Download to read offline
Saltykov chedrin
- 1. www.proznanie.ru М. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН (1826-1889) 1 Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин является непревзойденным художником слова в области социально-политической сатиры. Этим определяется его особое место в русском классическом реализме, оригинальность и непреходящее значение его литературного наследия. Революционный демократ, социалист, просветитель по своим идейным убеждениям, он выступал горячим защитником угнетенного народа и бесстрашным обличителем привилегированных классов. Основной пафос его творчества заключается в бескомпромиссном отрицании всех форм угнетения человека человеком во имя победы идеалов демократии и социализма. В течение 1850— 1880-х годов голос гениального сатирика громко и гневно звучал на всю Россию, вдохновляя лучшие силы нации на борьбу с социально-политическим режимом самодержавия. Идейно-эстетические воззрения Салтыкова формировались, с одной стороны, под воздействием усвоенных им в молодости идей Белинского, идей французских утопических социалистов и вообще под влиянием широких философских, литературных и социальных исканий эпохи 40-х годов, а с другой — в обстановке первого демократического подъема в России. Литературный сверстник Тургенева, Гончарова, Толстого, Достоевского, Салтыков-Щедрин был, как и они, писателем высокой эстетической культуры, и в то же время он с исключительной чуткостью воспринял революционные веяния 60-х годов, могучую идейную проповедь Чернышевского и Добролюбова, дав в своем творчестве органический синтез качеств проникновенного художника, превосходно постигавшего социальную психологию всех слоев общества, и темпераментного политического мыслителя- публициста, всегда страстно отдававшегося борьбе, происходившей на общественной арене. Салтыков, начинавший свой путь в литературе со стихов, рецензий и повестей, впервые заявил о себе как выдающийся сатирик книгой «Губернские очерки» (1856—1857), появившейся под псевдонимом Н. Щедрин, навсегда закрепившемся в творчестве писателя. Эти очерки принесли автору шумный успех и сразу сделали его имя известным всей читающей России. О нем заговорили как о писателе, который воспринял сатирические традиции Гоголя и стал на путь еще более смелого и беспощадного осуждения социального зла. Салтыков-Щедрин оставил большое литературное наследство. Собрание его сочинений — очерки, рассказы, повести, романы, пьесы, сказки, литературно-критические и публицистические статьи, письма — составляет двадцать объемистых томов. Вот неполный перечень названий его произведений, перечень, в котором отдельное заглавие чаще всего обозначает целый цикл взаимно связанных сатирических рассказов: «Губернские очерки», «Повинные рассказы», «Сатиры в прозе», «Признаки времени», «Помпадуры и помпадурши», «История одного города», «Господа ташкентцы», «Дневник провинциала в Петербурге», «Благонамеренные речи», «Господа Головлевы», «Господа Молчалины», «Убежище Монрепо», «Круглый год», «Письма к тетеньке», «Современная идиллия», «Пошехонские рассказы», «Сказки», «Пестрые письма», «Мелочи жизни», «Пошехонская старина». Эти произведения принесли Салтыкову-Щедрину заслуженную славу крупнейшего русского и мирового сатирика. К числу самых выдающихся творений Салтыкова-Щедрина принадлежат сатирический политический роман «История одного города», социально-психологический роман «Господа Головлевы» и сатирические «Сказки». Они дают основное представление об идейно-художественных особенностях творчества писателя. 2 «История одного города» (1869—1870) — самое резкое в щедринском творчестве и во всей русской литературе нападение на монархию. Если в предшествующих своих произведениях Салтыков-Щедрин бичевал провинциальную губернскую бюрократию, то теперь он добрался до правительственных верхов. Открыто выступать против них было не только опасно, но и невозможно. Поэтому сатирик прибег к сложной художественной маскировке. Свое произведение он выдал за найденные в архиве тетради летописцев, а себе отвел лишь скромную роль «издателя» их записок; царей и царских министров представил в образах градоначальников, а установленный ими государственный режим — в образе города Глупова. Все эти фантастические образы и остроумные выдумки потребовались сатирику, конечно, только для того, чтобы издевательски высмеять царское правительство своего времени. Салтыков-Щедрин применил все средства обличения, чтобы вызвать чувство отвращения к деятелям самодержавия. Это достигнуто уже в «Описи градоначальникам», предваряющей краткими биографическими справками подробное описание «подвигов» правителей города Глупова. Постоянное упоминание о неприглядных причинах смерти резко обнажает весь их отвратительный внутренний облик, подготовляя необходимое эмоциональное настроение читателя. Все градоначальники умирают, как бы следуя народной поговорке: «Собаке собачья смерть», от причин ничтожных, неестественных или курьезных, достойным образом увенчивающих их позорный жизненный путь. За краткой «Описью градоначальникам» следует развернутая сатирическая картина деятельности наиболее «отличившихся» правителей города Глупова. Их свирепость, бездушие и тупоумие с особой силой заклеймены сатириком в образах двух градоначальников — Брудастого - Органчика и Угрюм - Бурчеева, получивших громкую известность в читательской среде.
