Ь1Ге апй СоттитЫез, А. Б. 500-1500»//МеЛеуа1
Ргозоро^гарНу. Уо1. 8. 8рпп§ 1987. Р. 61-91.
29 2агп С. Мопаз(еп ГетпипШ е С1ЙА... Р. 378-398.
30 1ЫЙ. Р. 404—405; см. также: Вмсарё М. Ье Гопйагюги Ггапсезсапе ГетпйпШ
пе11а Йюсез1 Л ЬоЛ // И Ргапсезсапез1то т ЬотЬагШа. 3(опа е аг1е. Мйапо:
811уапа, 1983. Р. 172-173.
31 Свидетельство монахини Чечилии (Болонья, 23 декабря 1622 г.), процитиро-
ванное в: Хагп С. Мопаз(еп ГеттшШ е айа... Р. 415 п. 16.
32
ЗскиЫе пап Кеие1 Е. МоейегзсЬар еп уап СЬпз1из Ц Бе йоопуегкт§
уап с1е Монете Беуойе / Ей. Р. Вап§е е! а1. Нкуегзит: УегЬгеп, 1988.
3. 269-273, 281-282; 2агп С. Мопаз&п ГетттШ е сйй... Р. 417-419.
33 Воет Ж Ле. N016 зиИ'тЬгойигюпе Йе1 сопГеззюпа1е, зоргайдйо т 1(аЬа //
Оиайегш ЗЮпа. Уо1. 77. 1991. Р. 543-572.
34 Вгоюпу. 1ттойез1 Ас1з: ТЬе ЫГе оГ а ЬезЫап Кип т Кепа1ззапсе 1(а1у. ОхГогй:
Уогк: ОхГогй 11шуегзйу Ргезз, 1986; Ьш$апа Р. Шуо1(а е гтзказто пе1
сЫоз1п ГетпипШ Йе1 Зекеп!» // 31иШ 31опа. Уо1. 28. 1987. Р. 243-260; Кеупев
С. Соиуеп1з йе Геттез. Ьа лае Йез геЬ^еизез сЮкгез Йапз 1а Ргапсе йез ХУПе
еС XVIIIе з1ёс1ез. Рапз: Рауагй, 1987.
35 Ьиззапа Р. Ор. си. Р. 256-258; 8иог Мапа Се1еШ СаИШ. ЬеМеге а1 райге / Ей.
О. Могапйии. Топпо: Ьа Коза, 1983.
36 Сиагпгеп К. РтгоссЬеге. Со1. 1745-1748; 2агп С. Мопаз1еп ГетттШ е ск1а...
Р. 402. См. также: Ьинапа Р. Ор. си.
37 ЗскиЫе лап Ке$ве1 Е. 8сапйа1еизе й1епз(таа§йеп т йе 21е1гог§ // 3с Нике пап
Кеш1 Е. Сеез1 еп У1еез т §ойзскепз1 еп \уе1епзсЬар. Уу'Г орз1е11еп оуег
§ега§зсопШс1еп еп йе 17е ееи\у. ТЬе На§ие: 31аа1зш4§еуегу, 1980. 8. 101-107;
СиагтепК. РтгоссЬеге. Со1.1740; ВетпагЛз М. Ко1пз ВеНга§ гит 3(хеи и т Ше
геН§16зе Ргаиеп&аде 1т 17 ^аЬ^Ьипйе^^ // Аппа1еп йез Ыз1опзсЬеп Уегетз Гиг
йеп №ейеггЬет. Вй. 177. 1975. 8. 76-91.
38
СопИ ОЛотго С. Боппа е зоаей пе1 Зе1сеп1о. Ьисгегла МаппеШ е Агсап§е1а
ТагаЬоШ. Кота: Ви1гош, 1979. Р. 79-80; Ьимапа Р. Ор. си. Р. 250-251.
39
НШ В. А КеГи§е Ггот Меп: ТЬе 1йеа оГ а Рго1ез1ап1 Миппегу Ц Раз1 апй Ргезеп1.
Уо1. 117. 1987. Р. 109.
40
Мапат Ь., ТагоШ Е., Зеупаепе М. Ап§е1а Мепа. СопМЬи1о рег ипа Ью§гайа.
МЛапо, 1986; ЬеАоскотка Т. Ап§е1а Мепа // 0|21опапо йе§к 1зШиЫ Ш регГе-
гюпе. Уо1. 1. Со1. 631-634.
41 См.: ЫеЬошйг К. Уифпз т Ле 8 е т с е оГ СЬпз1: ТЬе 01зри(е оуег ап Асйуе
Ароз1о1а1е Гог \Уотеп Йипп§ Ле Соип1ег-КеГогтаИоп // \Уотеп о! Зрш(:
Рета1е ЬеайегзЫр т Ле ^\\азЬ апй СЬпзНап ТгайШопз / Ей. К. КиеЛег апй
Е. МсЬаидЫт. Уогк: Зипоп апй ЗсЬиз1ег, 1979. Р. 131-152.
«Е XVI 1е Ги йа1о ип Ьасю... е 1У1 регйеНе 1ийа 1ег ргорпа». Слова из Согрш
Са1кегШапит\ цит. по: ЗсгШпс1 гтзксЬе какапе. Р. 348-349.
43 ЗскиЫе пап Кк$е1 Е. Сеез1 еп У1еез т дойзскепз* еп луе1епзсЬар... 8. 115, 158;
Нет. 8ар1епга, зеззо, р1е1аз: I рпгги Ыпсе1 е И таШтото. Ип з১ю Ш з(опа
итапа // Мейейекпдеп уап Ье1 Ыейейапйз 1пзШии(: 1е Коте. Вй. 46. 1985.
8. 123-125.
44 Вефеуп Р.-У Бе уегзргехйтд уап йе Еуап§еНзсЬе Реег1е Ц Опз Сеез1е1ук ЕгГ.
Вй. 51. 1977. 3. 391-421; Мет. Б1е Еуап^еНясЬе Реейе //Зр1е§е1 №з1опае1. Вй.
13.1978.8.29-33; Мет. №еи\уе §е§еуепз ЬеЬгеГГепйе йе «Еуап^еНзсЬе Реейе»//
Опз Сеез1е1чк ЕгГ. Вй. 58. 1984. 3. 30-40.
45 Рара50§Н В. СИ зртШаН Накат е И «Сгапйе 81ёс1е». Кота: Ейшот Й1 8(опа
е Ьеаега1ига, 1983. Р. 9-21, 56, 61-63, 91е1с.
46 Вупит С. Ж Но1у Реаз1 апй Но1у Раз1: ТЬе КеЬ§1оиз 31§пШсапсе оГ Роой 1о
МеЛеуа! \Уотеп. Вегке1еу: Итуегзку оГ СаШогта Ргезз, 1987; ЗспИпс! т1зк-
 сНе какапе; СеПеаи М. Ле. Ьа ГаЫе т у з ^ и е , ХУЮСУЦе з1ёс1ез. Рапз: СаШ-
тагё, 1982.
47 ТЬе Кеуе1аЦопз оГ Б т п е Ьоуе оЭДикап МопетсЬ / Её. Ша1зЬ. \\ г ЬеаЛатр-
з(еаё, 1973. Р. 161; ЦИТ. по: Вдггезеп К. Е. СЬпз1 по(те Мёге. Ьа Лёо1о§1е
кеппе ёе МопласЬ // Баз МепзсЬепЫ1ё ёез №ко1аиз УОП Киез ипё ёег сЬпзШ-
сЬе Нишашзшиз / Нгз§. УОП М. Воёе\У1§, I, Зскпив: ипё К. Шек. Матг: МаМ-
Ыаз Сгипе\уа1ё Уег1а§, 1978. 5. 325 Апт. 31. См. также: Рохгг С. Ь'аНаЬеСо
ёе11е зап1е // ЗспМпс1 гшзИсЬе какапе. Р. 40-42; 1та§е оГ Соё апё Сепёег Мо-
ёе1з 1п^ёаео-СЬпзйап ТгаёШоп/Её. К. Е. Вбггезеп. Оз1о: Зо1иш Гог1ау, 1990.
48 Ршреп А. Ба11е «сНуше таёп» гх «раёп зрт(иаИ». Р. 87.
49 СоиИапо I. Р. Егоз апё Ма§1с т Ле Кепа1ззапсе. СЫса§о: Итуегзку оГСЫса§о
Ргезз, 1987; см. также: РаращИ В. СИ зртШаН какат... Р. 64; ПакеНу С. Зех
апё ЗЬаташзт т Ле Е1дЬ1еепЛ Сеп1игу // Зехиа! ЧпёепуоНёз 1П Ле ЕпИ§Ь-
1ептепС / Её. С.-З. Коиззеаи апё К. РоЛег. МапсЬез1ег: МапсЬезСег 1киуегз11у
Ргезз, 1987. Р. 261-280.
50 Вупит С. Ж Ор. е й . Р. 55-77, 93, 256-259, 274-276; ЗспИпи гтзИсЬе Накале.
Р. 23, 40-42.
51 Сиагтеп К. № с ёопипа пес апсШа зеё зоаа. Тге саз1 Л ёхгегюпе зрт1иа1е 4га
'500 е '600 // \Уотеп апё Меп т Зрт1иа1 Сикиге... Р. 111-132; 8са11щпо А.
Сап551Гпо %ко1о т Спз1о // Б^егюпе зрт(иа1е е тесНа/лсте зоаа1е пеН'ерь
зЮ1апо ё1 Са(еппа ёе* Шса (1542-1590) // Ка§па1е1е Л гаррогИ... Р. 219-239.
52 Раразо^И В. СП зртСиак Накат... Р. 22-28, 59-69; ЗспМпа пизИске какапе.
Р. 392-398.
53 Первое известное итальянское издание датируется 1611 г. См.: ЗспЫпс!
ппзксЬе НаНапе. Р. 393.
54 «Соте 1 тагйп... с о т е а рипю ип а§пеШпо». Слова из Вгеве СотрепЛщ
Зспйпа пизЫсЬе Какапе. Р. 395.
55 Сиагтеп К. II тоуипеп(В ёе1 ЫЪего Зрт1о. ТезИ е ёоситепЫ // АГСЫУЮ
ПаНапо рег 1а ЗЮпа ёИа Р1е1а. Уо1. 4. 1965. Р. 353-663.
56 ВеЫтеаи У Ье рёсЬё е11а реиг. Ьа си1раЬШзаЫоп еп Осаёеп1 (ХШ е -ХУШ е
з1ёс1ез). Рапз: Рауагё, 1983. СЬ. 1-2; 8сНике вап Кеш1 Е. МоеёегзсНар еп
^ у о ф п д уап СНпзШз. Р. 283-284.
57 УапЛепЬгоеск Р. ХутсЬеп 8е1Ьз1егтеёг1§ип§ ипё Зе1Ьз1уег§о11ип§. ВЦёег\уек
ипё 8е1ЬзЛ11ё гек^рбзег Ргаиеп т ёеп зисШсЬеп №еёег1апёеп Ц Бе 2еуеп-
Ыепёе Ееи\у. Вё. 1. 1989. 3. 71.
58 См.: МиМег-Ваккег А. Сопс1иёт§ Кетагкз // Шотеп апё Меп т 8р1п(иа1
Сикиге... Р. 233-237.
59 8ски11е вап Кене1 Е. Ье уег^ии ёеуо1е пе11а пиззюпе о1апёезе // Ас1ез ёи
с о 1 ^ и е зиг 1е ]апзётзте. Ьоиуат: Наи\уе1аег1з, 1977. Р. 187-203; Мет. Сеез1
еп У1еез т §оёзскепз1 еп \уе1епзсНар... 8. 51-115; Мет. У1з посЬ у1еез...; Мет.
Сепёег апё Зрик... Р. 49-50. Ср.: МапкаИ 8к. Рго1ез1ап1, СаЛоНс, апс^^е\V^зЬ
Шотеп 1п Ле Еаг1у Моёегп КеЛеёапёз // \Уотеп т КеГогтаИоп апё Соип-
1ег-КеГогтаИоп Еигоре... Р. 129.
60 1ги>т у. Аппа Мала Уап ЗсЬигтап: Ргот Ретиизт Со Р1ейзт Ц СЬигсЬ
Н1з1огу. Уо1. 46. 1977. Р. 48-62; Вааг М. Ле. Бе ЬеЬгоккепЪе1ё уап угои\уеп Ьу
 Ье1 Ншз^егт уаг^еап <1е ЬаЪаске (1669-1732) //|аагЪоек УООГ Угошуеп^езсЫе-
аешз. Вё. 8. 1987. 5. 11-43.
61 Сиагтеп К. П ^и^е^^зто 1п оИо тапозспШ СЫ§рат. Ро1ет1сЬе е сопйаппе 1га и
1681 е к 1703 // АГСЫУЮ НаИапо рег 1а ЗЮпа <111а Ке(а. Уо1.4.1965. Р. 685-708;
Рюгат Ь. МопасЬе е топаз (.еп ш т а т пек'еСа с1е1 9шеизто // ШсЬегсЬе рег 1а
з(опа гек§юза <к Кота. Уо1. 1. Кота: Ескгют Л 3(опа е Ье Мегабита, 1977.
Р. 98-105, 106 п. 123.
62 См.: СтгЬиг§ С. 8(опа пойигпа... Р. 65-118; АссаН Ь. 8ипЬок тазсЫк е зипЬоН
ГетгшпШ пе11а Йеуогюпе а11а Мас1оппа с1е11а Соп1гопГогта: АрршШ рег ипа
скзсиззюпе//\Уотеп апс! Меп т 8рш(иа1 Си1(иге... Р. 35-43; Ыет. II раске па-
1ига1е. Тга зипЬок с!огшпапй е са1е§опе заепИйсЬе//Метопа. Шу181а ск 8(опа
йеИе Боппе. Уо1. 21. 1987. Р. 79-106; Шгпег М. АЬпе оГ АН Нег Зех: ТЬе
МуЛ апс! (ке Сик оГ (Ье Ук§т Магу. Ьопс1оп: \Уе1с1епГеЫ & №со1зоп, 1976;
2аррегг К. Ь'иото шап!о. Ьа сктпа, Гиото е к ро1еге. 1979. Р. 79-87 раззип.
63 См. примеч. 22. Некоторые более ранние работы менее известны, но носят
столь же новаторский характер. См., напр., исследование Нэнси Л. Релкер
о знатных женщинах и реформационном движении во Франции (Кое1кег N.
ТЬе Арреа1 оГ СаЬатзт 1о РгепсЬ Г4оЫе\Уотеп оГ (Ье 81х(еепЛ Сеп(шу //
^игпа1 оГ 1п1егскзар1тагу Изжогу. Уо1. 4. 1972. Р. 391-418). См. также биб-
лиографию в примеч. 12, особенно: К1оек Е. Ор. сН. Р. 131-134.