- 2. www.proznanie.ru Салтыков-Щедрин был великиммастером художественного преувеличения, заострения образов, фантастики и, в частности, сатирического гротеска, то есть такого фантастического преувеличения, которое показывает явления реальной жизни в причудливой, невероятной форме, но позволяет ярче раскрыть их сущность. Брудастый - Органчик — образец такого гротеска. Поставив на место головы градоначальника примитивный инструмент, наигрывающий «разорю!» и «не потерплю!», сатирик обнажил и представил в убийственно смешном виде всю тупость и ретивость царского сановника. Еще более жестоким представителем глуповских властей был Угрюм - Бурчеев, мечтавший весь мир превратить в военную казарму, во всем навести единообразие форм, подчинить этому требованию даже брачные союзы, допуская их только между молодыми людьми одинакового роста и телосложения. Гротескный образ деспота Угрюм - Бурчеева показывает, с каким презрением и негодованием относился Салтыков-Щедрин к царизму и с какой убийственной силой умел он пригвоздить к позорному столбу власть, враждебную народу. Писатель-демократ мужественно защищал бесправных людей от свирепых Угрюм - Бурчеевых. Относясь с чувством глубокого сострадания к угнетенной народной массе, Щедрин вместе с тем сурово обличал ее за политическую пассивность и неверие в свои силы. Именно за то, что она рабски повиновалась произволу властей, наивно верила в царя и терпеливо ожидала пришествия добрых начальников, сатирик представил ее в обличительном образе глуповцев. Основной целью автора «Истории одного города» было стремление просветить народ, помочь ему освободиться от рабской психологии, порожденной веками гнета и бесправия, разбудить его гражданское самосознание для коллективной борьбы за свои права. Само соотношение образов в произведении — один градоначальник повелевает огромной массой людей — подчинено распитию мысли о том, что самодержавие, несмотря на всю свою жестокость и вооруженность, не так сильно, как это кажется устрашенному обывателю, смешивающему свирепость с могуществом, что правящие верхи являются, в сущности, ничтожеством в сравнении с народной «громадиной». По мысли сатирика, достаточно угнетенной массе преодолеть чувство «начальстволюбия», покорности и страха, как от правящей верхушки не останется и следа. Особенно ярко выражена эта мысль в сценах, рисующих последние дни градоначальствования Угрюм-Бурчеева. Одержимый идиотской решимостью осуществить «всеобщее равенство перед шпицрутеном», Угрюм-Бурчеев единолично сокрушил целую массу «мыслящих существ». Он разрушил город и, надуман «устранить реку», всех обитателей города загнал в пучину водоворота. Однако, как ни старался властный идиот, река, символизирующая неистребимость народной жизни, не унималась. «По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась». Несмотря на «смертный бой», «глуповцы все-таки продолжали жизнь». Изнуренные, обруганные, охваченные смертельным страхом, они наконец возмутились. Терпение их лопнуло. Они увидели, что их притеснитель, который прежде казался страшным и всесильным,— «это подлинный идиот — и ничего более». Он раздражал, но уже не пугал. Крушение тирана было внезапным: налетел «смерч», и «прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе». Символическая картина смерча, сметающего Угрюм-Бурчеева, вызывала разные толкования. Более основательно предположение, что в развязке произведения Щедрин намекал на грядущее стихийное народное восстание, независимо от сроков, и которые оно может произойти. Реальная обстановка 60-х годов по предвещала близкого конца народному терпению, она лишь давала достаточные основания считать, что это терпение не бессрочно и что оно может закончиться стихийным взрывом. Из этого, однако, не следует, что Щедрин был сторонником стихийной революции. Массовые стихийные восстания, по его выражению,— это «гневные движения истории», которые проявляют себя разрушительно, захваты-пап и правых и виноватых. Щедрина, просветителя по своим убеждениям, но покидала мысль о возможности бескровной революции. Он искал «тех драгоценных рамок, в которых хорошее могло бы упразднять дурное без заушений». Он был скорее склонен преувеличивать, нежели преуменьшать, отрицательные стороны стихийного крестьянского движения. Конкретные пути революционного преобразования общества не вполне были ему ясны, » ею поиски в этом направлении остались незавершенными. Все это и сказалось в финале романа. «История одного города» — это и грозное пророчество неизбежной гибели монархического режима, и призыв к активной борьбе с ним, но призыв, одновременно предостерегающий от разрушительных последствий стихийного восстания. Правильное понимание идейного содержания «Истории одного города» невозможно без уяснения ее причудливого художественного своеобразия. Произведение написано в форме летописного повествования о лицах и событиях, приуроченных к 1731—1825 годам. Сатирик и в самом деле творчески преобразовал некоторые исторические факты указанных лет. В образах градоначальников угадываются черты сходства с реальными деятелями монархии: Негодяев напоминает Павла I, Грустилов — Александра I, Перехват-Залихватский — Николая I. Вся глава об Угрюм-Бурчееве полна намеков на деятельность Аракчеева — всесильного реакционнейшего сподвижника Павла I и Александра I. Однако «История одного города» — это вовсе не сатира на прошлое. Сам Салтыков-Щедрин говорил, что у него не было намерения полемизировать с миром, уже отжившим; он имел в виду жизнь своего времени. Историческая форма избрана сатириком для того, чтобы, во-первых, избежать излишних придирок царской цензуры, а во- вторых, показать, что сущность монархического деспотизма на протяжении многих десятилетий нисколько не изменилась.
- 3. www.proznanie.ru Манера наивного летописца-обывателятакже позволила Щедрину свободно и щедро включить в политическую сатиру легендарно-сказочный, фольклорный материал, раскрыть историю в бесхитростных по смыслу и причудливых по форме картинах повседневного народного быта, выразить антимонархические идеи в самой наивной и потому наиболее популярной, убедительной форме, доступной широкому кругу читателей. В «Истории одного города» Щедрин довел до высокого совершенства наиболее характерные черты своей сатирической манеры, в которой обычные приемы реалистического стиля свободно сочетаются с гиперболой, гротеском, фантастикой, пародией. «История одного города» явилась итогом идейно-творческого развития Щедрина за все предыдущие годы его литературной деятельности и обозначила вступление его сатиры в пору высшей зрелости, открывающую длинный ряд новых блестящих завоеваний его таланта. 3 Роман «Господа Головлевы» (1875—1880) стоит в ряду лучших произведений русских писателей (Гоголя, Гончарова, Тургенева, Толстого и др.). изображающих жизнь дворянства, и выделяется среди них беспощадностью отрицания того социального зла, которое было порождено в России господством помещиков. В своем суровом приговоре крепостничеству Салтыков-Щедрин с непревзойденной остротой разоблачил пагубное, развращающее влияние феодальных отношений на человеческий характер, показал неизбежность нравственного и физического разрушения паразитической личности. Разложение помещичьего класса Салтыков-Щедрин представил в форме истории морального оподления и вымирания одного семейства землевладельцев-эксплуататоров. Распад связей в области семейно-родственных отношений, где даже от порочной личности естественно ожидать некоторых проявлений человечности, сатирик избирает в качестве одного из самых убедительных свидетельств нравственного падения и исторической обреченности паразитического класса. Семья Головлевых, взятая в целом, головлевская усадьба, где развертываются основные эпизоды романа,— это собирательный художественный образ, обобщивший типические черты быта, нравов, психологии помещиков, весь деспотический уклад их жизни накануне отмены крепостного права в 1861 году и после этой реформы. Всем смыслом своим роман Щедрина напрашивается на сближение с «Мертвыми душами» Гоголя. Тесная близость этих произведений обусловлена родственностью выведенных в них социальных типов и единством пафоса отрицания. «Господа Головлевы» воспитывали народ в той школе ненависти к классу господ, основание которой положено «Мертвыми душами». Щедрин показывал мертвые души на более поздней стадии их исторического разложения и как революционный демократ отрицал их с высоты более высоких общественных идеалов. В связи с этим все признаки социальной гангрены представлены в Головлевых в более сильной степени, и выводы автора относительно исторической обреченности дворянства приняли характер окончательного приговора, не оставлявшего места для гоголевских иллюзий о нравственном перевоспитании паразитического класса. От главы к главе рисует Салтыков-Щедрин картины тирании, нравственных увечий, одичания, следующих одна за другой смертей, все большего погружения головлевщины в сумерки. И на последней странице: ночь, томно, в доме ни малейшего шороха, на дворе мартовская мокрая метель, у дороги — закоченевший труп головлевского владыки Иудушки, «последнего представителя выморочного рода». Ни одной смягчающей или примиряющей ноты — таков расчет Салтыкова-Щедрина с головлевщиной. Не только конкретным содержанием, но и всей своей художественной тональностью, порождающей ощущение гнетущего мрака, роман «Господа Головлевы» вызывает у читателя чувство глубокого отвращения к владельцам «дворянских гнезд». Предельным выражением социально-нравственных пороков, порождаемых миром бессердечного стяжательства, является центральный персонаж рома па — Порфирий Владимирович Головлев, прозванный в семье еще с детства Иудушкой. В этой зловещей фигуре без труда угадываются и чудовищная скупость Плюшкина, и хищная хватка Собакевича, и жалкое скопидомство Коробочки, и слащавое празднословие Манилова, и беспардонное лганье Ноздрева, и даже плутовская изобретательность Чичикова. Все это есть в Иудушке, и вместе с тем ни одна из этих черт, отдельно взятая, и даже совокупность их не характеризуют главного в Иудушке. Он не повторяет гоголевских героев, хотя и сближается с ними во многих отношениях как их младший собрат по классу и как их законный «наследник» в сатире, В категории людей-хищников он представляет наиболее опасную их разновидность — хищника, доминирующей чертой которого является лицемерие. Особенность Иудушки как социально-психологического типа в том именно и состоит, что это хищник, предатель, враг, лицемерно прикидывающийся ласковым др5ггом. Его хищные вожделения всегда замаскированы сладеньким пустословием и выражением внешней преданности и почтительности к тем, кого он наметил в качестве своей очередной жертвы. Его «добродушное» празднословие страшно своим неуловимым коварством. Он с большим искусством пользовался такими прописными истинами своей среды, как почитание семьи, религии и закона, изводил людей тихим манером, действуя «по-родственному», «по-божески», «по закону». Иудушка во всех отношениях — личность ничтожная, мелкая даже в смысле своих отрицательных качеств. И вместе с тем это полное олицетворение ничтожества держит в страхе окружающих, господствует над ними, побеждает их и несет им гибель. Ничтожество приобретает значение страшной, гнетущей силы, и происходит это потому, что оно опирается на крепостническую мораль, на закон и религию.