Глава б. Женщины в политике. Натали Земон Дэви с

1 8агак СкигскШ. Ап АссошЦ оГ Ле Соп<1ис1 оГ Ле Бо\уа§ег БисЬезз оГ Маг1Ьо-
гои^Ь, Ь о т Ьег Йгз1 С о т т § 1о Сочг11о Ле Теаг 1710. Ьопс1оп: Сеог§е На\у-
ктз, 1742. Р. 14; Рпуа1е Соггезропйепсе оГ ЗагаЬ, БисЬезз о! Маг1Ьогои§Ь.
Ьопс1оп, 1838. Уо1. 1-2.
2 Письма мадам де Севинье Симону Арно де Помпонну от 17 ноября, 21 и 25
декабря 1664 г. См.: Мте. Ле 8ёьщпё. Сопгезропс1апсе /Ес1. К. БисЬёпе. Рапз:
ВЛкоЛёяие йе 1аР1ё1а<1е, СаШтагё, 1972. Уо1.1. Р. 55-56,80 (№ 59,70,71).
3 Ргапдоие Л'АиЬщпё, тагдиие Ле МаШепоп. ЬеИгез/Ей. М. Ьап§1о1з. Рапз: Ье-
(оигеу, 1935-1939. Уо1. 4. Р. 426 (N0 1025); Уо1. 5. Р. 521 (№ 1399).
4 Загак СкигскШ. Ап Ассоип1... Р. 140.
5 Письма мадам де Севинье мадам де Гриньян от 9 августа 1671 г. и 20 октяб-
ря 1675 г. См.: Мте Ле Зёвщпё. СоггезропЛтсе. Р. Уо1.1. Р. 312-314 (№ 189);
Уо1. 2. Р. 136-137 (№ 440).
6 См. главу о женщинах-журналистках, написанную Ниной Гельбарт для это-
го издания (Гл. 13).
7 Г)оппе11у Ь. М. ТЬе Се1еЬга(;е<1 Мгз. Масаи1ау Ц \\ШНап апс! Магу 0иаг1ег1у.
Зп<1 зег. Уо1.6.1949. Р. 197-198; НШ В. ТЬе КериЬЬсап Упа^о. ТЬе Ьке апё Т1-
тез оГ СаЛаппе Масаи1ау, ШзСопап. ОхГогй: С1агеп<1оп Ргезз, 1992. Р. 226.
8
См. главу о женщинах — участницах бунтов, написанную Арлеттой Фарж
для этого издания (Гл. 17).
9
Нщ&1п Р. ТЬе Кеаскопз оГ \Уотеп Ц Ро1Шсз, Кек§юп ап«1 Ле Еп§кзЬ ОуП
ЧУаг / Ы . В. Маптп§. Ьопскт: ЕЛуап! АгпоЫ, 1973. Р. 185-187, 192.
ю 1ЫЙ. Р. 217.
 гс 11 РигНатзт апс! 1лЬег(у: Вет§ Ле Агту ВсЬа1ез (1647-1649) / А. 5. Р. \Уоос!-
г Ьоизе. 2"<1 её. 1лии1оп: ^ М. Веп(, 1951. Р. 53, 71-73, 79, 83.
12
а) ]окп Ьоске. ТЬе Зесопс! ТгеаЫзе оГ Соуегпшеп! / Ее!. Т. Р. Реагёоп. 1пЛапа-
I роНз: ВоЪЪз-МеггШ, 1952. СЬ. 7. § 82. Р. 46.
а
с
Интермедия
Глава 7. Если судить по изображениям. Франсуаза Борен
1 Ргапсаз1е1 Р. Е1ис1ез с!е зосю1о§1е с!е 1'аг(, сгёаЫоп р1С(ига1е е( зос1ё1ё. Рапз:
Бепое1, 1974. Р. 56.
2
1Ыс1. Р. 17.
3 СиШаите С1еора(га Иоуа Рапйога // СахеИе йез Веаих-Аг1з. Ос(оЬге 1972.
Р. 185-194.
* МегскапЬ С. БеаЛ оГ №(иге: ^ о т е п , Есо1о§у, апй 8с1епийс КеУокШоп. 8ап
Ргапазсо: Нагрег & Ко\у, 1980.
5 Ц^а^пег Н. №к1аиз Мапие1, ЬеЬеп ип<1 КипзЙепзсЬез \Уегк // У1к1аиз Мапие1
Беи(зсЬ, Ма1ег, Б1сЬ(ег, 3(аа(з(тап: Аизз1е11ип§зка1а1о§. Вегп, 5ер1ешЬег-Бе-
гетЬег 1979. 8. 26.
6 8е§кеп Ь. Ьоз еш^таз де ип сиаЛо (1е1 Мизео <1е1 Ргайо // Соуа. N2 198. 1987.
Р. 348-357.
7 Ргои$1 М. А 1а гесЬегсЬе ёи (етрз регс1и: Ьа рпзопшёге. Рапз: СаШтагё, 1988.
Уо1. 3. Р. 587.
8 Какт М. М. БеШаЬ // Репшизт ап<1 Ай Н1з1огу: Оиез(ютп§ Ле 1л(апу / Е<1.
N. Вгоиёе апё М. М. Саггагс!. Уогк: Нагрег & Ко\у, 1981. Р. 111-145.
9 1ЛтрегГес(юп <1ез Геттез... Чгёе ёе ГЕсп(иге зат(е е1 с!е р1из1еигз аи(еигз,
с1ёсИсе а 1а Ьоппе Гетте. А тёпа§е, сЬег^ап (гор (д( тапё, а епзе1§пе с1е 1а
Гетте запз (е(е. ЦИТ. по: ВоИёте С. Ьа В^ЫюЛё^ие В1еие: 1лиёга(иге рориЫге
еп Ргапсе ёи ХУЛ* аи XIXе 51ёс1е. Рапз:>Шагс1, 1971. Р. 16.
10
Сшетег у. Ь'аг( рориЫге еп Ргапсе. Кауоппетеп(з, тос1ё1ез е( зоигсез. Рп-
Ьоигд: ОШсе с!и 1луге; Рапз: Зоаё(ё Ргап^адзе <1и 1луге, 1979). Р. 61.
И Роксбургские баллады - это антология старых песен на различные сюжеты,
появившаяся в разных изданиях между 1550 и 1700 гг. В них, как и в «Голу-
бой библиотеке», гравюры на дереве многочисленны и не всегда привязаны
к тексту.
12 В Сельском даме (Метане скатрейге) Боннара: «Тои( ез( соп(еп( <1апз се \т11а§е
Рёге, Мёге, ЕпГап(, е( Уа1е(з /Ь'ог ёс1а(е <1апз 1ез раЫз /Махз 1е героз гё^пе аи \т1-
1а§е.» В Зиме (Ь'кюег) Девима: «А 1а Гитёе <1'ип Ьоп гераз/Ь'Ыуег п'ез( рот( (1ё-
за^гёаЫе/Оиапс! оп ЬоН, ци'оп п(, ^и'оп Иеп((аЫе/Тоте за1зоп а зез арра(з».
13 См.: СащпеЬе1 С1, Ьа]оих/.-.О. Аг( ргоГапе е( геЬ§юп рориЫге аи Моуеп А§е.
Рапз: Ргеззез ИтуегзИаиез с!е Ргапсе, 1985.
14 Ьез гё{*1ез <1е 1а Ыепзёапсе е( с!е 1а с1уШ(ё сЬгёзйеппе. Рапз: СЬег 1а уеиуе №со1-
аз Оис!о(, 1716. ЦИТ. по: ВоИёте / . Ор. ей. Р. 136.
15 СатЛеп С. ТЬе ЕНгаЬеЛап \Уотап: А Рапогата оГ Еп§НзЬ ^отапЬоос!, 1540
(о 1640. Ьопёоп апс! Уогк: С1еауег-Ните, 1952.

544
16 СоигНпе У-У, Нагоске С1. Никите с!и лаза§е. Ехрптег е11а1ге зез ётоЦопз,
XVIе - йёЪи1 XIXе з1ёс1е. Рапз: ЕйШопз Шуадез, 1988. Р. 242.
17 Вигеп Д «Аи1оиг с!и тапциё» ог «0,ш а ла^исШЬ е1 Но1рЬете?» // Аг1ет1з1а:
саЫо^ие сГехрозШоп ауес с1ез 1ех1з (1е Ко1апс1 ВагШез е( а1. // СоИесОоп «Мо1
роиг то(/УУогй Гог \Уогй». № 2 . Рапз: УУОП ЬатЪег, 1979. Р. 7 8 - 8 6 .
18 СеПеаи М. Ле. Ьа ГаЫе т у з ^ и е ХУ1е-ХУПе 31ёс1ез. Рапз: СаШтагй, 1982.
19 «Рауеигз <1е Б^еи 555». ЦИТ. по: КепаиН Е. ЗатСе ТЬёгёзе йАла1а е1 Гехрёпеп-
се туз^ие. Рапз: 5еи11, 1970. Р. 67.
20 \Уагпег М. А1опе оГ А11 Нег Зех: ТЬе МуЛ апс1 Ле Си11 оГ Ле У1г§т Магу. Ьоп-
йоп: \Уе1с1епГе1с1 апй №со1зоп, 1976.
21 СЫг у. Мёйизе. Рапз: СаШтагй, 1989.
22 Кеое1 У МазсиЬпДёпипт: Зиг 1'иза§е Ыз(опо§гарЫдие Йез го1ез зехиеЬ //Х1пе
Ызкиге «1ез Геттез ез1-е11е розз1Ые? / Ес1. М. РеггоС. Рапз: ЕйШопз Клуадез,
1984. Р. 133.
23 Согласно Марку Абеле. См.: АЬё1ёз Л/^оигз (пим^иШез еп 89, еЛпо1о$с ро1Ш-
дие сГип с1ёраг1теп1 Ггап?адз. Рапз: ОсШе^соЪ, 1984.
24 СаШогз К. Ь'Ьотте е11е засгё: РгеГасе 3<1 её. Рёупег 1963. Рапз: Са1Итагс1,
1988. Р. 16.

Раздел второй. О ней так много говорят

Глава 8. Неоднозначность литературного дискурса. Жан-Поль Десев
1 Ргегге Ле КопзагЛ. Ьез Атоигз. Рапз: ЕйШопз Сапиег Ргёгез, 1963. Р. 431-432.
2 РНШрре йезроНез. Оеиугез. Рапз: Ас1о1рЬе Бе1аЬауз, 1858.
3 Ва1та$ Е. Ьа Кепа1ззапсе Ц 1л11ёга1иге Ггап^зе / Её. А. Айат. Рапз: АгЛаис!,
1970-1978. Уо1. IV. Р. 71.
4 Маипсе 8сёие. БёИе оЬ]'е1 йе р1из Ьаи1е уег(и / Ей. Р. СЬагрепЫег. Рапз:
СаШтагй, 1984. Р. 13.
5 НаттопЛ А. 8. 31г РЬШр 81йпеу: А 3(ийу оГ №з ЫГе апй Шогкз. СатЬпй§е:
СатЬпй§е Итуегзйу Ргезз, 1977.
6 Пегге Ле КопзагЛ. Ойе Ш//Ргегге Ле КопзагЛ. Оеиугез сотр1е1ез / Ей. С. СоЬеп.
Рапз: СаШтагй, 1978. Уо1.1. Р. 462.
7 Ргегге Ле КопзагЛ. Ье Ьоса§е гоуа1 ЦРгегге Ле КопзагЛ. Оеиугез сотр1е(ез. Уо1.1.
Р. 893-902.
8
ЗаШ Ргапдогз Ле 8а1ез, 1п(гойисЫоп а 1а лае йёуо1е//Ей. ЗйуезЬге йе Засу. Рапз:
ТесЬепег, 1860. ЕЬ 3. СЬ. I. Р. 245.
9 Сагтзоп ]. Ь'Ьотте рго1ез(ап1. Рапз: ЕйШоп Сотр1ехе, 1986. Р. 145.
Ю ]асциез Ли Возе, Ь'Ьоппез1е Гетте, ймзёе еп (гшз рагйез. 4Л е й. Рапз: ^ап-
ВарЦз(е Ьоузоп, 1662.
11 ТЬотаз СаСакег. А Манате Рга1ег. Ьопйоп, 1624). Цит. по: ЬеИез Е. ТЬе Ри-
п4ап Сопзаепсе апй Мойегп ЗехиаИ(у. Науеп: Уа1е Цтуегзйу Ргезз, 1986.
12 См.: Ьейез Е. Ор. сН.; РШоще1 К. Ьа Ыде е11е гатеаи. РапиШез апдЫзе е1
&ап9а1зе ХУ1е-ХУШе З1ёс1е. Рапз: Са1тапп-Ьёуу, 1979; 8(опе Ь. ТЬе РатПу,
 8ех, апй Магнате 1п Еп§1апй, 1500-1800. Уогк: Нагрег & Козд, 1977; Н18-
1ойе <1е 1а ГатШе / Ей. А. Виг^шеге, СЬ. К1ар13сЬ-2иЬег, М 8е§а1ап е1 Р. 2опа-
Ьепс1. Уо1. 1-2. Рапе: Агтапй СоНп, 1986.
13 ]еап Ае Ьа Вгиуёге. Ьез сагасСёгез/ЕЙ. А. СЬаззап§. Рапз: Саггйег, 1881. Р. 58
(рус. пер: Парадоксы души: Теофраст. Характеристики. Ла&рюйер. Характе-
ры, или Нравы нынешнего века. Симферополь, 1998. С. 94-95).
14 Коше А. Ь. ТЬе Еп§1апй оГ ЕНгаЪеЛ: ТЬе 8(хис1иге оГ Зос1е4у. Ьопйоп: Мас-
тШап, 1961. Р. 206.
15 СкаНез Маг§ие(е1 Ае 8аШ Иепгз, зещпеиг Ае ЗаШ-ЕогетопА. Бе 1а сотёсИе ап
Ызе // СЬаг1ез Маг§ие(е1 йе Запй Бетз, зе1§пеиг <1е Зайй-Еугетопй. Оеиугез
тез1ёез. Рапз: С1аи{1е ВагЫп, 1693-1694. Уо1. 2. Р. 260.
16 1Ает. Зиг 1ез сотёсЬез // 1ЫЙ. Уо1. 2. Р. 248.
17 1ЫЙ. Уо1. 2. Р. 251.
18 Мапе Ае КаЬиНп-Скап1а1, тагдшзе Ае Зёощпё. ЬеИге <1и 22 ]ап\аег 1674 //Мап
с!е КаЪийп-СЬапЫ, та^шзе <1е ЗёУ1§пё. Сопезропйапсе / Ес1. К. БисЬёпе.
Рапз: Са1Ьтагс1. Уо1. 1. Р. 679.
19 Шсо1аз ВоИеаи-Безргёаих. Зайге X // №со1аз Воиеаи-Безргёаих. Оеиугез. Рапз:
ЕйШопз Сагтег Ргёгез, 1961. Р. 72.
20 Сои1е1 Н. Изййге Йи готап еп Ргапсе. Уо1.1: Ье готап а 1а Кёуо1иЙоп.
Рапз: Агтапс1 Со1т, 1967. Р. 287.
21 Мапе Ае КаЪиИп-Скап1а1, тагдигзе Ае Зёощпё. Ор. ей. Уо1. 3. Р. 1646.
22 Весь ЭТОТ отрывок основывается на исследовании Роже Дюшена. Список за-
главий составлен по индексу в его издании переписки мадам де Севинье.
См. также его статью: Бискепе К. ЗцрпШсайоп йе ^ошапез^ие: Ь'ехетр1е Йе
Марате йе Зё\а§пё // Иискёпе К. Еспге аи 1етрз <1е М т е <1е ЗёУ1§пё: Ьейгез е1
1ех1е Ийёгайе. 2<1 ей. Рапз: Упп, 1982. Р. 121-137.
23 ]асдиез Аи Возе. Ор. ей. Р1. 1. Р. 15, 17.
24 Шсо1аз ВоИеаи-Безргёаих. Ьейге <1е Мопз1еиг Атаи1с1, Бос1еиг <1е ЗогЬоппе,
а М. Регтаик, аи зи)е1 йе т а Й1х1ёте 8аИге // Жсо1аз ВоИеаи-Иезргёаих. Ор. ей.
Р. 332.
25 1Ыа. Уо1. 4. Р. 334.
26 Ьошз Ае Коиыоу, Аис Ае ЗаШ-Зтоп. Мётойез. Ей. С. Тгие. Рапз: СаШтагй,
1953-1961. Уо1. 2. Р. 1043.
27 1Ый. Уо1. 2. Р. 514 (рус. пер.: Сен-Симон. Мемуары: Полные и доподлинные