- 4. www.proznanie.ru Показывая защищенность Иудушки-кровопивцадогматами религии и законами власти, Щедрин тем самым наносил удар нравственности собственников-эксплуататоров вообще, именно той зоологической нравственности, которая опирается на общепринятую, официально санкционированную ложь, на лицемерие, вошедшее в каждодневный обиход привилегированных классов. Другими словами, в «Господах Головлевых», в границах «семейного» романа разоблачались и отрицались социальные, политические и нравственные принципы дворянско-буржуазного общества. Попрание Иудушкой всех норм человечности несло ему возмездие, неизбежно вело ко все большему разрушению личности. В своей деградации он прошел три стадии нравственного распада: запой празднословия, запой праздномыслия и пьяный запой, завершивший позорное существование кровопивца. Сначала Иудушка предавался безграничному пустословию, отравляя окружающих ядом своих сладеньких речей. Затем, когда вокруг него никого не осталось, пустословие сменилось пустомыслием. Закрывшись в кабинете, Иудушка погрузился в злобные мечтания. В них он преследовал те же цели, что и в непосредственной жизни: искал полного удовлетворения своей жажды стяжания и мщения, изобретал все более дикие способы ограбления мужика. В мире призраков кровопивец уже не встречал никаких препятствий для осуществления своих желаний. В бредовых мечтаниях он довел свои хищные и садистские вожделения до их предельного завершения. Он достиг последней стадии того нравственного маразма, который был следствием социального паразитизма. Далее следовали алкоголизм и смерть. В последней главе романа («Расчет») Щедрин ввел трагический элемент в картину предсмертных переживаний Иудушки, показав в нем мучительное «пробуждение одичалой совести», смутное сознание вины за все содеянное им преступления. Совесть пробудилась в Иудушке, но слишком поздно и потому бесплодно, пробудилась тогда, когда хищник уже завершил круг своих преступлений и увидел перед собой призрак неотвратимой смерти. Пробуждение совести в типах, подобных Иудушке, является лишь одним из симптомов их физического умирания, оно наступает не раньше того, как их нравственное и физическое разложение достигает последней черты и делает их неспособными к прежнему злодейству. Проблеск совести у Иудушки — это лишь момент предсмертной агонии, это та форма личной трагедии, которая порождается только страхом смерти, которая поэтому остается бесплодной, исключает всякую возможность нравственного возрождения и лишь ускоряет развязку, саморазрушение личности. Включением трагического элемента в историю разложения головлевской семьи Щедрин довершал сатирическое разоблачение паразитического класса картиной морального возмездия. Весь социально-психологический комплекс романа освещен идеей неумолимого отрицания головлевщины. Однако, оставаясь непримиримым в своем осуждении дворянско-буржуазных принципов семьи, собственности и государства, Щедрин как великий гуманист не мог не скорбеть по поводу испорченности людей, находившихся во власти пагубных принципов. Эти переживания гуманиста дают о себе знать в описании как всего головлевского мартиролога, так и предсмертной агонии Иудушки, но они продиктованы не чувством снисхождения к преступнику как таковому, а болью за попранный в нем образ человеческий. И вообще в социально-психологическом содержании романа отразились сложные философские раздумья писателя-мыслителя над судьбами человека и общества, над проблемами взаимодействия среды и личности, социальной психологии и нравственности. Щедрин не был моралистом в понимании как причин социального зла, так и путей его искоренения. Он отдавал себе полный отчет в том, что источник социальных бедствий заключается не в злой воле отдельных лиц, а в общем порядке вещей, что нравственная испорченность — не причина, а следствие господствующего в обществе неравенства. Однако сатирик отнюдь не был склонен фаталистически оправдывать ссылками на среду то зло, которое причиняли народной массе отдельные личности и еще более их совокупность — правящие партии п классы. Ему были понятны обратимость явлений, взаимодействие причины и следствия: среда порождает и формирует соответственные ей человеческие характеры и типы, но сами эти типы, в свою очередь, воздействуют на среду в том или ином смысле. Отсюда непримиримая воинственность сатирика по отношению к правящим кастам, страстное стремление обличать их гневным словом. Вместе с тем Щедрину не была чужда и мысль о воздействии на «эмбрион стыдливости» представителей господствующих классов, в его произведениях неоднократны апелляции к их совести. Эти же идейно-нравственные соображения просветителя- гуманиста, глубоко верившего в торжество разума, справедливости и человечности, сказались и в финале романа «Господа Головлевы». Позднее пробуждение совести у Иудушки не влечет за собой других последствий, кроме бесплодных предсмертных мучений. Не исключая случаев «своевременного» пробуждения сознания вины и чувства нравственной ответственности, Щедрин картиной трагического конца Порфирия Головлева давал живым соответствующий урок. Однако сатирик не связывал с подобными уроками далеко идущих надежд и вовсе не разделял мелкобуржуазных утопических иллюзий о возможности достижения идеала социальной справедливости путем морального исправления эксплуататоров. Сознавая огромное значение морального фактора в судьбах общества, Щедрин всегда оставался сторонником признания решающей роли коренных социально-политических преобразований. В этом состоит принципиальное отличие Щедрина как моралиста от современных ему великих писателей-моралистов — Толстого и Достоевского. В богатейшей щедринской типологии Иудушка Головлев — это такое же аккордное слово сатирика о русских помещиках, как образ Угрюм-Бурчеева о царской бюрократии. Иудушка — социальный тип русского дворянина, воплощающий в себе сущность феодального паразитизма. Но этим не исчерпывается идейно-художественный смысл образа. Как психологический тип Иудушка олицетворяет наиболее омерзительные и вместе с тем наиболее живучие черты психологии собственников-эксплуататоров вообще, олицетворяет сущность всякого лицемерия и предательства, и в этом своем качестве он выходит за рамки одной исторической эпохи, одного класса, одной нации. Иудушкины патриархальные принципы «по-родственному», «по-божески», «по закону» у позднейших буржуазных лицемеров видоизменились, приобрели вполне современную формулировку — «во имя порядка», «во имя свободы личности», «во имя блага», «во имя спасения цивилизации от революционных варваров» и т. д., но идеологическая функция их осталась прежней, иудушкиной: служить прикрытием своекорыстных интересов эксплуататоров. Иудушки более позднего времени сбросили свой
- 5. www.proznanie.ru старозаветный халат, выработалиотличные культурные манеры и в таком обличье успешно подвизались и подвизаются на политической арене. Глубоким раскрытием социального генезиса и психологии Иудушки Головлева Салтыков-Щедрин дал гениальную художественную формулу, определяющую сущность всякого лицемерия и всякого предательства вообще, в каких бы масштабах, формах и на каком бы поприще это ни проявлялось. Отсюда огромная потенциальная обличительная сила образа. Иудушка Головлев — поистине общечеловеческое обобщение всей внутренней мерзости, порождаемой господством эксплуататоров, глубокая расшифровка внутренней сущности буржуазно-дворянского лицемерия, психологии вражеских замыслов, прикрытых благонамеренными речами. Как литературный тип, Иудушка Головлев служил и долго еще будет служить мерилом определенного рода явлений и острым оружием общественной борьбы. Роман «Господа Головлевы» — одно из высших художественных достижений Салтыкова-Щедрина. Если «История одного города» в 1870 году знаменовала собой итог развития щедринской сатиры за 1860-е годы, то, подобно этому, «Господа Головлевы», появившиеся в законченном виде в 1880 году, обозначают рост щедринского реализма в 1870-е годы. В «Истории одного города» главным оружием сатирика служил смех, обусловивший преобладание приемов гиперболы, гротеска, фантастики. В «Господах Головлевых» Щедрин показал, каких блистательных результатов он может достичь путем психологического анализа, не прибегая к оружию смеха «Господа Головлевы» выделились на фоне всего ранее созданного Щедриным как крупное достижение, во-первых, в области психологического мастерства, а во-вторых, в жанре социально- бытового романа. В этих двух отношениях «Господа Головлевы» сохраняют за собой первое место во всем творчестве писателя. 4 Выдающимся достижением последнего десятилетия творческой деятельности Салтыкова-Щедрина является книга «Сказки» — одно из самых ярких и наиболее популярных творений великого сатирика. За небольшим исключением сказки создавались в течение четырех лет (1883—1886), на завершающем этапе творческого пути писателя. Сказка, хотя она и представляет собою лишь один из жанров щедринского творчества, органически близка художественному методу сатирика, она тесно взаимодействует с другими его произведениями. Для сатиры вообще и, в частности, для сатиры Щедрина обычными являются приемы художественного преувеличения, фантастики, иносказания, сближения обличаемых социальных явлений с явлениями животного мира. Эти приемы, связанные с народной сказочной фантастикой, в своем развитии вели к появлению в творчестве Щедрина отдельных сказочных эпизодов и «вставных» сказок внутри произведений, далее — к первым обособленным сказкам и, наконец, к созданию цикла сказок. Появление целой книги сказок в первой половине 80-х годов объясняется, однако, не только тем, что к этому времени сатирик овладел жанром сказки. В обстановке правительственной реакции сказочная фантастика в какой-то мере служила средством художественной «конспирации» наиболее острых идейно-политических замыслов сатирика, формально затрудняла применение к ним буквы цензурного устава. Приближение формы сатирических произведений к неродной сказке открывало также писателю путь к более широкой читательской аудитории. Поэтому в течение нескольких лет Щедрин с увлечением работает над сказками. В эту форму, наиболее доступную народным массам и любимую ими, он как бы переливает все идейно-тематическое богатство своей сатиры и, таким образом, создает своеобразную малую сатирическую энциклопедию для народа. В сложном идейном содержании сказок Щедрина можно выделить четыре основные темы: сатира на правительственные верхи самодержавия и на эксплуататорские классы, изображение жизни народных масс в царской России, обличение поведения и психологии обывательски настроенных слоев интеллигенции, разоблачение индивидуалистической морали и пропаганда социалистического идеала и новой нравственности. Но, конечно, строгое тематическое разграничение щедринских сказок провести невозможно, и в этом нет надобности. Обычно одна и та же сказка наряду со своей главной темой затрагивает и другие. Так, почти в каждой сказке писатель касается жизни народа, противопоставляя ее жизни привилегированных слоев общества. Резкостью сатирического нападения непосредственно на деспотизм самодержавия выделяются сказки «Медведь нл воеводстве» и «Орел-меценат». В первой из них, напоминающей тему «Истории одного города», сатирик издевательски высмеял административные принципы монархии, преобразовав на этот раз царских сановников в сказочных медведей, свирепствующих в лесных трущобах, во второй — псевдопросветительскую практику самодер-жания. Эти две сказки, метившие в высшие административные сферы, при жизни писателя не были допущены цензурой к опубликованию, но они распространялись в русских и зарубежных нелегальных изданиях и сыграли свою революционизирующую роль. Карающий смех Щедрина не оставлял в покое представителей массового хищничества — дворянство и буржуазию, действовавших под покровительством правящей политической верхушки и в союзе с нею. Они выступают в сказках то в обычном социальном облике помещика («Дикий помещик»), генерала («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»), купца («Верный Трезор»), то — и это чаще — в образах волков, лисиц, щук, ястребов и т. д. Салтыков учил русское общество «различать под приглаженной и напомаженной внешностью образованности крепостника- помещика его хищные интересы». Это умение сатирика обнажать «хищные интересы» крепостников и возбуждать к ним народную ненависть ярко проявилось уже в первых щедринских сказках («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикий помещик»). Приемами остроумной сказочной фантастики Щедрин показывает, что источником не только материального благополучия, но и так называемой дворянской культуры является труд мужика. Генерал-паразиты, привыкшие
- 6. www.proznanie.ru жить чужим трудом,очутившись на необитаемом острове без прислуги, обнаружили повадки голодных диких зверей, готовых пожрать друг друга. Только появление мужика спасло их от окончательного озверения и вернуло им обычный «генеральский» облик. Что же было бы, если бы не нашелся мужик? Это досказано в повествовании о диком помещике, изгнавшем из своего имения всех мужиков. Он одичал, с головы до ног оброс волосами, «ходил же все больше на четвереньках», «утратил даже способность произносить членораздельные звуки». Наряду о сатирическим обличением привилегированных классов и сословий Салтыков-Щедрин затрагивает в сказке о двух генералах и вторую основную тему своих сказок — положение народа в эксплуататорском обществе. С горькой иронией изобразил сатирик рабское поведение мужика перед генералами. Мастер на все руки, громаднейший мужичина, перед протестом которого, если бы он был на это способен, не устояли бы генералы, безропотно подчинился своим поработителям. Дал им по десятку яблок, а себе взял «одно, кислое». Сам же веревку свил, чтобы генералы держали его ночью на привязи. Да еще благодарен был генералам