воспом!шания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве.
Избранные главы. М., 1991. Кн. 1. С. 205).
28 ЕзргИ Р1ёсЫег. Ога1зоп ЛтёЬге йе Мапе-ТЬёгёзе й'АиМсЬе // Кесией йез ога1-
зопз ГипсЬгез. Коиеп: Кегге МасЬие1, 1780. Р. 153-154.
29 АпШпе НатШоп. Мёпмнгез Йе 1а \ае йи сот1е йе Сгатоп1 (1713) // Котапаегз
йи ХУШе З1ёс1е. ЕЙ. К. ЕИетЫе. Уо1.1. Рапз: СаШтагй, 1960.
30 ЗЮпе Ь. О р . ей. Р. 349.
31 ЕНеппе Раздшег. Ьез оеиугез... соп(епап( зез КесЬегсЬез йе 1а Ргапсе... зез 1е1-
1егз; зез оеиугез тез1ёез; е1 1ез 1ейегз йе №со1аз Раз^и^е^, П1з й'Езйеппе.
Уо1. 1-2. Атз(егйат: Сотра§те йез ИЬгайез Аззоаег, 1723.
32 Ргапси Васоп. ТЬе Еззауез ог СоипзеЬ С д у Ш апс! Мога11 / Ес1. М. Юегпап.
ОхГогё: С1агеп<1оп Ргезз, 1985. Р. 26 (русский перёвод дан по изданию: Фрэн-
сис Бэкон. Опыты и наставления нравственные и политические. Гл. VIII //
Фрэнсис Бэкон. Новая Атлантида. Опыты и наставления нравственные и по-
литические/Пер. 3. Е. Александрова. 2-е изд. М.: Наука, 1962; примеч. пер.).
33 2ипЛег IV. ТЬе Рое(гу оГДоЬп Боппе: Ейега1иге апё Си1Шге т (Ье ЕНгаЪеЛап
апй ^соЬеап Репоё. АЪт§ёоп (Зиззех): Нагуез4ег Ргезз, 1982. Р. 33.
34 Мапе Ле КаЪиИп-СНап1а1, тагдиие Ле Зёющпё. Ор. ей. Уо1. 1. Р. ХХШ.
35 1Ыё. Уо1. 3. Р. 300 (1ейге ёи 17 р т 1687).
36 1Ыё. Уо1. 3. Р. 914 (1ейге ёи 12]ш11е11690).
37 1Ыа. Уо1. 3. Р. 916 (1еИге ёи 16рШе11690).
38 ТНотаз СогпеШе. Ье §а11ап1 ёоиЫё. П. 2.
39 Ргегге СкоЛеНоз Ле Ьас1о$. Ьез Иа1зопз ёап§егеизез. ЬеИге 81. Я благодарю Мар-
тину Рига за то, что она указала мне на этот отрывок.
40 Мапе Ле КаЬиНп-Скап1а1, тагдиие Ле Зёощпё. Ор. ей. Уо1. 3. Р. 723,725 (1ейгез
ёи 12 е( 16 осЮЬге 1689).
41 1Ыё. Уо1. 3. Р. 768 (1еМге ёи 29 поуетЪге 1689).
42 1Ыа. Уо1. 1. Р . 417 (1еЫге ё и 15 ]апу!ег 1672), 210-211 (1еОге ё и 8 ауп1 1671).
43 1Ыс1. Уо1. 2. Р. 695 (1еИге ёи 6 осЮЬге 1679).
44 1Ыё. Уо1. 3. Р. 482 (1еМге с!и 24 ]аплаег 1689).
45 Мапе Ле КаЬиНп-Скап1а1, тагдиие Ле Зёощпё. О р . ей. Уо1. 3. Р . 607 (1ейге ё и
1 ]шп 1689), 592 (1ейге ё и 1 та1 1689), 808 (1еИге с!и 11 ]апУ1ег 1690).
46 Мапе Ле КаЬиНп-Скап1а1, тагдиие Ле Зёощпё. Ор. ей. Уо1. 3. Р. 810 (1ейге йи
15 ]апу1ег 1690).
47 Ногасе \Уа1ро1е. Ногасе \Уа1ро1е'з Соггезропёепсе / Ес1. 8. Ьеадз. Уо1. 3: Нога-
се \Уа1ро1е'з Соггезропёепсе мюЛ Маёате <1и Бейапё апс! \У1аг1. Науеп:
Уа1е Ишуегзйу Ргезз, 1970. Р. ХХУП.
48 Мапе Ле КаЬиНп-СкапШ, тагдиие Ле Зёт§пё. Ор. ей. Уо1. 2. Р. 166 (1ейге ёи
17 поуетЬге 1675).
49 1Ыа. Уо1. 2. Р. 950 (1еИге ёи 27 пии 1680).
50 Бискёпе К. Еспге аи 1етрз ёе М т е ёе ЗёУ1§пё. Р. 72.
51 РопзопЬуА. ЗсоШзЬ апё 1пзЬ В1апез &от (Ье 31х1еепЛ 1о Ле №пе1еепЛ Сеп1и-
гу. Иеш Уогк: Кептка! Ргезз 8сЬо1аг1у Кершйз, 1970. Р. 10.
52 РоМе Р. А. Рпёе апё Ие^идепсе: ТЬе Н1з1:огу оГ Ле Воз\уе11 Рарегз. Ые\у Уогк:
МсСгауу-НШ, 1982.
53 Воз\уе11 //ТЬе ОхГогё Сотрапюп 1о Еп§ЬзЬ Ьйегайиге/Её. М. БгаЬЫе. 5^ её.
Ох&гё: ОхГогё Итуегзйу Ргезз, 1985. Р. 120.
54 КоЫгеаи Ск. ^еап^ас^иез Коиззеаи е11ез ёеих у1за§ез ёе Тап1е Зигоп // ЬЛпГог-
таИоп Ыйёгадге. Уо1. 41. N° 3. Ма^ит 1989. Р. 8-24.
55 О таком положении дел свидетельствуют Опасные связи и месть мадам де
Лапоммере в Жаке-фаталисте []асдие$ 1е /аШЫе) Дени Дидро.
56 ТоЫаз Сеогде 8то11еЫ. Тгауе1з Лгои§Ь Ргапсе апё Ка1у. Зиззех: Сеп(аиг Ргезз,
1969. Р. 76 (12 октября 1763 г.).
57 Ьаигепсе 81ете. А 8егШтеп1а1 ^шпеу (Ьгои^Ь Егапсе апс1 1(а1у. Ьопёоп: Ох-
Гогй 11шуег51Су Ргезз, 1965. Р. 40-41 (русский перевод дан по изданию: Лоренс
Стерн. Сентиментальное путешествие. Воспоминания. Письма. Дневник /
Пер. А. Франковского. М., 1940. С. 26-27; примеч. пер.).
58 Эта и последующие цитаты взяты из: ТЬе Уа1е Ес1Шопз оГ (Ье Рпуа(е Рарегз
оЦатез Воз\уе11. Уо1. VI: ВозшеП ш ЗеагсЬ оГ а УШе, 1766-1769 / Её. Р. Вгаёу
апс1 Р. А. РоШе. Ыем/ Науеп: Уа1е ИтуегзНу Ргезз, 1957.
59 Мапе Ле КаЬиИп-Скап1а1, тагдшзе Ле Зёищпё. Ор. си. Уо1. 1. Р. 686.
60 Пегге Ле ВоигАеШез, зещпеиг Ле ВгапЬоте. Оеиугез сотр1ё(ез ассотра§пёез <
гета^иез Ыз^о^иез е( сп^иез. Рапз: Роисаи1(, 1822. Уо1. 5. Р. 183.
61 Магге-МаЛеШпе Рыске Ле 1а Уегдпе, сот1еззе Ле Ьа РауеНе. 1л Рппсеззе <
С1ёуез Ц Котапаегз йи ХУП® зЁёс1е / Ей. А. Аёат. Рапз: СаШтагё, 1958.
Р. 1116 (русский перевод И. Шмелева: Мари Мадлен де Лафайет. Принцесса
Клевская. М., 1959. С. 23. — Примеч. пер.).
62 Мапе Ле КаЬиНп-Скап1а1, тагдшзе Ле 8ёьщпё. Ор. си. Уо1. 1. Р. 309 (1е((ге с
29]иШе( 1671), 313 (1е((ге ёи 5 аои( 1671).
63 1Ыё. Уо1.1. Р. 284 (1еКге с1и 1]шПе(1671);Уо1.3.Р.650(1е((геёи24]иШе(1689).
64 Ыио1аз КезН/Ае 1а Вге1оппе. Могшеиг №со1аз/Ес1. Р. Тез(ис1. Рапз: Са1Ишагс1,
1989. Уо1. 1. Р. 646.