за то, что они «мужицким его трудом не гнушалися». Трудно себе представить более рельефное изображение силы и слабости русского крестьянства, в эпоху самодержавия. Кричащее противоречие между огромной потенциальной силой и классовой политической пассивностью крестьянства представлено на страницах многих других щедринских сказок. С горечью и глубоким состраданием воспроизводил писатель картины нищеты, забитости, долготерпения, массового разорения крестьянства, изнывавшего под тройным ярмом — чиновников, помещиков и капиталистов. Никогда не утихавшая боль писателя-демократа за русского мужика, вся горечь его раздумий о судьбах своего народа, родной страны сконцентрировалась в тесных границах сказки «Коняга» и высказалась в волнующих образах и исполненных высокой поэтичности картинах. Сказка рисует, с одной стороны, трагедию жизни русского крестьянства — этой громадной, но порабощенной силы, а с другой — скорбные переживания автора, связанные с безуспешными поисками ответа на важнейший вопрос: «Кто освободит эту силу из плена? кто вызовет ее на свет?» Участие широких масс в освободительном движении Щедрин считал решающим фактором коренных общественных преобразований. Но в его мировоззрении, которое было ограничено кругом идей крестьянского демократа-социалиста, представление о массовой преобразующей силе связывалось прежде всего с крестьянством. В то же время исторический опыт внушал Щедрину сомнения относительно способности крестьянства к самостоятельной организованной и сознательной борьбе. До понимания исторической роли рабочего класса Щедрин не дошел, закончив свою литературную деятельность в преддверии пролетарского этапа освободительного движения. Неясность близкой перспективы вызволения мужика из вековечного «плена» явилась причиной глубоких идейных переживаний и скорбных настроений писателя в его последние годы. Но вера в победу народа, может быть, очень отдаленную, как ему казалось в это время, его не покидала. И потому в «Сказках» он с неослабевающей настойчивостью стремился поднять сознание народных масс до уровня их исторического призвания, вооружить их мужеством и верой в свои дремлющие силы, разбудить их огромную потенциальную энергию для коллективной самозащиты и активной освободительной борьбы. В 80-е годы мутная волна реакции захватила интеллигенцию, средние, разночинные слои общества, породив настроения страха, упадничества, соглашательства, ренегатства. Поведение и психология «среднего человека», запуганного правительственными преследованиями, нашли в зеркале щедринских сказок сатирическое отражение в образах премудрого пискаря, самоотверженного зайца, здравомысленного зайца, вяленой воблы, российского либерала. В «Премудром пискаре» сатирик выставил на публичный позор малодушие той части интеллигенции, которая в годы политической реакции под» далась настроениям постыдной паники. Изображением жалкой участи обезумевшего от страха героя сказки, пожизненно замуровавшего себя в темную нору, сатирик высказал свое предостережение и презрение всем тем, кто, покорясь инстинкту самосохранения, уходил от активной общественной борьбы в узкий мир личных интересов. По теме — обличению трусости — близка к «Премудрому пискарю» одна из самых едких сатир на либерализм — сказка «Либерал». Благородно мыслящий либерал сначала робко выпрашивал у правительства реформ «по возможности», затем «хоть что-нибудь», а кончил тем, что стал действовать «применительно к подлости», то есть к примирению с реакционной политикой, Щедрин всегда проявлял непримиримость к тем трусливым либералам, которые маскировали свои жалкие общественные претензии громкими словами. Он не испытывал к ним другого чувства, кроме открытого презрения, выражавшегося нередко (как в «Вяленой вобле» и «Либерале») в формах сатирического гротеска. Более сложным было отношение Щедрина к тем честным наивным мечтателям, представителем которых является заглавный герой знаменитой сказки «Карась-идеалист». Как искренний и самоотверженный поборник социального равенства, карась-идеалист выступает выразителем социалистических идеалов самого Щедрина и вообще передовой части русской интеллигенции — идеалов, сильно окрашенных в тона утопического социализма. Но наивная вера карася в возможность достижения социальной гармонии путем одного морального перевоспитания хищников обрекает на неминуемый провал все его высокие мечтания. Горячий проповедник чаемого будущего жестоко поплатился за свои иллюзии: он был проглочен щукой. Хищники не милуют своих жертв и не внемлют их призывам к великодушию. Волк не тронулся самоотверженностью зайца, щука — карасиным призывом к добродетели. Гибнут все, кто пытался, избегая борьбы, спрятаться от неумолимого врага или умиротворить его,— гибнут и премудрый пискарь, и самоотверженный заяц, и его здравомысленный собрат, и вяленая вобла, и карась-идеалист. Все меры морального воздействия на хищников, все апелляции к их совести остаются тщетными, не приводят к ожидаемым результатам.
- 7. www.proznanie.ru Салтыков-Щедрин отдавал предпочтение«мирным», легальным способам социально-политических преобразований. Но в ходе времени он все более убеждался, что в условиях самодержавной России они не оправдывают надежд. Об этом сдвиге в политических воззрениях писателя свидетельствуют, в частности, сказки «Карась-идеалист» и «Приключение с Крамольниковым». Беспощадным обнажением непримиримости социальных противоречий, изобличением идеологии и тактики сожительства с реакцией, высмеиванием наивной веры простаков и великодушие хищников щедринские сказки подводили к осознанию необходимости и неизбежности социальной революции. Богатое идейное содержание щедринских сказок выражено в общедоступной и яркой художественной форме. Слова и образы для своих сказок сатирик подслушал в народных сказках и легендах, в пословицах и поговорках, в живописном говоре толпы, во всей поэтической стихии живого народного языка. И все же, несмотря на обилие фольклорных элементов, щедринская сказка, взятая в целом, не похожа на народные сказки, она ни в композиции, ни в сюжете не повторяет традиционных фольклорных схем. Сатирик не подражал фольклорным образцам, а свободно творил на основе их и в духе их, творчески раскрывал и развивал их смысл в соответствии со своими замыслами, брал их у народа, чтобы вернуть народу же идейно и художественно обогащенными. Поэтому даже в тех случаях, когда темы или отдельные образы щедринских сказок находят себе близкое соответствие в ранее известных