Глава 9. Театр. Зрик А Нпнолсон

1 См.: ТеПиШапиз. Аро1о§е(1сит; Бе 8рес(асиНз; Бе си1(и Гепипагит // Тег-
(иШаш Орега 1-П (Согриз СЬпзЫапогит. 8епез Ьайпа. Уо1. 1-2). ТигпЬоШ,
1953-1954 (русский перевод: Квинт Септимий Флорент Тертуллиан. Избран-
ные сочинения / Под ред. А. А. Столярова. М., 1994). Эти тексты, а также
посвященные данной теме отрывки из Иоанна Златоуста и Августина де-
тально анализируются Ионасом Баришем: Ваггзк ]. ТЬе Ап(иЬеа(пса1 Рге]и-
сЬсе. Вегке1еу: Ишуегзиу оГ СаШогша Ргезз, 1981. Р. 42-64.
2 См.: Маппо ЗапиАо. I «Нага / Её. К. ГиЬп е( а1. Уешсе, 1879-1902. Уо1. 18.
Р. 265. Эта запись, датируемая 11 июня 1514 г., описывет представление,
устроенное под патронатом «Джардиньеров» («Садовников»), одной из го-
родских «компаний Чулка» (Сотра^та с1е11а Сака), организаций, занимав-
шихся устройством празднеств и состоявших в основном из аристократиче-
ской молодежи. Декрет Совета Десяти 1508 г. см.: РаАоап С. Ьа соттесЪа
ппазсипеп(а1е уепе(а. Укепга: Ыеп Рогга, 1982. Р. 38-39.
3 См.: ]еап-]асдиез Коиззеаи. ЬеМге а М. ё'А1етЪег( зиг 1ез зрес(ас1ез (1758); ЦИТ.
по.: Ваггзк ]. Ор. сК. Р. 282.
4 Эта проблемаа тщательно анализируется в некоторых недавних исследова-
ниях проституции в раннее Новое время, особенно в: ОИз Ь. РгозШиНоп т
Ме<Ьеуа1 Зоае(у: ТЬе Н1з(огу оГ ап ЕГгЬап 1пз(ии(юп т Ьап§иеёос. СЫса§о:
Чтуегз1(у о! СЫса§о Ргезз, 1985; КоззгаиА ]. МесЬеуа! Ргоз(ии(юп / Тгапз.
Ь. СосЬгапе. Ьопёоп: ВазИ В1аск\\'е11, 1988. Локальные исследования прости-
туции в Лондоне, Флоренции и Болонье см. соответственно: Виг/огА Е. ].
ТЬе ОгпЫе 8уппе. Ьопёоп, 1973 (работа, ориентированная на поиск сенса-
ций, но содержащая ряд ценных документальных свидетельств); Тгех1ег К.
 Ьа ргозШийоп Погепйпе аи XV е з1ёс1е: Ра1гопа§ез е1 сНеп(.ё1ез //Аппа1ез Е8С.
Уо1.36. № 6.1981. Р. 983-1015; РегтаШе Ь. Нопог Ке§ашеё: \Уотеп т Ле саза
<1е1 Зоссогзо Л 8ап Рао1о 1п ЗШеепЛ-СепШгу Во1о§па Ц Зех апс! Сепёег 1П
Шз1опса1 РегзресНуе / Еёз. Е. Мшг апё С. Кидаего. Ва1Итоге:^Ьпз НорИпз
ИтуегзМу Ргезз, 1990. Р. 46-72. См. также главу, написанную Кэтрин Нор-
берг для этого тома (Гл. 15).
5 О шаривари и других позорящих ритуалам см.: Ье сЬапуап/Её.^ Ье Сой е1
ЗсЬтШ. Рапз: МоиСоп, 1981 (особенно статьи Карло Гинзбурга, Кри-
стианы Клапиш-Цюбер, Рихарда Трекслера, Андре Бюргьера и Мартина
Инграма); 2етоп Баюй N. ТЬе Кеазопз оГМлзпёе // 8ос1е(у апё Си11иге щ Еаг1у
Моёегп Ргапсе: Ед§Ь1 Еззауз. 3(апГогё: 8(апГогё ЦтуегзНу Ргезз, 1975. Р. 97-
123; 1щгат М. Шёт§з, Кои§Ь Миз1с, апё Москт§ КЬутез т Еаг1у Моёегп
Еп§1апё Ц Рори1аг СиНите т Зеуеп1еепЛ-Сеп1шу Еп§1апё / Её. В. Кеау. Иелу
Уогк: 84. Магйп'з Ргезз, 1985. Р. 166-197.
6 См. главу, написанную для этого тома Сарой Мютьюс Грико (Гл. 2).
7 Слова Томаса Нортона. Цит. по: СкатЪеп Е. К. ТЬе ЕНгаЪеЛап 81а§е.
ОхГогё: С1агепёоп Ргезз, 1923. Уо1. 2. Р. 262.
8 Ткота5 N03/16. Р1егсе Репйеззе И з ЗиррНсайоп 1о Ле БеуН // ТЬе Шогкз оГ
ТЬошаз ЫазЬе/Её. К. В. МсКеггош. ОхГогё: В1асЫе11, 1958. Уо1. 1. Р. 215.
9 Об этой проблеме см.: Ргазег А. Ас4гезз аз Нопеу-Ро1 Ц ТЬе \Уеакег Уеззе1.
Ие\у Уогк: АНгеё А. КпорГ, 1984. Р. 418-439; Реапоп ]. \Уотеп т Ле ТЬеа1ег,
1660-1737//ТЬе Ргозй1и1её Мизе: 1та§ез оГ\Уотеп апё \Уотеп БгатаИзЬ,
1642-1737. Уогк: 31. Магйп'з Ргезз, 1988. Р. 25-41.
10 О ЖИЗНИ и творчестве А. Бен, а также о выдвинутых ею аргументах в защи-
ту сексуальной свободы и равенства см.: Реапоп У Ор. с11. Р. 143-168; ТоЛЛ
ТЬе 51§п ОГ Ап^еШса. Уогк: Со1итЫа ЦтуегзИу Ргезз, 1989; Согеаи А.
Кесопз1гис(т§ АрЬга: А Зоаа1 Вю§гарЬу оГ АрЬга ВеЬп. Ые\уе Уогк: Б1а1
Ргезз, 1980.
Глава 10. Рассмотренная в философских сочинениях XVIII в.
Мишель Крамп-Канабе
1 Скаг1е: Ьоий Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле Моп1ещи1еи. Мез Репзёез // СЬаг1ез Ьошз ёе
Зесопёа!, Ьагоп ёе Моп^ез^и^еи. Оеиугез сотр1ё1ез. Рапз: Са1Нтагё (ВПэНо-
Лёяие ёе 1а РШаёе), 1949. Т. 1. Р. 1076.
2
Сеогдез-Ьоий Ви//оп. ШзЬмге паШгеНе §ёпёга1е е1 рагИсиНёге ауес 1а Безспр-
Иоп ёи СаЫпе1 ёи Коу. Рапз: Ьпрптепе Коуа1, 1749. Т. 2-3.
3
Сеог&ез-Ьоии Ви//оп. НдзСоке паШгеНе ёе 1'Ьотте // Сеог§ез-Ьошз ВиГГоп. Ор.
сН. Т. 2.
4 ]еап-]асдие$ Коиаеаи. ЕтПе ои Бе 1'ёёисаНоп//]еап-]асци,е5 Коинеаи. Оеиугез
Сотр1е1ёз. Рапз: Са1Итагё (ВйэНоЛёяие ёе 1а РШаёе), 1969. Т. 4. Р. 692 (рус-
ский перевод дан по: Руссо Ж. -Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.-Ж.
Педагогические сочинения: В 2-х т. М., 1981. Т. 1. С. 432).
5 1Ыё. Р. 701 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 441).
6 Бепи БгЛего1. Спй^ие ёе Гезза1 зиг 1ез Гетшез. Рапз: АззёгаС, 1875.
7
]еап-]асдие$ Коишаи. ЕтПе... Р. 693.
 8
1Ыс1. Р. 697 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 437).
9 1Ыа. Р. 662.
10
СкаНез Ьоигз Не ЗесопЛа(, Ьагоп Ле МопЬездигеи. Бе ГЕзргИ йез 1о1з. 1Л\те XVI.
СЬ. ХП // Скаг1е$ Ьоии Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле МопШдтеи. Оеиугез сотр1ё(ез.
Т. 2 (здесь и далее русский перевод цитат из Духа законов дается по изда-
нию: Монтескье Ш. Л. О духе законов / Сост., пер. и коммент. А. В. Мате-
шук. М.: Мысль, 1999).
11 /гая-]асдиез Коиззеаи. Егт1е... Р. 694.
12 1Ыа. Р. 693.
13 Скаг1ез Ьоии Ле ЗесопЛа1, Ьагоп Ле Моп1ездигеи. Б е ГЕзрпС с1ез 1о1з. 1луге XIX.
СЬ. VIII // СкаНез Ьоии Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле Могйездигеи. Оеиугез сотр1ё1ез.
Т. 2.
14 СкаНез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле МопЬездигеи. Бе ГЕзргк <1ез кнз. 1л\ге XVI.
СЬ. П // СкаНез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле МопЬездшеи. Оеиугез сотр1ё1ез. Т. 2.
15 ]еап-]асдиез Коиззеаи. ЕтПе... Р. 736 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж.
Эмиль... С. 473).
16 1Ы<1. Р. 703 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 442).
17 СкаНез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле МопЬездшеи. Бе 1'ЕзргМ <1ез Ыз. Ыуге XVI.
СЬ. X Ц СЬаг1ез Ьошз <1е Зесопёа!, Ьагоп <1е Моп1езцшеи. Оеиугез сотрШез. Т. 2.
18 ]еап-]асдиез Коиззеаи. ЕтПе... Р. 705 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж.
Эмиль... С. 444).
19 1Ыё. Р. 865 (русский перевод дан по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль... С. 590).
20 ]еап-]асдиез Коиззеаи. ои 1а ИоиуеИе НёЫзе. Рагйе Ш. ЬеИге 18 Ц]егл-
^ас^иез Коиззеаи. Оеиугез Сотр1е1ёз. Т. 2 (русский перевод А. Худадовой:
Жак-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. М.: Художественная литература,
1968. С. 331).
21 Скаг1ез Ьоигз Ле ЗесопЛаI, Ьагоп Ле Моп1ездшеи. Бе ГЕзргИ йез Ыз. Ыуге УП.
СЬ. IX // СкаНез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле Могйездигеи. Оеиугез сотр1ё1ез. Т. 2.
22 ш а .
23 Скаг1ез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле Моп1ездигеи. ЬеИгез регзапез. Рапз: ЕсЬЦопз
Сагшег Ргёгез, 1960. ЬеОхе СЬХ. Р. 333.
24 СкаНез Ьоигз Ле 8есопЛа1, Ьагоп Ле МоЫездигеи. Бе ГЕзргИ йез кпз. Цуге УП.
СЬ. ХУП // СЬаг1ез Ьошз ёе 8есопс1а(, Ьагоп с1е Моп1ездшеи. Оеиугез
сотр1ё1ез. Т. 2.
25 1Ыа. Ыуге XXXI. СЬ. П.
26 С1аиЛеАЛпап НеЬеНиз. Бе ГезргИ. Б^зсоигз Ш. СЬ. 30 (рус. пер. дан по: Клод
Адриан Гельвеций. Сочинения: В 2-х т. М., 1973. Т. 1. С. 477).
27 С1аиЛе АЛпап НеЬеНиз. Б е 1'езргк. Б1зсоигз ГУ. СЬ. 17 (рус. пер. дан по: Клод
Адриан Гельвеций. Сочинения: В 2-х т. М., 1973. Т. 1. С. 595).
28 АпШпе СапШ Ле СопЛогсе1. 8иг 1'асЬшззюп йез Геттез аи <1гок <1е сИе Ц
Оеиугез / Её. раг О'Соппог е1 М.Р. Ага§о. Рапз, 1847-1849. Т. X. Р. 479-480
(текст статьи переиздан Кристиной Фор в журнале «Корпус»: Согриз: Кеуие
ае РЫ1озорЫе. N0 2.Дашаег 1986).
29 1Ък1. Р. 125.
30 1Ыё. Р. 128.
31 АпШпе СапШ Ле СопАогсеЬ. Скн} тстснгсз зиг ГкмкисИоп риЪ^ие / Её. раг
СН. Сои1е1 е1 С. ЮпЫег. Рапз: ЕШ%, 1989. Р. 71.
32 АпШпе СапШ Ле СопЛогсе1. Ргадтеп! зиг ГАЙапкёе, Рапз: Паттапоп, 1988.
Р. 325.
33 1Ыё. Р. 328.

Глава 11. Медицинский и научный дискурс. Эвелпн Беррпо-Сальвадор

1 СошрегкНит Меёюпае Ап1а1<11 ёе УШапоуа. ЫЬег Ш // Ргах1з теё1стакз
Аша1сИ ёе УШапоуа. Ьидёит, 1586. Р. 111.
2 РМИрре Ле Р1еззе11ез. 1пйгоёисйоп роиг рагуетг а 1а угауе со§по1ззапсе ёе 1а
сЫгшфе. Рапз, 1547. Р. 42.
3
Зсгрюп Мегсипо. Ьа сотСпаге о пссо§1кпсе. Уепейа, 1621. ЫЬго I. Сар. 2:
Рогта ёе11а та(псе.
4
Ргегге Ргапсо. ТгаНё ёез Ьегтез соп1епап<: ипе ашр1е ёёс1агайоп ёе 1ои1ез 1еигз
езресез е1 аи(гез ехсе11еп1ез рагйез ёе 1а сЫгиг§1е. Ьуоп, 1561. Р. 331.
5 Ьоиуз Ле 8еггез. 01зсоигз ёе 1а па1иге, саизез, 31§пез е1 сигайоп ёез етрезсЬе-
тепз ёе 1а сопсерЙоп е1 ёе 1а з1ёп1Нё ёез Геттез. СЬ. I // Ьоиуз ёе Зеггез.
Оеиугез сотр1е1ез. Ьуоп, 1625. Р. 1.
6
Ьоигзе Воиг^еогз ЛИе Воигзгег. ОЪзегуаИопз ё1уегзез зиг 1а з1ёпН1ё. Рапз, 1626.
СЬ. I. Р. 1.
7 Ьез оеиугез ё'Апёгё Би Ьаигепз /Тгаё. раг ТЬёорЫ1е Се1ёе. Рапз, 1646. Ыуте
УШ. СЬ. I. Р. 366.
8
]асдиез Оитм1. Тгакё ёез ЬеппарЬгоёкез. Коиеп, 1612. СЬ. Ы.
9
Ргегге Коиззе1. ЗузСёте рЬуз^^ие е1 тога1 ёе 1а Гетте. Рапз, 1803 (первое изда-
ние: Рапз, 1775). Ыуге I. СЬ. Ш. Р. 187.
ю МаЫсе // Бгсйоппаке ёез заепсез тёё1са1ез / Её. БесЬашЬге. 1864; Епсус1о-
ресйа ишуегзаЬз. Уо1. УП. Р. 583.
11 Ьоигзе Воиг^еои ЛИе Воигзгег. Ор. сМ. Р. 74.
12 ]ас диез ЗуЫиз. Ы\те ёе 1а паШге е( ий1йё ёез тоуз ёез Геттез. Рапз, 1559.
Р. 236.
13 ]озерк КаиИп. Б^зсоигз ргёНтитге /^озерЬ КаиНп. Тгакё ёез аЙесйопз уаро-
геизез ёи зехе. Рапз, 1758.
14 Ьетп Ьетпгиз. Оссикез тегуеШез е1зесге1з ёе ИаСиге. Рапз, 1574. СЬ. Ш. Р. 15.
15 Р1апдие. Вкэкой^ие ёе т ё ё е с т е ёе Ргапсе. Рапз, 1762. Т. I. Р. 11.
16 ]ёготе СагЛап. Бе 1а зиЬй1кё, е1 зиЬШез 1пуепйопз, епзетЫе 1ез саизез оссикез
е( га!зоп ёЧсеИез. Рапз, 1584. Ыуге XI. Р. 309.
17 ]асдиез йиоа1. О р . е й . С Ь . ХХ1Х-ЬХ1.
18 ЬаигеШ ]оиЪег1. Еггеигз рориЫгез аи Гак ёе 1а т е ё е с т е е1 ге§1те ёе запСё.
Воигёеаиз, 1579. Ыуге П. СЬ. IV. Р. 170.
19 ]еап ЫёЪаиН. ТЬгёзог ёез гетёёез. СЬ. ХХШ. Р. 46.
20 АтЬгогзе Рагё. Бе 1а СёпёгаИоп/Её. Ма1$а1§пе. Т. П. СЬ. I. Р. 636; Ьез оеиугез
ё'Апёге Би Ьаигепз. Ьауге УП. СЬ. I. Р. 337; Ргапдогз Маипсеаи. Без та1асНез
ёез Геттез §гоззез. Ь1уге I. СЬ. IV. Р. 71.
21 АтЬгойе Рагё. Бе 1а Сёпёгайоп. Т. П. СЬ. I. Р. 640.
22 Ргапдт Маипсеаи. Ор. ей. Р. 49.
23 Кезропзе <1е Мопз1еиг АтЪпмзе Рагё аих са1ошшез с1'аисипз теёестз 1ои-
сЬап1 зез сеиугез // АтЬпмзе Рагё ё'аргёз ёе поиуеаих с1оситеп(з /Е<1. Ье Раи1-
гтег. Рапз, 1887. Р. 86-93.
24 Бе 1а поЫеззе е1 ргеехеПепсе <1и зехе Гоеттт / Её. Бепуз ^апо^. Рапз (ориги-
нальное издание — 1527 г.). РоЬо С.
25 Ьез оеиугез с!е N. АЬгаЬат с!е Ьа ЕгатЬо1з1ёге. Ьуоп, 1644. Ыуге Ш. СЬ. I.
Р. 105.
26 Ьоиув Сиуоп. Мкой <1е 1а Ьеаи(ё е1 зап1ё согроге11е. Ьуоп, 1625. Ыуге V.
СЬ. ХХШ. Р. 884.
27 Ргапдт Маипсеаи. Без шакскез ёез Геттез ^гоззез. Ыуге I. СЬ. XXIV: Бе
1'ауог1етеп1 е( ёе зез саизез. Р. 184.
28 ргапдок Маипсеаи. Без та1асЬез с1ез Геттез дгоззез. Ыуге П. СЬ. ХХХШ.
Р. 357.
29 Ргапдок Кошзе1. Ер1з(ге аи 1ес1еиг Ц Ргапдои Коиш1. Тгайё поиуеаи с1е 1'Ьуз1е-
го1о-то(оае ои епГап(етеп( саезапеп. Рапз: Бепуз с1и Уа1, 1581.
30 Ргащои Маипсеаи. Без так&ез ёез Геттез §гоззез. Ыуге I. СЬ. XX. Р. 159.
31 АЬЬё ИтоиаН. АЪгё§ё ёе 1'ЕтЬгуо1о§1е засгёе. Рапз, 1762. Ыуге I. СЬ. Ш. Р. 17.
32 Шсо1а! УепеШ. Ьа СёпёгаЫоп с1е 1'Ьотте, ои ТаЫеаи де Гатоиг согу'и§а1.
Ьопёоп, 1773. Р. ХП.
33 Ргегге Кош$е1. §уз(ёте рЬуз^^ие е( тога1 с1е 1а Гетте, ои (аЫеаи рЫ1озор!^ие
с1е 1а СОПЗЙЙШОП, <1е Гё(а( ог§ап^^ие, ёи (етрёгатеп(, дез тоеигз е( (Зез
Гопсйопз ргоргез аи зехе. Рапз, 1803. Р. 1.

Раздел третий. Виды инакомыслия

Глава 12. От беседы к творчеству. Плод Дюпон
1 О французских салонах XVII в. см.: Би1оп§ С1. Ь'атоиг аи ХУПе з1ёс1е. Рапз:
НасЬейе, 1969. СЬ. 3; Нет. Ьа уйе дио&Ьеппе ёез Геттез аи Сгапё 81ёс1е.
Рапз: НасЬейе, 1984. СЬ. 4 (с библиографией).
2 Ма&епИе М. Ьа ро1йеззе топёате е( 1ез (Ьёопез ёе ГЬоппёСеСё еп Ргапсе аи
XVIIе з1ёс1е ёе 1600 к 1660. Рапз: Ргеззез Итуегзйайез ёе Ргапсе, 1925. СЬ. XI.
Р. 944.
3 См. Пятую главу настоящего издания.
4
Предполагается, конечно, что Португальские письма были на самом деле на-
писаны монахиней Марианной Алькофорадо и адресованы графу Ноэлю
Бутону де Шамийи (переведены на французский в 1669 г.; примеч. пер.).
5 См.: Ои1оп§ С1. Мте. Бе Ьа Еауейе е1 зез р1асетеп1з йптоЬШегз // XVIIе
з1ёс1е. № 156.^11еС-8ер1етЬге 1987. Р. 241-266.
6
Ко%ег$ К. Репйтзт т Ы§Ь1ееп1Ь СепШгу Еп§1апё. ИгЬапа: ЕЫуегзйу оГШпмш
Ргезз, 1982. Р. 151, 215-216.
7 СЫе А. Е1 пипс тапе! т 1е. №исЬгйе1 е1 Рапз: Мез е1 Са1епёез, 1947. Р. 2-3.
8 Нужно, без сомнения, добавить к этому числу некоторые сочинения, опуб- 1^]
тэ
ликованные или под мужскими именами, или анонимно.
2ш
9 Мадам де Ментенон поручила Жану Расину написать Эсфирь (Е5(кег) и Гофо- -С
лию (А(каИе) специально для барышень, обучавшихся в Сен-Сире. О
I!
2!
Глава 15. Проститутки. Кэтрин Норберг
1 У. Ньоли цит. по: ЬагюаШе Р. Ьа лае диоИсИеппе ёез соигйзапез еп ПаНс аи
1етрз ёе 1а Кепа1ззапсе. Рапз: НасНеЙе, 1975. Р. 31.
2
ВёпаЬои Е.-М. Ьа ргозйШйоп е11а роНсе ёез тоеигз аи ХУШе з(ёс1с. Рапз:
Регпп, 1987. Р. 327.
3 Свидетельство Архенхольца цит. по: Непщиез Р. РгозййШоп ш Еигоре апё
1Ье Ашепсаз. Ые\у Уогк: Сйаёе1 Ргезз, 169. Р. 143.
4 См.: 0иеЬе1 С1. Ье та1 ёе Ыаркз. Н1з1ойе ёе 1а зурЬШз. Рапз: Зе^Ьегз, 1986.
5 Реггу М. Е. Сепёег апё Б130гёег т Еаг1у Моёегп 8ело11е. Рппсе1оп: Рппсейэп
11туегзйу Ргезз, 1990. Р. 137-152.
6 Мартин Лютер цит. по: ВиИо^к V., ВиПо§к В. \Уотеп апё Ргозй1ийоп:
А 8оаа1 НМогу. ВиЕГа1о: РготеЛеиз Воокз, 1987. Р. 141.
7 Ц^еипег М. Е. \Уог1ип§ \Уотеп т Кепадззапсе Сегтапу. Ые\у Вгипзляск
Ки1§егз Итуегзйу Ргезз, 1986. Р. 106-107.
8 КоззгаиА]. Меё1еуа1 РгозШцйоп/Тгапз. Ь. СосЬгапе. Ьопёоп: ВазИ В1аск\уе11,
1988. Р. 50.
9 ВёпаЬои Е. -М. Ор. ей. Р. 195-199.
10 ]опе$ С. РгозИЫйоп апё Ле КиНп§ С1азз т 181Ь-Сеп1игу МопфеШег // НЫогу
\УогкзЬор. Уо1. 6. Аи1итп 1978. Р. 15.
П Эта цифра является результатом моих собственных исследований. Анник
Риани получила очень похожую цифру относительно весьма близкого пе-
риода. См.: К1ат А. Роиуойз е( соп(ез(аЫопз: Ьа ргозШийоп а МагзеШе аи
ХУШе з1ёс1е: ТЬёзе ёи 1го131ёте сус1е, Итуегзйё ёе Ргоуепсе, 1982.
12 ВёпаЬои Е.-М. Ор. ей. Р. 300-306.
13 АгсЫуез титара1ез ёе МагзеШе. Р Р 239.
и Тавегпгег Р. Ьа \ае с]иоисНеппе а МагзеШе ёе Ьошз XIV 4 Ьошз РЫИрре. Рапз,
1973. Р. 114.
15 ВёпаЬои Е.-М. Ор. ей. Р. 326.
16 8аш К. 01е Еп1ёескип§ ёег «соигйзапе уег1иеизе» т ёег Ггап20313сЬеп Ьйега-
1иг ёез 18. ^аЬ^Нипёе^^з. НатЪиг§: Гаки11а1 ёег Цтуегзйа! НатЬигд, 1967.

Глава 16. Преступницы. Нпколь Кастам

1 См. Главу XVII настоящего тома.
2 №а1аНе 2етоп Вади. Ркйоп Ы Ле АгсЫуез: Рагёоп Та1ез апё ТЬей Те11егз т
81х1еепЛ-Сеп1игу Ргапсе.

Глава 17. Явные мятежницы. Арлетта Фарж

1 ТШу Ск. ВпйзЬ СопШс(з, 1828-1831. Апп АгЬог: Сеп1ег Гог КезеагсЬ оп 8оаа1
Ог§ашгайоп: Ишуегзйу оГМкЫдап, 1982. Р. 5 (машинописный текст).