фольклорных сюжетах, они всегда отличаются оригинальным истолкованием традиционных мотивов, новизной идейного содержания и художественным совершенством. Здесь, как и в сказках Пушкина и Андерсена, ярко проявляется обогащающее воздействие художника на жанры народной поэтической словесности. Образы животного царства были издавна присущи басне и сатирической сказке о животных, являвшейся, как правило, творчеством социальных низов. Под видом повествования о животных народ обретал некоторую свободу для нападения на своих притеснителей и возможность говорить в доходчивой, забавной, остроумной манере о серьезных вещах. Эта любимая народом форма художественного повествования нашла широкое и блистательное применение в щедринских сказках, где вся табель о рангах остроумно замещена разными представителями фауны, разыгрывающими сложные роли в маленьких социальных комедиях и трагедиях. Мастерским воплощением обличаемых социальных типов в образах зверей Щедрин достигал яркого сатирического эффекта. О своем глубочайшем презрении к представителям господствующих классов и правящей касты самодержавия сатирик заявлял уже самим фактом уподобления их хищным зверям. 5 Салтыков-Щедрин принадлежит к числу тех великих писателей, творчество которых отличалось высокой идейностью, народностью, реализмом, художественным совершенством. Наравне с другими классиками русского реализма он превосходно владел мастерством изображения быта и психологии людей, социальных и нравственных явлений общественной жизни. Но он, как и каждый из его выдающихся литературных современников — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Достоевский, Толстой,— был по-своему оригинален, имел свое особое призвание и внес свой неповторимый вклад в развитие русской и мировой литературы. Яркое своеобразие Щедрина как писателя-сатирика заключается прежде всего в могуществе его юмора, в искусстве применения гиперболы, гротеска, фантастики и эзоповского иносказания для реалистического воспроизведения действительности. Смех — основное оружие сатиры. Этим оружием боролись с социальными и нравственными пороками общества Фонвизин в «Недоросле», Крылов в баснях, Грибоедов в «Горе от ума», Гоголь в «Мертвых душах» и «Ревизоре». Щедрин развивал их традицию. По его собственному признанию, юмор всегда составлял его главную силу. Щедрин — самый яркий продолжатель гоголевской традиции сатирического смеха. Гоголь и Щедрин обладали неистощимым остроумием в изобличении общественных пороков. И вместе с тем есть большая разница в идейных мотивах и формах художественного проявления юмора у этих двух крупнейших русских сатириков. Белинский, характеризуя юмор Гоголя как юмор «спокойный, спокойный в самом своем негодовании, добродушный в самом своем лукавстве», в то же время говорил, что в творчестве бывает еще другой юмор, «грозный и открытый», «желчный, ядовитый, беспощадный». Таков именно юмор Щедрина. Если к гоголевскому юмору приложима формула «смех сквозь слезы», то более соответствующей щедринскому юмору будет формула «смех сквозь презрение и негодование». Смех Щедрина, черпавший свою силу в идеалах демократии и социализма, глубже проникал в источник социального зла, нежели смех Гоголя. Разумеется, речь идет не о художественном превосходстве Щедрина над Гоголем, а о том, что по сравнению со своим великим предшественником Щедрин как сатирик ушел дальше, движимый временем и идеями. Что же касается собственно гоголевской творческой силы, то Щедрин признавал за нею значение высшего образца, на уровень которого сам он сумел подняться в лучших своих произведениях. Если Гоголь видел в смехе средство нравственного исправления людей, то Щедрин, не чуждаясь этих намерений, считал главным назначением смеха возбуждение чувства негодования и активного протеста против социального неравенства и
- 8. www.proznanie.ru политического деспотизма. Щедринскийсмех отличался от гоголевского прежде всего своим, так сказать, политическим прицелом. Сатирический смех, в щедринской концепции, призван быть не целителем, а могильщиком устаревшего социального организма, призван накладывать последнее позорное клеймо на те явления, которые закончили свой цикл развития и признаны на суде истории несостоятельными. В смехе Щедрина, преимущественно грозном и негодующем, не исключены и другие эмоциональные тона и оттенки, обусловленные разнообразием идейных замыслов, объектов изображения и сменяющихся душевных настроений сатирика. «Сказки», где представлены картины жизни всех социальных слоев общества, могут служить как бы хрестоматией образцов щедринского юмора во всем богатстве его художественного проявления. Здесь и презрительный сарказм, клеймящий царей и царских вельмож («Медведь на воеводстве», «Орел-меценат»), и веселое издевательство над дворянами-паразитами («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик»), и пренебрежительная насмешка над позорным малодушием либеральной интеллигенции («Премудрый пискарь», «Либерал»), и смешанный с грустью смех над доверчивым простаком, который наивно полагает, что можно смирить хищника призывом к добродетели («Карась-идеалист»). Салтыков-Щедрин был великим мастером иронии, то есть тонкой, скрытой насмешки, облеченной в форму похвалы, лести, притворной солидарности с противником. В этой ядовитейшей разновидности юмора Щедрина превосходил в русской литературе только один Гоголь. В «Сказках» щедринская ирония блещет всеми красками. Сатирик то восхищается преумным здравомысленным зайцем, который «так здраво рассуждал, что и ослу в пору», то вдруг вместе с генералами возмущается поведением тунеядца-мужика, который спал «и самым нахальным образом уклонялся от работы», то будто бы соглашается с необходимостью приезда медведя-усмирителя в лесную трущобу, потому что «такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — ползали; а в ногу никто маршировать не хотел». Обличая носителей социального зла, изображая их в смешном виде, писатель возбуждал к ним в обществе чувство активной ненависти, воодушевлял народную массу на борьбу с ними. Для сатиры вообще, а для сатирических произведений Салтыкова-Щедрина в особенности характерно широкое применение приемов гиперболы, гротеска, фантастики, посредством которых сатирик резко обнажал сущность отрицаемых явлений общественной жизни и казнил их оружием смеха. В сказке о двух генералах сказано, что один из них «откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил». Это, конечно, преувеличение. Но оно исчерпывающе обрисовывало читателю