553
МапАгои К. Ут§1 апз аргёз ои ипе ёкесйоп ёе гесЬегсЬез Гёсопс1е: 1ез гёуокез
рори1акез еп Ргапсе аи XVIIе з1ёс1е // Кеуие Ыз1о^ие. Уо1. 93. 1969. Р. 37;
Вегсё У. -М. Кеуок ап<1 Кеуо1иЫоп т Еаг1у Моёегп Еигоре: Ап Еззау оп Ле Из-
жогу оГРокйса1 У1о1епсе / Тгапз. ^ Вег§1П. МапсЬез(ег: МапсЬез1ег Ишуегзку
Ргезз, 1987.
ВИске Р. Ьез соттипаи(ёз уШа§ео1зез еп А11ета§пе // Ьез Соттипаигёз
уШа§ео1зез еп Еигоре осаёеп(а1е ёи Моуеп А§е аих Тетрз т о ё е т е з / Её.
СЬ. Н1§оипе(. 1984. Р. 123-136; Витке Р. ТЬе Ук§1п оГЛе Сагпкпе апё Ле Ке-
уок оГ МазашеПо // Раз1 апё РгезеШ. № 99. 1983. Р. 3-21; Нет. МазашеПо:
а гезропзе // Раз1 апё РгезеШ. № 114. 1987. Р. 197-199; УШагг К. МазашеПо:
СоШетрогагу апё КесеШ 1п1егрге1аЦопз // Раз1 апё РгезеШ. № 108. 1985.
Р. 117-132; Маипп С. Ье го1е ёез Геттез ёапз 1ез ётойопз рориЫгез ёапз
1ез сатра§пез ёе 1а §ёпёга1йё ёе Ьуоп ёе 1665 а 1789//Кёуоке е1 зоаё1ё. НЫо1-
ге ёи ргёзеШ. Рапз: ЗогЬоппе, 1989. Т. 2. Р. 134-140.
Беккег К. М. \Уотеп т Кеуок: Рори1аг Рго1ез1 апё 11з Зоаа! Ваз1з т Но11апё т
Ле ЗеуеШеепЛ апё ЕщЫеепЛ СепСипез //ТЬеогу апё Зос1е1у. Уо1. 16. 1987.
Р. 337-362.
Сошлемся на новаторскую работы Эллис Кларк: С1агк А. \Уог1ап§ ЫГе оГ
Мотеп т Ле Е1§Ь1еепЛ Сеп(шу. Ьопёоп: Коиёеёде, 1919. См. также:
МеИск Н. ТЬе Рго1о-1пёиз(па1 Рапика1 Есопоту Ц ГпёизЫакгакоп ЬеГоге
1пёизШакгаЦоп / Её. Р. Кпеё1е, Н. МеЛск апё Д. ЗсЫитЬоЬт. СатЬпёде:
СатЪпё^е Итуегзку Ргезз; Рапз: ЕёШопз ёе 1а Ма1зоп ёез заепсез ёе ТЬот-
т е , 1981. Р. 38-73.
Зсо11 ]. N.. ТШу Ь. А. \Уотеп, \Уогк, апё РатПу. Ые\у Уогк: Нок, ШпеЬагС, апё
\Утз1оп, 1978 (французский перевод: ЗсоН ]. Ж, ТШу Ь. А. Ьез Геттез,
1е кауаП е11а ГатШе. Рапз: Шуадез/ЮзСоке, 1987; РпогМ. Шотеп апё Ле Иг-
Ьап Есопоту: ОхГогё, 1500-1800//\Уотепш ЕпдНзЬ ЗоаеСу, 1560-1800/Её.
М. Рпог. Ьопёоп апё Ые\у Уогк: МеЛиеп, 1985. Р. 93-118.
КоШапЛз М.-В. КесизаШ \Уотеп, 1560-1640 // \Уотеп ш Еп§кзЬ 5ос1е1у...
Р. 149-180.
Рат§е А. Ьа лае &а§Не. У1о1епсе, роиуокз е1 зокёагКёз а Рапз аи XVIIIе з1ёс1е.
Рапз: НасЬейе, 1986.
Беккег К. М. Ор. ск.
МискетЫеЛ К. Ьа ую1епсе аи уШа§е. Вгёро1з, 1989.
АгсЫуез па(1опа1ез. У 12571.14 ^иШе^ 1725. Ргосёз-уегЬа1 ёи сотпиззаке ЬаЬЬё.
Ьоирё5 Р. Ь е ^ г ё т ЫапсЫз ёез Зиррксез, 1а §гапёе гёЬеШоп ёе 1641 уие а 1га-
уегз 1ез ратрЫе(з ап§Ыз (доклад, сделанный на франко-ирландском колло-
квиуме в Марселе «Культура и политические практики во Франции и Ир-
ландии в ХУ-ХУШ вв.», прошедшем 28 сентября — 2 октября 1988 г.).
Ргапдои Ме1га. Соггезропёапсе зесгё1е, роН^ие е1кнёгаке ои т ё т о к е з роиг
зепаг 4 ГЫзСоке ёез соигз, ёез зоаёгёз е( ёе 1а кМёгаСиге еп Ргапсе ёершз
1а т о й ёе Ьошз XV. Ьопёоп, 1787. Т. I. Р. 338 е1 ЗШУ.
АгсЫуез паИопа1ез. Зёпе X. Х2В 1367. 3 ]иШе11750.
АгсЫуез ёе 1а ВазИПе. 9 аоШ1721. Мз 10728.
16 АгсЫуез пайопа1ез. 8ёпе V. Сотгшззаие СЬепоп. АГГайге с1е 1775. V 11441. Ье
]ап\аег 1775.1п1егго§а1юп йе М. РосЬе1.
17 Беккег К. М., пап Ле Ро1 Ь. С. ТЬе ТгайШоп оГРета1е Тгапзуезкзт 1п Еаг1у Мо-
йегп Еигоре. Уогк: 81. Магйп'з Ргезз, 1989.
18 Оапгз N. 2. \Уотеп оп Тор // Бапгз N. 2 Зоае(у апй Сикиге т Еаг1у Мойегп
Еигоре: Е1дЬ1 Еззауз. 8(апГогй: ЗЬапГогё Итуегзку Ргезз, 1975.
19 йапй N. 2. ТЬе Ккез оГ Ую1епсе // Бага N. 2 Зоае1у апй Сикиге...
20
Вои1оп С. А. Ьез У1СЙтз Йе 1а ую1епсе рориЫге репйап! 1а §иегге йез Раппез,
1775 Ц Моиуетеп4з рориЫгез е1 сопзаепсе зосЫе, XVIе — XIXе з1ёс1ез: Ас1ез
йи со1^ие Йе Рапз 24-26 та! 1984/Ей.Д. №со1аз. Рапз: Ма1оте, 1985. Р. 391
е1 ЗШУ.
2
1 СаЫегз йе йо1ёапсез йез Геттез е1 аи(гез 1ех4з/Ей. Р.-М. БиЬе!. Рапз: ЕйШопз
Йез Реттез, 1981. Р. 25; ЭШег В. Еспге 1а Кёуо1и1юп, 1789-99. Рапз: Ргеззез
Итуегзкакез йе Ргапсе, 1989. Р. 57-72.
22
1п1гойисйоп. Ип сЬапйег кшригз пеиГ//Моиуетеп1з рориЫгез е1 сопзаепсе
зоаа1е... Р. 14-20.
23 *...с1оп11 'оек раг за ГгапсЫзе ё1оппе». Строка из сонета Шарля Бодлера Экзо-
тический аромат (СкаНез ВаиЛеШге. РагГит ехо^ие // Оеиугез сотр1ё1ез.
Рапз: СаИипагй, 1975. Р. 25).

Раздел четвертый. Голоса женщин

Глюкель Хамельн, иудейская негоцпантка. Натали Земон Дэвис
1 ТЬе 1лГе оГ С1иске1 оГНате1п, 1646-1724, \Уп«еп Ьу НегзеИ/Тгапз. апй ей.
В.-2. АЬгаЬатз. Ке\у Уогк: ТЬотаз УозеЬГГ, 1963. Р. 149-151 (фр. пер.:
С1иске1 Нате1п. Мёпкигез /Тгай. Ь. Рокакоу. Рапз: ёйШопз йе Мтик, 1971.
Р. 213-217).

Анна-Франсуаза Корне, парижская ремесленница. Лрлетта Фарт

1 АгсЫуез пайопа1ез. Х2В 1367.2_рцп 1750. Етеи1е йе та! 1750 роиг еп1ёуетеп1
й'епГап(з.
Сведения об авторах

Эвелин Беррио-Сальвадор (Еуе1упе Вегпо(;-5а1уаёо-

ге) — доцент Университета Корсики. Специализируется на
изучении истории идей и литературы эпохи Возрождения.
Основные работы: Ьез Геттез ёапз 1а зоаёСё Ггап^адзе ёе 1а
Кепа1ззапсе. Сепеуе, 1990; Ип согрз, ип ёезйп. Ьа Гетте
ёапз 1а т ё ё е с т е ёе 1а Кепахззапсе. Рапз; Оепеуе, 1993.
Франсуаза Борен (Ггап$о1зе Вопп) — специалист по ико-
нографии и художница-макетчица в издательствах «Плон»,
«Галлимар» и «Пайо», имеет ученую степень лиценциата
по истории. В настоящее время занимается проблемой
изображения слез и эмоций, а также писателями-художни-
ками.
Николь Кастан (№со1е Саз1ап) — профессор истории ран-
него Нового времени в Университете Тулуза П. Специали-
зируется на изучении семейной сферы по судебным и нота-
риальным архивам Франции периода старого порядка и
тендерных различий по отношению к судебной системе.
Основные работы: Ьез с п т т е Ь ёе Ьапдиеёос. Ьез ех1§еп-
сез ё'огёге е11ез Уо1ез ёи геззепИтеп); ёапз ипе зос1ё(ё ргё-
гёуо1и0оппа1ге, 1750-1790. Тои1оизе, 1981; Упте епзетЫе.
Огёге е1 ёёзогёге еп Ьап§иеёос аих XVIIе е1 XVIIIе з1ёс1ез.
Рапз, 1981 (совместно с Ивом Кастаном).
Мишель Крамп-Канабе (М1сЬё1е Сгатре-СазпаЬе!) —
профессор философии в Высшей педагогической школе
Фонтене-Сен-Клу. Изучает религиозную и историческую
тематику философии Просвещения в Германии и Фран-
ции. Среди опубликованных ею работ:' Кап(, ипе гёуо1иёоп
рЫ1озор!^ие. Рапз, 1989; СопёогсеС, 1ес1еиг ёез Ьит1ёгез.
Рапз, 1985.
Натали Земон Дэвис (Ка(аИе 2етоп Балаз) — имеет зва-
ние профессора истории Генри Чарльза Ли в Принсгон-
ском университете; директор Центра исторических иссле-
 дований Шелби Каллома Дэвиса. Основная область интересов — со-
циальная и культурная история Европы в ХУ1-ХУ11 вв. Важнейшие
работы: 8оае4у апс! Сикиге т Еаг1у Мойегп Ргапсе: Е1§Ь1 Еззауз.
31апГогй, 1975; ТЬе Ке(шп оГМагйп Сиегге. СатЪпй§е (Мазз.), 1983;
Ксйоп т Ле АгсЫуез: Рагйоп Та1ез апй ТЬек ТеИегз ш 31х1еепЙ1-
Сеп(шу Ргапсе. 84апГогй, 1987.
Жан-Поль Десев (|еап-Раи1 Оезагуе) — доцент Школы высших ис-
следований по социальным наукам. Изучает историю французской
деревни в эпоху старого порядка. Автор нескольких публикаций,
в том числе: Би §ез1е а 1а раго1е: ОёИ1з зехиеЬ е! агсЫуез ]исЬс1апез
1690—1750 // СоттишсаИопз. 1987. Его диссертация «Мера возмож-
ного» (Ьа тезше йи розз1Ые), защищенная в 1985 г., посвящена про-
блемам семьи, собственности и ведения сельского хозяйства в доли-
не Айан (Бургундия) в XVIII в.
Клод Дюлон (С1аийе Ои1оп§) — архивист-палеограф; главная об-
ласть интересов — история XVII в. Среди опубликованных ею работ:
Аппе й'АикпсЬе. Рапз, 1980; Ьа лае циойсЬеппе Йез Геттез аи Сгапй
51ёс1е. Рапз, 1984.
А р л е т т а Ф а р ж (Аг1ейе Раг§е) — ведущий научный сотрудник Нацио-
нального центра научных исследований; изучает формы народного
поведения в XVIII в. по материалам судебных архивов. Среди опуб-
ликованных ею работ: Ье йёзогйге йез ГатШез. Рапз, 1982 (с Мише-
лем Фуко); Ьа \ае &а§Ие: Уш1епсе, роиуопз, е4 зоНйагйёз а Рапз аи
XVIIIе з1ёс1е. Рапз, 1986; ТЬе УатзЫпд СЫЫгеп: Китог апй РоЬйсз
ЬеГоге Ле РгепсЬ Кеуо1ийоп. СатЪпй§е (Мазз.), 1988 (совместно
с Жаком Ревелем); Ье §ой( йе 1'агсЫуе. Рапз, 1989; Эпе е! т а ! йпе.
Ь'ор1топ риЬИцие аи ХУШе з1ёс1е. Рапз, 1992.
Нина Раттнер Гельбарт (№па Кайпег Се1Ьаг4) — профессор исто-
рии в Западном Колледже Лос-Анжелеса (Калифорния). В настоя-
щее время изучает тему здоровья в периодической печати XVIII в.
и медицинскую журналистику; автор биографии повитухи мадам
де Кудре. Среди опубликованных ею работ: Реппшпе апй ОррозШоп
^игпаИзт 1п ОМ Ке§1те Ргапсе: Ье ^игпа1 йез Батез. Вегке1еу:
Цтуегзку оГ СаМогта Ргезз, 1987; 1п(гойиспоп // Роп1епе11е. Сопуег-
зайопз оп Ле ИигаНЬу о!\Уог1й. Вегке1еу: ЫтуегзКу оГСаНГогта Ргезз,
1990.
Олуэн Х а ф т о н (ОЬуеп Нийоп) — профессор европейской истории
и истории женщин в Гарвардском университете. В настоящее время
проводит сравнительное исследование по женской истории в Евро-
пе периода Нового времени. Среди опубликованных ею работ:
 ТЬе Роог оГ Ел§Ь1еепЛ-Сеп1игу Ргапсе. ОхГогё, 1975; Еигоре, Рп\а1е§е
апё Рго1ез1. Ьопёоп, 1981; Шотеп апё Ле Ьти(з оГ СШгепзЫр т Ле
РгепсЬ Кеуо1иИоп. Тогоп1о, 1992.
С а р а Ф . Мэтьюс Г р и к о (8ага Р. МайЬе\УЗ Спесо) — профессор ис-
тории в Сиракузском университете (Флоренция). Специализируется
на изучении репрезентации женщин, тендерной идеологии и поло-
вых ролях во Франции и Италии XVI в. Среди опубликованных ею
работ: «0иеге11е ёез Геттез» ог «Сиегге ёез Зехез»? У1зиа1 Керге-
зеп1айопз оГ Шотеп т Кепадззапсе Еигоре. Иогепсе, 1989; Ап§е ои
скаЫеззе. Ьа гергезепЫюп ёе 1а Гетте аи XVIе з1ёс1е. Рапз, 1991;
Н1з(;опса1 Регзресёуез оп ВгеазЙееёт§. Иогепсе, 1991.
В е р о н и к а Н а у м - Г р а п п (Уёгог^ие КаЬоит-Сгарре) — преподава-
тель Школы высших исследований по социальным наукам. Одна из
сфер ее исследовательских интересов — история и феноменология
телесной идентичности (красота, уродство). Среди опубликованных
ею работ: Бе 1'1угеззе а РакюоЬзте, еаза! ё'еЛпорзусЬапа1узе: Н1з4шге
е1 апЛгоро1о§1е ёи Ьиуеиг, Ргапсе, XVIе — XVIIIе з1ёс1ез. Рапз, 1989;
Сикиге ёе 1'1угеззе, ип езза! ёе рЬёпотёпо1о§1е ЫзЬэ^ие. Рапз, 1991.
Э р и к А . Н и к о л с о н (Епс А. №сЬо1зоп) — преподаватель литерату-
ры и драматургии в Университете штата Нью-Йорк (Перчес). В на-
стоящее время изучает творчество В. Шекспира, комедии эпохи ран-
него Нового времени и зрительскую аудиторию, а также историю ак-
трис XVI в. Автор ряда пьес, в том числе «Ночной мечты в середине
лета» (А Ш ё з и т т е г №§Ь1'з Бгеат. РигсЬазе, 1991) и «Американской
мандрагоры» (ТЬе Атепсап Мапёгаке, РигсЬазе, 1993), адаптирован-
ной версии «Мандрагоры» Никколо Макиавелли. Он также перевел
работу Жана Делюмо «Грех и страх» (.ОеЫтеаи у. Ье рёсЬё е11а реиг)
на английский язык: Ое1итеаи у. 5 т апё Реаг: ТЬе Етег§епсе оГ
\Уез1егп Сшк Сикиге. Ие\у Уогк: 51. Магёп'з Ргезз, 1990.
К э т р и н Н о р б е р г (КаЛгуп ]МогЪег§) — адъюнкт-профессор Кали-
форнийского университета (Аос-Анджелес) и директор Центра жен-
ских исследований при этом университете. В настоящее время изу-
чает проституцию и ее репрезентацию во Франции ХУП-ХУШ вв.
Основные работы: ШсЬ апё Роог ш СгепоЫе, 1600-1814. Вегке1еу:
Цшуегзку оГ СаШогша Ргезз, 1985.
Ж а н - М и ш е л ь С а л м а н ([еап-М1сЬе1 ЗаПтапп) — доцент Универси-
тета Париж X — Нантер. Основные работы: СЬегсЬеигз ёе Ьгёзогз е1
^е^еи8ез ёе зог1з. Ьа ^ие(;е ёи зигпа(;иге1 а Nар1е8 аи XVIе 31ёс1е. Рапз,
1986; Кар1ез еПез заике а1'а§е Ъап^ие, 1540-1750. Рапз, 1993); Ушопз
тёгеппез, У1ЗЮПЗ Ъап^иез. Ьез тёейзза^ез ёе 1'тсопзаеп1. Рапз, 1992
 (совместно с Сержем Грузински, Антуанеттой Молини и Кармен Са-
лазар).
М а р т и н а С о н н е (Магйпе Зоппе!) — доцент Католического институ-
те в Париже. Одна из основных сфер научных интересов — история
семьи и образования. Главная работа: Ь'ёйисаЫоп Йез Ш1ез аи 1етрз
Йез Ьшшёгез. Рапз, 1987.
Э л и ш а Ш у л ь т е в а н К е с с е л ь (ЕН^а ЗсЬике уап Кеззе1) — доктор-
профессор культурной истории раннего Нового времени в Нидер-
ландском институте в Риме и один из руководителей проекта «Рим-
ские постройки эпохи барокко». В своих исследованиях касалась та-
ких проблем, как основание Академии Линчеи в посттридентском
Риме, женоненавистнические настроения ученых раннего Нового
времени, духовная жизнь женщин в Голландской республике и жен-
ский патронат в Риме эпохи барокко. Среди опубликованных ею ра-
бот: Сеез! еп у1еез ш Сойзйхеп! еп \уе!епзсЬар. УуГ орз1е11еп оуег
§ега§5сопШс(;еп т йе 17е ееи\у. ТЬе На§ие, 1980; \Уотеп апй Меп т
ЗртйЫ Си1йаге, ХУ1-ХУП СепШпез. ТЬе На$ие; Коте, 1986.
 ИСТОРИЯ ЖЕНЩИН НА ЗАПАДЕ
В5 томах

Т о м III
ПАРАДОКСЫ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЯ

Главный редактор издательства И. А. Савкин

Д и з а й н о б л о ж к и И. Н. Траве
Корректор И. Е. Шанцова
Оригинал-макет И. А. Смарыгиева

И Д № 04372 от26.03.2001 г.
Издательство «Алетейя»,
192171, Санкт-Петербург, ул. Бабушкина, д. 53.
Тел./факс (812) 56089-47
Е-таИ ойкйз|а1есЬеш.5рЬ.ги (отдел реализации),
а1е(Ьаа@ре6егз(аг.т (редакция)
\у\у\у.а1еЛе1а.8рЬ.ги
Ф и р м е н н ы е магазины «Историческая книга»
Москва, м. «Китай-город», Старосадский пер., 9. Тел. (095) 921-48-95
Санкт-Петербург, м. «Чернышевская», ул. Чайковского, 55. Тел. (812) 327-26-37

Книги издательства «Алетейя» в Москве

можно приобрести в следующих магазинах:
«Библио-Глобуо», ул. Мясницкая, 6. \у\та'.ЫЬЦо-§1оЬиз.ги
Дом книги «Москва», ул. Твера<ая, 8. Тел. (495) 629-64-83
«Ад Маргинем», 1-й Новокузнецкий пер., 5/7. Тел. (495) 951-93-60
Магазин «Русское зарубежье», ул. Н и ж н я я Радищевская, 2.
Тел. (495) 915-27-97
Магазин «Гилея». Тел. (495) 332-47-28
Магазин «Фаланстер», Малый Гнездниковский пер., 12/27.
Тел. (495) 50447-95,629-88-21
Магазин издательства «Совпадение».
Тел. (495) 915-31-00,915-32-84

Подписано в печать 12.09.2008. Формат 7 0 x 1 0 0 ' / и .

Печать офсетная. Усл. печ. л. 48,6. Тираж 1000 экз. Заказ № 1794

Отпечатано в ООО «Типография «Береста»

196084, Санкт-Петербург, уп. Коли Томчака, д. 28
Тел./факс: (812) 388-9000
е-таП: Ъегез[а@таП.\ур1из.пе[

Рпп*е<1 т Киззта
 Этот том "Истории Женщин" открывает перед читателями детальную
панораму жизни женщин в семье и труде в эпоху Нового времени в Европе.
В центре изложения И Женщина и представления о ней того времени,
какими они сохранились в популярной литературе и во всех видах
изобразительного искусства (от простонародных гравюр до шедевров
живописи ХУ1-ХУШ вв.) •
Женщина предстает в этом томе объектом обсуждений — иногда
комических, иногда с а р к а с т и ч е с к и х — которые велись в науках и
врачебном деле, искусстве, литературе и философии. Тайное несогласие
и открытое неподчинение женщин этим бесконечным дебатам о сущности
«женской природы», равно как ограничивающим статьям законов и
репрессивным воспитательным практикам — так же в центре внимания
авторов. Сопротивляющиеся и соглашающиеся, реальные и существующие
только в представлениях, женщины Европы ХУ1-ХУШ вв. столетий явлены
на этих страницах во всем возможном разнообразии.

"Третий том этой замечательной серии рассматривает и

анализирует позиции женщин в социоэкономическом мире
ХУ1-ХУ1П столетий... Уникальность данных эссе заключается в
том, что они используют доказательства и идеи, касающиеся
исключительно женщин. Этот том является первоклассным
исследованием, представляющим существенный интерес для всех,
кто интересуется этим периодом истории".
ЫЬгагу ]оита1

"Этот том, так же как и предшествующие, заметно повысит

и улучшит наше знание об этом поле исследования и заложит
фундамент для последующей работы."
Угг§гта ^иа^^е^^у

Натали Земон Девис - профессор истории Принстонского университета,

директор Центра исторических исследований Шелби Каллом Дэвиса И
автор книги "Возвращение Мартина Герра" (Гарвард). Арлетта Фарж -
директор исследований по современной истории (Национальный центр
научных исследований, Париж) и соавтор (вместе с Жаком Ревелем),
книги "Исчезающие дети Парижа" (Гарвард). Жорж Дюби (1919 - 1996),
член Французской Академии наук, профессор истории средних веков в
Коллеж де Франс, главный редактор (вместе с Филиппом Арье) отмеченной
наградами серии "История личной жизни" (Гарвард). Мишель Перро -
профессор современной истории в Университете Париж-УН.