крайнюю степень озверения проголодавшихся генералов. Градоначальник Брудастый-Органчик, имевший вместо головы примитивный музыкальный инструмент, исполнявший только две пьесы: «разорю!» и «не потерплю!» («История одного города»), или дикий помещик в одноименной сказке, превратившийся в полумедведя,— это, конечно, гротеск, но гротеск, отличающийся исключительной реалистической эффективностью. От отдельных гиперболических и гротескных образов, служивших мощным сродством эмоционального воздействия на читателя, Щедрин часто переходил к созданию целых фантастических картин. Фантастический элемент в произведениях Щедрина можно было бы уподобить факелу, которым сатирик освещает темные стороны действительности и при свете которого еще резче вырисовываются уродливые черты разоблачаемых типов. Так, например, чтобы обнажить вею паразитическую сущность дворян-помещиков, Щедрин переносит их в воображаемую обстановку необитаемого острова («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил») или усадьбы, где не осталось ни одного мужика («Дикий помещик»). В этих условиях классовая природа дворян, лишенных привилегий, предстала перед читателем во всей своей звериной наготе. Гипербола, гротеск, фантастика, являвшиеся эффективными приемами изображения и осмеяния социального зла, попутно выполняли также свою роль и в сложной системе художественных средств, применявшихся сатириком в борьбе с цензурой. Передовая русская литература, испытывая жестокие цензурные гонения, прибегала к обманным средствам. «С одной стороны,— говорит Щедрин,— появились аллегории, с другой — искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою,— манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств» Салтыков-Щедрин, до конца дней своих остававшийся на боевом посту политического сатирика, довел эзоповскую манеру до высшего совершенства и стал самым ярким ее представителем в русской литературе. Действуя под гнетом цензуры, вынужденный постоянно преодолевать трудные барьеры, сатирик не отступал от своих демократических идейных убеждений, а боролся с препятствиями художественными средствами. Он выработал целую систему иносказательных приемов, наименований, выражений, образов, эпитетов, метафор, которые позволяли ему одерживать идейную победу над врагом. Иносказания в сатире Щедрина предназначены не только для обмана цензуры. Они являются эффективным средством сатирического изображения жизни, позволяющим подойти к предмету с неожиданной стороны и остроумно осветить его. Для сатиры это особенно важно, она тем успешнее достигает своей цели, чем неожиданнее ее нападение на противника и чем остроумнее очерчены его комические черты. Так, например, образ медведя Топтыгина, обозначающий губернатора, избран, конечно, не без цензурных соображений, вместе с тем найденный псевдоним имел все достоинства меткой, остроумной художественной метафоры, которая усиливала сатирическое на падение на правящую касту самодержавия. Этот пример может
- 9. www.proznanie.ru служить яркой иллюстрациейк признанию сатирика, что иногда благодаря обязательности эзоповской манеры ему удавалось отыскивать такие черты и краски, которые более врезаются в память читателя. Салтыков-Щедрин сумел подчинить приемы письма, навязанные ему цензурными обстоятельствами, требованиям художественной изобразительности. Конечно, царская цензура распознавала замаскированные замыслы сатирика, но нередко оказывалась перед невозможностью предъявить ему формальные обвинения. Это была победа художника, обладавшего даром неистощимой изобретательности в области искусства слова. Художественное дарование Салтыкова-Щедрина, его непревзойденное сатирическое мастерство по достоинству оценены крупнейшими русскими писателями. Салтыков, по определению И. С., Тургенева, отмежевал себе в нашей словесности целую область, в которой был «неоспоримым мастером и первым человеком». Л. Н. Толстой находил у Щедрина «все, что нужно», чтобы завоевать признание народа: «сжатый, сильный, настоящий язык», характерность, веселый смех, «знание истинных интересов жизни народа». В оценке М. Горького, Щедрин — «это огромный писатель, гораздо более поучительный и ценный, чем о нем говорят. Широта его творческого размаха удивительна... Значение его сатиры огромно как по правдивости ее, так и по тому чувству почти пророческого предвидения тех путей, по коим должно было идти и шло русское общество... Невозможно понять историю России во второй половине XIX века без помощи Щедрина». По силе своего дарования и по значению своего творчества Салтыков-Щедрин является сатириком общечеловеческого значения. Он по праву стоит в ряду таких всемирно известных имен, как Ювенал, Рабле, Свифт, Диккенс. *** Наследие великого сатирика — выдающийся образец борьбы за общественные идеалы оружием революционной эстетики. Вся литературная деятельность Салтыкова-Щедрина — яркий пример того искусства, которое, не переставая быть искусством, смело вторгается непосредственно в социально-политическую жизнь и полностью посвящает себя борьбе за ее преобразование. Произведения Щедрина, оказывавшие и в свое и в последующее время благотворное воздействие на общественную мысль и освободительное движение, остаются и ныне богатым источником познания и культурного развития общества, действенным средством гражданского воспитания человека. Велико и собственно литературно-эстетическое значение наследия сатирика. По определению Салтыкова-Щедрина, основное назначение литературы состоит в том, чтобы воспитывать в массах идеалы будущего и вырабатывать образ будущего человека. Он справедливо считал, что только кровная и самоотверженная преданность передовым интересам эпохи дает писателю право на общественное признание. Высокие требования, предъявлявшиеся Салтыковым-Щедриным к художественной литературе и к личности писателя, запечатлены в его собственной литературной деятельности. Эти требования глубоко созвучны эстетическим принципам прогрессивного искусства нашего времени. Произведения Салтыкова-Щедрина всей своей массой вливаются в ту плодотворную традицию русского классического реализма, от которой исходит в своем развитии и которой постоянно обогащает себя советская литература, Салтыков-Щедрин близок и дорог нам своим ревностным осуждением всех форм социального зла, своим страстным стремлением содействовать искусством слова утверждению добра, красоты, человеческого достоинства, идеалов свободы, равноправия и справедливости. А. Бушмин Библиотека всемирной литературы т108 М. 1975 г.